Войдя, он схватил со стойки блюдо с закуской и быстро сел на свободное место. Харчевня была полна народу. В ней было тепло и шумно. Лян Юнь с аппетитом начал есть. От закуски осталась уже половина, когда в дверь просунулась голова Одноглазого. Он осмотрел зал и исчез. Лян Юнь не тронулся с места и заказал официанту десяток пельменей. Принялся за них. Прошло еще несколько минут, и Одноглазый снова вернулся, на этот раз вместе с Рябым. Они вошли в харчевню и стали рассматривать посетителей. Большинство здесь было портовыми грузчиками, и Лян Юнь не вызвал у них подозрений. Они посовещались, и Одноглазый отправился на кухню. Когда они ушли, Лян Юнь расплатился и тоже покинул харчевню.
Лицо резал холодный ветер. Стояла глубокая ночь. О каменную грудь мола шумно бились волны. На Ласточкиной горе мигал маяк.. Лян Юнь не чувствовал холода. Он испытывал прилив сил. Ему снова удалось обмануть врагов и помочь Шану. Он уже сознавал себя полезным в борьбе.
По указанию подпольного горкома партии Шана временно направили на работу в деревню.
Прошел год. О забастовке в порту никто больше не вспоминал. Подрядчик умер, на пристани его заменил другой. После детального изучения положения подпольный горком принял решение укрепить портовую ячейку и вернул Шана обратно. Шан снова зарегистрировался грузчиком на той же пристани, где работал раньше.
Это была уже весна 1945 года.
На Ласточкиной горе зацвела софора. Далеко вокруг разливался ее аромат. С гор в город прилетели яркие безымянные пичужки. Из католического костела на склоне горы доносились глухие удары колокола. Одетые во все черное монашенки чинно бродили по монастырскому саду. У моря, на отмели, несколько человек ловили рыбу.
На отдаленной от берега скале сидел рыбак в длинном халате. Он не спускал глаз с поплавка, однако время от времени оглядывался и обводил взглядом берег. Похоже было, что он кого-то ждал. И действительно, вскоре к нему направился прямо по камням молодой паренек. Парень был невысокого роста, но крепкий и ловкий — он легко, как молодой олень, перепрыгивал с одного камня на другой. Добравшись до человека в халате, он сел рядом.
— Учитель Пэй, много поймали?
Пэй добродушно усмехнулся.
— Знаешь, я совсем не умею ловить рыбу. Вот смотри, всего три маленькие рыбешки. Бери-ка удочку лучше ты, Лян Юнь.
Лян Юнь взял удилище и, достав из кармана свернутую трубочкой книгу, незаметно передал ее Пэю. Тот раскрыл ее, достал из середины листок бумажки, внимательно прочитал и, порвав на мельчайшие клочки, бросил в море. Повертев в руках книгу, спросил:
— Уже прочитал?
— Прочитал.
— Ну и как?
— Очень хорошая.
Лян Юнь был теперь связным, и каждый раз, когда он приносил Пэю очередные сообщения, тот давал ему что-нибудь почитать. Лян Юнь читал жадно. Из книг он узнал о революции, понял, почему одни люди богаты, а другие бедны. Он узнал, что в мире существуют разные классы, и понял, что выход один — в борьбе. Но самое главное — книги рассказали ему, что именно они, рабочие, способны руководить борьбой всего народа за лучшую жизнь, что они никогда не отступят от своей цели и добьются освобождения, каких бы жертв им это ни стоило. И самые героические, самые твердые, самые лучшие люди среди них носят звание коммунистов.
Думая о героях прочитанных книг, он думал также об отце, о Шане, Фыне. Может быть, и они тоже коммунисты?
Когда Лян Юнь возвращался обратно, за пазухой у него снова лежала книжка. Пэй сказал ему, чтобы он внимательно прочитал ее. Книжка была довольно толстая и, вероятно потому, что ее прочитало уже много людей, порванная и засаленная. Название странное: «Как закалялась сталь».
С Пэем у него установились дружеские отношения.Официально Пэй работал учителем в третьей городской школе. Несмотря на сложность и трудность партийной работы, он блестяще справлялся со своими обязанностями в школе. Да и по внешности в этом почтенном школьном учителе никто бы не заподозрил подпольщика. Он всегда ходил в халате и матерчатых туфлях, носил европейскую шляпу. Высокий и худой, он производил впечатление интеллигентного и благонадежного человека.
Никто не мог бы поверить, что за скромной внешностью школьного учителя скрывается один из кадровых работников Восьмой армии, руководитель городской подпольной организации.
Став связным, Ляп Юнь перешел работать на пассажирскую пристань. Работа здесь давала ему больше возможностей отлучаться по своим делам. Находясь где-нибудь в городе, он время от времени поглядывал на маяк на Ласточкиной горе. Когда на флагштоке маяка появлялся флажок, обозначавший приход в гавань пассажирского парохода, он успевал добежать до пристани.
Ласточкина гора — в виде гигантской, устремившейся в море ласточки — представляла собой нагромождение мрачных серых скал, но ее склоны заполняли маленькие двухэтажные коттеджи, окруженные массивами зелени. В этих коттеджах жила городская знать — главным образом предатели китайцы, занимавшие крупные посты в местном марионеточном правительстве.
Лян Юнь стоял на пристани. К берегу быстро приближался катер. Это был небольшой таможенный катер, только что отваливший от ставшего на рейд громадного пассажирского парохода. Катер, тарахтя мотором, подошел к причалу. На берег легко выпрыгнул молодой таможенный офицер. Оглядевшись по сторонам, он окликнул Лян Юня:
— Эй, кули! Возьми багаж.
Юноша смерил его пренебрежительным взглядом и по ступенькам спустился вниз, к катеру. Там в каюте сидели две женщины. Одна — лет сорока, очень полная, в пестром платье-халате и с толстым слоем пудры на лице. Другой пассажиркой была двадцатилетняя девушка в белом. Черные волосы ее были перевязаны ярко-красной шелковой лентой. Лицо очень чистое, с каким-то неповторимо милым и женственным выражением. В руках у девушки была плетеная шелковая сумочка. Рядом стоял большой желтый кожаный чемодан.
— Госпожа Чжан, приехали, — сказал таможенник, почтительно наклоняясь вперед. — Барышня Ша-ша, пусть кули возьмет чемодан.
Девушка, к которой он обратился, легко встала. Лян Юнь подошел и, ухватившись обеими руками за чемодан, без труда вскинул его себе на плечо.
Они поднялись по ступенькам и подошли к навесу, где производился таможенный досмотр. Как всегда в таких случаях, Ляп Юнь поставил чемодан на цементированную стойку.
— Эй, кули! Что ты делаешь? — крикнул сзади таможенник.
— А досмотр?
— Какой досмотр? Это семья таможенного комиссара Чжана. Понятно? Неси так.
Госпожа Чжан, Ша-ша и таможенник шли впереди. Лян Юнь с тяжелым чемоданом немного отстал. Они вышли из-под навеса. Офицер что-то вполголоса рассказывал госпоже Чжан, то и дело поглядывая на Ша-ша. Грузная госпожа Чжан шла медленно, отдуваясь на каждом шагу. Ша-ша как будто совсем не обращала внимания на их разговор. Она вела себя очень сдержанно и все время поглядывала на высокую Ласточкину гору.
— Барышня, смотрите, как красива ваша гора. Должно быть, очень приятно там жить... — заговорил таможенник довольно фамильярным тоном.
Ша-ша пренебрежительно оттопырила губку, но ничего не сказала. Зато разговорилась госпожа Чжан.
— Ой, да что же хорошего жить так высоко? Спуститься в город — целое событие. Вот побывали на родине, в Цзянсу, — там целые полгода и не вспоминали эту чертову гору.
— Да, да... — вежливо вторил ей таможенник, мысленно выискивая предлог, чтобы заговорить с девушкой снова.
— Вы полгода отсутствовали, наверное, пропустили много занятий. Если захотите восполнить пробел, я могу порекомендовать вам хорошего преподавателя...
— Спасибо, — нехотя произнесла Ша-ша, держась от него на расстоянии. — Вам совершенно незачем беспокоиться.
Таможенный офицер, видимо, был несколько обескуражен, но только подобострастно улыбнулся, сосредоточивая свое внимание на госпоже Чжан.
Лян Юню стало противно наблюдать его ухищрения, и он отстал от них.
Вдруг из плетеной сумочки, которую держала в руках Ша-ша, выпал маленький кошелек. Он был кожаный, овальной формы. Внутри что-то прозвенело. Лян Юнь нагнулся и поднял его. Окликнул девушку:
— Послушайте, барышня!
Все трое остановились и, как по команде, обернулись к нему. Ша-ша, увидев в его руках свой кошелек, вскрикнула. Толстуха, не поняв, в чем дело, что-то кричала ей.
— Я потеряла кошелек, — объяснила Ша-ша, — который подарила мне бабушка. А этот кули, — она поправилась, — этот молодой человек, нашел его. Вот спасибо тебе!
Таможенник сурово придвинулся к Лян Юню.
— Где ты его нашел?
— Вон там.
— Что? — Офицер смерил его подозрительным взглядом. — Барышня Чжан, откройте кошелек и проверьте, все ли на месте. С этим народом нужно быть осторожнее.
— Ну что вы! — недовольно проговорила Ша-ша. — Да если бы он захотел, он просто не вернул мне его.
— Нет-нет, вам просто не приходилось иметь дела с такими людьми. Они очень коварны и своего не упустят. А еще благодарите...
В душе у Лян Юня клокотал гнев, но он сдержался и тихо сказал девушке:
— Откройте и посмотрите, не пропало ли чего.
— Я не буду смотреть, — сказала Ша-ша.
— Нет, посмотрите! — Лян Юнь зло сдвинул брови.
Вокруг них уже собиралась толпа любопытных. Ша-ша раскрыла кошелек, бросила быстрый-взгляд на его содержимое и быстро сказала:
— Ничего не пропало. Все на месте.
— Отлично! — Лян Юнь снял с плеч чемодан и ткнул его в руки стоявшему рядом таможеннику. — А теперь неси чемодан сам. И смотри не потеряй свой кошелек!
— Что? Что такое? — Офицер чуть не потерял равновесие от тяжести чемодана и, согнувшись вдвое, с трудом поставил его на место. Он никак не ожидал подобного финала.
— Я больше не понесу. Тоже мне еще... — Лян Юнь отряхивал пыль с рук, готовясь уходить.
— Куда ты? — остановил его офицер. — Ты не донес вещи до места. Поднеси их хоть до автобусной остановки!
Лян Юнь хмыкнул и, опустив рукава, пошел.
— Подождите, — крикнула Ша-ша, — ведь мы вам не заплатили!..
— Дай ему побольше, прибавь немножко! — почти крикнула госпожа Чжан, стараясь произвести впечатление главным образом на любопытных.
Но Лян Юнь был уже далеко.
Наступил вечер. Закат окрасил в розовое западную часть неба. Море сверкало мириадами золотых искр. Зажегся фонарь на волнорезе. На Ласточкиной горе ослепительным светом вспыхнул маяк. Волны тихо плескались о камни причала. По воде плыл мусор и разные смытые с судов или выброшенные за борт предметы. В гавань входила длинная цепочка рыбачьих лодок. Их высокие носы разрезали волны, оставляя позади сверкающий раздвоенный след.
Лян Юнь склонился над металлическим парапетом, ограждавшим таможенный навес, и задумался, глядя в море. Его мысли умчались к дому. Как живется матери, одной, с маленькими братишкой и сестренкой? Со времени их разлуки прошло уже три года. За это время из подростка, ничего не понимавшего в жизни, он превратился во взрослого юношу, стал революционером. Сколько он вместе с Фыном и с другими грузчиками вынес тюков с товарами и продовольствием с японских складов! Сколько этих тюков он перевез на маленьких сампанах в расположение Восьмой армии и партизан! Хотя, по его мнению, все эти и другие, менее значительные, на его взгляд, поручения были мелочью, он все же втайне гордился тем, что делал какую-то полезную работу. И сознание выполненного долга в какой-то степени скрашивало горечь разлуки с родными.
Вдруг он уловил около себя запах духов. Обернулся. За его спиной стояла Ша-ша.
Девушка улыбнулась ему. Сегодня она была одета по-студенчески: в белой блузке и длинной черной юбке, стянутой пояском. В руках у нее была книжка. Она прислонилась к колонне и, еще приветливее улыбнувшись, окликнула его. — Здравствуй!
Лян Юнь кивнул ей. Он поглаживал рукой парапет. Ему стало неловко и захотелось уйти. Но она подошла поближе и, кокетливо вздернув брови, спросила:
— Ты что, все еще сердишься?
Лян Юнь нахмурился и ничего не ответил. Ему вовсе не хотелось разговаривать с ней.
— Конечно. Я понимаю, мы были не правы. Я еще раз хочу извиниться перед тобой. Получилось все очень некрасиво. Извини, пожалуйста.
Лян Юнь взглянул на нее. Говорила она, по-видимому, искренне.
— Барышня, стоит ли вспоминать о таких вещах? Вы, богатые люди, всегда должны остерегаться нас, подозревать. Но только, по-моему, виновниками всех пакостей на земле являются как раз те, у кого много денег.
— Ха-ха-ха! — Ша-ша громко и несколько нервно рассмеялась. — Ты в самом деле в этом уверен? Ты интересный человек...
Лян Юнь внимательно посмотрел на нее и промолчал.
Она снова спросила:
— Как тебя зовут?
— Лян Юнь.
— А меня Ша-ша. Л фамилия Чжан. Он кивнул.
— Ты читаешь книги? Непременно читаешь. Я по твоему разговору уже поняла это. Лян Юнь, а почему ты не ищешь себе другой работы? Все работаешь этим... — Она запнулась.
— Кули? Носильщиком? Что же, это неплохая работа. Она дает мне возможность прокормиться.
— С тобой очень трудно разговаривать. — Ша-ша стала листать страничку книги.
— А что? Я сказал что-нибудь неправильно?
— Нет, я просто хочу сказать, что такие люди, как ты, имеют перспективу. Ты ведь неглупый парень! Ты должен учиться и совершить в будущем какие-нибудь великие дела. У каждого человека должна быть мечта.
— Мечта? — Лян был удивлен: у этой очаровательной бездельницы есть «мечта»! Он ничего не ответил, только улыбнулся своим мыслям.
— Мечта. Ты понимаешь меня?
— Не понимаю. — Лян Юнь покачал головой.
— Ну, тогда... желание. Желание — ты понимаешь?
Он еще раз покачал головой. — Ну, как бы тебе объяснить?.. — Ша-ша искала слова, чтобы выразить то, что она хотела сказать. — Ну, скажи мне, ты о чем-нибудь думаешь, чего-нибудь хочешь?
— Думаю, конечно, думаю. Как бы стаскать побольше багажа да набить брюхо.
— Ай-ай-ай! Как это примитивно! Друг мой, у тебя очень ничтожная мечта. Каждый человек, — она подняла вверх правую руку, как актер на сцене, — каждый человек должен иметь свою большую мечту... Человек — это не животное. Когда бог создал человека, он назвал его венцом творения. Поэтому у человека есть душа. И если у него нет мечты, значит у него нет и души. Тогда его жизнь не имеет никакой ценности.
— Это правильно, барышня, только вы, наверно, никогда не голодали? — холодно произнес он.
— А? Что? — Ша-ша растерянно заморгала.
Лян Юнь, не желая продолжать разговора, повернулся, чтобы уйти. Ее это задело. Ода удержала его за рукав.
— Лян Юнь, хочешь я расскажу тебе о своей мечте? — Она полузакрыла глаза и с глубоким чувством в голосе сказала: — У меня великая мечта. Я хочу отдать всю себя человечеству. Я хочу посвятить свою жизнь самому благородному делу на свете.
— А что это за «самое благородное дело на свете»? — спросил он заинтересованным тоном.
— Это просвещение. — Она взмахнула книгой. — Все об этом пишут.
Лян Юнь прочел уже немало книг, но никак не мог с этим согласиться. Он знал одно: просвещение нужно оценивать с той точки зрения, кто его осуществляет. Ведь есть миссионерские школы, есть протестантские школы, есть школы обществ нрав-
ственности. Сегодня есть еще и школы, открытые японцами. Но разве в школах, открытых японцами, могут пропагандироваться идеи сопротивления Японии? А в школах, открытых миссионерами, — антихристианская пропаганда? Он ничего не возразил ей.
— Я хочу стать педагогом, хочу основать самую лучшую на свете школу. Вырастить в ней много талантливых писателей, талантливых ученых. Как это прекрасно! Тогда все на свете будут знать, что есть такой замечательный педагог Чжан Ша-ша...
— А, вот оно что!.. Жаль только, что дети бедняков не смогут в ней учиться. Такие люди, как я, наверное, никогда не узнают этого педагога Чжан Ша-ша...
—Нет-нет, это будет непременно бесплатная школа! Понимаешь?
— Тогда откуда ты возьмешь деньги, например, на то, чтобы купить мебель, пригласить преподавателей?
— Деньги мне даст папа, — гордо ответила Чжан Ша-ша. — Мы с ним договорились. Я открываю школу, он дает деньги. Ты знаком с моим папой? Это комиссар Чжан.
— Да-да, комиссар Чжан. Я-то его знаю. Боюсь только, что он о моем существовании не имеет представления.
— Завтра же приходи к нам домой. Я вас познакомлю. У меня очень хороший папа. У него нет никакого высокомерия по отношению к подчиненным... Ой, я совсем заболталась с тобой!.. Так вот, папа уже согласился., если хочешь знать, — пока он жив, он каждый месяц, будет давать мне. деньги на расходы. А когда умрет, оставит мне большое наследство.
— Позвольте спросить, а на какой улице находится ваша школа?
— О, она еще не открыта. Папа сказал мне, что мы ее откроем, когда я вернусь с учебы в Японии:
Лян Юнь не мог удержаться от иронической улыбки. Она попрощалась и убежала.
К Шану пришел, лодочник с сампана. Он принес важное известие. С японского военного корабля сгружали какой-то странный груз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Лицо резал холодный ветер. Стояла глубокая ночь. О каменную грудь мола шумно бились волны. На Ласточкиной горе мигал маяк.. Лян Юнь не чувствовал холода. Он испытывал прилив сил. Ему снова удалось обмануть врагов и помочь Шану. Он уже сознавал себя полезным в борьбе.
По указанию подпольного горкома партии Шана временно направили на работу в деревню.
Прошел год. О забастовке в порту никто больше не вспоминал. Подрядчик умер, на пристани его заменил другой. После детального изучения положения подпольный горком принял решение укрепить портовую ячейку и вернул Шана обратно. Шан снова зарегистрировался грузчиком на той же пристани, где работал раньше.
Это была уже весна 1945 года.
На Ласточкиной горе зацвела софора. Далеко вокруг разливался ее аромат. С гор в город прилетели яркие безымянные пичужки. Из католического костела на склоне горы доносились глухие удары колокола. Одетые во все черное монашенки чинно бродили по монастырскому саду. У моря, на отмели, несколько человек ловили рыбу.
На отдаленной от берега скале сидел рыбак в длинном халате. Он не спускал глаз с поплавка, однако время от времени оглядывался и обводил взглядом берег. Похоже было, что он кого-то ждал. И действительно, вскоре к нему направился прямо по камням молодой паренек. Парень был невысокого роста, но крепкий и ловкий — он легко, как молодой олень, перепрыгивал с одного камня на другой. Добравшись до человека в халате, он сел рядом.
— Учитель Пэй, много поймали?
Пэй добродушно усмехнулся.
— Знаешь, я совсем не умею ловить рыбу. Вот смотри, всего три маленькие рыбешки. Бери-ка удочку лучше ты, Лян Юнь.
Лян Юнь взял удилище и, достав из кармана свернутую трубочкой книгу, незаметно передал ее Пэю. Тот раскрыл ее, достал из середины листок бумажки, внимательно прочитал и, порвав на мельчайшие клочки, бросил в море. Повертев в руках книгу, спросил:
— Уже прочитал?
— Прочитал.
— Ну и как?
— Очень хорошая.
Лян Юнь был теперь связным, и каждый раз, когда он приносил Пэю очередные сообщения, тот давал ему что-нибудь почитать. Лян Юнь читал жадно. Из книг он узнал о революции, понял, почему одни люди богаты, а другие бедны. Он узнал, что в мире существуют разные классы, и понял, что выход один — в борьбе. Но самое главное — книги рассказали ему, что именно они, рабочие, способны руководить борьбой всего народа за лучшую жизнь, что они никогда не отступят от своей цели и добьются освобождения, каких бы жертв им это ни стоило. И самые героические, самые твердые, самые лучшие люди среди них носят звание коммунистов.
Думая о героях прочитанных книг, он думал также об отце, о Шане, Фыне. Может быть, и они тоже коммунисты?
Когда Лян Юнь возвращался обратно, за пазухой у него снова лежала книжка. Пэй сказал ему, чтобы он внимательно прочитал ее. Книжка была довольно толстая и, вероятно потому, что ее прочитало уже много людей, порванная и засаленная. Название странное: «Как закалялась сталь».
С Пэем у него установились дружеские отношения.Официально Пэй работал учителем в третьей городской школе. Несмотря на сложность и трудность партийной работы, он блестяще справлялся со своими обязанностями в школе. Да и по внешности в этом почтенном школьном учителе никто бы не заподозрил подпольщика. Он всегда ходил в халате и матерчатых туфлях, носил европейскую шляпу. Высокий и худой, он производил впечатление интеллигентного и благонадежного человека.
Никто не мог бы поверить, что за скромной внешностью школьного учителя скрывается один из кадровых работников Восьмой армии, руководитель городской подпольной организации.
Став связным, Ляп Юнь перешел работать на пассажирскую пристань. Работа здесь давала ему больше возможностей отлучаться по своим делам. Находясь где-нибудь в городе, он время от времени поглядывал на маяк на Ласточкиной горе. Когда на флагштоке маяка появлялся флажок, обозначавший приход в гавань пассажирского парохода, он успевал добежать до пристани.
Ласточкина гора — в виде гигантской, устремившейся в море ласточки — представляла собой нагромождение мрачных серых скал, но ее склоны заполняли маленькие двухэтажные коттеджи, окруженные массивами зелени. В этих коттеджах жила городская знать — главным образом предатели китайцы, занимавшие крупные посты в местном марионеточном правительстве.
Лян Юнь стоял на пристани. К берегу быстро приближался катер. Это был небольшой таможенный катер, только что отваливший от ставшего на рейд громадного пассажирского парохода. Катер, тарахтя мотором, подошел к причалу. На берег легко выпрыгнул молодой таможенный офицер. Оглядевшись по сторонам, он окликнул Лян Юня:
— Эй, кули! Возьми багаж.
Юноша смерил его пренебрежительным взглядом и по ступенькам спустился вниз, к катеру. Там в каюте сидели две женщины. Одна — лет сорока, очень полная, в пестром платье-халате и с толстым слоем пудры на лице. Другой пассажиркой была двадцатилетняя девушка в белом. Черные волосы ее были перевязаны ярко-красной шелковой лентой. Лицо очень чистое, с каким-то неповторимо милым и женственным выражением. В руках у девушки была плетеная шелковая сумочка. Рядом стоял большой желтый кожаный чемодан.
— Госпожа Чжан, приехали, — сказал таможенник, почтительно наклоняясь вперед. — Барышня Ша-ша, пусть кули возьмет чемодан.
Девушка, к которой он обратился, легко встала. Лян Юнь подошел и, ухватившись обеими руками за чемодан, без труда вскинул его себе на плечо.
Они поднялись по ступенькам и подошли к навесу, где производился таможенный досмотр. Как всегда в таких случаях, Ляп Юнь поставил чемодан на цементированную стойку.
— Эй, кули! Что ты делаешь? — крикнул сзади таможенник.
— А досмотр?
— Какой досмотр? Это семья таможенного комиссара Чжана. Понятно? Неси так.
Госпожа Чжан, Ша-ша и таможенник шли впереди. Лян Юнь с тяжелым чемоданом немного отстал. Они вышли из-под навеса. Офицер что-то вполголоса рассказывал госпоже Чжан, то и дело поглядывая на Ша-ша. Грузная госпожа Чжан шла медленно, отдуваясь на каждом шагу. Ша-ша как будто совсем не обращала внимания на их разговор. Она вела себя очень сдержанно и все время поглядывала на высокую Ласточкину гору.
— Барышня, смотрите, как красива ваша гора. Должно быть, очень приятно там жить... — заговорил таможенник довольно фамильярным тоном.
Ша-ша пренебрежительно оттопырила губку, но ничего не сказала. Зато разговорилась госпожа Чжан.
— Ой, да что же хорошего жить так высоко? Спуститься в город — целое событие. Вот побывали на родине, в Цзянсу, — там целые полгода и не вспоминали эту чертову гору.
— Да, да... — вежливо вторил ей таможенник, мысленно выискивая предлог, чтобы заговорить с девушкой снова.
— Вы полгода отсутствовали, наверное, пропустили много занятий. Если захотите восполнить пробел, я могу порекомендовать вам хорошего преподавателя...
— Спасибо, — нехотя произнесла Ша-ша, держась от него на расстоянии. — Вам совершенно незачем беспокоиться.
Таможенный офицер, видимо, был несколько обескуражен, но только подобострастно улыбнулся, сосредоточивая свое внимание на госпоже Чжан.
Лян Юню стало противно наблюдать его ухищрения, и он отстал от них.
Вдруг из плетеной сумочки, которую держала в руках Ша-ша, выпал маленький кошелек. Он был кожаный, овальной формы. Внутри что-то прозвенело. Лян Юнь нагнулся и поднял его. Окликнул девушку:
— Послушайте, барышня!
Все трое остановились и, как по команде, обернулись к нему. Ша-ша, увидев в его руках свой кошелек, вскрикнула. Толстуха, не поняв, в чем дело, что-то кричала ей.
— Я потеряла кошелек, — объяснила Ша-ша, — который подарила мне бабушка. А этот кули, — она поправилась, — этот молодой человек, нашел его. Вот спасибо тебе!
Таможенник сурово придвинулся к Лян Юню.
— Где ты его нашел?
— Вон там.
— Что? — Офицер смерил его подозрительным взглядом. — Барышня Чжан, откройте кошелек и проверьте, все ли на месте. С этим народом нужно быть осторожнее.
— Ну что вы! — недовольно проговорила Ша-ша. — Да если бы он захотел, он просто не вернул мне его.
— Нет-нет, вам просто не приходилось иметь дела с такими людьми. Они очень коварны и своего не упустят. А еще благодарите...
В душе у Лян Юня клокотал гнев, но он сдержался и тихо сказал девушке:
— Откройте и посмотрите, не пропало ли чего.
— Я не буду смотреть, — сказала Ша-ша.
— Нет, посмотрите! — Лян Юнь зло сдвинул брови.
Вокруг них уже собиралась толпа любопытных. Ша-ша раскрыла кошелек, бросила быстрый-взгляд на его содержимое и быстро сказала:
— Ничего не пропало. Все на месте.
— Отлично! — Лян Юнь снял с плеч чемодан и ткнул его в руки стоявшему рядом таможеннику. — А теперь неси чемодан сам. И смотри не потеряй свой кошелек!
— Что? Что такое? — Офицер чуть не потерял равновесие от тяжести чемодана и, согнувшись вдвое, с трудом поставил его на место. Он никак не ожидал подобного финала.
— Я больше не понесу. Тоже мне еще... — Лян Юнь отряхивал пыль с рук, готовясь уходить.
— Куда ты? — остановил его офицер. — Ты не донес вещи до места. Поднеси их хоть до автобусной остановки!
Лян Юнь хмыкнул и, опустив рукава, пошел.
— Подождите, — крикнула Ша-ша, — ведь мы вам не заплатили!..
— Дай ему побольше, прибавь немножко! — почти крикнула госпожа Чжан, стараясь произвести впечатление главным образом на любопытных.
Но Лян Юнь был уже далеко.
Наступил вечер. Закат окрасил в розовое западную часть неба. Море сверкало мириадами золотых искр. Зажегся фонарь на волнорезе. На Ласточкиной горе ослепительным светом вспыхнул маяк. Волны тихо плескались о камни причала. По воде плыл мусор и разные смытые с судов или выброшенные за борт предметы. В гавань входила длинная цепочка рыбачьих лодок. Их высокие носы разрезали волны, оставляя позади сверкающий раздвоенный след.
Лян Юнь склонился над металлическим парапетом, ограждавшим таможенный навес, и задумался, глядя в море. Его мысли умчались к дому. Как живется матери, одной, с маленькими братишкой и сестренкой? Со времени их разлуки прошло уже три года. За это время из подростка, ничего не понимавшего в жизни, он превратился во взрослого юношу, стал революционером. Сколько он вместе с Фыном и с другими грузчиками вынес тюков с товарами и продовольствием с японских складов! Сколько этих тюков он перевез на маленьких сампанах в расположение Восьмой армии и партизан! Хотя, по его мнению, все эти и другие, менее значительные, на его взгляд, поручения были мелочью, он все же втайне гордился тем, что делал какую-то полезную работу. И сознание выполненного долга в какой-то степени скрашивало горечь разлуки с родными.
Вдруг он уловил около себя запах духов. Обернулся. За его спиной стояла Ша-ша.
Девушка улыбнулась ему. Сегодня она была одета по-студенчески: в белой блузке и длинной черной юбке, стянутой пояском. В руках у нее была книжка. Она прислонилась к колонне и, еще приветливее улыбнувшись, окликнула его. — Здравствуй!
Лян Юнь кивнул ей. Он поглаживал рукой парапет. Ему стало неловко и захотелось уйти. Но она подошла поближе и, кокетливо вздернув брови, спросила:
— Ты что, все еще сердишься?
Лян Юнь нахмурился и ничего не ответил. Ему вовсе не хотелось разговаривать с ней.
— Конечно. Я понимаю, мы были не правы. Я еще раз хочу извиниться перед тобой. Получилось все очень некрасиво. Извини, пожалуйста.
Лян Юнь взглянул на нее. Говорила она, по-видимому, искренне.
— Барышня, стоит ли вспоминать о таких вещах? Вы, богатые люди, всегда должны остерегаться нас, подозревать. Но только, по-моему, виновниками всех пакостей на земле являются как раз те, у кого много денег.
— Ха-ха-ха! — Ша-ша громко и несколько нервно рассмеялась. — Ты в самом деле в этом уверен? Ты интересный человек...
Лян Юнь внимательно посмотрел на нее и промолчал.
Она снова спросила:
— Как тебя зовут?
— Лян Юнь.
— А меня Ша-ша. Л фамилия Чжан. Он кивнул.
— Ты читаешь книги? Непременно читаешь. Я по твоему разговору уже поняла это. Лян Юнь, а почему ты не ищешь себе другой работы? Все работаешь этим... — Она запнулась.
— Кули? Носильщиком? Что же, это неплохая работа. Она дает мне возможность прокормиться.
— С тобой очень трудно разговаривать. — Ша-ша стала листать страничку книги.
— А что? Я сказал что-нибудь неправильно?
— Нет, я просто хочу сказать, что такие люди, как ты, имеют перспективу. Ты ведь неглупый парень! Ты должен учиться и совершить в будущем какие-нибудь великие дела. У каждого человека должна быть мечта.
— Мечта? — Лян был удивлен: у этой очаровательной бездельницы есть «мечта»! Он ничего не ответил, только улыбнулся своим мыслям.
— Мечта. Ты понимаешь меня?
— Не понимаю. — Лян Юнь покачал головой.
— Ну, тогда... желание. Желание — ты понимаешь?
Он еще раз покачал головой. — Ну, как бы тебе объяснить?.. — Ша-ша искала слова, чтобы выразить то, что она хотела сказать. — Ну, скажи мне, ты о чем-нибудь думаешь, чего-нибудь хочешь?
— Думаю, конечно, думаю. Как бы стаскать побольше багажа да набить брюхо.
— Ай-ай-ай! Как это примитивно! Друг мой, у тебя очень ничтожная мечта. Каждый человек, — она подняла вверх правую руку, как актер на сцене, — каждый человек должен иметь свою большую мечту... Человек — это не животное. Когда бог создал человека, он назвал его венцом творения. Поэтому у человека есть душа. И если у него нет мечты, значит у него нет и души. Тогда его жизнь не имеет никакой ценности.
— Это правильно, барышня, только вы, наверно, никогда не голодали? — холодно произнес он.
— А? Что? — Ша-ша растерянно заморгала.
Лян Юнь, не желая продолжать разговора, повернулся, чтобы уйти. Ее это задело. Ода удержала его за рукав.
— Лян Юнь, хочешь я расскажу тебе о своей мечте? — Она полузакрыла глаза и с глубоким чувством в голосе сказала: — У меня великая мечта. Я хочу отдать всю себя человечеству. Я хочу посвятить свою жизнь самому благородному делу на свете.
— А что это за «самое благородное дело на свете»? — спросил он заинтересованным тоном.
— Это просвещение. — Она взмахнула книгой. — Все об этом пишут.
Лян Юнь прочел уже немало книг, но никак не мог с этим согласиться. Он знал одно: просвещение нужно оценивать с той точки зрения, кто его осуществляет. Ведь есть миссионерские школы, есть протестантские школы, есть школы обществ нрав-
ственности. Сегодня есть еще и школы, открытые японцами. Но разве в школах, открытых японцами, могут пропагандироваться идеи сопротивления Японии? А в школах, открытых миссионерами, — антихристианская пропаганда? Он ничего не возразил ей.
— Я хочу стать педагогом, хочу основать самую лучшую на свете школу. Вырастить в ней много талантливых писателей, талантливых ученых. Как это прекрасно! Тогда все на свете будут знать, что есть такой замечательный педагог Чжан Ша-ша...
— А, вот оно что!.. Жаль только, что дети бедняков не смогут в ней учиться. Такие люди, как я, наверное, никогда не узнают этого педагога Чжан Ша-ша...
—Нет-нет, это будет непременно бесплатная школа! Понимаешь?
— Тогда откуда ты возьмешь деньги, например, на то, чтобы купить мебель, пригласить преподавателей?
— Деньги мне даст папа, — гордо ответила Чжан Ша-ша. — Мы с ним договорились. Я открываю школу, он дает деньги. Ты знаком с моим папой? Это комиссар Чжан.
— Да-да, комиссар Чжан. Я-то его знаю. Боюсь только, что он о моем существовании не имеет представления.
— Завтра же приходи к нам домой. Я вас познакомлю. У меня очень хороший папа. У него нет никакого высокомерия по отношению к подчиненным... Ой, я совсем заболталась с тобой!.. Так вот, папа уже согласился., если хочешь знать, — пока он жив, он каждый месяц, будет давать мне. деньги на расходы. А когда умрет, оставит мне большое наследство.
— Позвольте спросить, а на какой улице находится ваша школа?
— О, она еще не открыта. Папа сказал мне, что мы ее откроем, когда я вернусь с учебы в Японии:
Лян Юнь не мог удержаться от иронической улыбки. Она попрощалась и убежала.
К Шану пришел, лодочник с сампана. Он принес важное известие. С японского военного корабля сгружали какой-то странный груз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23