Это мой единственный шанс вернуться домой невредимой.
— Извини. — Я снова сбавил скорость и уставился на дорогу. Внезапно дорога кончилась, и перед нами открылась пропасть. Не успею затормозить, подумал я в панике. Не может быть, мелькнула у меня мысль. В Техасе все могло быть, но не было пока случая, чтобы шоссе кончалось пропастью. Я затаил дыхание. Автомашина промчалась через пропасть.
— Все не так уж плохо, — улыбнулась Шарлотта.
— Ты хочешь сказать, что я в полном порядке. — Мы миновали пропасть, но перед нами был мост вдвое уже автомашины.
В шести милях за Лакотой, Шарлотта сказала:
— На следующей развилке сверни направо.
Это был въезд на ее ранчо, и он привел нас к белым деревянным воротам. За воротами виднелся небольшой дом.
Из него вышел молодой негр в клетчатой рубахе и джинсах. На голове у парня была мятая коричневая шляпа.
— Это ты, Шарлотта?
— Да, — отозвалась она из машины. — Я приехала с другом. Не хочешь проводить нас в дом?
— Конечно.
Шарлотта подвинулась ко мне. Негр открыл ворота, сел в машину и протянул мне руку через колени Шарлотты.
— Очень рад. Я — Дэвид Кларк.
— Филип Эллиот, — ответил я, пожимая его руку. Его сильное теплое рукопожатие удивило меня.
— Футболист? — Он не скрывал радости.
— По этому вопросу есть разные мнения.
— Мне нравится смотреть, как ты играешь.
— Тебя не смущают длительные перерывы?
Он рассмеялся. Его внимание было мне приятно.
Фары «бьюика» осветили двухэтажный дом и несколько других крупных строений. Это было большое ранчо. Со стороны дома к нам подбежали две белые овчарки. В открытом гараже рядом с домом стоял белый «Мерседес-220-СЛ» с голубыми калифорнийскими номерами. Номера не менялись два года. Там же был потрепанный красный пикап «шевроле». Белая щебеночная дорога огибала дом и, пройдя через еще одни ворота, скрывалась в темноте. Я остановился у дома.
— Пойду загоню собак, — сказал Дэвид, выпрыгивая из машины и подзывая их к себе.
Я выключил двигатель и вылез из машины. Шарлотта последовала за мной. Мы вошли в кухню через заднюю дверь. Дэвид пришел через несколько секунд.
— Дэвид, проводи Филипа в кабинет. Я сейчас приготовлю кофе.
Кабинет был огромен. Дальняя стена была занята гигантским окном, от одной стены до другой и от каменного пола до грубо отесанных балок потолка. Вдоль внутренних стен протянулись книжные полки. У массивного камина стояли два больших дивана, на полу между ними лежал огромный индейский ковер.
Дэвид подошел к камину и начал разводить огонь.
Он чиркнул длинную кухонную спичку и поднес ее к дровам, затем повернул рычажок в камине. Внутри заревело пламя.
— Ты давно живешь здесь?
— Чуть больше двух лет. Я учился в колледже вместе с Шарлоттой и, когда Джон уехал, сразу переселился сюда. Ей не хотелось жить одной. Родственники приехали сюда после отъезда Джона, увидели меня и исчезли. С тех пор о них ничего не слышно. Даже на похороны и то не приехали. — Дэвид покачал головой и уставился в ревущий огонь. — Я сказал им, что я мексиканец. Даже это не помогло.
Он подбросил в огонь еще полено. Я смотрел на языки пламени, зачарованный их гипнотическим мельканием. Наркотик все еще действовал. Постоянно меняющиеся цвета и формы огня рисовали в моем мозгу картины из прошлого и будущего. Мне хотелось сунуть руку в пламя и смотреть, как его языки обтекают кожу подобно воде.
Дэвид подошел к окну и повернул выключатель. Мгновенно ландшафт снаружи осветился. Передо мной раскинулось пастбище, покрытое густой травой. Здесь и там виднелись группы огромных дубов. Я тут же представил себе упитанных коров, пасущихся на просторе между деревьев.
— Это действующее ранчо?
— Более или менее. Джону принадлежало несколько больших участков, где добывали нефть. Он сдавал их в аренду. Перед отъездом Джон перевел их на нее. Так что в деньгах она не нуждается. Однако ей нравится работать. Главным образом мы выкармливаем бычков и, когда им исполняется пять-семь месяцев, продаем их.
— А кто у вас ведает размещением коров? — спросил я. — Буду рад взяться за этот участок.
— Коров что? — спросила Шарлотта, входя в кабинет. В руках она держала поднос с кофейником и тремя большими кружками.
— Размещением коров, — пояснил я. — Расстановкой коров в строго определенных местах на пастбище для создания нужного эстетического впечатления. Чтобы они гармонировали с деревьями, небом и облаками. Это работа, о которой многие мечтают. Разместить их небольшими группами, стоящих и лежащих, на вершинах низких плавных холмов, чтобы они выделялись на горизонте.
— И что, были предложения?— спросила Шарлотта с улыбкой.
— Не слышал ни разу. Эта работа вроде королевского попечительства, и, если удается заполучить ее, с нее не уходят. Она становится наследственной, переходит от отца к сыну. От этого в мире все неприятности, власть и привилегии. — Я подмигнул Дэвиду. —- В нем нет места настоящему художнику. Действительно, задумывался ли кто-нибудь над тем, как освещает солнце коровий зад?
— Мне такая мысль не приходила в голову, это уж точно, — улыбнулась Шарлотта. — Выпей лучше кофе, оно опустит тебя на землю.
— Неужели так заметно?
Она приподняла бровь и начала разливать кофе.
— Тебе сливки или сахар?— посмотрела на меня Шарлотта.
— Сахар. Один кусок.
Снаружи залаяли собаки. Дэвид встал и направился к выходу.
— Пойду проверю ворота и запру их на ночь.
— Дэвид — писатель, — заметила Шарлотта, глядя вслед ему.
— Да, он показался мне очень приятным парнем.
— Он — настоящий мужчина. — Шарлотта подчеркнула слово «мужчина».
— Именно это я и хотел сказать.
— Все его братья женились на белых девушках. Это привело его в смятение.
— Странно, мои поступили точно так же, и это ничуть меня не смутило.
Шарлотта сделала вид, что не расслышала моих слов. Она подошла к книжному шкафу, выбрала пластинку Уилли Нелсона, и поставила ее на проигрыватель.
Мы молча смотрели друг на друга. Я сделал попытку мысленной телепатии, но не смог напрячься. Ее лицо смягчилось, засветилось каким-то внутренним сиянием. Она была печальна и прекрасна. Ее глаза говорили мне, что я ей нравлюсь; я это знал. Из-за моих зрачков выползло безумие; я не выдержал ее взгляда и отвернулся. Подойдя к проигрывателю, я посмотрел на вращающуюся пластинку. Затем вернулся к дивану и сел.
Хлопнула дверь, ведущая в кухню. Звук спас меня от опасности заблудиться в лабиринте мыслей. И вдруг я почувствовал себя лучше; страх исчез. На пороге появился Дэвид.
— У ворот стоял автомобиль, но, когда я подошел, он уехал.
Наверно, молодежь из школы. Я все запер. Пойду спать, пожалуй. Спокойной ночи. — Он бросил на стол связку ключей и направился по коридору к спальням.
— Спокойной ночи, — отозвались мы хором.
— Разве Дэвид живет не в маленьком доме? — поинтересовался я после, как мне казалось, достаточно продолжительного молчания.
— Только когда работает над чем-то. — Она слегка прищурилась. — Он там пишет и ночует, когда меня нет.
— Он кажется мне настоящим другом.
— Да.
Мы снова посмотрели друг на друга. Шарлотта облизнула губы, которые, казалось, засверкали в свете огня из камина. Она провела рукой по длинным каштановым волосам, падающим на спину.
— Кем тебе приходится Бодроу?
— Что?
— Он тоже твой друг?
— Нет.
— Тогда почему ты так часто встречаешься с ним?
— Я не встречаюсь с ним часто. — В ее голосе прозвучала злоба — против Бодроу или меня, не знаю. — Ему принадлежит земля недалеко от моей. Однажды он приехал, чтобы спросить, не сможет ли он арендовать ее для скота. Затем несколько раз приглашал меня с собой.
— Понятно.
— Не могу же я все время прятаться от людей! — вспылила она.
— Прости, я не хотел обидеть тебя.
— Во всяком случае, я больше не собираюсь встречаться с ним. — Она говорила более спокойным голосом. — По дороге в Рок-Сити он рассказывал отвратительные вещи о Дэвиде.
— По-моему, Бодроу — психопат.
— Если верить его словам, вы с ним близкие друзья — что-то вроде армейских товарищей.
— Я едва знаком с этим сукиным сыном. Он любит ездить с командой и отираться вокруг игроков. Ходит на все вечеринки, даже если его не приглашают.
Музыка кончилась. Шарлотта встала и перевернула пластинку. Когда она подошла к окну, в свете, падающем снаружи, я отчетливо видел контуры ее тела под легкой тканью платья. Девушка щелкнула выключателем. Наружное освещение погасло. Теперь комната наполнилась мелькающими отблесками пламени. Она опустилась на диван.
— Ты женат?
— Был. Мы развелись. — Я подошел к камину и подбросил дров. — Обычная история. Звезда футбола из бедной семьи пробивает себе дорогу в жизни. Он не может рассчитывать на чью-то помощь. Упорство приносит свои плоды. Он заканчивает колледж, становится знаменитым атлетом и женится на девушке из богатой семьи. Но даже дома звезда не может забыть о трудностях своей профессии. Неприятности заставляют его все чаще заглядывать в бутылку. Жена начинает искать утешение на стороне и находит его... в линии нападения... в полузащите... у трехчетвертных... и так далее. Все забавно до отвращения.
Я потер нос — нервная привычка, приобретенная мной в школьной баскетбольной команде. Мне казалось, что сотни зрителей не сводят с меня глаз, с нетерпением ожидая промахов. Обычно им не приходилось ждать слишком долго.
— Хочешь марихуаны?
— Да, — тут же ответил я.
Шарлотта встала и вышла из кабинета. Ее не было довольно долго. Она вернулась в выцветших джинсах и просторной мексиканской блузке, которые надела вместо платья.
— Это моя одежда для курения.
Я неуклюже опустился на пол около нее, вытянул ноги и застонал, отчасти от боли и отчасти от жалости к себе. Сверху ко мне опустилась горящая сигарета. Я взял ее, глубоко затянулся и передал обратно. После двух или трех затяжек я заметил, как быстро она действует.
— Черт, — пробормотал я, стараясь удержать дым, обжигающий мне легкие. — Если цитировать... отсутствующих друзей... это... настоящий динамит. — Мой голос превратился в какой-то хрип.
— Джон прислал мне из Вьетнама целый рюкзак, — объяснила Шарлотта. — Не кури слишком много — тебе станет нехорошо. — Она глубоко затянулась и передала сигарету мне.
Меня бросило в дрожь от того, что я курил марихуану, принадлежащую мертвому.
— Тебе надолго хватит.
Я встал, подошел к окну. Тени деревьев превратились во вьетконговцев и поползли к дому.
— Чем ты занимаешься кроме телят? — спросил я, не оборачиваясь. Вьетконговцы были уже рядом с домом, маленькие желтые человечки с автоматами в руках.
— Особенно ничем. Люблю читать и ездить на лошади. Солдаты исчезли за углом дома. Залаяли собаки. Я повернулся
к Шарлотте.
— Ты ведешь приятную жизнь.
— Да, у меня большой участок, и я люблю бродить по нему. Я подошел к дивану и наклонился. Она поднесла сигарету к моим губам. Я затянулся, прижал губы к ее рту и выдохнул дым.
Я просунул руку под блузку и начал ласкать ее пышную грудь. Шарлотта задрожала, отпрянула, затем снова прижалась ко мне. Я снял блузку через голову, стал целовать груди, соски призывно набухали. Джинсы соскользнули вниз и застряли на бедрах, обнажив белую полоску тела. Я наклонился и поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был нежным. Затем она встала и вышла. Через мгновение вернулась с большим пледом, который разостлала на полу около камина. Я снял рубашку, ботинки и лег на плед, рядом с Шарлоттой.
Наркотик превратил нашу любовь в галлюцинацию. Все мое тело обрело зрение. Когда она содрогнулась и застонала, я так и не понял, где была реальность, а где — фантазия.
Огонь в камине погас. Светились одни угли. Я подполз к камину и подбросил еще дров. Я был спокоен и счастлив. Шарлотта повернулась на бок, глядя в огонь невидящими глазами. Я опустился рядом.
Мне чудилось, что я еду по шоссе вслед за грузовиком. В кузове был скот. Коровы и бычки, прижавшиеся друг к другу, то и дело ударялись о борта грузовика, водитель которого торопился скорее добраться до бойни.
Я подумал, а знают ли бессловесные животные, куда их везут, куда торопится мужчина, чья волосатая, татуированная рука свисает из окна кабины. Вряд ли. Возможно, они беспокоятся, испытывают неясную тревогу. Но откуда им знать, что скоро их встретит мокрый от пота чернокожий мужчина, который, беседуя с ними ласковым, тихим голосом, внезапно, с точностью скульптора, нанесет им сильный удар между глаз. Когда я начал обгонять грузовик, на мне остановился взгляд коричневых глаз, смотрящих через деревянные планки. Это были мои глаза, и я стоял в грузовике, глядя на Шарлотту в моем автомобиле. Она плакала. Б. А. сидел за рулем, а на заднем сиденья я увидел Максвелла, машущего мне рукой и поднимающего вверх банку с пивом. Я проснулся.
Голова разрывалась от боли. Часы на стене показывали пять утра. Я попытался собраться с мыслями. Боль начала возвращаться в мое тело вместе с чувством реальности.
Шарлотта лежала на боку, сжав мою руку. Ее прекрасное лицо выглядело мирным и спокойным во сне. Я долго смотрел на нее. Что она думает обо мне? Что вообще она обо мне знает? Чего она ждет от меня? Надеюсь, ничего. Я ничего не мог дать ей. Я огляделся вокруг. Все казалось нереальным, каким-то фантастическим сном. Огонь погас и даже угли превратились в пепел. В комнате было холодно.
От волнения и прилива сил, охвативших меня вчера, не оставалось и следа. Неужели я действительно был близок с этой женщиной? Или все это — фантазия наркомана?
Я давно понял, что главное в жизни — выживание и что страх и ненависть — всего лишь эмоции. Если ты не можешь преодолеть чего-то с помощью ненависти, ты должен испытывать страх. И с каждым днем становилось все труднее ненавидеть и все легче бояться. Я накрыл Шарлотту пледом; она застонала и пошевелилась. Она не казалась испуганной, и уж ее-то я не мог ненавидеть. Я нашел блокнот и написал, что позвоню ей.
Положив записку с ней рядом, я взял со стола связку ключей, прошел в кухню, открыл дверь и вышел наружу.
Предрассветная тишина нарушалась время от времени птичьими голосами. Я стоял рядом с автомобилем и смотрел на пурпурно-розовое сияние, обещавшее стать четвергом. Там, за горизонтом, ожидали меня бесчисленные события. Пусть приходят. Я никогда не забуду среду.
Четверг
Были еще сумерки, когда я въехал в Южный Даллас и остановился у придорожного кафе.
Заказав завтрак, я купил газету. Подойдя к музыкальному автомату, выбрал Джерри Льюиса «Она даже разбудила меня, чтобы попрощаться». Сейчас мне особенно нравились первые слова: «Наступило утро... Боже, боже, как я страдаю...» Я выпил шесть чашек кофе и прочитал газету. Ученый, принимающий участие в секретном исследовании, был найден мертвым в одном из центральных отелей. Подозревалась его связь с гомосексуалистами. Молодая домашняя хозяйка была изнасилована и обнаружена с перерезанным горлом. Это был третий подобный случай за неделю. Муниципальный советник, связанный с мафией, обвиняется в биржевых спекуляциях. Я редко читаю раздел спорта.
Яичница из трех яиц, картошка, ветчина и два толстых куска техасского жареного хлеба вернули мне силы. Я мог продолжать путь.
Неуклюже шагая, я подошел к машине; солнце и далласский воздух превратили пурпурно-розовый рассвет во флуоресцирующее зарево. Утро пахло дизельным топливом.
Если я и превысил скорость, то действительно не замечал этого до тех пор, пока полицейский автомобиль не включил сирену. Рыдающие звуки напугали меня до смерти, и я тут же свернул на обочину, лихорадочно разыскивая водительское удостоверение. Когда полицейский подошел к машине, я уже протягивал документы в окно. Он не обратил на них внимания.
— Выйдите из машины, пожалуйста, — сказал он, глядя через темные очки, скрывающие глаза.
Я последовал за полицейским. Мы остановились между нашими машинами. Мимо мчался утренний поток автомобилей. Он посмотрел на меня, сравнивая мое лицо с фотографией. Это был старый снимок, волосы у меня отросли, и полицейский был в замешательстве.
— Дата рождения? — спросил он меня, положив правую руку на рукоятку никелированного пистолета 45-го калибра, висящего сбоку.
— Вы что, хотите предсказать мне будущее? — раздраженно заметил я.
Он снял очки и пристально посмотрел на меня.
— 12 августа 1942 года. Под созвездием Льва.
— Вы ехали со скоростью сто километров в час в зоне, где ограничение семьдесят километров, Бертран.
Мое полное имя Бертран Филип Эллиот, но я скрываю это.
— Я не знал, извините, — сказал я, стараясь казаться раскаявшимся, но без подхалимажа.
Полицейский осмотрел меня с ног до головы. Я был немного помятым. Он попытался заглянуть в машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Извини. — Я снова сбавил скорость и уставился на дорогу. Внезапно дорога кончилась, и перед нами открылась пропасть. Не успею затормозить, подумал я в панике. Не может быть, мелькнула у меня мысль. В Техасе все могло быть, но не было пока случая, чтобы шоссе кончалось пропастью. Я затаил дыхание. Автомашина промчалась через пропасть.
— Все не так уж плохо, — улыбнулась Шарлотта.
— Ты хочешь сказать, что я в полном порядке. — Мы миновали пропасть, но перед нами был мост вдвое уже автомашины.
В шести милях за Лакотой, Шарлотта сказала:
— На следующей развилке сверни направо.
Это был въезд на ее ранчо, и он привел нас к белым деревянным воротам. За воротами виднелся небольшой дом.
Из него вышел молодой негр в клетчатой рубахе и джинсах. На голове у парня была мятая коричневая шляпа.
— Это ты, Шарлотта?
— Да, — отозвалась она из машины. — Я приехала с другом. Не хочешь проводить нас в дом?
— Конечно.
Шарлотта подвинулась ко мне. Негр открыл ворота, сел в машину и протянул мне руку через колени Шарлотты.
— Очень рад. Я — Дэвид Кларк.
— Филип Эллиот, — ответил я, пожимая его руку. Его сильное теплое рукопожатие удивило меня.
— Футболист? — Он не скрывал радости.
— По этому вопросу есть разные мнения.
— Мне нравится смотреть, как ты играешь.
— Тебя не смущают длительные перерывы?
Он рассмеялся. Его внимание было мне приятно.
Фары «бьюика» осветили двухэтажный дом и несколько других крупных строений. Это было большое ранчо. Со стороны дома к нам подбежали две белые овчарки. В открытом гараже рядом с домом стоял белый «Мерседес-220-СЛ» с голубыми калифорнийскими номерами. Номера не менялись два года. Там же был потрепанный красный пикап «шевроле». Белая щебеночная дорога огибала дом и, пройдя через еще одни ворота, скрывалась в темноте. Я остановился у дома.
— Пойду загоню собак, — сказал Дэвид, выпрыгивая из машины и подзывая их к себе.
Я выключил двигатель и вылез из машины. Шарлотта последовала за мной. Мы вошли в кухню через заднюю дверь. Дэвид пришел через несколько секунд.
— Дэвид, проводи Филипа в кабинет. Я сейчас приготовлю кофе.
Кабинет был огромен. Дальняя стена была занята гигантским окном, от одной стены до другой и от каменного пола до грубо отесанных балок потолка. Вдоль внутренних стен протянулись книжные полки. У массивного камина стояли два больших дивана, на полу между ними лежал огромный индейский ковер.
Дэвид подошел к камину и начал разводить огонь.
Он чиркнул длинную кухонную спичку и поднес ее к дровам, затем повернул рычажок в камине. Внутри заревело пламя.
— Ты давно живешь здесь?
— Чуть больше двух лет. Я учился в колледже вместе с Шарлоттой и, когда Джон уехал, сразу переселился сюда. Ей не хотелось жить одной. Родственники приехали сюда после отъезда Джона, увидели меня и исчезли. С тех пор о них ничего не слышно. Даже на похороны и то не приехали. — Дэвид покачал головой и уставился в ревущий огонь. — Я сказал им, что я мексиканец. Даже это не помогло.
Он подбросил в огонь еще полено. Я смотрел на языки пламени, зачарованный их гипнотическим мельканием. Наркотик все еще действовал. Постоянно меняющиеся цвета и формы огня рисовали в моем мозгу картины из прошлого и будущего. Мне хотелось сунуть руку в пламя и смотреть, как его языки обтекают кожу подобно воде.
Дэвид подошел к окну и повернул выключатель. Мгновенно ландшафт снаружи осветился. Передо мной раскинулось пастбище, покрытое густой травой. Здесь и там виднелись группы огромных дубов. Я тут же представил себе упитанных коров, пасущихся на просторе между деревьев.
— Это действующее ранчо?
— Более или менее. Джону принадлежало несколько больших участков, где добывали нефть. Он сдавал их в аренду. Перед отъездом Джон перевел их на нее. Так что в деньгах она не нуждается. Однако ей нравится работать. Главным образом мы выкармливаем бычков и, когда им исполняется пять-семь месяцев, продаем их.
— А кто у вас ведает размещением коров? — спросил я. — Буду рад взяться за этот участок.
— Коров что? — спросила Шарлотта, входя в кабинет. В руках она держала поднос с кофейником и тремя большими кружками.
— Размещением коров, — пояснил я. — Расстановкой коров в строго определенных местах на пастбище для создания нужного эстетического впечатления. Чтобы они гармонировали с деревьями, небом и облаками. Это работа, о которой многие мечтают. Разместить их небольшими группами, стоящих и лежащих, на вершинах низких плавных холмов, чтобы они выделялись на горизонте.
— И что, были предложения?— спросила Шарлотта с улыбкой.
— Не слышал ни разу. Эта работа вроде королевского попечительства, и, если удается заполучить ее, с нее не уходят. Она становится наследственной, переходит от отца к сыну. От этого в мире все неприятности, власть и привилегии. — Я подмигнул Дэвиду. —- В нем нет места настоящему художнику. Действительно, задумывался ли кто-нибудь над тем, как освещает солнце коровий зад?
— Мне такая мысль не приходила в голову, это уж точно, — улыбнулась Шарлотта. — Выпей лучше кофе, оно опустит тебя на землю.
— Неужели так заметно?
Она приподняла бровь и начала разливать кофе.
— Тебе сливки или сахар?— посмотрела на меня Шарлотта.
— Сахар. Один кусок.
Снаружи залаяли собаки. Дэвид встал и направился к выходу.
— Пойду проверю ворота и запру их на ночь.
— Дэвид — писатель, — заметила Шарлотта, глядя вслед ему.
— Да, он показался мне очень приятным парнем.
— Он — настоящий мужчина. — Шарлотта подчеркнула слово «мужчина».
— Именно это я и хотел сказать.
— Все его братья женились на белых девушках. Это привело его в смятение.
— Странно, мои поступили точно так же, и это ничуть меня не смутило.
Шарлотта сделала вид, что не расслышала моих слов. Она подошла к книжному шкафу, выбрала пластинку Уилли Нелсона, и поставила ее на проигрыватель.
Мы молча смотрели друг на друга. Я сделал попытку мысленной телепатии, но не смог напрячься. Ее лицо смягчилось, засветилось каким-то внутренним сиянием. Она была печальна и прекрасна. Ее глаза говорили мне, что я ей нравлюсь; я это знал. Из-за моих зрачков выползло безумие; я не выдержал ее взгляда и отвернулся. Подойдя к проигрывателю, я посмотрел на вращающуюся пластинку. Затем вернулся к дивану и сел.
Хлопнула дверь, ведущая в кухню. Звук спас меня от опасности заблудиться в лабиринте мыслей. И вдруг я почувствовал себя лучше; страх исчез. На пороге появился Дэвид.
— У ворот стоял автомобиль, но, когда я подошел, он уехал.
Наверно, молодежь из школы. Я все запер. Пойду спать, пожалуй. Спокойной ночи. — Он бросил на стол связку ключей и направился по коридору к спальням.
— Спокойной ночи, — отозвались мы хором.
— Разве Дэвид живет не в маленьком доме? — поинтересовался я после, как мне казалось, достаточно продолжительного молчания.
— Только когда работает над чем-то. — Она слегка прищурилась. — Он там пишет и ночует, когда меня нет.
— Он кажется мне настоящим другом.
— Да.
Мы снова посмотрели друг на друга. Шарлотта облизнула губы, которые, казалось, засверкали в свете огня из камина. Она провела рукой по длинным каштановым волосам, падающим на спину.
— Кем тебе приходится Бодроу?
— Что?
— Он тоже твой друг?
— Нет.
— Тогда почему ты так часто встречаешься с ним?
— Я не встречаюсь с ним часто. — В ее голосе прозвучала злоба — против Бодроу или меня, не знаю. — Ему принадлежит земля недалеко от моей. Однажды он приехал, чтобы спросить, не сможет ли он арендовать ее для скота. Затем несколько раз приглашал меня с собой.
— Понятно.
— Не могу же я все время прятаться от людей! — вспылила она.
— Прости, я не хотел обидеть тебя.
— Во всяком случае, я больше не собираюсь встречаться с ним. — Она говорила более спокойным голосом. — По дороге в Рок-Сити он рассказывал отвратительные вещи о Дэвиде.
— По-моему, Бодроу — психопат.
— Если верить его словам, вы с ним близкие друзья — что-то вроде армейских товарищей.
— Я едва знаком с этим сукиным сыном. Он любит ездить с командой и отираться вокруг игроков. Ходит на все вечеринки, даже если его не приглашают.
Музыка кончилась. Шарлотта встала и перевернула пластинку. Когда она подошла к окну, в свете, падающем снаружи, я отчетливо видел контуры ее тела под легкой тканью платья. Девушка щелкнула выключателем. Наружное освещение погасло. Теперь комната наполнилась мелькающими отблесками пламени. Она опустилась на диван.
— Ты женат?
— Был. Мы развелись. — Я подошел к камину и подбросил дров. — Обычная история. Звезда футбола из бедной семьи пробивает себе дорогу в жизни. Он не может рассчитывать на чью-то помощь. Упорство приносит свои плоды. Он заканчивает колледж, становится знаменитым атлетом и женится на девушке из богатой семьи. Но даже дома звезда не может забыть о трудностях своей профессии. Неприятности заставляют его все чаще заглядывать в бутылку. Жена начинает искать утешение на стороне и находит его... в линии нападения... в полузащите... у трехчетвертных... и так далее. Все забавно до отвращения.
Я потер нос — нервная привычка, приобретенная мной в школьной баскетбольной команде. Мне казалось, что сотни зрителей не сводят с меня глаз, с нетерпением ожидая промахов. Обычно им не приходилось ждать слишком долго.
— Хочешь марихуаны?
— Да, — тут же ответил я.
Шарлотта встала и вышла из кабинета. Ее не было довольно долго. Она вернулась в выцветших джинсах и просторной мексиканской блузке, которые надела вместо платья.
— Это моя одежда для курения.
Я неуклюже опустился на пол около нее, вытянул ноги и застонал, отчасти от боли и отчасти от жалости к себе. Сверху ко мне опустилась горящая сигарета. Я взял ее, глубоко затянулся и передал обратно. После двух или трех затяжек я заметил, как быстро она действует.
— Черт, — пробормотал я, стараясь удержать дым, обжигающий мне легкие. — Если цитировать... отсутствующих друзей... это... настоящий динамит. — Мой голос превратился в какой-то хрип.
— Джон прислал мне из Вьетнама целый рюкзак, — объяснила Шарлотта. — Не кури слишком много — тебе станет нехорошо. — Она глубоко затянулась и передала сигарету мне.
Меня бросило в дрожь от того, что я курил марихуану, принадлежащую мертвому.
— Тебе надолго хватит.
Я встал, подошел к окну. Тени деревьев превратились во вьетконговцев и поползли к дому.
— Чем ты занимаешься кроме телят? — спросил я, не оборачиваясь. Вьетконговцы были уже рядом с домом, маленькие желтые человечки с автоматами в руках.
— Особенно ничем. Люблю читать и ездить на лошади. Солдаты исчезли за углом дома. Залаяли собаки. Я повернулся
к Шарлотте.
— Ты ведешь приятную жизнь.
— Да, у меня большой участок, и я люблю бродить по нему. Я подошел к дивану и наклонился. Она поднесла сигарету к моим губам. Я затянулся, прижал губы к ее рту и выдохнул дым.
Я просунул руку под блузку и начал ласкать ее пышную грудь. Шарлотта задрожала, отпрянула, затем снова прижалась ко мне. Я снял блузку через голову, стал целовать груди, соски призывно набухали. Джинсы соскользнули вниз и застряли на бедрах, обнажив белую полоску тела. Я наклонился и поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был нежным. Затем она встала и вышла. Через мгновение вернулась с большим пледом, который разостлала на полу около камина. Я снял рубашку, ботинки и лег на плед, рядом с Шарлоттой.
Наркотик превратил нашу любовь в галлюцинацию. Все мое тело обрело зрение. Когда она содрогнулась и застонала, я так и не понял, где была реальность, а где — фантазия.
Огонь в камине погас. Светились одни угли. Я подполз к камину и подбросил еще дров. Я был спокоен и счастлив. Шарлотта повернулась на бок, глядя в огонь невидящими глазами. Я опустился рядом.
Мне чудилось, что я еду по шоссе вслед за грузовиком. В кузове был скот. Коровы и бычки, прижавшиеся друг к другу, то и дело ударялись о борта грузовика, водитель которого торопился скорее добраться до бойни.
Я подумал, а знают ли бессловесные животные, куда их везут, куда торопится мужчина, чья волосатая, татуированная рука свисает из окна кабины. Вряд ли. Возможно, они беспокоятся, испытывают неясную тревогу. Но откуда им знать, что скоро их встретит мокрый от пота чернокожий мужчина, который, беседуя с ними ласковым, тихим голосом, внезапно, с точностью скульптора, нанесет им сильный удар между глаз. Когда я начал обгонять грузовик, на мне остановился взгляд коричневых глаз, смотрящих через деревянные планки. Это были мои глаза, и я стоял в грузовике, глядя на Шарлотту в моем автомобиле. Она плакала. Б. А. сидел за рулем, а на заднем сиденья я увидел Максвелла, машущего мне рукой и поднимающего вверх банку с пивом. Я проснулся.
Голова разрывалась от боли. Часы на стене показывали пять утра. Я попытался собраться с мыслями. Боль начала возвращаться в мое тело вместе с чувством реальности.
Шарлотта лежала на боку, сжав мою руку. Ее прекрасное лицо выглядело мирным и спокойным во сне. Я долго смотрел на нее. Что она думает обо мне? Что вообще она обо мне знает? Чего она ждет от меня? Надеюсь, ничего. Я ничего не мог дать ей. Я огляделся вокруг. Все казалось нереальным, каким-то фантастическим сном. Огонь погас и даже угли превратились в пепел. В комнате было холодно.
От волнения и прилива сил, охвативших меня вчера, не оставалось и следа. Неужели я действительно был близок с этой женщиной? Или все это — фантазия наркомана?
Я давно понял, что главное в жизни — выживание и что страх и ненависть — всего лишь эмоции. Если ты не можешь преодолеть чего-то с помощью ненависти, ты должен испытывать страх. И с каждым днем становилось все труднее ненавидеть и все легче бояться. Я накрыл Шарлотту пледом; она застонала и пошевелилась. Она не казалась испуганной, и уж ее-то я не мог ненавидеть. Я нашел блокнот и написал, что позвоню ей.
Положив записку с ней рядом, я взял со стола связку ключей, прошел в кухню, открыл дверь и вышел наружу.
Предрассветная тишина нарушалась время от времени птичьими голосами. Я стоял рядом с автомобилем и смотрел на пурпурно-розовое сияние, обещавшее стать четвергом. Там, за горизонтом, ожидали меня бесчисленные события. Пусть приходят. Я никогда не забуду среду.
Четверг
Были еще сумерки, когда я въехал в Южный Даллас и остановился у придорожного кафе.
Заказав завтрак, я купил газету. Подойдя к музыкальному автомату, выбрал Джерри Льюиса «Она даже разбудила меня, чтобы попрощаться». Сейчас мне особенно нравились первые слова: «Наступило утро... Боже, боже, как я страдаю...» Я выпил шесть чашек кофе и прочитал газету. Ученый, принимающий участие в секретном исследовании, был найден мертвым в одном из центральных отелей. Подозревалась его связь с гомосексуалистами. Молодая домашняя хозяйка была изнасилована и обнаружена с перерезанным горлом. Это был третий подобный случай за неделю. Муниципальный советник, связанный с мафией, обвиняется в биржевых спекуляциях. Я редко читаю раздел спорта.
Яичница из трех яиц, картошка, ветчина и два толстых куска техасского жареного хлеба вернули мне силы. Я мог продолжать путь.
Неуклюже шагая, я подошел к машине; солнце и далласский воздух превратили пурпурно-розовый рассвет во флуоресцирующее зарево. Утро пахло дизельным топливом.
Если я и превысил скорость, то действительно не замечал этого до тех пор, пока полицейский автомобиль не включил сирену. Рыдающие звуки напугали меня до смерти, и я тут же свернул на обочину, лихорадочно разыскивая водительское удостоверение. Когда полицейский подошел к машине, я уже протягивал документы в окно. Он не обратил на них внимания.
— Выйдите из машины, пожалуйста, — сказал он, глядя через темные очки, скрывающие глаза.
Я последовал за полицейским. Мы остановились между нашими машинами. Мимо мчался утренний поток автомобилей. Он посмотрел на меня, сравнивая мое лицо с фотографией. Это был старый снимок, волосы у меня отросли, и полицейский был в замешательстве.
— Дата рождения? — спросил он меня, положив правую руку на рукоятку никелированного пистолета 45-го калибра, висящего сбоку.
— Вы что, хотите предсказать мне будущее? — раздраженно заметил я.
Он снял очки и пристально посмотрел на меня.
— 12 августа 1942 года. Под созвездием Льва.
— Вы ехали со скоростью сто километров в час в зоне, где ограничение семьдесят километров, Бертран.
Мое полное имя Бертран Филип Эллиот, но я скрываю это.
— Я не знал, извините, — сказал я, стараясь казаться раскаявшимся, но без подхалимажа.
Полицейский осмотрел меня с ног до головы. Я был немного помятым. Он попытался заглянуть в машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22