Пять лет тому назад он был назначен тренером защитной линии нашей команды, и с тех пор его движение по нисходящей не прекращалось. В настоящее время он был тренером специальных линий и отвечал за сбор статистических данных. Три года назад Б. А. подготовил анкету для того, чтобы выяснить причину последних неудач команды. В тридцати из тридцати пяти розданных анкет Бадди был назван главной причиной неудачных выступлений. Несколько игроков, включая меня, не поверили заверениям тренера в анонимности анкеты и отказались участвовать. После окончания сезона три игрока были неожиданно отчислены из команды, а Бадди получил первое понижение. Оказалось, приложенные к анкетам конверты были помечены наколотыми на них точками.
— Вы увидите, — продолжал Бадди, сжимая руки в кулаки и снова разжимая их, — что я сперва перечислил их способы перехвата наших вводов мяча в игру, а не наоборот, как мы это делаем обычно. И могу объяснить почему. Их команда одна из самых лучших в лиге по контратакам после передач ногами. И если вы не будете готовы к этому, они запрыгнут вам в глотку и выбегут через... — Игроки, притворяясь испуганными, вскрикивали полушепотом: «Ой, мама!»
— Ребята! — Лицо Бадди было малиновым. Он не любил, когда его не принимали всерьез. — Вам все равно придется все это выучить, потому что в пятницу у нас будет письменный тест.
Из глубины зала донеслись стоны и хихиканье. Бадди уставился на лежащие перед ним бумаги, пытаясь сдержаться. Его руки дрожали.
— У меня все, Б. А. — голос Бадди выдавал его ярость. — Этим парням просто не хочется выиграть. — Он повернулся и пошел на свое место.
— Надеюсь, вы будете все это знать назубок. — Б. А. вышел вперед, понимая, что разволновавшийся Бадди не сможет закончить. — С этим все.
Игроки защитных линий перешли в другую комнату. Нападающие остались, чтобы выслушать наставления Б. А. Он раздал нам листы бумаги.
— Я хочу кое-что прочитать вам. — Голос Б. А. был серьезным. — Мне кажется, это важно.
— Без уверенности в себе нет победы... — Тихим, но сильным голосом он произносил ритмические фразы. — Если вам кажется, что близко поражение, вы уже проиграли...
В трудные для нас времена Б. А. вырезал это из каталога какой-то фирмы, торгующей спортивным напряжением, отдал пере» печатать и велел наклеить на первую страницу в тетради каждого из игроков.
Я оглянулся. Несколько игроков хмурились, стараясь скрыть усмешку. Большинство смотрели в свои тетради отсутствующим взглядом или постукивали карандашами по столу в такт какому-то скрытому внутреннему ритму.
— ...А главное — воля и вера в победу. — Б. А. замолчал.
— Надеюсь, что вы, ребята, понимаете смысл этих слов, — сказал он, помолчав. Его глаза, казалось, подернулись какой-то странной пеленой.
— Оно означает, что ты, старикан, медленно, но верно выживаешь из ума, — прошептал Сэт Максвелл, сидевший позади меня. Я закашлялся, стараясь подавить смех.
— Вы все, ребята, талантливые, вы великие игроки, иначе вас не было бы здесь, — продолжал Б. А, — Разница между хорошим и великим совсем невелика. — Он поднял вверх руку с прижатыми друг к другу большим и указательным пальцами. — И эта разница исходит вот отсюда. — Он постучал себя по правому виску.
— А я думал, что она исходит от всех этих таблеток, которыми нас пичкают, — продолжал свой комментарий Максвелл едва слышным голосом. Я снова закашлялся. Если я не выдержу напряжения, переполняющего комнату, мне не удастся укротить смех в течение нескольких минут. Я кашлянул еще раз и попытался взять себя в руки.
— Ты простудился, Эллиот, или что-нибудь еще? — Голос Б. А. заставил меня задрожать. Несмотря на страх, мгновенно охвативший меня, я все еще был на грани истерического смеха.
— Нет, сэр, — ответил я, раздувая ноздри. Я провел рукой но лицу, чтобы скрыть ухмылку. — Что-то в горле запершило. Извините. — Я снова прочистил горло, глядя в сторону.
— Тебе это все нужней, чем кому бы то ни было. Все еще лил дождь, когда мы вышли, сели в автобус и поехали
на тренировку в соседний спортивный центр, чтобы размяться на баскетбольной площадке. Недостаточные ее размеры заставили нас ограничиться работой в три четверти скорости и исключали контактную борьбу.
Схема пасов для игры в Нью-Йорке состояла из обычных прорывов по боковой линии и поворотов внутрь поля, за исключением прорыва крайних форвардов вдоль боевой линии с последующим получением паса и резким броском направо.
Пас отдавался на небольшое расстояние после коротких атак на оборону, состоящую из линейных и защитников второй линии. Потеряв ориентировку в новой для меня обстановке, я не заметил адресованного мне низкого паса и принял мяч на самые кончики пальцев. Раздался громкий, глухой удар, и моя рука онемела. Я понял, что выбил себе пальцы. Посмотрев на правую руку, я увидел, что безымянный палец и мизинец торчат перпендикулярно остальным. Затем руку пронзила боль.
— Черт побери... черт побери, — завопил я, обращаясь к Вильсону, игравшему на месте свободного защитника. Дерни быстро за них, дерни...
Мое лицо исказилось от боли, по щекам текли слезы. Вильсон схватил пальцы и потянул изо всей силы. Раздался щелчок, и острая боль сменилась тупой пульсирующей.
— Черт побери... проклятье! — Я энергично махал рукой, направляясь к центру поля.
Массажист перехватил меня по дороге и сжал больную руку.
— Какой?
— А ты сам не видишь?
Поврежденные пальцы уже распухли и были вдвое толще остальных. Массажист достал рулон липкой ленты телесного цвета и прибинтовал оба пальца к среднему.
— Как сейчас?
Я попытался согнуть пальцы. Можно терпеть. Я кивнул и снова вступил в игру.
— Вот к чему приводит рассеянность! — крикнул Б. А. с трибуны. Я помахал в его сторону распухшими пальцами и пожал плечами. Он улыбнулся и что-то сказал Бадди Уилксу.
— Потребуй другой мяч, — с улыбкой порекомендовал Энди Кроуфорд, когда я присоединился к остальным игрокам. — И принимай мяч не кончиками пальцев, а на ладони.
— И тебе того же. — Я сделал неприличный жест средним пальцем в его сторону. При забинтованных вместе пальцах этот жест больше походил на приветствие бойскаутов.
— Хорош! — Максвелл глянул в сторону трибуны, где сидели тренеры. — Маневр справа. Крылом к линии и затем к центру. На счет два. — Приняв стартовое положение, он посмотрел на меня. — Можешь играть?
Я кивнул.
— Хорошо, на этот раз постарайся не упустить мяч. Я рванулся вперед, затем повернул вправо и оглянулся. Мяч,
описывая плавную дугу, летел ко мне. В матче или на тренировке на стадионе этот пас был бы легко перехвачен. Крайний защитник прыгнул вверх, в последний момент пропустил мяч и дал возможность мне получить пас. Я уже вытянул руки, принимая его, когда центральный линейный Тони Дуглас ударил меня локтем в горло. Я перевернулся в воздухе и ударился об пол затылком. В глазах потемнело.
Я задыхался. Я не решался открыть глаза, опасаясь, что глазные яблоки выпадут из глазниц. Когда наконец я пришел в себя, рядом стоял массажист, Б. А. перенес тренировку на другую половину поля.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Эдди Рэнд, протягивая мне руку.
— Вроде ничего, — ответил я, стараясь проглотить слюну. Комок, застрявший в горле, уменьшился до размеров домино, все как будто было на месте и было даже не очень больно. Я был смущен и рассержен. Схватив протянутую руку Рэеда, я встал и направился, хромая, к сиденьям на трибуне.
— Фил, — крикнул Б. А., сидящий на несколько рядов выше меня. — Вот это была группировка!
Мне не оставалось ничего другого, как рассмеяться.
Тренировка на этот раз была короткой, и таблетки кодеина, принятой мною перед инструктажем, оказалось достаточно. По пути к своему шкафчику я заметил, как Джо-Боб Уилльямс засовывает живую лягушку в шлем, принадлежащий чернокожему линейному, Монро Уайту. Монро не выносил скользких, чешуйчатых, ползающих тварей не меньше, чем я боялся пауков.
Я влез в ванну и одновременно опустил травмированную руку в ледяную воду. И хотя тупая боль достигала плеча, это была незначительная травма. Никаких оснований для беспокойства. И все-таки было больно.
Через полчаса я пошел в душевую, наскоро помылся, оделся и уже был у выхода, когда Монро Уайт швырнул в Джо-Боба своим шлемом.
— Черт бы тебя побрал, Уилльямс! — кричал разъяренный Монро. — Недоносок вонючий! — Он стоял, выпрямившись во весь свой двухметровый рост, его могучее стотридцатикилограммовое черное тело блестело от пота. Упершись одной рукой в бедро, второй он размахивал перед лицом Джо-Боба, который выглядел как-то странно растерянным. Два гиганта стояли, молча глядя друг на друга. Раздавленная лягушка валялась на полу.
Наконец Монро махнул рукой, плюнул и повернулся к своему шкафчику. Джо-Боб направился в массажную. Я вышел наружу.
Дождь прекратился. Несколько игроков, белых и черных, собрались у «корветта» Джона Уилсона, пили пиво из коробки со льдом, которую он возил в багажнике, шутили и смеялись. Меня согрела дружеская атмосфера, столь редкая, и я был расстроен, когда пиво кончилось. С Максвеллом, Кроуфордом, Ричардсоном, Следжем и Уилсоном мы договорились встретиться вечером в Рок-Сити, в дискотеке в Западном Далласе.
Максвелл готовился к выступлению на банкете в Ассоциации молодых христиан и попросил у меня сигарету с марихуаной.
Я заглянул в бардачок. Запас марихуаны подходил к концу. Я протянул пару сигарет Максвеллу.
— Увидимся в дискотеке, — кивнул он и пошел к своему голубому «кадиллаку».
Я решил съездить к Харвею, купить еще травки и пополнить свои знания в области антикультуры.
Харвей Ле Рой Белдинг был преподавателем психологии в Южном методистском университете. После того как его отстранили от преподавания за участие в запрещенных демонстрациях, дом Харвея, расположенный в квартале богемы Далласа, превратился в место сборищ левой молодежи.
Когда я впервые встретился с Харви, я был единственным игроком в команде, за исключением, может быть, нескольких чернокожих, курившим марихуану. Однако каждый год команда пополнялась новичками, многие из которых пристрастились к наркоголикам еще в средней школе. Марихуана настолько распространилась среди игроков лиги, что ее официальные представители отказались от преследования виновных. Отдел внутренней безопасности лиги прибегал к помощи бывших агентов ФБР, работавших в контакте с федеральными учреждениями и полицией штатов для того, чтобы не допустить утечки информации в прессу и скандала. Несмотря на это, немало беспечных или просто неудачливых игроков арестовывали за употребление наркотиков. В этом случае лига категорически отрицала, что ей было известно о преступных действиях игроков. У нас курение марихуаны раскололо команду на два противоборствующих лагеря. Все, без исключения, игроки прибегали к наркотикам, однако такие, как Джо-Боб и Медоуз, поглощавшие допинг в огромном количестве, резко выступали против травки. Главным для них было то, что марихуана запрещена законом. Их рассуждения о том, что курение марихуаны пагубно влияет на мозг и толкает к более сильнодействующим наркотикам, сошли на нет, когда я привез летом в лагерь полторы сотни таблеток амилнитрита. Поскольку ими можно было приобрести вполне законно и в любой форме без рецепта, Джо-Боб, Дуглас и несколько других игроков всюду носили с собой ингаляторы. Бывали случаи, когда на вечернем инструктаже вдруг сзади раздавался громкий протяжный вздох и — тяжелый удар. Б. А. делал вид, что ничего не произошло, но все знали, что это Джо-Боб или Медоуз, выведенный из строя солидной дозой, долбанулся лицом о стол. Шея и уши становились ярко-малиновыми, а гигантское тело сотрясалось в приступах безумного хохота, вызванного излишком кислорода.
Но марихуану они не признавали, а как только амилнитрит стал продаваться строго по рецептам, они перестали признавать и его. Так что теперь приходилось опасаться всех игроков, не курящих травку, — они могли пойти к Б. А. или Конраду, а те жестоко карали игроков, употребляющих, марихуану. Наказание, естественно, зависело от ценности игрока для клуба.
По пути к Харви я слушал радио. Прошлым вечером были совершены вооруженные нападения на три супермаркета. Четырехлетняя девочка была случайно убита человеком, стрелявшим из винтовки в юношу, которого он заподозрил в воровстве. Полицейский, одетый в штатское, застрелил молодого человека с длинной прической, делавшего «неприличные и подозрительные жесты». Жертвой оказался механик из соседнего гаража, направлявшийся домой после работы.
Наконец, управляющий магазином нанес торговавшемуся с ним по поводу ящика пива клиенту тяжелое ножевое ранение в живот. Но клиенту все же в последний момент удалось в упор застрелить управляющего. Слушать новости спорта и сводку погоды мне расхотелось.
Харви сидел в гостиной, читая журнал «Роллинг Стоунз».
— А это ты, Филип. — Харви встал с дивана. Его глаза светились. Мы пожали руки. — Хочешь?— На его раскрытой ладони лежали три белые капсулы.
— Почем?
— Бесплатно. Бери.
— Возьму парочку про запас.
— Бери все. — Он положил капсулы мне в руку.
— Спасибо, Харви. Можно позвонить?
— Давай. Я приглушу магнитофон.
Я набрал телефон Джоанны. Она подняла трубку после третьего звонка.
— Привет, — произнес я.
— А, здравствуй. Как прошел день?
— Как обычно. Кто-то перевернул все у меня в доме и украл двадцать долларов. А так ничего особенного. — Я поднял травмированную руку и пошевелил пальцами. Они все еще были прибинтованы друг к другу. — А у тебя как?
— Звонил Эммет. Он прилетает из Чикаго поздно вечером. Приедет около полуночи. Ты не хочешь заглянуть ко мне до этого?
— Я сейчас у Харви. Не стоит, пожалуй. Он может прилететь и раньше. Зачем рисковать? Завтра я позвоню тебе.
— Джоанна?— спросил Харви. Мы с Джоанной не раз проводили время в его спальне.
— Да. — Я сунул руку в карман и достал белые капсулы, обдумывая преимущества временного безумия. Приняв решение, я быстро проглотил все три и запил их водой из-под крана.
— Сейчас проверим благодать, нисходящую на нас в виде белых кристаллов в оболочке из желатина, — сказал я, вытирая рукавом губы.
Через несколько минут меня затошнило, накатила волна усталости. Захотелось лечь, и я пошел в спальню.
Лежа на диване, я продолжал бороться с приступами рвоты. Я чувствовал себя ужасно. Приступ за приступом сотрясали тело, голову разрывала боль. Когда я закрыл глаза, вспышки ярчайшего желтого света начали появляться и проскакивать одна за другой, совершенно меня ослепляя. Я вскочил, побежал к унитазу, как заправский спринтер. Ноги не слушались, и глаза я открыть не решался, на ощупь достиг цели. А минут десять спустя, когда я вышел из туалета, боль, не оставлявшая меня много дней, много лет, с тех пор, как я стал играть в футбол, исчезла. Я будто заново родился.
Я поднял руки, с интересом стал рассматривать каждый палец, складки на сгибах. От пальцев исходила энергия, они светились. Это были мои руки, часть моего существа. Раньше они казались мне чужими, подобно ногам: всего лишь инструменты, служившие моей голове. Теперь же я весь был мозгом, мыслил всем своим телом. Годы травм, переломов, вывихов и растяжений остались где-то далеко.
Я чувствовал свою мощь и начал двигаться из головы через шею, плечи и руки по направлению к своим отдаленным ногам. Я проник в туловище, бедра и наконец добрался до ступней. Уже много лет мне не приходилось бывать в ногах, и они немного болели. Чтобы легче было дышать, я снял ботинки.
Свет из коридора казался необычно ярким и резким, все вокруг было четким и прозрачным. Поток неисчерпаемой энергии проносился через меня. Я был погружен в стремительно мчащуюся реку, увлекающую меня вперед. Я чувствовал, как Земля несется через пространство — со скоростью в триста тысяч километров в секунду. Я был светом.
Звуки чьих-то шагов заставили меня очнуться. Я сел. Это был Харви.
— А, ты здесь, ~— заметил он, сжимая правой рукой фаянсовую кружку с кофе. — Я думал, ты ушел.
— Я уходил. Только что вернулся, — ответил я, натягивая ботинки.
В соседней комнате зазвонил телефон. Это был Максвелл.
— Фил, слушай, — быстро заговорил он. — Я задержался тут в Ассоциации молодых христиан с одним парнем. Я не смогу приехать в Рок-Сити. Извини. — В голосе Максвелла звучала напряженность.
— А, хорошо. Отлично. — Я кивнул телефону.
— Погоди, не клади трубку. Давай встретимся завтра в восемь в раздевалке. Погреемся в сауне. — Он вдруг заговорил шепотом. — Слушай, я хочу что-то рассказать тебе. Ты не поверишь.
— Хорошо. — Я быстро повесил трубку. Я не любил говорить, не видя лица собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Вы увидите, — продолжал Бадди, сжимая руки в кулаки и снова разжимая их, — что я сперва перечислил их способы перехвата наших вводов мяча в игру, а не наоборот, как мы это делаем обычно. И могу объяснить почему. Их команда одна из самых лучших в лиге по контратакам после передач ногами. И если вы не будете готовы к этому, они запрыгнут вам в глотку и выбегут через... — Игроки, притворяясь испуганными, вскрикивали полушепотом: «Ой, мама!»
— Ребята! — Лицо Бадди было малиновым. Он не любил, когда его не принимали всерьез. — Вам все равно придется все это выучить, потому что в пятницу у нас будет письменный тест.
Из глубины зала донеслись стоны и хихиканье. Бадди уставился на лежащие перед ним бумаги, пытаясь сдержаться. Его руки дрожали.
— У меня все, Б. А. — голос Бадди выдавал его ярость. — Этим парням просто не хочется выиграть. — Он повернулся и пошел на свое место.
— Надеюсь, вы будете все это знать назубок. — Б. А. вышел вперед, понимая, что разволновавшийся Бадди не сможет закончить. — С этим все.
Игроки защитных линий перешли в другую комнату. Нападающие остались, чтобы выслушать наставления Б. А. Он раздал нам листы бумаги.
— Я хочу кое-что прочитать вам. — Голос Б. А. был серьезным. — Мне кажется, это важно.
— Без уверенности в себе нет победы... — Тихим, но сильным голосом он произносил ритмические фразы. — Если вам кажется, что близко поражение, вы уже проиграли...
В трудные для нас времена Б. А. вырезал это из каталога какой-то фирмы, торгующей спортивным напряжением, отдал пере» печатать и велел наклеить на первую страницу в тетради каждого из игроков.
Я оглянулся. Несколько игроков хмурились, стараясь скрыть усмешку. Большинство смотрели в свои тетради отсутствующим взглядом или постукивали карандашами по столу в такт какому-то скрытому внутреннему ритму.
— ...А главное — воля и вера в победу. — Б. А. замолчал.
— Надеюсь, что вы, ребята, понимаете смысл этих слов, — сказал он, помолчав. Его глаза, казалось, подернулись какой-то странной пеленой.
— Оно означает, что ты, старикан, медленно, но верно выживаешь из ума, — прошептал Сэт Максвелл, сидевший позади меня. Я закашлялся, стараясь подавить смех.
— Вы все, ребята, талантливые, вы великие игроки, иначе вас не было бы здесь, — продолжал Б. А, — Разница между хорошим и великим совсем невелика. — Он поднял вверх руку с прижатыми друг к другу большим и указательным пальцами. — И эта разница исходит вот отсюда. — Он постучал себя по правому виску.
— А я думал, что она исходит от всех этих таблеток, которыми нас пичкают, — продолжал свой комментарий Максвелл едва слышным голосом. Я снова закашлялся. Если я не выдержу напряжения, переполняющего комнату, мне не удастся укротить смех в течение нескольких минут. Я кашлянул еще раз и попытался взять себя в руки.
— Ты простудился, Эллиот, или что-нибудь еще? — Голос Б. А. заставил меня задрожать. Несмотря на страх, мгновенно охвативший меня, я все еще был на грани истерического смеха.
— Нет, сэр, — ответил я, раздувая ноздри. Я провел рукой но лицу, чтобы скрыть ухмылку. — Что-то в горле запершило. Извините. — Я снова прочистил горло, глядя в сторону.
— Тебе это все нужней, чем кому бы то ни было. Все еще лил дождь, когда мы вышли, сели в автобус и поехали
на тренировку в соседний спортивный центр, чтобы размяться на баскетбольной площадке. Недостаточные ее размеры заставили нас ограничиться работой в три четверти скорости и исключали контактную борьбу.
Схема пасов для игры в Нью-Йорке состояла из обычных прорывов по боковой линии и поворотов внутрь поля, за исключением прорыва крайних форвардов вдоль боевой линии с последующим получением паса и резким броском направо.
Пас отдавался на небольшое расстояние после коротких атак на оборону, состоящую из линейных и защитников второй линии. Потеряв ориентировку в новой для меня обстановке, я не заметил адресованного мне низкого паса и принял мяч на самые кончики пальцев. Раздался громкий, глухой удар, и моя рука онемела. Я понял, что выбил себе пальцы. Посмотрев на правую руку, я увидел, что безымянный палец и мизинец торчат перпендикулярно остальным. Затем руку пронзила боль.
— Черт побери... черт побери, — завопил я, обращаясь к Вильсону, игравшему на месте свободного защитника. Дерни быстро за них, дерни...
Мое лицо исказилось от боли, по щекам текли слезы. Вильсон схватил пальцы и потянул изо всей силы. Раздался щелчок, и острая боль сменилась тупой пульсирующей.
— Черт побери... проклятье! — Я энергично махал рукой, направляясь к центру поля.
Массажист перехватил меня по дороге и сжал больную руку.
— Какой?
— А ты сам не видишь?
Поврежденные пальцы уже распухли и были вдвое толще остальных. Массажист достал рулон липкой ленты телесного цвета и прибинтовал оба пальца к среднему.
— Как сейчас?
Я попытался согнуть пальцы. Можно терпеть. Я кивнул и снова вступил в игру.
— Вот к чему приводит рассеянность! — крикнул Б. А. с трибуны. Я помахал в его сторону распухшими пальцами и пожал плечами. Он улыбнулся и что-то сказал Бадди Уилксу.
— Потребуй другой мяч, — с улыбкой порекомендовал Энди Кроуфорд, когда я присоединился к остальным игрокам. — И принимай мяч не кончиками пальцев, а на ладони.
— И тебе того же. — Я сделал неприличный жест средним пальцем в его сторону. При забинтованных вместе пальцах этот жест больше походил на приветствие бойскаутов.
— Хорош! — Максвелл глянул в сторону трибуны, где сидели тренеры. — Маневр справа. Крылом к линии и затем к центру. На счет два. — Приняв стартовое положение, он посмотрел на меня. — Можешь играть?
Я кивнул.
— Хорошо, на этот раз постарайся не упустить мяч. Я рванулся вперед, затем повернул вправо и оглянулся. Мяч,
описывая плавную дугу, летел ко мне. В матче или на тренировке на стадионе этот пас был бы легко перехвачен. Крайний защитник прыгнул вверх, в последний момент пропустил мяч и дал возможность мне получить пас. Я уже вытянул руки, принимая его, когда центральный линейный Тони Дуглас ударил меня локтем в горло. Я перевернулся в воздухе и ударился об пол затылком. В глазах потемнело.
Я задыхался. Я не решался открыть глаза, опасаясь, что глазные яблоки выпадут из глазниц. Когда наконец я пришел в себя, рядом стоял массажист, Б. А. перенес тренировку на другую половину поля.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Эдди Рэнд, протягивая мне руку.
— Вроде ничего, — ответил я, стараясь проглотить слюну. Комок, застрявший в горле, уменьшился до размеров домино, все как будто было на месте и было даже не очень больно. Я был смущен и рассержен. Схватив протянутую руку Рэеда, я встал и направился, хромая, к сиденьям на трибуне.
— Фил, — крикнул Б. А., сидящий на несколько рядов выше меня. — Вот это была группировка!
Мне не оставалось ничего другого, как рассмеяться.
Тренировка на этот раз была короткой, и таблетки кодеина, принятой мною перед инструктажем, оказалось достаточно. По пути к своему шкафчику я заметил, как Джо-Боб Уилльямс засовывает живую лягушку в шлем, принадлежащий чернокожему линейному, Монро Уайту. Монро не выносил скользких, чешуйчатых, ползающих тварей не меньше, чем я боялся пауков.
Я влез в ванну и одновременно опустил травмированную руку в ледяную воду. И хотя тупая боль достигала плеча, это была незначительная травма. Никаких оснований для беспокойства. И все-таки было больно.
Через полчаса я пошел в душевую, наскоро помылся, оделся и уже был у выхода, когда Монро Уайт швырнул в Джо-Боба своим шлемом.
— Черт бы тебя побрал, Уилльямс! — кричал разъяренный Монро. — Недоносок вонючий! — Он стоял, выпрямившись во весь свой двухметровый рост, его могучее стотридцатикилограммовое черное тело блестело от пота. Упершись одной рукой в бедро, второй он размахивал перед лицом Джо-Боба, который выглядел как-то странно растерянным. Два гиганта стояли, молча глядя друг на друга. Раздавленная лягушка валялась на полу.
Наконец Монро махнул рукой, плюнул и повернулся к своему шкафчику. Джо-Боб направился в массажную. Я вышел наружу.
Дождь прекратился. Несколько игроков, белых и черных, собрались у «корветта» Джона Уилсона, пили пиво из коробки со льдом, которую он возил в багажнике, шутили и смеялись. Меня согрела дружеская атмосфера, столь редкая, и я был расстроен, когда пиво кончилось. С Максвеллом, Кроуфордом, Ричардсоном, Следжем и Уилсоном мы договорились встретиться вечером в Рок-Сити, в дискотеке в Западном Далласе.
Максвелл готовился к выступлению на банкете в Ассоциации молодых христиан и попросил у меня сигарету с марихуаной.
Я заглянул в бардачок. Запас марихуаны подходил к концу. Я протянул пару сигарет Максвеллу.
— Увидимся в дискотеке, — кивнул он и пошел к своему голубому «кадиллаку».
Я решил съездить к Харвею, купить еще травки и пополнить свои знания в области антикультуры.
Харвей Ле Рой Белдинг был преподавателем психологии в Южном методистском университете. После того как его отстранили от преподавания за участие в запрещенных демонстрациях, дом Харвея, расположенный в квартале богемы Далласа, превратился в место сборищ левой молодежи.
Когда я впервые встретился с Харви, я был единственным игроком в команде, за исключением, может быть, нескольких чернокожих, курившим марихуану. Однако каждый год команда пополнялась новичками, многие из которых пристрастились к наркоголикам еще в средней школе. Марихуана настолько распространилась среди игроков лиги, что ее официальные представители отказались от преследования виновных. Отдел внутренней безопасности лиги прибегал к помощи бывших агентов ФБР, работавших в контакте с федеральными учреждениями и полицией штатов для того, чтобы не допустить утечки информации в прессу и скандала. Несмотря на это, немало беспечных или просто неудачливых игроков арестовывали за употребление наркотиков. В этом случае лига категорически отрицала, что ей было известно о преступных действиях игроков. У нас курение марихуаны раскололо команду на два противоборствующих лагеря. Все, без исключения, игроки прибегали к наркотикам, однако такие, как Джо-Боб и Медоуз, поглощавшие допинг в огромном количестве, резко выступали против травки. Главным для них было то, что марихуана запрещена законом. Их рассуждения о том, что курение марихуаны пагубно влияет на мозг и толкает к более сильнодействующим наркотикам, сошли на нет, когда я привез летом в лагерь полторы сотни таблеток амилнитрита. Поскольку ими можно было приобрести вполне законно и в любой форме без рецепта, Джо-Боб, Дуглас и несколько других игроков всюду носили с собой ингаляторы. Бывали случаи, когда на вечернем инструктаже вдруг сзади раздавался громкий протяжный вздох и — тяжелый удар. Б. А. делал вид, что ничего не произошло, но все знали, что это Джо-Боб или Медоуз, выведенный из строя солидной дозой, долбанулся лицом о стол. Шея и уши становились ярко-малиновыми, а гигантское тело сотрясалось в приступах безумного хохота, вызванного излишком кислорода.
Но марихуану они не признавали, а как только амилнитрит стал продаваться строго по рецептам, они перестали признавать и его. Так что теперь приходилось опасаться всех игроков, не курящих травку, — они могли пойти к Б. А. или Конраду, а те жестоко карали игроков, употребляющих, марихуану. Наказание, естественно, зависело от ценности игрока для клуба.
По пути к Харви я слушал радио. Прошлым вечером были совершены вооруженные нападения на три супермаркета. Четырехлетняя девочка была случайно убита человеком, стрелявшим из винтовки в юношу, которого он заподозрил в воровстве. Полицейский, одетый в штатское, застрелил молодого человека с длинной прической, делавшего «неприличные и подозрительные жесты». Жертвой оказался механик из соседнего гаража, направлявшийся домой после работы.
Наконец, управляющий магазином нанес торговавшемуся с ним по поводу ящика пива клиенту тяжелое ножевое ранение в живот. Но клиенту все же в последний момент удалось в упор застрелить управляющего. Слушать новости спорта и сводку погоды мне расхотелось.
Харви сидел в гостиной, читая журнал «Роллинг Стоунз».
— А это ты, Филип. — Харви встал с дивана. Его глаза светились. Мы пожали руки. — Хочешь?— На его раскрытой ладони лежали три белые капсулы.
— Почем?
— Бесплатно. Бери.
— Возьму парочку про запас.
— Бери все. — Он положил капсулы мне в руку.
— Спасибо, Харви. Можно позвонить?
— Давай. Я приглушу магнитофон.
Я набрал телефон Джоанны. Она подняла трубку после третьего звонка.
— Привет, — произнес я.
— А, здравствуй. Как прошел день?
— Как обычно. Кто-то перевернул все у меня в доме и украл двадцать долларов. А так ничего особенного. — Я поднял травмированную руку и пошевелил пальцами. Они все еще были прибинтованы друг к другу. — А у тебя как?
— Звонил Эммет. Он прилетает из Чикаго поздно вечером. Приедет около полуночи. Ты не хочешь заглянуть ко мне до этого?
— Я сейчас у Харви. Не стоит, пожалуй. Он может прилететь и раньше. Зачем рисковать? Завтра я позвоню тебе.
— Джоанна?— спросил Харви. Мы с Джоанной не раз проводили время в его спальне.
— Да. — Я сунул руку в карман и достал белые капсулы, обдумывая преимущества временного безумия. Приняв решение, я быстро проглотил все три и запил их водой из-под крана.
— Сейчас проверим благодать, нисходящую на нас в виде белых кристаллов в оболочке из желатина, — сказал я, вытирая рукавом губы.
Через несколько минут меня затошнило, накатила волна усталости. Захотелось лечь, и я пошел в спальню.
Лежа на диване, я продолжал бороться с приступами рвоты. Я чувствовал себя ужасно. Приступ за приступом сотрясали тело, голову разрывала боль. Когда я закрыл глаза, вспышки ярчайшего желтого света начали появляться и проскакивать одна за другой, совершенно меня ослепляя. Я вскочил, побежал к унитазу, как заправский спринтер. Ноги не слушались, и глаза я открыть не решался, на ощупь достиг цели. А минут десять спустя, когда я вышел из туалета, боль, не оставлявшая меня много дней, много лет, с тех пор, как я стал играть в футбол, исчезла. Я будто заново родился.
Я поднял руки, с интересом стал рассматривать каждый палец, складки на сгибах. От пальцев исходила энергия, они светились. Это были мои руки, часть моего существа. Раньше они казались мне чужими, подобно ногам: всего лишь инструменты, служившие моей голове. Теперь же я весь был мозгом, мыслил всем своим телом. Годы травм, переломов, вывихов и растяжений остались где-то далеко.
Я чувствовал свою мощь и начал двигаться из головы через шею, плечи и руки по направлению к своим отдаленным ногам. Я проник в туловище, бедра и наконец добрался до ступней. Уже много лет мне не приходилось бывать в ногах, и они немного болели. Чтобы легче было дышать, я снял ботинки.
Свет из коридора казался необычно ярким и резким, все вокруг было четким и прозрачным. Поток неисчерпаемой энергии проносился через меня. Я был погружен в стремительно мчащуюся реку, увлекающую меня вперед. Я чувствовал, как Земля несется через пространство — со скоростью в триста тысяч километров в секунду. Я был светом.
Звуки чьих-то шагов заставили меня очнуться. Я сел. Это был Харви.
— А, ты здесь, ~— заметил он, сжимая правой рукой фаянсовую кружку с кофе. — Я думал, ты ушел.
— Я уходил. Только что вернулся, — ответил я, натягивая ботинки.
В соседней комнате зазвонил телефон. Это был Максвелл.
— Фил, слушай, — быстро заговорил он. — Я задержался тут в Ассоциации молодых христиан с одним парнем. Я не смогу приехать в Рок-Сити. Извини. — В голосе Максвелла звучала напряженность.
— А, хорошо. Отлично. — Я кивнул телефону.
— Погоди, не клади трубку. Давай встретимся завтра в восемь в раздевалке. Погреемся в сауне. — Он вдруг заговорил шепотом. — Слушай, я хочу что-то рассказать тебе. Ты не поверишь.
— Хорошо. — Я быстро повесил трубку. Я не любил говорить, не видя лица собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22