Они в беспорядке залегли вдоль дороги и начали отстреливаться. Хуаньсянтуани сразу же беспорядочной толпой, давя один другого, устремились в бегство. Партизаны уложили их почти всех. Они выдавали свое присутствие только выстрелами. Можно было лишь заметить, как то за одним, то за другим камнем мелькал огонек. Определить число партизан было невозможно. Рябой слегка приподнялся и крикнул на прячущихся между камнями, как ящерицы, солдат;
— Бей их! Кто застрелит хоть одного партизана, получит пятьдесят американских долларов! За живого — двести!
Солдаты поставили легкий пулемет и открыли стрельбу по скалам, за которыми мелькали огоньки выстрелов.
— Бей их! Бей!..
Рябой не успел повторить. Почувствовав резкую боль в ухе, он втянул шею и тронул ухо рукой. Рука была в крови. Он припал к земле и еще сильнее, отчаянным голосом крикнул:
— Орудия! Устанавливайте орудия!
Рявкнули две горные пушки. Стрельба стала затихать. Рябой расхрабрился настолько, что решил выйти из своего убежища. С воинственным видом он скомандовал:
— Проклятье! В погоню! Чтобы ни один не ушел!
Солдаты поднялись с земли и с винтовками наперевес бросились по склону вверх. Но за камнями наверху уже никого не было.
Бой окончился. Когда были подсчитаны потери, выяснилось, что рота и хуаньсянтуани потеряли восемнадцать человек убитыми и шестнадцать ранеными. Партизан же, как и раньше, они даже не видели.
Когда вернулись на базу, Рябой обрушился на Цао с упреками в адрес его хуаньсянтуаней, сказал, что они разбегаются, едва заслышат выстрелы, и совершенно неспособны- вести боевые действия. Они и виноваты в том, что его отряд Национальной армии сегодня потерпел такой урон. Цао в ответ упрекнул Рябого в том, что его солдаты беспокоятся только о себе и им нет дела до других, они не приходят на помощь. Они начали грызться между собой, как собаки. Ругань затихла только тогда, когда Цао велел принести две' трубки с опиумом. Оба легли и закурили.
Лю Фу тоже принимал участие в этой партизанской вылазке. Он ни разу не выстрелил. Напротив, он был напуган до полусмерти. Он лежал за камнем, не рискуя пошевелиться, и глубоко сожалел о том дне, когда согласился уйти из города. Как было хорошо, он спокойно торговал, и ничто его не мучило! А теперь? Он не зарабатывает ни копейки, а сколько приходится терпеть страху! О жене, о детях некому позаботиться, сам он здесь голодает, и конца этому не видно. Если говорят, что это революция, то дело это совсем невыгодное. Кому нужна такая революция? Этим голодранцам, у которых ни кола, ни двора. Конечно, для таких революция — все. Они будто
ожили снова: еда, одежда, кров — все свалилось к ним будто с неба. Как тут не быть довольными! А что получил он сам? И без коммунистов он жил ничего себе: жена хозяйничала в деревне, а он сидел в городе, в лавке, каждый раз перед Новым годом приносил домой «хуахун» — и жил себе нормально. Теперь же все сошло со своих мест, и конца этому никакого не видно.
А гоминдановцы? Эта фирма солиднее. Он часто наблюдал с какой-нибудь горной верши-ны за стоящими на рейде военными кораблями, смотрел на летящие в небе самолеты. Они приводили его в ужас. Какой же он все-таки дурак, его тогда будто одурманили! Побежал в горы искать себе «дело». Положился на то, что коммунисты с их старыми ружьями смогут сражаться против самолетов и военных кораблей. Не говоря уже о том, что за спиной у гоминдановцев стоят американцы. По всему видно, что и коммунистам здесь уже недолго высидеть. Что, он будет целый век скитаться вместе с ними по горным ущельям?
Он ушел в свои мысли. Издалека донесся топот башмаков и визг свиней. Чэнь отдал команду приготовиться. Партизаны залегли. Лю Фу тоже выбрал себе камень побольше и укрылся за ним.
Потом заговорили пушки. Снаряды стали рваться невдалеке, один упал где-то совсем рядом. Его осыпал дождь мелких камней. Он испуганно вскрикнул, почувствовав боль в правой руке. Обняв правую руку левой, он начал стонать.
— Что случилось, царапнуло? — спросил Чэнь.
— Конец... Моей руке конец...
Чэнь приказал отходить и, обняв Лю Фу за плечи, переправился с ним через вершину и стал спускаться наискосок по заросшему склону. Лю Фу продолжал непрерывно стонать. Ноги его отяжелели. Он почти висел на Чэне.
На условленном месте сбора выяснилось, что легко ранены только двое партизан. А куда же ранен Лю Фу?
— Здесь, здесь! — твердил он, показывая на правую руку.
Когда с него сняли рубашку, то не. обнаружили даже и царапины.
— Чэнь, когда он был ранен? — раздраженно спросил Лян Юнь.
— Когда пушка начала стрелять. Он сразу застонал...
— Надевай рубашку, Лю Фу, — холодно произнес Лян Юнь, — ты просто струсил...
— Послушай, интендант Лю! — к ним подошел Юй. — Может, тебе трудно идти? Если не можешь, я сделаю носилки!..
Партизаны заулыбались. Лю Фу, покрасневший как рак, одевался и ворчал что-то себе под нос
После этого случая Лю Фу стал еще более молчаливым. На привалах сидел в стороне, уставившись безучастным взглядом в небо.
Лян Юнь решил посоветоваться с секретарем Сюе, как быть дальше с Лю Фу.
— Он, по-моему, потерял веру в себя... — сказал тот, протирая очки.— Может, мне еще раз с ним поговорить?
— А что, если отправить его в тыл?
— Тоже неплохо. Если ты сомневаешься в нем, отправь.
— Ладно. Попробуем еще раз с ним потолковать, а потом посмотрим...
Но этот разговор ни к чему не привел. Лю Фу сказал: единственное, что все время мучает его, — где раздобыть еды для отряда.
Секретарь Сюе до войны успел только окончить школу и жизнь знал плохо. Ему казалось, что Лян Юнь просто излишне подозрителен.
На третьи сутки, ночью, Лю Фу исчез из отряда.
Была морозная ночь. Порывисто дул северо-западный ветер. Капли холодного дождя влетали внутрь через проломы в стенах старой кумирни, падали на лицо и одежду людей.
Партизаны крепко спали в непроглядном мраке. Через дыры в стенах даже не виднелось небо. Слышался только свист ветра, да глухо, как море, шумели сосны.
Лю Фу спал у стены в углу. Его глаза чутко ловили каждое движение, но, притворяясь, он громко храпел.
Когда ветер усилился, Лю Фу почувствовал озноб. Он стиснул зубы, перевернулся на другой бок. Никто не шевельнулся. Тихонько ощупывая крепко спящих людей, он стал тихонько пробираться к выходу. На улице перед дверями никого не оказалось. Дождь усиливался. Лю Фу поднял воротник, ощупал за поясом пистолет и, избегая постов, углубился в сосновый лес.
Он, спотыкаясь, бежал по лесу, часто оглядываясь, не преследуют ли его. Он согнулся, втянул голову в плечи, став похожим на бездомную собаку. Он не обращал внимания на то, что сухие ветви хлещут его по лицу, на то, что. узловатые корни валят его на землю. Он поднимался и снова устремлялся вперед. У него была только одна мысль: «Уйти, как можно скорее уйти от коммунистов, от партизан, как можно скорее вернуться домой!..»
Он хорошо знал дорогу и, несмотря на темноту, на скользкие осыпи камней, несмотря на то, что несколько раз летел кувырком с крутого склона, очень скоро добрался до Фанчэнпу. Он осторожно спустился вниз, добрался до стены- своего дома, тихонько перелез во двор. Прилег под окном и стал прислушиваться. Изнутри слышалось сладкое похрапывание. Он побарабанил пальцами по раме. Похрапывание затихло, но никто не подал голоса. Он снова побарабанил по раме, тихонько окликнул:
— Жена, жена...
Внутри негромко откликнулись. Прошло еще мгновенье, и дверь приоткрылась. Лю Фу боком протиснулся внутрь. В темноте жена, обнимая его, громко завыла.
— Не плачь, не плачь, — бормотал он, — а то услышат!..
Он не позволил жене зажечь свет. Они так и остались сидеть в темноте. Жена рассказывала, что ей пришлось пережить за эти три месяца. Когда он узнал, что Цао арестовал всех родственников, партизан, его маленькие глазки быстро-быстро замигали.
— А потом что? Почему он тебя снова выпустил?
— Лао Цао- оказался нам настоящим другом, — взволнованно проговорила женщина. — Он знает, что ты попался на удочку к коммунистам. Он сказал мне, чтобы я разыскала тебя в горах. Еще сказал, что, если ты вернешься, захочешь — станешь у него офицером, не захочешь — он возьмет тебя компаньоном в лавку, которую он снова открыл в городе.
Лю Фу долго молчал, потом сказал:
— Кто знает, можно ли ему верить...
— И я тоже так думаю, — вздохнула жена. — Только пока ты был в горах, сколько я за тебя пережила! Да еще погода... Я прямо извелась... А теперь снег отрежет горы... Ты что, по делу зашел?
Лю Фу нервно вздрогнул. Совсем тихим голосом он сказал:
— Я убежал...
— Не вернешься? — Жена схватила его за руку.
— Нет. Я соберусь с мыслями, а завтра с утра уйду в город. Как только будет попутное судно, уеду в Тяньцзинь, к-родственникам. Здесь, в горах, оставаться больше нельзя. Целыми днями только и вертишься под пулями. Хорошо, что у бога глаза есть! Эх!..
— А Цао говорил, что... — нерешительно начала жена. — Знаешь, в объявлении говорится, что тому, кто сообщит сведения о Лян-Юне и его поймают, — награда пять тысяч юаней...
— Да кто знает, можно ли им верить...
Она промолчала. Только еще несколько раз тяжело вздохнула. Лю Фу сидел в темноте, прислушиваясь к шуму дождя. Мало-помалу начало светать. Окна обозначились в темноте смутными беловатыми пятнами. Но Лю. Фу не замечал этого. Он грезил: видел себя одетым в военную форму, с кортиком за поясом. Потом видел себя в длинном теплом халате, сидящим за большим столом и покуривающим трубку. И еще видел перед собой груду блестящих новеньких серебряных юаней...
— Я пойду, жена...
— Куда?
— К Цао.... Я... Я расскажу ему то, что ему надо.
Когда солдаты и хуаньсянтуани пришли к храму, где ночевали партизаны, отряда там не оказались. Он исчез бесследно.
Дождь прекратился. Воздух был сырой и холодный. Тучи густой темной пеленой по-прежнему затягивали горы.
Лю Фу, помаргивая глазами, украдкой поглядывал на Рябого и Цао. Рябой был мрачен, как разгневанный дух. Он грозно посмотрел на Лю Фу.
— Эй ты, по фамилии Лю! Ты нам мозги не засоряй.. Отвечай, как же это получилось?!
— Командир, это правда, правда!.. Если я соврал, пусть меня пять раз громом поразит! — Лю Фу протянул руки, как будто защищаясь от яростного взора Рябого. — Здесь, вот здесь я лежал. Начальник района Лян — вот тут, за колонной, вместе с секретарем Сюе... Чэнь спал вот здесь. Смотри, вот пепел из его трубки.
Рябой продолжал пристально глядеть на Лю Фу, но взгляд его смягчился. Он втайне опасался, что его заманивают в ловушку, что он попадет в хитро расставленные сети партизан. Испуганный и заискиваю-
щий вид Лю Фу успокоил его. Его подозрения рассеялись.
Цао, однако, был недоволен поведением Рябого. Лю Фу ведь прибежал к нему. Он считал, что это его добыча. Допрос, которому подверг перебежчика Рябой, очень ему не нравился.
— Мне кажется, хватит, — сказал он Рябому. — Человек пришел ночью, за несколько десятков ли, а мы здесь еще рассусоливаем, когда надо дело делать.
Рябой покосился на него.
— Командир!.. Третий брат! — Лю Фу жалко улыбался. — Они у нас не уйдут. Здешние горы я хорошо знаю. Все места, где они могут остановиться на ночлег, тоже знаю.
Вернувшись в Фанчэнпу, Цао устроил пир в честь «возвращения» Лю Фу. Он отдал приказ о назначении его заместителем командира хуаньсянтуаней. Рябой и ротный пришли тоже. Все основательно напились. Обладая таким сокровищем, как Лю Фу, они надеялись теперь быстро справиться с партизанами.
— Лю, заместитель командира Лю... — бормотал заплетающимся языком Рябой. — Ты... ты умеешь держать нос по ветру, башковитый парень! — Он с размаху огрел Лю Фу по спине так сильно, что тот чуть не упал под стол. — У тебя есть нюх, а? Ха-ха-ха!..
— Да, да, — почтительно повторил Лю Фу, поспешно поднимаясь.
— Подождем до завтра!.. — проговорил Рябой, икая. — Я доложу командующему, он пожалует тебе чин. Если ты сдался мне, значит, у тебя глаз верный! Я — ик! — хотя у командующего в любимчиках не хожу, но он со мной считается... Ик!
Цао, расстегнув застежки шелкового халата, с раскрасневшейся от вина физиономией, перебил его:
— Лао Лю! Ты держись меня. Третий брат тебе и на этот раз поможет! Вот, вот! — Он поднял вверх большой палец. — Считай, что мы с тобой теперь друзья. Немного для меня постараешься — и тебе
польза будет! А когда с коммунистами покончим, вернемся в город, станешь моим компаньоном.
— Э! Черт бы вас побрал! Что хорошего быть каким-то вонючим торгашом! — завращал белками Рябой. — Офицер — вот это дело! И деньги и власть!..
— У меня и деньги есть! И я не печалюсь, что не стал офицером. Лао Лю, выпьем! — перебил его Цао.
Рябой стукнул стаканом по столу.
— Э-э, размазня!
— Ты кого это? — Цао поднялся. Рука его потянулась к пистолету за поясом.
— Тебя, Цао Вань-тоу!.. А что ты мне сделаешь? Ну вытаскивай пистолет, сюда стреляй! — Рябой ударил себя рукой в грудь.
— Дрянь! — проворчал Цао. Рука его опустилась.
— Ик! Ты оставь свои штучки, лучше меня не задевай!
Лю Фу перепугался и дрожал. Он кланялся, улыбался, пытаясь загладить ссору. Один ротный, как будто ничего не замечая, продолжал подчищать тарелки.
Через некоторое время Рябой с Цао, словно ничего не произошло, обнялись, выпили и нестройными голосами затянули..какую-то песенку.
Когда обнаружилось исчезновение Лю Фу, Лян Юнь умывался из ручья перед кумирней. Наспех вы-терев лицо, он тотчас же собрал отряд. Была отправлена погоня. Отряд быстро приготовился к переходу на другое место, и партизаны выступили.
Лян Юнь молча шел впереди. В душе его бушевала буря. Он сожалел о своей недавней нерешительности. «Как парализованный! — бранил он себя. — Сколько еще принесет эта нерешительность вреда отряду!»
Секретарь Сюе переживал еще больше. Он во всем винил себя одного.
Когда пришли на новое место, вернулись люди, отправленные в погоню за Лю Фу. Они принесли «отрадную» весть: гоминдановцы и хуаньсянтуани двигаются к кумирне. Ведет их Лю Фу.
Лян Юнь стоял, опираясь о молодое деревце. Услышав об этом, он так стиснул рукой это деревце, что переломил его.
Дозорные привели связного Чэня, пришедшего из города.
— Товарищи! — кричал он еще издалека. — Ну и встреча у меня сейчас была! Чуть не наскочил на гоминдановцев.
— Присаживайся, отец, отдохни! — встал ему навстречу Лян Юнь.
— Эх!.. Устать не устал, а вот бежать больше — сил нет. — Чэнь сел на камешек, достал кисет и закурил свою трубку. — Привез вам приказ.
— Есть новое задание? — спросил Лян Юнь.
— Говори скорее, отец, не тяни! — раздраженно проговорил Юй.
— Э-э, какой торопливый! Успеешь. — Старик достал из-за пазухи бумагу и передал ее Лян Юню.
В приказе отряду Лян Юня предлагалось снова послать одного человека в город для сбора сведений о вражеских укреплениях и о численности гарнизона.
— Какие новости, отец? — спросил Лян Юнь, передавая документ Сюе.
— Да вот, когда я уходил, секретарь Ли велел передать, что это задание непременно нужно выполнить, оно поручено нам штабом нашей армии. Говорят, что командующий сказал: «Поручите задание Лян Юню, этот парень справится». — Чэнь понизил голос и добавил: — Наши скоро вернутся. Готовится контрнаступление.
— Хорошая новость! — партизаны приободрились.
— Ах, да... Совсем забыл, старый черт... — Чэнь
обвел всех глазами и достал, еще одну аккуратно сложенную бумагу. — Есть тут письмо, но только оно лично для вашего командира. Других оно не касается, даже партийного секретаря...
Когда собрание закончилось, Лян Юнь выбрал укромный уголок, вскрыл письмо и стал читать его.
«Брат Лян Юнь!
Мы расстались уже несколько месяцев, а за это время я получила только два твоих письма. Наверное, тебе все недосуг. Говорят, у вас там свирепеть вуют хуаньсянтуани, и я очень беспокоюсь за тебя. Хочу, чтобы в бою ты был осторожен».
В этом месте Лян Юнь горько усмехнулся: «Осторожности как раз и не хватило!..»
«...Здесь, в городе, мы тоже ведем тяжелую борьбу. Враг свиреп и жесток настолько, что не могу тебе и передать. На пристани очень многих арестовали. Но мы выстояли и выстоим. Теперь даже жены рабочих организовались. Каждую ночь мы выходим клеить листовки и иногда расклеиваем их на военной пристани. Враги в бешенстве, но ничего не могут поделать.
Они храбры только с оружием в руках, но настроение у них пораженческое. Солдаты целыми днями жалуются и вздыхают, тоскуют по своим семьям. Цены с каждым днем растут, так что у них нет денег даже на табак. Среди них зреет недовольство. Чиновники покрупнее грабят все, что попадется под руку, и вывозят награбленное из города на пароходах и самолетах. Раньше некоторые горожане не понимали, что такое гоминдан, а теперь у них открылись глаза. Они надеются, что мы скоро вернемся. О простом народе и говорить нечего...»
Письмо Эр-мань было очень длинным, как будто она задалась целью описать все то, что видела и передумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Бей их! Кто застрелит хоть одного партизана, получит пятьдесят американских долларов! За живого — двести!
Солдаты поставили легкий пулемет и открыли стрельбу по скалам, за которыми мелькали огоньки выстрелов.
— Бей их! Бей!..
Рябой не успел повторить. Почувствовав резкую боль в ухе, он втянул шею и тронул ухо рукой. Рука была в крови. Он припал к земле и еще сильнее, отчаянным голосом крикнул:
— Орудия! Устанавливайте орудия!
Рявкнули две горные пушки. Стрельба стала затихать. Рябой расхрабрился настолько, что решил выйти из своего убежища. С воинственным видом он скомандовал:
— Проклятье! В погоню! Чтобы ни один не ушел!
Солдаты поднялись с земли и с винтовками наперевес бросились по склону вверх. Но за камнями наверху уже никого не было.
Бой окончился. Когда были подсчитаны потери, выяснилось, что рота и хуаньсянтуани потеряли восемнадцать человек убитыми и шестнадцать ранеными. Партизан же, как и раньше, они даже не видели.
Когда вернулись на базу, Рябой обрушился на Цао с упреками в адрес его хуаньсянтуаней, сказал, что они разбегаются, едва заслышат выстрелы, и совершенно неспособны- вести боевые действия. Они и виноваты в том, что его отряд Национальной армии сегодня потерпел такой урон. Цао в ответ упрекнул Рябого в том, что его солдаты беспокоятся только о себе и им нет дела до других, они не приходят на помощь. Они начали грызться между собой, как собаки. Ругань затихла только тогда, когда Цао велел принести две' трубки с опиумом. Оба легли и закурили.
Лю Фу тоже принимал участие в этой партизанской вылазке. Он ни разу не выстрелил. Напротив, он был напуган до полусмерти. Он лежал за камнем, не рискуя пошевелиться, и глубоко сожалел о том дне, когда согласился уйти из города. Как было хорошо, он спокойно торговал, и ничто его не мучило! А теперь? Он не зарабатывает ни копейки, а сколько приходится терпеть страху! О жене, о детях некому позаботиться, сам он здесь голодает, и конца этому не видно. Если говорят, что это революция, то дело это совсем невыгодное. Кому нужна такая революция? Этим голодранцам, у которых ни кола, ни двора. Конечно, для таких революция — все. Они будто
ожили снова: еда, одежда, кров — все свалилось к ним будто с неба. Как тут не быть довольными! А что получил он сам? И без коммунистов он жил ничего себе: жена хозяйничала в деревне, а он сидел в городе, в лавке, каждый раз перед Новым годом приносил домой «хуахун» — и жил себе нормально. Теперь же все сошло со своих мест, и конца этому никакого не видно.
А гоминдановцы? Эта фирма солиднее. Он часто наблюдал с какой-нибудь горной верши-ны за стоящими на рейде военными кораблями, смотрел на летящие в небе самолеты. Они приводили его в ужас. Какой же он все-таки дурак, его тогда будто одурманили! Побежал в горы искать себе «дело». Положился на то, что коммунисты с их старыми ружьями смогут сражаться против самолетов и военных кораблей. Не говоря уже о том, что за спиной у гоминдановцев стоят американцы. По всему видно, что и коммунистам здесь уже недолго высидеть. Что, он будет целый век скитаться вместе с ними по горным ущельям?
Он ушел в свои мысли. Издалека донесся топот башмаков и визг свиней. Чэнь отдал команду приготовиться. Партизаны залегли. Лю Фу тоже выбрал себе камень побольше и укрылся за ним.
Потом заговорили пушки. Снаряды стали рваться невдалеке, один упал где-то совсем рядом. Его осыпал дождь мелких камней. Он испуганно вскрикнул, почувствовав боль в правой руке. Обняв правую руку левой, он начал стонать.
— Что случилось, царапнуло? — спросил Чэнь.
— Конец... Моей руке конец...
Чэнь приказал отходить и, обняв Лю Фу за плечи, переправился с ним через вершину и стал спускаться наискосок по заросшему склону. Лю Фу продолжал непрерывно стонать. Ноги его отяжелели. Он почти висел на Чэне.
На условленном месте сбора выяснилось, что легко ранены только двое партизан. А куда же ранен Лю Фу?
— Здесь, здесь! — твердил он, показывая на правую руку.
Когда с него сняли рубашку, то не. обнаружили даже и царапины.
— Чэнь, когда он был ранен? — раздраженно спросил Лян Юнь.
— Когда пушка начала стрелять. Он сразу застонал...
— Надевай рубашку, Лю Фу, — холодно произнес Лян Юнь, — ты просто струсил...
— Послушай, интендант Лю! — к ним подошел Юй. — Может, тебе трудно идти? Если не можешь, я сделаю носилки!..
Партизаны заулыбались. Лю Фу, покрасневший как рак, одевался и ворчал что-то себе под нос
После этого случая Лю Фу стал еще более молчаливым. На привалах сидел в стороне, уставившись безучастным взглядом в небо.
Лян Юнь решил посоветоваться с секретарем Сюе, как быть дальше с Лю Фу.
— Он, по-моему, потерял веру в себя... — сказал тот, протирая очки.— Может, мне еще раз с ним поговорить?
— А что, если отправить его в тыл?
— Тоже неплохо. Если ты сомневаешься в нем, отправь.
— Ладно. Попробуем еще раз с ним потолковать, а потом посмотрим...
Но этот разговор ни к чему не привел. Лю Фу сказал: единственное, что все время мучает его, — где раздобыть еды для отряда.
Секретарь Сюе до войны успел только окончить школу и жизнь знал плохо. Ему казалось, что Лян Юнь просто излишне подозрителен.
На третьи сутки, ночью, Лю Фу исчез из отряда.
Была морозная ночь. Порывисто дул северо-западный ветер. Капли холодного дождя влетали внутрь через проломы в стенах старой кумирни, падали на лицо и одежду людей.
Партизаны крепко спали в непроглядном мраке. Через дыры в стенах даже не виднелось небо. Слышался только свист ветра, да глухо, как море, шумели сосны.
Лю Фу спал у стены в углу. Его глаза чутко ловили каждое движение, но, притворяясь, он громко храпел.
Когда ветер усилился, Лю Фу почувствовал озноб. Он стиснул зубы, перевернулся на другой бок. Никто не шевельнулся. Тихонько ощупывая крепко спящих людей, он стал тихонько пробираться к выходу. На улице перед дверями никого не оказалось. Дождь усиливался. Лю Фу поднял воротник, ощупал за поясом пистолет и, избегая постов, углубился в сосновый лес.
Он, спотыкаясь, бежал по лесу, часто оглядываясь, не преследуют ли его. Он согнулся, втянул голову в плечи, став похожим на бездомную собаку. Он не обращал внимания на то, что сухие ветви хлещут его по лицу, на то, что. узловатые корни валят его на землю. Он поднимался и снова устремлялся вперед. У него была только одна мысль: «Уйти, как можно скорее уйти от коммунистов, от партизан, как можно скорее вернуться домой!..»
Он хорошо знал дорогу и, несмотря на темноту, на скользкие осыпи камней, несмотря на то, что несколько раз летел кувырком с крутого склона, очень скоро добрался до Фанчэнпу. Он осторожно спустился вниз, добрался до стены- своего дома, тихонько перелез во двор. Прилег под окном и стал прислушиваться. Изнутри слышалось сладкое похрапывание. Он побарабанил пальцами по раме. Похрапывание затихло, но никто не подал голоса. Он снова побарабанил по раме, тихонько окликнул:
— Жена, жена...
Внутри негромко откликнулись. Прошло еще мгновенье, и дверь приоткрылась. Лю Фу боком протиснулся внутрь. В темноте жена, обнимая его, громко завыла.
— Не плачь, не плачь, — бормотал он, — а то услышат!..
Он не позволил жене зажечь свет. Они так и остались сидеть в темноте. Жена рассказывала, что ей пришлось пережить за эти три месяца. Когда он узнал, что Цао арестовал всех родственников, партизан, его маленькие глазки быстро-быстро замигали.
— А потом что? Почему он тебя снова выпустил?
— Лао Цао- оказался нам настоящим другом, — взволнованно проговорила женщина. — Он знает, что ты попался на удочку к коммунистам. Он сказал мне, чтобы я разыскала тебя в горах. Еще сказал, что, если ты вернешься, захочешь — станешь у него офицером, не захочешь — он возьмет тебя компаньоном в лавку, которую он снова открыл в городе.
Лю Фу долго молчал, потом сказал:
— Кто знает, можно ли ему верить...
— И я тоже так думаю, — вздохнула жена. — Только пока ты был в горах, сколько я за тебя пережила! Да еще погода... Я прямо извелась... А теперь снег отрежет горы... Ты что, по делу зашел?
Лю Фу нервно вздрогнул. Совсем тихим голосом он сказал:
— Я убежал...
— Не вернешься? — Жена схватила его за руку.
— Нет. Я соберусь с мыслями, а завтра с утра уйду в город. Как только будет попутное судно, уеду в Тяньцзинь, к-родственникам. Здесь, в горах, оставаться больше нельзя. Целыми днями только и вертишься под пулями. Хорошо, что у бога глаза есть! Эх!..
— А Цао говорил, что... — нерешительно начала жена. — Знаешь, в объявлении говорится, что тому, кто сообщит сведения о Лян-Юне и его поймают, — награда пять тысяч юаней...
— Да кто знает, можно ли им верить...
Она промолчала. Только еще несколько раз тяжело вздохнула. Лю Фу сидел в темноте, прислушиваясь к шуму дождя. Мало-помалу начало светать. Окна обозначились в темноте смутными беловатыми пятнами. Но Лю. Фу не замечал этого. Он грезил: видел себя одетым в военную форму, с кортиком за поясом. Потом видел себя в длинном теплом халате, сидящим за большим столом и покуривающим трубку. И еще видел перед собой груду блестящих новеньких серебряных юаней...
— Я пойду, жена...
— Куда?
— К Цао.... Я... Я расскажу ему то, что ему надо.
Когда солдаты и хуаньсянтуани пришли к храму, где ночевали партизаны, отряда там не оказались. Он исчез бесследно.
Дождь прекратился. Воздух был сырой и холодный. Тучи густой темной пеленой по-прежнему затягивали горы.
Лю Фу, помаргивая глазами, украдкой поглядывал на Рябого и Цао. Рябой был мрачен, как разгневанный дух. Он грозно посмотрел на Лю Фу.
— Эй ты, по фамилии Лю! Ты нам мозги не засоряй.. Отвечай, как же это получилось?!
— Командир, это правда, правда!.. Если я соврал, пусть меня пять раз громом поразит! — Лю Фу протянул руки, как будто защищаясь от яростного взора Рябого. — Здесь, вот здесь я лежал. Начальник района Лян — вот тут, за колонной, вместе с секретарем Сюе... Чэнь спал вот здесь. Смотри, вот пепел из его трубки.
Рябой продолжал пристально глядеть на Лю Фу, но взгляд его смягчился. Он втайне опасался, что его заманивают в ловушку, что он попадет в хитро расставленные сети партизан. Испуганный и заискиваю-
щий вид Лю Фу успокоил его. Его подозрения рассеялись.
Цао, однако, был недоволен поведением Рябого. Лю Фу ведь прибежал к нему. Он считал, что это его добыча. Допрос, которому подверг перебежчика Рябой, очень ему не нравился.
— Мне кажется, хватит, — сказал он Рябому. — Человек пришел ночью, за несколько десятков ли, а мы здесь еще рассусоливаем, когда надо дело делать.
Рябой покосился на него.
— Командир!.. Третий брат! — Лю Фу жалко улыбался. — Они у нас не уйдут. Здешние горы я хорошо знаю. Все места, где они могут остановиться на ночлег, тоже знаю.
Вернувшись в Фанчэнпу, Цао устроил пир в честь «возвращения» Лю Фу. Он отдал приказ о назначении его заместителем командира хуаньсянтуаней. Рябой и ротный пришли тоже. Все основательно напились. Обладая таким сокровищем, как Лю Фу, они надеялись теперь быстро справиться с партизанами.
— Лю, заместитель командира Лю... — бормотал заплетающимся языком Рябой. — Ты... ты умеешь держать нос по ветру, башковитый парень! — Он с размаху огрел Лю Фу по спине так сильно, что тот чуть не упал под стол. — У тебя есть нюх, а? Ха-ха-ха!..
— Да, да, — почтительно повторил Лю Фу, поспешно поднимаясь.
— Подождем до завтра!.. — проговорил Рябой, икая. — Я доложу командующему, он пожалует тебе чин. Если ты сдался мне, значит, у тебя глаз верный! Я — ик! — хотя у командующего в любимчиках не хожу, но он со мной считается... Ик!
Цао, расстегнув застежки шелкового халата, с раскрасневшейся от вина физиономией, перебил его:
— Лао Лю! Ты держись меня. Третий брат тебе и на этот раз поможет! Вот, вот! — Он поднял вверх большой палец. — Считай, что мы с тобой теперь друзья. Немного для меня постараешься — и тебе
польза будет! А когда с коммунистами покончим, вернемся в город, станешь моим компаньоном.
— Э! Черт бы вас побрал! Что хорошего быть каким-то вонючим торгашом! — завращал белками Рябой. — Офицер — вот это дело! И деньги и власть!..
— У меня и деньги есть! И я не печалюсь, что не стал офицером. Лао Лю, выпьем! — перебил его Цао.
Рябой стукнул стаканом по столу.
— Э-э, размазня!
— Ты кого это? — Цао поднялся. Рука его потянулась к пистолету за поясом.
— Тебя, Цао Вань-тоу!.. А что ты мне сделаешь? Ну вытаскивай пистолет, сюда стреляй! — Рябой ударил себя рукой в грудь.
— Дрянь! — проворчал Цао. Рука его опустилась.
— Ик! Ты оставь свои штучки, лучше меня не задевай!
Лю Фу перепугался и дрожал. Он кланялся, улыбался, пытаясь загладить ссору. Один ротный, как будто ничего не замечая, продолжал подчищать тарелки.
Через некоторое время Рябой с Цао, словно ничего не произошло, обнялись, выпили и нестройными голосами затянули..какую-то песенку.
Когда обнаружилось исчезновение Лю Фу, Лян Юнь умывался из ручья перед кумирней. Наспех вы-терев лицо, он тотчас же собрал отряд. Была отправлена погоня. Отряд быстро приготовился к переходу на другое место, и партизаны выступили.
Лян Юнь молча шел впереди. В душе его бушевала буря. Он сожалел о своей недавней нерешительности. «Как парализованный! — бранил он себя. — Сколько еще принесет эта нерешительность вреда отряду!»
Секретарь Сюе переживал еще больше. Он во всем винил себя одного.
Когда пришли на новое место, вернулись люди, отправленные в погоню за Лю Фу. Они принесли «отрадную» весть: гоминдановцы и хуаньсянтуани двигаются к кумирне. Ведет их Лю Фу.
Лян Юнь стоял, опираясь о молодое деревце. Услышав об этом, он так стиснул рукой это деревце, что переломил его.
Дозорные привели связного Чэня, пришедшего из города.
— Товарищи! — кричал он еще издалека. — Ну и встреча у меня сейчас была! Чуть не наскочил на гоминдановцев.
— Присаживайся, отец, отдохни! — встал ему навстречу Лян Юнь.
— Эх!.. Устать не устал, а вот бежать больше — сил нет. — Чэнь сел на камешек, достал кисет и закурил свою трубку. — Привез вам приказ.
— Есть новое задание? — спросил Лян Юнь.
— Говори скорее, отец, не тяни! — раздраженно проговорил Юй.
— Э-э, какой торопливый! Успеешь. — Старик достал из-за пазухи бумагу и передал ее Лян Юню.
В приказе отряду Лян Юня предлагалось снова послать одного человека в город для сбора сведений о вражеских укреплениях и о численности гарнизона.
— Какие новости, отец? — спросил Лян Юнь, передавая документ Сюе.
— Да вот, когда я уходил, секретарь Ли велел передать, что это задание непременно нужно выполнить, оно поручено нам штабом нашей армии. Говорят, что командующий сказал: «Поручите задание Лян Юню, этот парень справится». — Чэнь понизил голос и добавил: — Наши скоро вернутся. Готовится контрнаступление.
— Хорошая новость! — партизаны приободрились.
— Ах, да... Совсем забыл, старый черт... — Чэнь
обвел всех глазами и достал, еще одну аккуратно сложенную бумагу. — Есть тут письмо, но только оно лично для вашего командира. Других оно не касается, даже партийного секретаря...
Когда собрание закончилось, Лян Юнь выбрал укромный уголок, вскрыл письмо и стал читать его.
«Брат Лян Юнь!
Мы расстались уже несколько месяцев, а за это время я получила только два твоих письма. Наверное, тебе все недосуг. Говорят, у вас там свирепеть вуют хуаньсянтуани, и я очень беспокоюсь за тебя. Хочу, чтобы в бою ты был осторожен».
В этом месте Лян Юнь горько усмехнулся: «Осторожности как раз и не хватило!..»
«...Здесь, в городе, мы тоже ведем тяжелую борьбу. Враг свиреп и жесток настолько, что не могу тебе и передать. На пристани очень многих арестовали. Но мы выстояли и выстоим. Теперь даже жены рабочих организовались. Каждую ночь мы выходим клеить листовки и иногда расклеиваем их на военной пристани. Враги в бешенстве, но ничего не могут поделать.
Они храбры только с оружием в руках, но настроение у них пораженческое. Солдаты целыми днями жалуются и вздыхают, тоскуют по своим семьям. Цены с каждым днем растут, так что у них нет денег даже на табак. Среди них зреет недовольство. Чиновники покрупнее грабят все, что попадется под руку, и вывозят награбленное из города на пароходах и самолетах. Раньше некоторые горожане не понимали, что такое гоминдан, а теперь у них открылись глаза. Они надеются, что мы скоро вернемся. О простом народе и говорить нечего...»
Письмо Эр-мань было очень длинным, как будто она задалась целью описать все то, что видела и передумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23