Староста артели Теодор был вообще против того, чтобы обмерять крышу. Комендант замка может разозлиться, неужели они — Аннес и Пээтер — не знают,, как за ними всеми следят? Во время заседаний правительства их всегда прогоняют с чердаков главного корпуса замка вниз, это ведь тоже кое о чем говорит. Но Теодора не послушали, начали с ним спорить: сегодня вторник, Пяте не приедет; были бы заседания правительства, в которых президент иногда участвует,— тогда другое дело. Кровельщики всегда ходят по крышам крышу не построишь, не потоптавшись по ней; случае лось, что на крыше работала сразу половина артели и комендант никого не прогонял.
Тут Аннес опять рассмеялся, представив себе, как полковник-комендант, в блестящих сапогах, в аксельбантах, лезет на гребень крыши. Высший офицер боится двигаться во весь рост, а ползти на четвереньках не позволяет достоинство. Комично съежившись, он еле-еле ковыляет, его душит злоба, он орет, чтобы все немедленно убирались с крыши! Не то он вызовет пулеметы, расстреляет бунтовщиков, засадит за решетку! Аннесу нравилось так думать, ему вообще сегодня хотелось фантазировать. Он, разумеется, отлично знал, что полковник никогда сам на крышу не полезет, он прикажет своему адъютанту или какому-нибудь другому офицеру, тот в свою очередь — подчиненному, и так далее. В конце концов на крышу взберется солдат, которому все равно, что делать, который не боится ни высоты, ни ущерба своему достоинству и ходит по крыше так уверенно, как по земле; может быть, это даже окажется привычный к высоте кровельщик, или трубочист.
Пээтер, как видно, задерживается. Он вообще медлительный парень, никогда не спешит.
Аннесу ни холодно ни жарко от того, что Пээтер замешкался. Аннесу хорошо здесь, наверху, в голове бродят всякие шалые мысли, иной раз принято просто побыть одному, ничего не делая. Особенно если сидишь на крыше самого важного здания в городе и можешь смотреть сверху вниз на самого президента, не говоря уж о министрах и прочих более мелких власть имущих Прямо-таки жаль, что Константин Первый не каждый день бывает на Вышгороде, а восседает в Кадриорге. Он велел там себе построить внушительное административное здание, во дворце уже стало тесно — король да ь только! Если бы Пяте приехал, Аннес сплюнул бы сквозь зубы, не для того чтобы оплевать важную персону, это было бы некрасиво, плевать нельзя ни на кого, даже на самозваного президента. Он бы сплюнув просто так — пусть правитель поймет, какой свободомыслящий парень шагает по крыше.
Аннес считал, что смог бы узнать президента: Пяте низенький, коренастый и кривоногий. Лицо такое, каким нелегко было бы с кем-нибудь поменяться. С высоты, пожалуй, лица и не разглядишь, было бы видно только цилиндр или черный котелок, которые носит президент У Эйнбунда — обычная серая шляпа. Однажды Аннес видел Пятса вблизи, но тогда Пяте еще не был президентом, не был даже временным главой государства, тогда бразды правления находились в руках Тыниссона. На выставке работ выпускников художественно-промышленного училища Аннес, рассматривая одну из картин, оказался рядом с Пятсом, причем лидер аграриев не произвел на него ни малейшего впечатления. Аннесу запомнились только две вещи: что знаменитый партийный лев гораздо ниже ростом, чем он сам, и что у господина адвоката ноги колесом. Сейчас, сидя на гребне крыши, Аннес прежде всего припомнил именно это. Директор художественно-промышленной школы, брат Пятса, был гораздо выше и солиднее.
1 По новой конституции, вступившей в силу в буржуазной Эстонии в 1934 году, был введен институт главы государства — президента, обладавшего почти неограниченными правами. Таким образом был расчищен «законный» путь для фашизации страны. (Примеч. переводчика.)
На горизонте появился большой пароход. Аннес попытался угадать, что это за судно, и решил, что торговое. Пассажирские пароходы обычно белые, у них несколько палуб, поэтому они выше.
Когда-то Аннес тоже хотел стать моряком. О дальних плаваниях мечтают, наверное, все таллинские мальчишки. Аннес, во всяком .случае, мечтал, даже пробовал попасть на корабль. Но таких ребят, как он, бродило в порту слишком много.
Ни одна мечта Аннеса не сбылась. Не стал он ни слесарем, ни электромонтером, ни механиком, не удалось ему до сих пор найти место с постоянным заработком. Аннес теперь — строительный рабочий, как будто сын должен обязательно выбирать профессию отца. Уже третье лето Аннес трудился на стройках, он уже мог считать себя каменщиком, хотя никогда не стремился им стать. Он не оплакивал своих рухнувших планов, ему даже нравилось работать каменщиком. Но эта профессия имела один недостаток: она не обеспечивала постоянной работы. Летом еще ничего, порой он даже чувствовал себя на лесах удивительно хорошо, так хорошо, что впору было засвистать или запеть, если бы это не казалось смешным.
И на этой вот крыше Аннес иногда увлекался, даже радовался выполненной работе. В понедельник кровельщики опохмелялись в дальнем углу чердака, у Аннеса же кельня так и мелькала в руке. Пээтер смеялся — чего, мол, он тут в одиночку дурака валяет, но Аннес не обращал внимания. Он мог бы уйти домой, там дел по горло, немецкий еще не выучен, но Аннес продолжал работать. И совсем не потому, что следовал неписаному закону строительной артели: все заодно, вместе работают, вместе выпивают, вместе и опохмеляются, с работы никто не смеет улизнуть, когда вздумается. Аннес мог бы преспокойно уйти; к бутылке он не прикладывался, даже если угощали и нажимали всей артелью,— это люди уже поняли. Аннес не был великим трезвенником, иногда на чьем-нибудь дне рождения с удовольствием выпивал рюмку, но на работе водка ему была противна. Он как-то сказал сестре, что это у него, наверно, своего рода комплекс: он с малых лет видел, как огорчалась мать, если отец приходил пьяным, и теперь он, Аннес, просто не может пить водку на работе.
В этот понедельник кровельщики, отправляясь за новыми бутылками, то и дело сновали мимо Аннеса, делали вид, что не замечают, потом стали бросать любопытные взгляды, затем кое-кто подошел поглядеть на этого чудака, который один осилил огромнейший кусок крыши—уложил черепицу, сделав кровлю водонепроницаемой. Это действительно был день Аннеса: каменщики теперь задрали нос кверху, так как плотники не могли козырнуть в ответ ничем равноценным, ни в этот день, ни в прошедшие. «Наложил нам под носом кучу»,— проворчал Пээтер вечером. Аннес совсем не собирался никому ничего под носом накладывать, он просто работал для собственного удовольствия, снача-ла не хотелось, чтобы пропадал зря хорошо удавшийся раствор, потом незаметно увлекся, а увидев, что работа спорится лучше, чем раньше, и вовсе вошел в азарт. Длинный, тонкий язычок кельни ловко прилизывал швы, раствор отлично приставал к красным бокам и изнанке черепицы, стыки получались аккуратные и одинаковые. В голове проносились всякие приятные мысли, потом захотелось петь. Сперва он напевал шлягеры, потом пе-решел на «Марсельезу» и «Варшавянку», которые слышал на Тынисмяги. Если бы Аннес твердо знал мотив, он, может быть, запел бы во всю глотку — неважно, что внизу находятся кабинеты премьер-министра и его подручных, как раз было бы здорово поорать!
Аннес думал, что и сейчас, как весной тридцать пятого года, его не допустят к работе в Вышгородском замке. Но отец сказал, что теперь списки рабочих уже не посылаются на улицу Пагари: Пяте и Эйнбунд (его фамилия ныне переделана на Ээнпалу1) стали храбрее. В тридцать пятом году Пяте и Лайдонер еще только недавно пришли к власти, боялись и красных, и вап-сов, ведь Пяте утащил президентское кресло прямо из-под носа у Ларки2. К тому же, тогда в замке работало несколько сотен рабочих. Сейчас — другое дело, их, кровельщиков, здесь горсточка, всего-навсего дюжина, чего их бояться. В замке полным-полно солдат, власть круглые сутки охраняют армия, кайтселийт и полиция. Пяте чувствует себя настолько незыблемо прочно сидящим на облучке, что даже рискнул объявить амнистию коммунистам! Отец оказался прав: Аннеса взяли на работу.
1 К. Ээнпалу — премьер-министр в правительстве К. Пятса.
2 А. Л а р к а — генерал, один из главарей вапсов, (Примеч. переводчика.}
Теперь работа подошла к концу, и Аннес сидит на гребне замковой крыши.
С запада надвигаются тучи. Видно, дело идет к дождю.
На башне Длинный Герман вдруг заполоскался флаг. Вот и ветер поднимается. И куда это Пээтер запропастился?
Солдаты ушли со двора замка.
Корабль оказался не таким большим, как думал Аннес. Тоннаж, пожалуй, всего тысячи две. От парохода мысли Аннеса перескочили к Рихи. Добрался ли Рихи в Испанию, или судно, на котором он ушел, было потоплено? В газетах время от времени появлялись сообщения, что неизвестной подводной лодкой потоплен корабль, шедший под флагом того или другого нейтрального государства. Аннес считал, что таким таинственным пиратом была, наверное, подводная лодка фашистской Германии, которая патрулирует в испанских водах, чтобы не допустить помощи республиканцам.
Да Аннес и не знал определенно, уехал Рихи в Испанию или нет. Он только предполагал это. В прошлом году Рихи исчез, как в воду канул, и это внезапное исчезновение даже обидело Аннеса. Перед отъездом Рихи они работали вместе на улице Тульби. Работа была ни-кудышная, очищали кирпичи, оставшиеся от снесенного дома, которые предполагали еще использовать для по-стройки бани. Ранней весной Аннес нашел эту работен-ку и позвал к себе в напарники Рихи — тот был как раз свободен. Они обсуждали множество всяких проблем, но Рихи и словом не обмолвился о том, что собирается уехать из Эстонии. Как видно, Рихи не доверял ему или доверял не полностью, что очень огорчало Аннеса. Поэтому Аннесу было неловко и перед Тийей, когда девушка разыскала его и стала допытываться, знает ли он что-нибудь о Рихи. Аннес был вынужден только покачать головой. Сперва Тийя отнеслась к этому недоверчиво, Аннесу пришлось долго все объяснять, пока девушка наконец поверила. Аннес почувствовал, что Тийя-очень тревожится о Рихи, ему хотелось бы заменить ей Рихи. От Тийи Аннес и услышал впервые, что Рихи мох? уехать в Испанию. «Из Эстонии многие тайно уехали а Испанию,— сказала Тййя,— я боюсь, что и Рихи уехал, А почему ты не едешь, ты ведь тоже красный?» Слова сТийи задели Аннеса. Он, правда, пробормотал в ответ — какой он там красный, да и не все красные едут в Испанию... Но себя не обманешь.
Аннес вынужден был себе признаться, что Тийя все еще значит для него очень много. Он не мог разговаривать с Тийей равнодушно, он хотя и болтал с ней как с обычной знакомой, но каждое ее слово западало ему в сердце. Аннес думал, что Тийю из его мыслей вытеснит Милли, но Тийя слишком глубоко вросла в его душу. Будь Милли жива, она, может быть, и заставила бы его забыть Тийю, но Милли умерла через год после их встречи. О ее смерти Аннес узнал случайно, увидев в старой газете траурное извещение. Милли не позволяла Аннесу приходить к ней; после санатория в Кивимяэ они виделись всего дважды, а потом Милли снова уехала в санаторий, на этот раз — в Таагепера. Аннес отыскал на кладбище Рахумяэ могилу Милли и положил букет астр, осенних цветов, которых не догадался принести Милли, когда она в санатории позвала его в гости. После смерти Милли Аннес думал о ней чаще, чем о Тийе, но чем больше проходило времени, тем настойчивее возвращалось к нему воспоминание о Тийе. Теперь Аннес понимал, что Тийя нравится ему по-прежнему, будет нравиться всегда, что он стремится к ней, хотя она его и оттолкнула. Они сейчас далеки друг от друга, Тийя давно не обращает на него никакого внимания, но это вовсе не значит, что Тийя ему безразлична. За Тийей вечно тянулась целая ватага парней, Аннес считал, что поэтому девчонка так и задирает нос. Гимназию Тийя бросила, сестра Аннеса уверяла, что из-за мальчишек; девушки всегда злословят друг о друге. А сама Тийя говорила, что ей надоело зубрить, да и какой смысл вообще учиться, если образованных людей хоть пруд пруди, так что не всем хватает подходящей работы. Ее взяли продавщицей в галантерейную лавку, как уверяли завистливые подружки — за смазливое лицо. Тийя действительно была хороша, очень хороша, но не только красота привязывала к ней Аннеса так, что не хватало силы освободиться. Ничего не значило и то, что Тийя начала встречаться с Рихи. Аннес узнал это не от других, он своими глазами видел, как Тийя и Рихи гуляли в лесу на Пирите. Тийя была много ниже Рихи ростом, едва ему по плечо; идя с ним под руку, все время смотрела на него снизу вверх. Когда Тийя пришла к Аннесу, чтобы расспросить о Рихи, стало ясно, что Рихи для Тийи значит, наверное, еще больше, чем Тийя для него, Аннеса. Поэтому и хотелось ему быть на месте Рихи.
Странно, что здесь, на гребне крыши Вышгородско-го замка, ему пришли в голову такие мысли. Он увидел пароход, подумал о Рихи, а вместе с Рихи пришла и Тийя.
Из нижней части города полным ходом примчался роскошный лимузин и повернул, видимо, к главному подъезду, через- который входили члены правительства и прочнее сильные мира сего. Аннес, хоть и наклонился посмотреть, не увидел, где остановился автомобиль. Широкий скат крыши скрывал то, что происходило у входа в замок. Может, приехал какой-нибудь министр или банкир? Может, премьер, превратившийся из Эйнбунда в Ээнпалу? Если б это был сам Пяте, Аннеса в два счета прогнали бы с крыши. Не успел бы и начать обмер.
Опять мысли Аннеса вернулись к президенту, словно он, Аннес, был какой-то политический деятель, который только и размышляет о делах государственных и о правителях страны.
И Аннес вдруг сказал себе, что, если бы он действительно стремился быть принципиальным и последовательным человеком левых взглядов, он бы не пошел сюда работать. Пусть бы делали на замке новую крышу другие плотники и каменщики, сторонники Рабочей палаты \ вроде Теодора, который в сговоре с инженерами и называет профсоюзы гнездом бунтовщиков. Его, Аннеса, место — не здесь. А теперь он своими руками помог укрепить диктатуру буржуазии: власти чувствуют себя превосходно во дворце с крепкой, непроницаемой для дождя крышей и потолками, которые не протекают. На словах он оппозиционер, ходит по квартирам рабочих старост и агитирует, чтобы они на выборах Рабочей палаты голосовали за список, выдвинутый профсоюзами, рассказывает анекдоты про Пятса, убеждает людей, чтоб они покупали «Капитал» и подписывались на избранные сочинения Маркса и Энгельса; он проявляет какую-то активность в правлении секции каменщиков союза строительных рабочих, Первого мая повязывает красный галстук, но какое это все имеет значение}
1 Рабочая палата — орган, созданный правительством Пятса с целью парализовать профсоюзное движение. Во главе ее стояли бывшие социал-демократы и агенты охранки. (Примеч. переводчика.)
Такой деятельностью капитализм не свергнешь. Рихи взял да и подался в Испанию, Рихи что-то делает, хоть нескольких франкистов отправит на тот свет, ведь Франко, Муссолини, Гитлер, Пилсудский, Ульманис, Пяте — это все фашизм! А как поступает он, Аннес? Чинит крышу этой крепости насилия и произвола В прямом смысле слова ставит на власть заплаты!
Он, правда, обвинял себя в шутку, у Аннеса была привычка подтрунивать над собой, но в глубине души бродило какое-то смутное чувство неудовлетворенности. Неудовлетворенности собой и товарищами. Они не делают того, что необходимо. Они слишком лояльны и умеренны. Рихи был вполне прав, когда называл их баскетболистами.
Светлое настроение Аннеса невольно сменялось мрачным.
Да где же этот Пээтер, в конце концов?
Аннесу вспомнилось, что он должен был дать Пээтеру почитать «Рахва Хяэль». Но тут, на крыше, его вдруг охватили сомнения. А вдруг Пээтер — того же поля ягода, что и Теодор, и сразу побежит доносить? Нет, Пээтер — честный парень, он все время издевается над Теодором. От Пээтера рабочие и узнали, что Теодор уже раньше вступал в сделку с инженером, наверное, сейчас тоже рассчитывают поделить между собой сто или двести крон. Утром Аннес сунул газету во внутренний карман, пусть Пээтер почитает и поразмыслит. Пээтер по настоянию Аннеса вступил в профсоюз строительных рабочих и подписался на «избранные сочинения», но жаловался, что читать некогда, все время уходит на баб. У Пээтера был один недостаток — он слишком откровенно болтал о своих похождениях. Может быть, он, Аннес, поступил легкомысленно, притащив полуподпольную газету в Вышгородский замок? Ведь чердак — это часть замка, так же как и зал заседаний Государственного собрания. Можно было бы отдать газету Пээтеру где-нибудь в другом месте, но Аннес испытывал искушение сделать это именно здесь, под крышей правительственного здания. Соблазнительно было думать: в этом же замке, только несколькими метрами
1 «Рахва Хяэль» («Голос народа») — газета антифашистского Народного фронта эстонских трудящихся, печатавшаяся в Дании и распространявшаяся в Эстонии нелегально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21