Я встал, повернулся и вышел из кабинета. Тренер прав. Мне действительно недостает зрелости. Вдобавок мое тело искалечено и я стремительно старею. Ничего не попишешь.
По дороге на тренировку я мысленно прокручивал разговор с Б. А. и думал о своем будущем в футболе.
Да, поведение мое было не безупречным. Но что мое поведение по сравнению с моими травмами? Пять серьезных операций, бесчисленные растяжения, разрывы мышц, вывихи. Я знал, что все это заложено в памяти компьютера и — как на суде присяжных — может быть в любой момент обращено против меня. Правда, мне удалось немного исказить диагностическую картину моих травм. Я придумывал незначительные, мелкие травмы, чтобы скрыть серьезные. Но и мелких набралось уже достаточно.
Было без пятнадцати одиннадцать, когда я остановился на стоянке у здания клуба. Просмотр фильмов был назначен на половину двенадцатого. Оставалось время, чтобы принять горячую ванну со стремительно мчащейся по кругу водой, размять мышцы и убедить массажистов и тренеров, что я в великолепной форме. Боль, пронзившая спину и ноги, как только я начал вылезать из машины, напомнила об обратном. Я остановился у доски объявлений и в стотысячный, должно быть, раз прочитал текст, висевший на доске с незапамятных времен:
ВНИМАНИЕ!!!
Все игроки обязаны носить костюмы и галстуки в гостиницах, аэропортах и т. д. Давайте поддерживать репутацию команды.
Клинтон Фут, главный менеджер.
Пять чернокожих игроков сидели на покрытом синим ковром полу раздевалки. Как всегда, они играли в карты. Денег видно не было, однако игра, по всей вероятности, приносила им массу удовольствия. Они то и дело взрывались хохотом и шлепали друг друга по ладоням. Казалось, жизнь у негров веселее некуда.
Мне пришлось перешагнуть через них на пути к своему шкафчику.
— Эй, приятель, смотри под ноги!
— Извините, ребята.
— Ничего, топчи красные масти сколько угодно, но попробуй наступить на черные! — Раздался взрыв хохота и звучные хлопки ладоней. Да, они действительно умели веселиться.
Я опустился на скамейку перед своим шкафчиком и разделся. На дне шкафчика валялась куча грязных сырых маек, гетр, трусов, несколько старых планов игр и полдюжины писем от поклонников вошел в массажную.
Глухой рев водоворотов в ваннах, завывающая музыка, доносящаяся из поиемника массажиста, то и дело прерываемая треском помех, громкие голоса игроков, что-то кричащих друг другу, и непрерывное движение — сюр в чистом виде, да и только.
Это было место, где гасили одни чувства и возбуждали другие. Комната, в которой почти зримо присутствовали ярость, боль и страх. Физическую боль глушили болеутоляющими средствами, успокаивали наркотиками, а через поры, открывающиеся после разогревания и массажа, выходила ярость. Воздух пульсировал неукротимой человеческой энергией.
Обе ванны были заняты. Я подошел к шкафчику с медикаментами. Он был заперт.
— Эй, Эдди! — позвал я массажиста Эдди Рэнда.
— Ну? — Эдди поднял голову, оторвавшись от наполовину забинтованного голеностопа.
— Мне нужны таблетки, — сказал я. — Кодеин номер четыре. — Минутку. — Он снова принялся за голеностоп.
— Да брось мне просто ключи, — сказал я.
— На прошлой неделе бросил одному — потом пришлось брать рецепты и заново получать все лекарства.
— Ну-ну. — Я принялся танцевать под песню Лоретты Линн, звучащую из приемника и постоянно прерываемую помехами.
— Классная певица, — сказал я Рэнду, не прекращая танца.
— Кто? — Рэнд вытащил из кармана связку ключей и искал нужный.
Я кивнул в сторону радио. Рэнд покачал головой.
— Мне встречалось немало игроков со странностями, Филип, сказал он, отпирая шкафчик, — но ты, вне всякого сомнения, превосходишь... черт побери, прекрати дурацкую пляску! Сколько тебе?
— Чтобы до воскресенья хватило. Перед игрой я снова к тебе подойду. — Я протянул руку, он положил мне на ладонь пакетик с двадцатью таблетками кодеина номер четыре.
Одна из ванн освободилась. Я положил таблетки на полку, снял майку и опустился в горячую бурлящую воду. Нервные окончания стали понемногу успокаиваться, смягчались растяжения и прочие травмы, давние и недавние, но тупая боль в нижней части спины не уходила.
— Привет, парни! — появился в дверях Конрад Хантер,
Он был владельцем футбольного клуба. Десять лет назад он заплатил за него полмиллиона долларов. Сейчас цена превышала тринадцать миллионов. Штаб-квартира «КРХ Холдинг, Инкорпорейтед» находилась на тринадцатом этаже небоскреба в центре города. Большая цифра «13» на дверях его компании показывала, что Конрад не суеверен. Имея двести миллионов долларов, он мог себе это позволить.
Конрад Хантер относился к своей команде, как к семье. Во время тренировочных сборов пятеро его детей жили на одном этаже с ветеранами команды. После двух лет пребывания в команде игрок автоматически становился членом семьи — но ни одному из игроков, чем-то не угодивших Конраду или кому-то из его детей, не удавалось дотянуть до этого срока. Я заслужил это право несколько лет назад, однако всячески старался не пользоваться семейными привилегиями. Я предпочитал взбираться на этаж выше и жить вместе с новичками, чем рядом с его детьми, страдающими манией величия. Я часто видел, как они подслушивали у дверей, чтобы передать затем новости своему отцу.
Я играл в футбол тогда и там, когда и где этого хотел Конрад Хантер. Это было делом моей жизни. Но порой меня удручала мысль, что дело моей жизни — принадлежать пятидесятилетнему набожному католику и мультимиллионеру, обожающему бродить по раздевалкам.
— Привет, Фил! — Конрад подошел к моей ванне. На нем был белый, без единого пятнышка тренировочный костюм и новые адидасовские кроссовки. — Как спина?
— Отлично, Кон, — ответил я. — Никогда не чувствовал себя лучше.
Он кивнул и несколько раз подпрыгнул на носках.
— Не пробовал такие? — спросил он, показывая на новые кроссовки.
Я покачал головой.
— Подарок Билла Бобертса из «Адидас». — Он сделал несколько боковых движений, проверяя сцепление зелено-белых кроссовок с полом. — Легкие. Плотно обхватывают ногу. Попробуй как-нибудь.
Я кивнул.
— Ты здорово играл в прошлое воскресенье. Я гордился тобой. Даже сегодня утром, по дороге в церковь, дети говорили о твоем потрясающем перехвате. — Конрад с семьей ежедневно ходил к причастию.
— Эммет звонил сегодня утром из Чикаго, — продолжал Конрад. — По-моему, он собирается жениться.
— Прекрасно, — сказал я. — Прекрасно.
Эммет Джон Хантер был на пятнадцать лет моложе своего брата Конрада. По-отцовски Хантер - старший прощал Хантеру - младшему его промахи, его провалы. Эммет был жирным и неприятным. Его исключали по очереди из каждого колледжа на Среднем Западе.
Наконец ему удалось закончить вечерние курсы по управлению коммерческой деятельностью. В награду за это Конрад назначил Эммета президентом клуба.
— Ты нравишься Эммету, — сказал Хантер. — Да и мы с детьми любим тебя. Почему бы тебе не подумать серьезно о том, чтобы остепениться и все же стать членом нашей семьи?
— Ты хочешь, чтобы я женился на Эммете?
— Боюсь, он слишком влюблен в Джоанну, — засмеялся Конрач Левушка Эммета нравилась Конраду, и он гордился выбором младшего брата.
— Это чудесная девушка, — продолжал Конрад. — Ты, кажется, знаком с ней?
Я кивнул.
— Она — именно то, что не хватает Эммету, чтобы взяться за ум, — задумчиво сказал он. — Может быть, тогда я перестал бы посылать его на эти идиотские заседания руководства лиги. Пусть помогает мне управлять клубом в Далласе.
Я поднял правую ногу, направил струю воды на подколенное сухожилие, причинявшее мне постоянную боль.
— И тебе бы пора снова подумать о женитьбе, — сказал Хан-тер, рассеянно проводя пальцем по извилистому шраму на внутренней стороне моего правого колена. — Она была католичкой, не так ли?
— Да, но это...
— У вас был церковный брак?
— Да, но было бы несправедливо винить ее одну. Знаешь, ведь у нас нелегкая жизнь, — сказал я и подумал: откуда ему знать?
— Это не оправдание. Если она была католической веры, то должна была понимать, что брачный обет вечен. Вся эта история очень неприятна. — Взгляд Конрада упал на белую морщинистую линию, проходящую от моей правой икры через лодыжку до ступни. — Как твой голеностоп?
— Лучше быть не может! — соврал я. — Поразительно, но я чувствую себя гораздо лучше, чем когда впервые вышел на футбольное поле.
— Рад, очень рад. — Его глаза внимательно, ничего не упуская, осмотрели мое обнаженное тело. — Не забудь серьезно подумать о моем предложении. Я ничего не обещаю, но для хорошего парня место в семье найдется.
Я опустил ногу в воду, подальше от его любопытного взгляда.
— Ладно. — Он отодвинулся от ванны и потянулся. — Пойду займусь гимнастикой. — Он хлопнул себя по животу обеими руками, повернулся и пересек раздевалку.
Я облегченно вздохнул. За все годы, которые я провел в Далласе, Хантер так и не понял, что я собой представляю.
- Конрад Хантер приходил почти на каждую тренировку, пробегал несколько кругов, делал упражнения во время разминки, работал с тяжестями. Затем, стоя у бровки, окруженный помощниками тренера и сотрудниками клуба, он наблюдал за пасами, пробежками, ударами, обсуждая действия отдельных игроков и команды, указывая на ошибки, подбадривая или критикуя игроков и тренеров. Конрад Хантер и его брат Эммет владели 90 процентами акций клуба. Остальные десять процентов делили между собой Б. А. и Клинтон Фут.
Глубоко религиозный человек, Хантер каждый день ходил в церковь Святого Сердца, в двух кварталах от стадиона, и обсуждал с монсиньором Твиллем самые разные вопросы — от спасения до хорошего защитника. Он ездил с командой на каждый матч, и Хантер часто обращался к нему с просьбой «сказать несколько слов для вдохновения игроков независимо от их религиозной принадлежности» перед особо важными играми.
В трудные для команды времена ходили слухи, что отцу Твиллу было нелегко объяснить Господу тонкости эшелонированной атаки,
Я взглянул через пенящуюся воду на ноги, которые только что разглядывал Хантер. Тонкие белые шрамы были едва заметны. Не считая длинного шрама на колене, напоминающего об операции после обширного разрыва связок, вокруг коленной чашечки виднелись три небольших надреза. Они были нужны для того, чтобы легче удалять кусочки суставных хрящей, время от времени отрывающихся под чашечкой. Бежишь на полной скорости и вдруг в коленный сустав попадает кусок хряща размером с монетку в двадцать пять центов — от боли и собственное имя забываешь. К счастью, это случалось во время матчей всего дважды, и мне удавалось выдавить их из сустава прежде, чем кто-то успевал заметить.
Шрам вокруг голеностопа был результатом сложного перелома со смещением кости, произошедшего из-за глупого столкновения со свободным защитником нью-йоркской команды и штангой ворот на стадионе «Янки». Ни защитник, ни штанга не пострадали.
Встав в ванне, я взял полотенце из стопки, лежащей рядом на скамейке. Ноги все еще болели. И то место в нижней части спины, куда врезалось колено линейного защитника, пульсировало острой болью. Придется снова принять кодеин.
Во вторник мы просматривали фильмы, снятые на матче в воскресенье. Сидеть в темном зале на холодном металлическом складном кресле и видеть, как твоя ошибка мелькает на шестифутовом экране вперед, назад, в замедленном темпе и останавливаясь в стоп-кадре, было мучением. Каждый неудачный шаг, падение, упущенный мяч тщательно рассматривались и анализировались. И монотонный голос Б. А. мог самых сильных мужиков превратить в трусов.
— А теперь вот что посмотрим, — Б. А. прокрутил ленту обратно, так что игроки пролетели в воздухе и встали на ноги, образовав нашу наступательную линию, приготовившуюся к схватке.
— Ричардсон, о чем ты думал в этот момент? — Тренер остановил фильм, едва игроки сделали шаг вперед. Томас Ричардсон занимал место получетвертного. Непокорный чернокожий в этом эпизоде заменил Энди Кроуфорда. — И чем ты, интересно, думал?
В темноте раздался нервный смех.
— Да, сэр, — сказал Ричардсон. — Я не был уверен, мне казалось...
— Ты знаешь, что надо делать, когда кажется, — перебил его Б» А. и снова пустил фильм. Ричардсон не понял плана атаки и не успел поставить заслон бегущему крайнему линейному. Главный тренер молча прокрутил эпизод пять раз. Тишина была мучительной.
Мне нечего было беспокоиться в первой половине фильма, потому что меня выпустили на поле только в четвертом периоде.
Б. А. придерживался мнения, что во время просмотра нужно отмечать только ошибки, а «за хорошую игру нам платят». Он также считал, что игроки «должны знать, кто подвел команду» во время матча.
Мой перехват мяча в прыжке прошел почти незамеченным, хотя некоторые из игроков не удержались от вздоха восхищения. Я покоился на облаке удовлетворения собой, фильм почти уже кончился, когда от голоса Б. А. все внутренности у меня свело вдруг.
— Эллиот, — сказал он негромко. — Погляди.
Мы наклонились, готовясь к атаке крылом. Я стоял в двух ярдах от правого края. Мне нужно было поставить заслон крайнему линейному и дать возможность Энди Кроуфорду обойти его с внутренней стороны.
— Ты даешь ему возможность выбрать позицию, — прокомментировал тренер мои перемещения и стойку возле огромного линейного, намеревавшегося достать Энди. Я стоял почти выпрямившись. Это было опасно.
— Видишь, что происходит, когда начинается звездная болезнь, — холодно заметил Б. А.
Я позволил линейному подойти слишком близко, он схватил меня за щитки на плечах и стал толкать перед собой, прикрываясь и ожидая нужного момента, и когда Кроуфорд попытался обойти его, гигант-линейный оторвал меня от земли и телом моим сбил Энди. Это было унизительным зрелищем. Глядя, как противник размахивает мною, словно бейсбольной битой, весь зал покатывался от хохота.
— Я не вижу ничего смешного, — холодный голос Б. А. восстановил тишину. — Подобная глупость может стоить нам чемпионского звания. И десятков тысяч долларов.
Он прокрутил сцену пять раз. Она начала походить на отрывок из балаганного спектакля.
Просмотр фильмов завершился, и в зале зажегся свет.
— Теперь, — Б. А. вышел вперед и повернулся к нам, — внимание! Всем быть на поле в трусах и шлемах. Разминка и силовые упражнения через десять минут. Сталлмон, останься, я хочу поговорить с тобой.
Мы пошли к своим шкафчикам, а Сталлмон, полузащитник, игравший в команде третий год, остался сидеть.
В раздевалке заведующий снаряжением очищал шкафчик Сталлмона. Мы молча переглянулись.
— Карта и сэндвич на дорогу, — пробормотал кто-то едва слышно.
Когда мы вернемся в раздевалку после тренировки, Сталлмона уже не будет.
__ Начали! Раз... два... три...
Двадцать лиц налились кровью от напряжения (точнее, девятнадцать — я притворялся). Команда принялась за парные упражнения. Процедура была простой: десять секунд упора или тяги с преодолением сопротивления, чтобы истощить отдельные группы мышц, затем еще десять секунд движений для укрепления мышц. Всего было пятнадцать различных упражнений. Подобная разминка использовалась перед тренировками во многих командах национальной футбольной лиги.
— восемь... девять... десять... закончили!
Максвелл отпустил канат, и я, изображая, что напрягаюсь изо всех сил, начал проделывать серию движений. Мы с Максвеллом на разминках и тренировках чаще всего были партнерами и давали друг другу возможность сачкануть, лишь делая вид, что затрачиваем огромные усилия.
Раньше Б. А. использовал другую систему разминки и укрепления мышц. Мы работали с тяжестями и глотали кучу разных витаминов и стероидных препаратов для наращивания мышечной массы. Но после того как у двоих игроков обнаружили камни в почках, а третий начал мочиться кровью, тренер отказался от этой системы.
— Следующее положение. Приготовились... Начали! Раз... два... три...
Мы с Максвеллом сдерживали дыхание, отчего кровь приливала к лицам, со стороны казалось, что мы вот-вот лопнем от напряжения. Когда эта часть разминки завершилась, мы даже не вспотели.
Затем были гимнастические упражнения. Затем перебрасывание мячей ногами и несколько ускорений. Тренировка во вторник была короткой. Ее целью было размять и разогреть мышцы после воскресного матча. Завершалась тренировка отработкой пасов и их приемом для защитников и игроков второй линии, тогда как линейные занимались постановкой заслонов. Мне доставляло удовольствие получать пасы, и я до изнеможения работал над пробежками с мячом.
—- Прорыв направо. Внутренняя атака. На счет два...
Я подбежал к пятнадцатиярдовой линии, стараясь не смотреть на то место, где мяч должен опуститься мне в руки.
— Четыре, три.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22