Нет, это не столько, оскорбляет, сколько злит. Оскорбить его эти крохоборы вообще не способны, так как они действуют бессознательно, по глупости и по недостатку интеллигентности. Но разозлить могут. И на этот раз его разозлил Нагайнис.
Цеплис громко позвонил как обычно, когда бывал расстроен и хотел дать почувствовать, что это идет он, хозяин. Прислуга отперла. Первым вопросом Цеплиса было:
— Барыня дома?
— Нет, ушли.
— Давно?
— Уже порядочно, — робко ответила Эльза, помогая Цеплису снять шубу.
— Ну, ладно, ладно, — пробурчал Цеплис, и это означало, что Эльзе следует убираться на кухню. Она тотчас же поняла и неслышно исчезла.
Цеплис вошел в кабинет и грузно опустился в мягкое кресло. Отерев платком пот со лба, он потянулся к стоявшей на письменном столе серебряной шкатулке. Неторопливо покрутив сигару между пальцами и обрезав кончик, Цеплис закурил. Ароматный дым широкими кольцами медленно поднимался кверху и расплывался струйками во все стороны. Наслаждаясь сигарой, Цеплис с удовольствием осматривал свой загроможденный письменный стол. Там' были дорогие серебряные и бронзовые статуэтки, приобретенные за гроши в России у умиравших с голоду аристократов. Особо почетное место на письменном столе занимали две рамки червонного золота, украшенные ценной ручной резьбой. Известный мастер изготовил их по заказу некоего великого князя для портретов самого князя и его супруги. Но теперь великие князья были выброшены вон, и их место занял Цеплис со своей второй женой. Разве не знаменательно, что великий князь в свое время позаботился о создании для Цеплиса искусно сработанного золотого обрамления? И он усмехнулся над печальным концом сильных мира сего. Еще благодушнее сделался Цеплис, бросив взор на две большие китайские вазы, изваянные из серебра. Они стояли на подставках по обе стороны письменного стола, как бы символизируя, что, миновав эти вороненые, с тонкой резьбой колонны, Цеплис вступит в храм богатства и славы. Выпиленный японскими мастерами из слоновой кости нож для бумаги лежал на столе, как игрушечный меч сказочного принца. Цеплис не любил разрезать этим ножом страницы книг, но охотно при-
менял бы его в качестве стрелы, ранящей женские сердца. Да, женщины были слабостью Цеплиса, лишь они могли оторвать его от дел. Чего только он не совершал ради женщин! И Цеплису вдруг пришло на память,, как в годы учения в Петербурге он сам на себя написал донос в царскую охранку, потому что пострадавшие за политику пользуются наибольшим успехом у женщин. По крайней мере, так казалось Цеплису. Охранка поверила анонимному доносу и обыскала его комнатенку. Ничего подозрительного не нашли, но Цеплиса все-таки арестовали и, наверное, с месяц таскали по допросам. В тюрьме он горько сожалел о своем необдуманном поступке, не зная, как выкрутиться. Шли дни и недели, а Цеплис все сидел за решеткой. Он уже хотел было сознаться, что сам послал роковой донос. Но все-таки еще медлил, надеясь выйти на свободу и без этого. В конце концов его действительно отпустили, строго-настрого наказав не впутываться в политику. Цеплис не только поклялся, но и сам твердо решил этого не делать, лишь бы выйти на волю и послушать, что толкуют друзья о его аресте. Но всего больше Цеплиса интересовало, какое впечатление это произвело на знакомых девиц.
По выходе из тюрьмы Цеплису уже не пришлось жалеть о своем опрометчивом шаге. На некоторое время он сделался героем дня, привлекшим внимание всей проживавшей в Петербурге латышской молодежи. Особенно барышни наперебой расспрашивали, не было ли ему в тюрьме жутко и как он смог все это перенести. Конечно, Цеплис не был бы Цеплисом, если б не понял, что письмо в охранку было написано не напрасно! Он рассказывал барышням, как ужасно его истязали и, принимая за исключительно опасного государственного преступника, заковывали в кандалы. Это произвело еще более глубокое впечатление. И уже никто не мог отнять у Цеплиса славу человека, пострадавшего за политику. В те времена, рассказывая об этом, Цеплис и сам верил в правдивость своего повествования и часто увлекался до слез. Теперь он лишь иронически усмехался над своими тогдашними хитроумными выдумками, хотя и любил еще при случае
повторять- эти россказни, особенно бывая в компании государственных людей левых взглядов.Клубы сигарного дыма уже наполнили весь кабинет, и у Цеплиса отяжелела голова. Им овладело странное беспокойство, от которого хотелось избавиться. Куда же ушла Берта? Самому Цеплису нравилось проводить вне дома дни и ночи, но его жене непременно следовало быть дома, когда он возвращается. Чего ей не хватает — может жить тихо и мирно. Подобное праздношатание не приносит женщинам ничего хорошего. Цеплис никогда еще не говорил этого Берте прямо, только выражал удовольствие, заставая ее дома. Неужели Берта не понимает? Нет, она достаточно чутка, чтобы понять; ведь она-то никогда не расспрашивает Цеплиса, где он пропадал весь день или целую ночь! Однако очень странно, что она уходит из дому на такое долгое время.
Кто-то постучал в дверь — очень робко, но Цеплис все-таки вздрогнул.
— Кто там?
— Барин будет обедать сейчас или обождет барыню? — взмолилась за дверями Эльза.
— Что ты выдумала! Я подожду барыню,— прикрикнул на прислугу Цеплис, и она неслышными шагами удалилась.
— Странно, что бы это могло означать? — Цеплис ходил по кабинету, пожимая плечами. Говорила ли Берта что-нибудь прислуге, или же та знает больше, чем он, и поэтому не надеется на ее скорое возвращение? Ну правильно, он ведь всегда возвращался из города в одинаковое время, под вечер, и только сегодня Нагайнис привез его раньше обычного. Нет, нет, тут что-то не то! И Цеплис совсем расстроился. В это мгновение позвонили, и он, не вытерпев, сам поспешил к дверям. Он хотел встретить Берту у дверей, чтобы застигнуть ее врасплох. Тогда с ней легче будет управиться.
Велико же было его изумление, когда в раскрытых дверях он увидел не Берту, а консервного фабриканта Сескиса. Цеплис чуть не лопнул от злости, однако же овладел собой и пригласил Сескиса войти.
— Все ушли. Вам пришлось долго ждать. Входите, прошу вас.
— Благодарю. Я вовсе не ждал! Позвонил, и сейчас же открыли.
Сескис говорил громко и отдувался после каждого слова. Он запыхался и притом был изрядно под мухой. Его шумливость раздражала, но вместе с тем и забавляла Цеплиса.
— Я уж не надеялся застать вас дома. Мы все решили, что Нагайнис увез вас из «Духа пробуждения», чтобы показать вам свои мышеловки. Это последнее, что у него осталось. — И Сескис громко расхохотался.
— Нужны мне его мышеловки! — отрезал Цеплис и испытующе оглядел Сескиса: сколько он попросит?
— Вы его еще не знаете. Я пришел предостеречь вас, чтобы вы не пускались с ним ни в какие дела, иначе будет плохо. — Сескис угодливо улыбался.
— Почему же вы не сказали сразу? — Цеплис притворился расртроенным. — Нагайнис взял у меня полмиллиона чистоганом.
— Полмиллиона! — Сескис чуть не упал в обморок. — И такие деньги выкинуть на ветер!
— То есть как на ветер? Неужели предприятия Нагайниса настолько ненадежны, что я потеряю свои деньги? Не шутите, говорите серьезно. — Цеплис придвинулся к Сескису.
— Я говорю совершенно серьезно, — веско произнес Сескис. — Вы сегодня выкинули свои деньги за окошко.
— Хорошо еще, что я не отдал ему целого миллиона! Нагайнис-то хотел полтора, — почти радостно воскликнул Цеплис, борясь со смехом.
— Этому всегда мало! Но как вы могли поверить ему такие деньги? — простонал Сескис.
— Я же думал, что его предприятия надежны. Кроме того, он уплатил мне хороший процент, — оправдывался Цеплис.
— Да, но ведь вся Рига знает, что. Нагайнис скоро вылетит в трубу. Целых полмиллиона. .. — Сескис не мог успокоиться, как будто это были его деньги.
— Ах, господин Сескис, чего уж тут сокрушаться!
Это не в моей натуре. Будь что-будет. За науку денежки платят. Расскажите лучше, как обстоят дела с вашими предприятиями? — беззаботно подзуживал его Цеплис
— Разве Нагайнис вам ничего не говорил? — быстро спросил Сескис.
— Нет, ни слова. Мы вообще не говорили о вас.
— У меня дела ничего себе, жить можно, — облегченно вздохнул Сескис. — Одно несчастье — все требуют кредита. Если бы можно было инкассировать сразу все дебиторские суммы, я был бы одним из первых богачей в Риге. У меня же такой товар, без которого нельзя обойтись, потому что кушать хотят все. Выпить стопку и закусить килькой! Вот оно — дело-то какое, — и Сескис добродушно улыбнулся, хотя его все время терзала зависть, оттого что Нагайнису удалось вырвать у Цеплиса такую сумму.
— Но ведь конкуренция велика, — не отставал Цеплис.
— Мой товар уважают, и никто не может ему ничего сделать, — гордо возразил Сескис. — Качество и дешевизна всегда играют главную роль.
— Да, все было бы хорошо, если бы нашу промышленность и торговлю не душил финансовый голод. — Цеплис сам помогал Сескису добраться до истинной цели его визита.
— Совершенно верно! Я бы сам мог развернуться гораздо шире, и доходы были бы посолиднев. Да что поделаешь: мелкие торговцы берут в кредит и не платят. Если откажешь им, они не уплатят даже старых долгов и пойдут к конкуренту. А конкурент им даст. Особенно трудно с провинциальными торговцами: ведь там люди не смотрят на качество товаров, а берут что попало. Вот если бы вы смогли сейчас немножко выручить меня деньгами, то на будущей неделе я бы ворочал миллионами! — совсем уж залихватски закончил Сескис свою, начатую в жалобном тоне речь.
— Это великолепно! Сколько же вы хотите? — добившись своего, воскликнул Цеплис.
— Совсем немного, самую малость, только чтобы обернуться. Сейчас трудные времена, нельзя швыряться деньгами. — Сескис подыскивал слова, мысленно прикидывая, сколько спросить. Идя сюда, он собирался просить две тысячи лат и на худой конец удовлетвориться тысячей. Но теперь все расчеты спутались. Если уж Нагайнис добыл целых десять тысяч лат, то Сескису ни в коем случае нельзя просить меньше. Но пересаливать тоже нельзя, иначе дело может расстроиться вовсе. Может быть, Цеплис не держит дома такие суммы? Сескис не мог решиться и потому тянул.
— Смелее, смелее. Время деньги, как говорят англичане. Нам надо всегда придерживаться этого девиза, иначе мы ничего не достигнем. Англичане только этим завоевали весь свет. Ну, так сколько же? — Цеплис остановился перед сидящим в кресле Сескисом.
— Как вам сказать? Я ведь не знаю, сколько у вас наличных денег в распоряжении. Чем больше, тем лучше. — Сескис виновато улыбнулся. Он все-таки не осмеливался назвать сумму и был бы рад, если бы ее определил сам Цеплис. Тогда, может быть, удастся выклянчить добавку.
— Я же не знаю ваших потребностей, понятно, самых безотлагательных, — подзадоривал Цеплис. — Я не знаю также, какими гарантиями вы располагаете.
— Да какие там гарантии! Я могу подписать любой вексель, — бойко заверил Сескис.
— Подписать-то не штука, а вот выкупить!
— Ну, дайте для начала столько же, сколько На-гайнису, — выговорил, наконец, Сескис и даже вспотел.
— Хорошо. Но под какую гарантию? Векселей я не беру, — Цеплис вдруг опять сделался черствым дельцом, и Сескис почувствовал, что никакие уговоры тут не помогут.
— Какие же гарантии мог дать вам Нагайнис? — спросил он обиженно.
— Это наша коммерческая тайна, которой я никогда не разглашу. Ведь и Нагайнису я не пойду рассказывать о ваших гарантиях.
— У меня сейчас, кроме векселей, нет ничего под рукой.
— Тогда у нас на сей раз ничего не выйдет,
— Может быть, можно бы меньше? — Сескис робко пытался исправить свою ошибку.
— Без гарантий ни лата! — Цеплис теперь выглядел, как запертый несгораемый шкаф, который открывается лишь настоящим ключом или отмычкой искусного взломщика. Но Сескис не обладал ни тем, ни другим. Он понял, что дело проиграно, и поэтому был не в состоянии сказать что-нибудь, членораздельное.
— Тогда у меня на сей раз ничего не выйдет, — вздохнул он как бы про себя.
— Вы же мне сами говорили, что одолженные Нагайнису деньги я выбросил за окошко. Зачем же мне делать это во второй раз?
— Но почему же я должен страдать из-за Нагай-ниса? — жалобно взмолился Сескис.
— Не один вы, будем страдать вместе. Разделенное горе — это лишь полгоря, — вздохнул, в свою очередь, Цеплис.
— Ну, если не можете деньги, то хотя бы жирируйте мне пару вексельков. Я завтра учту их в банке. — Сескис ухватился за соломинку, хотя и не знал, в каком банке ему согласились бы учесть эти векселя. Впрочем, остается еще черная биржа, где почти всегда можно получить половину суммы.
— Нет, нет. Нагайнис провел нас обоих, и я сегодня уже не расположен говорить о деньгах.
— Тогда мне придется уйти с пустыми руками. Кто же меня выручит, если все надежды я возлагал на вас? — В этот момент Сескис имел до того жалкий вид, что Цеплису было просто неловко на него смотреть. Но деньги ведь не знают сострадания. ..
Сескис поднялся и пошатываясь вышел из кабинета. Он почувствовал, что Цеплис нанес ему решающий удар. Но за дверью вспомнил, что виновник этого несчастья Нагайнис, и его охватила непреодолимая здоба: — Всегда и везде он стоит у меня на пути, расстраивая мои лучшие замыслы. На этот раз я ему больше не прощу! Цеплис наверняка отдал-' бы мне
те десять тысяч лат. .. Может быть, я и сам оплошал, так сильно напугав Цеплиса потерею этих денег, и потому он мне не дал. Поди знай, о чем говорить и о чем молчать! — ворчал Сескис, выходя на улицу. У него вылетел весь хмель, и он поплелся к трамвайной остановке.
Когда Сескис вышел, кабинет Цеплиса уже погружался в сумрак.
— Так я их всех отважу, и меня оставят в покое. Я сам сумею распорядиться своими деньгами и не отдам их никому. Зачем мне конопатить эти старые, тонущие лодчонки! — Цеплис был доволен своим поведением. Он даже улыбнулся. Но тут же вспомнил, что Берты еще нет дома и что он не обедал. Позвонил прислуге и приказал накрывать на стол. — Неизвестно, когда вернется барыня, — как бы оправдываясь, добавил он.
— Она сейчас будет. Она всегда возвращается в это время, — Эльза сама испугалась своих слов и заспешила в столовую.
Цеплис не пропустил мимо ушей болтовню прислуги. «Ах, значит Берта всегда возвращается в это время? Хорошо, что я теперь знаю. Значит, как раз к тому часу, когда обычно возвращаюсь я. Так вот почему она меня никогда не расспрашивает — чтобы не попасться самой!» — И Цеплис, разгневанный, отправился обедать.
Когда он уже разрезал второе — свиную отбивную, которая оказалась особенно жирной и потому пришлась ему по вкусу, раздался звонок и в коридоре послышались шаги. Да, это была Берта — Цеплис узнал ее легкую походку.
— Ты не жди меня, кушай, — весело воскликнула Берта, входя в столовую. Румяная, цветущая, она была, пожалуй, чуть-чуть полновата.
— Я ждал, да не мог дождаться, — в голосе Цеплиса зазвучала резкая нотка.
— Один-единственный раз! А как же я тебя жду каждый день? — возразила Берта довольно язвительным тоном, уловив резкость в голосе мужа.
— Я же не знал, куда ты ушла и когда вернешься. — Цеплис хотел говорить спокойно, но получилось еще резче.
— Но ведь и я никогда не знаю, куда ты уходишь и когда вернешься, — защищалась Берта.
— Надеюсь, ты не станешь меня упрекать и затевать ссору? — Цеплис строго посмотрел на сидящую против него жену, склонившуюся над тарелкой супа.
— Веди себя так же, как я, когда ты возвращаешься, и мы обойдемся без упреков и ссор. — Берта обернулась к мужу, улыбаясь чуть иронически. Но от искры, мелькнувшей в ее глазах, Цеплис совсем растаял и развеселился.
— Проказница, где ж ты так долго пропадала? — спросил он совсем уже ласково. Берта смутилась и покраснела: она не надеялась, что муж так быстро смягчится.
— Не скажу! Ты не поймешь и опять станешь браниться, — Берта громко рассмеялась.
— Милая, я же хочу знать. — Цеплис просил, но в голосе звучала настойчивость.
— Не проси, все равно не скажу. Пусть у меня тоже будет своя маленькая тайна. Иначе я скоро наскучу тебе. — Берта кокетливо улыбнулась, и ямочки от уголков ее губ побежали по щекам. Цеплис глядел и весь расплывался от удовольствия, потому что именно ее улыбка до сих. пор еще действовала на него наиболее неотразимо. К тому же, по этой улыбке он почувствовал, что в Бертиной тайне нет ничего дурного, однако же изо всех сил пытался узнать ее.
— Только сегодня расскажи, а потом можешь хранить свои тайны, — просил Цеплис, гладя и. целуя руку Берты.
— Вот как раз сегодня и не расскажу, потому что эту тайну мне хочется хранить еще некоторое время. Все остальные открою тебе без всяких просьб. — Берта упрямилась, зная, что если она раскроет тайну, то не получится задуманного для мужа сюрприза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Цеплис громко позвонил как обычно, когда бывал расстроен и хотел дать почувствовать, что это идет он, хозяин. Прислуга отперла. Первым вопросом Цеплиса было:
— Барыня дома?
— Нет, ушли.
— Давно?
— Уже порядочно, — робко ответила Эльза, помогая Цеплису снять шубу.
— Ну, ладно, ладно, — пробурчал Цеплис, и это означало, что Эльзе следует убираться на кухню. Она тотчас же поняла и неслышно исчезла.
Цеплис вошел в кабинет и грузно опустился в мягкое кресло. Отерев платком пот со лба, он потянулся к стоявшей на письменном столе серебряной шкатулке. Неторопливо покрутив сигару между пальцами и обрезав кончик, Цеплис закурил. Ароматный дым широкими кольцами медленно поднимался кверху и расплывался струйками во все стороны. Наслаждаясь сигарой, Цеплис с удовольствием осматривал свой загроможденный письменный стол. Там' были дорогие серебряные и бронзовые статуэтки, приобретенные за гроши в России у умиравших с голоду аристократов. Особо почетное место на письменном столе занимали две рамки червонного золота, украшенные ценной ручной резьбой. Известный мастер изготовил их по заказу некоего великого князя для портретов самого князя и его супруги. Но теперь великие князья были выброшены вон, и их место занял Цеплис со своей второй женой. Разве не знаменательно, что великий князь в свое время позаботился о создании для Цеплиса искусно сработанного золотого обрамления? И он усмехнулся над печальным концом сильных мира сего. Еще благодушнее сделался Цеплис, бросив взор на две большие китайские вазы, изваянные из серебра. Они стояли на подставках по обе стороны письменного стола, как бы символизируя, что, миновав эти вороненые, с тонкой резьбой колонны, Цеплис вступит в храм богатства и славы. Выпиленный японскими мастерами из слоновой кости нож для бумаги лежал на столе, как игрушечный меч сказочного принца. Цеплис не любил разрезать этим ножом страницы книг, но охотно при-
менял бы его в качестве стрелы, ранящей женские сердца. Да, женщины были слабостью Цеплиса, лишь они могли оторвать его от дел. Чего только он не совершал ради женщин! И Цеплису вдруг пришло на память,, как в годы учения в Петербурге он сам на себя написал донос в царскую охранку, потому что пострадавшие за политику пользуются наибольшим успехом у женщин. По крайней мере, так казалось Цеплису. Охранка поверила анонимному доносу и обыскала его комнатенку. Ничего подозрительного не нашли, но Цеплиса все-таки арестовали и, наверное, с месяц таскали по допросам. В тюрьме он горько сожалел о своем необдуманном поступке, не зная, как выкрутиться. Шли дни и недели, а Цеплис все сидел за решеткой. Он уже хотел было сознаться, что сам послал роковой донос. Но все-таки еще медлил, надеясь выйти на свободу и без этого. В конце концов его действительно отпустили, строго-настрого наказав не впутываться в политику. Цеплис не только поклялся, но и сам твердо решил этого не делать, лишь бы выйти на волю и послушать, что толкуют друзья о его аресте. Но всего больше Цеплиса интересовало, какое впечатление это произвело на знакомых девиц.
По выходе из тюрьмы Цеплису уже не пришлось жалеть о своем опрометчивом шаге. На некоторое время он сделался героем дня, привлекшим внимание всей проживавшей в Петербурге латышской молодежи. Особенно барышни наперебой расспрашивали, не было ли ему в тюрьме жутко и как он смог все это перенести. Конечно, Цеплис не был бы Цеплисом, если б не понял, что письмо в охранку было написано не напрасно! Он рассказывал барышням, как ужасно его истязали и, принимая за исключительно опасного государственного преступника, заковывали в кандалы. Это произвело еще более глубокое впечатление. И уже никто не мог отнять у Цеплиса славу человека, пострадавшего за политику. В те времена, рассказывая об этом, Цеплис и сам верил в правдивость своего повествования и часто увлекался до слез. Теперь он лишь иронически усмехался над своими тогдашними хитроумными выдумками, хотя и любил еще при случае
повторять- эти россказни, особенно бывая в компании государственных людей левых взглядов.Клубы сигарного дыма уже наполнили весь кабинет, и у Цеплиса отяжелела голова. Им овладело странное беспокойство, от которого хотелось избавиться. Куда же ушла Берта? Самому Цеплису нравилось проводить вне дома дни и ночи, но его жене непременно следовало быть дома, когда он возвращается. Чего ей не хватает — может жить тихо и мирно. Подобное праздношатание не приносит женщинам ничего хорошего. Цеплис никогда еще не говорил этого Берте прямо, только выражал удовольствие, заставая ее дома. Неужели Берта не понимает? Нет, она достаточно чутка, чтобы понять; ведь она-то никогда не расспрашивает Цеплиса, где он пропадал весь день или целую ночь! Однако очень странно, что она уходит из дому на такое долгое время.
Кто-то постучал в дверь — очень робко, но Цеплис все-таки вздрогнул.
— Кто там?
— Барин будет обедать сейчас или обождет барыню? — взмолилась за дверями Эльза.
— Что ты выдумала! Я подожду барыню,— прикрикнул на прислугу Цеплис, и она неслышными шагами удалилась.
— Странно, что бы это могло означать? — Цеплис ходил по кабинету, пожимая плечами. Говорила ли Берта что-нибудь прислуге, или же та знает больше, чем он, и поэтому не надеется на ее скорое возвращение? Ну правильно, он ведь всегда возвращался из города в одинаковое время, под вечер, и только сегодня Нагайнис привез его раньше обычного. Нет, нет, тут что-то не то! И Цеплис совсем расстроился. В это мгновение позвонили, и он, не вытерпев, сам поспешил к дверям. Он хотел встретить Берту у дверей, чтобы застигнуть ее врасплох. Тогда с ней легче будет управиться.
Велико же было его изумление, когда в раскрытых дверях он увидел не Берту, а консервного фабриканта Сескиса. Цеплис чуть не лопнул от злости, однако же овладел собой и пригласил Сескиса войти.
— Все ушли. Вам пришлось долго ждать. Входите, прошу вас.
— Благодарю. Я вовсе не ждал! Позвонил, и сейчас же открыли.
Сескис говорил громко и отдувался после каждого слова. Он запыхался и притом был изрядно под мухой. Его шумливость раздражала, но вместе с тем и забавляла Цеплиса.
— Я уж не надеялся застать вас дома. Мы все решили, что Нагайнис увез вас из «Духа пробуждения», чтобы показать вам свои мышеловки. Это последнее, что у него осталось. — И Сескис громко расхохотался.
— Нужны мне его мышеловки! — отрезал Цеплис и испытующе оглядел Сескиса: сколько он попросит?
— Вы его еще не знаете. Я пришел предостеречь вас, чтобы вы не пускались с ним ни в какие дела, иначе будет плохо. — Сескис угодливо улыбался.
— Почему же вы не сказали сразу? — Цеплис притворился расртроенным. — Нагайнис взял у меня полмиллиона чистоганом.
— Полмиллиона! — Сескис чуть не упал в обморок. — И такие деньги выкинуть на ветер!
— То есть как на ветер? Неужели предприятия Нагайниса настолько ненадежны, что я потеряю свои деньги? Не шутите, говорите серьезно. — Цеплис придвинулся к Сескису.
— Я говорю совершенно серьезно, — веско произнес Сескис. — Вы сегодня выкинули свои деньги за окошко.
— Хорошо еще, что я не отдал ему целого миллиона! Нагайнис-то хотел полтора, — почти радостно воскликнул Цеплис, борясь со смехом.
— Этому всегда мало! Но как вы могли поверить ему такие деньги? — простонал Сескис.
— Я же думал, что его предприятия надежны. Кроме того, он уплатил мне хороший процент, — оправдывался Цеплис.
— Да, но ведь вся Рига знает, что. Нагайнис скоро вылетит в трубу. Целых полмиллиона. .. — Сескис не мог успокоиться, как будто это были его деньги.
— Ах, господин Сескис, чего уж тут сокрушаться!
Это не в моей натуре. Будь что-будет. За науку денежки платят. Расскажите лучше, как обстоят дела с вашими предприятиями? — беззаботно подзуживал его Цеплис
— Разве Нагайнис вам ничего не говорил? — быстро спросил Сескис.
— Нет, ни слова. Мы вообще не говорили о вас.
— У меня дела ничего себе, жить можно, — облегченно вздохнул Сескис. — Одно несчастье — все требуют кредита. Если бы можно было инкассировать сразу все дебиторские суммы, я был бы одним из первых богачей в Риге. У меня же такой товар, без которого нельзя обойтись, потому что кушать хотят все. Выпить стопку и закусить килькой! Вот оно — дело-то какое, — и Сескис добродушно улыбнулся, хотя его все время терзала зависть, оттого что Нагайнису удалось вырвать у Цеплиса такую сумму.
— Но ведь конкуренция велика, — не отставал Цеплис.
— Мой товар уважают, и никто не может ему ничего сделать, — гордо возразил Сескис. — Качество и дешевизна всегда играют главную роль.
— Да, все было бы хорошо, если бы нашу промышленность и торговлю не душил финансовый голод. — Цеплис сам помогал Сескису добраться до истинной цели его визита.
— Совершенно верно! Я бы сам мог развернуться гораздо шире, и доходы были бы посолиднев. Да что поделаешь: мелкие торговцы берут в кредит и не платят. Если откажешь им, они не уплатят даже старых долгов и пойдут к конкуренту. А конкурент им даст. Особенно трудно с провинциальными торговцами: ведь там люди не смотрят на качество товаров, а берут что попало. Вот если бы вы смогли сейчас немножко выручить меня деньгами, то на будущей неделе я бы ворочал миллионами! — совсем уж залихватски закончил Сескис свою, начатую в жалобном тоне речь.
— Это великолепно! Сколько же вы хотите? — добившись своего, воскликнул Цеплис.
— Совсем немного, самую малость, только чтобы обернуться. Сейчас трудные времена, нельзя швыряться деньгами. — Сескис подыскивал слова, мысленно прикидывая, сколько спросить. Идя сюда, он собирался просить две тысячи лат и на худой конец удовлетвориться тысячей. Но теперь все расчеты спутались. Если уж Нагайнис добыл целых десять тысяч лат, то Сескису ни в коем случае нельзя просить меньше. Но пересаливать тоже нельзя, иначе дело может расстроиться вовсе. Может быть, Цеплис не держит дома такие суммы? Сескис не мог решиться и потому тянул.
— Смелее, смелее. Время деньги, как говорят англичане. Нам надо всегда придерживаться этого девиза, иначе мы ничего не достигнем. Англичане только этим завоевали весь свет. Ну, так сколько же? — Цеплис остановился перед сидящим в кресле Сескисом.
— Как вам сказать? Я ведь не знаю, сколько у вас наличных денег в распоряжении. Чем больше, тем лучше. — Сескис виновато улыбнулся. Он все-таки не осмеливался назвать сумму и был бы рад, если бы ее определил сам Цеплис. Тогда, может быть, удастся выклянчить добавку.
— Я же не знаю ваших потребностей, понятно, самых безотлагательных, — подзадоривал Цеплис. — Я не знаю также, какими гарантиями вы располагаете.
— Да какие там гарантии! Я могу подписать любой вексель, — бойко заверил Сескис.
— Подписать-то не штука, а вот выкупить!
— Ну, дайте для начала столько же, сколько На-гайнису, — выговорил, наконец, Сескис и даже вспотел.
— Хорошо. Но под какую гарантию? Векселей я не беру, — Цеплис вдруг опять сделался черствым дельцом, и Сескис почувствовал, что никакие уговоры тут не помогут.
— Какие же гарантии мог дать вам Нагайнис? — спросил он обиженно.
— Это наша коммерческая тайна, которой я никогда не разглашу. Ведь и Нагайнису я не пойду рассказывать о ваших гарантиях.
— У меня сейчас, кроме векселей, нет ничего под рукой.
— Тогда у нас на сей раз ничего не выйдет,
— Может быть, можно бы меньше? — Сескис робко пытался исправить свою ошибку.
— Без гарантий ни лата! — Цеплис теперь выглядел, как запертый несгораемый шкаф, который открывается лишь настоящим ключом или отмычкой искусного взломщика. Но Сескис не обладал ни тем, ни другим. Он понял, что дело проиграно, и поэтому был не в состоянии сказать что-нибудь, членораздельное.
— Тогда у меня на сей раз ничего не выйдет, — вздохнул он как бы про себя.
— Вы же мне сами говорили, что одолженные Нагайнису деньги я выбросил за окошко. Зачем же мне делать это во второй раз?
— Но почему же я должен страдать из-за Нагай-ниса? — жалобно взмолился Сескис.
— Не один вы, будем страдать вместе. Разделенное горе — это лишь полгоря, — вздохнул, в свою очередь, Цеплис.
— Ну, если не можете деньги, то хотя бы жирируйте мне пару вексельков. Я завтра учту их в банке. — Сескис ухватился за соломинку, хотя и не знал, в каком банке ему согласились бы учесть эти векселя. Впрочем, остается еще черная биржа, где почти всегда можно получить половину суммы.
— Нет, нет. Нагайнис провел нас обоих, и я сегодня уже не расположен говорить о деньгах.
— Тогда мне придется уйти с пустыми руками. Кто же меня выручит, если все надежды я возлагал на вас? — В этот момент Сескис имел до того жалкий вид, что Цеплису было просто неловко на него смотреть. Но деньги ведь не знают сострадания. ..
Сескис поднялся и пошатываясь вышел из кабинета. Он почувствовал, что Цеплис нанес ему решающий удар. Но за дверью вспомнил, что виновник этого несчастья Нагайнис, и его охватила непреодолимая здоба: — Всегда и везде он стоит у меня на пути, расстраивая мои лучшие замыслы. На этот раз я ему больше не прощу! Цеплис наверняка отдал-' бы мне
те десять тысяч лат. .. Может быть, я и сам оплошал, так сильно напугав Цеплиса потерею этих денег, и потому он мне не дал. Поди знай, о чем говорить и о чем молчать! — ворчал Сескис, выходя на улицу. У него вылетел весь хмель, и он поплелся к трамвайной остановке.
Когда Сескис вышел, кабинет Цеплиса уже погружался в сумрак.
— Так я их всех отважу, и меня оставят в покое. Я сам сумею распорядиться своими деньгами и не отдам их никому. Зачем мне конопатить эти старые, тонущие лодчонки! — Цеплис был доволен своим поведением. Он даже улыбнулся. Но тут же вспомнил, что Берты еще нет дома и что он не обедал. Позвонил прислуге и приказал накрывать на стол. — Неизвестно, когда вернется барыня, — как бы оправдываясь, добавил он.
— Она сейчас будет. Она всегда возвращается в это время, — Эльза сама испугалась своих слов и заспешила в столовую.
Цеплис не пропустил мимо ушей болтовню прислуги. «Ах, значит Берта всегда возвращается в это время? Хорошо, что я теперь знаю. Значит, как раз к тому часу, когда обычно возвращаюсь я. Так вот почему она меня никогда не расспрашивает — чтобы не попасться самой!» — И Цеплис, разгневанный, отправился обедать.
Когда он уже разрезал второе — свиную отбивную, которая оказалась особенно жирной и потому пришлась ему по вкусу, раздался звонок и в коридоре послышались шаги. Да, это была Берта — Цеплис узнал ее легкую походку.
— Ты не жди меня, кушай, — весело воскликнула Берта, входя в столовую. Румяная, цветущая, она была, пожалуй, чуть-чуть полновата.
— Я ждал, да не мог дождаться, — в голосе Цеплиса зазвучала резкая нотка.
— Один-единственный раз! А как же я тебя жду каждый день? — возразила Берта довольно язвительным тоном, уловив резкость в голосе мужа.
— Я же не знал, куда ты ушла и когда вернешься. — Цеплис хотел говорить спокойно, но получилось еще резче.
— Но ведь и я никогда не знаю, куда ты уходишь и когда вернешься, — защищалась Берта.
— Надеюсь, ты не станешь меня упрекать и затевать ссору? — Цеплис строго посмотрел на сидящую против него жену, склонившуюся над тарелкой супа.
— Веди себя так же, как я, когда ты возвращаешься, и мы обойдемся без упреков и ссор. — Берта обернулась к мужу, улыбаясь чуть иронически. Но от искры, мелькнувшей в ее глазах, Цеплис совсем растаял и развеселился.
— Проказница, где ж ты так долго пропадала? — спросил он совсем уже ласково. Берта смутилась и покраснела: она не надеялась, что муж так быстро смягчится.
— Не скажу! Ты не поймешь и опять станешь браниться, — Берта громко рассмеялась.
— Милая, я же хочу знать. — Цеплис просил, но в голосе звучала настойчивость.
— Не проси, все равно не скажу. Пусть у меня тоже будет своя маленькая тайна. Иначе я скоро наскучу тебе. — Берта кокетливо улыбнулась, и ямочки от уголков ее губ побежали по щекам. Цеплис глядел и весь расплывался от удовольствия, потому что именно ее улыбка до сих. пор еще действовала на него наиболее неотразимо. К тому же, по этой улыбке он почувствовал, что в Бертиной тайне нет ничего дурного, однако же изо всех сил пытался узнать ее.
— Только сегодня расскажи, а потом можешь хранить свои тайны, — просил Цеплис, гладя и. целуя руку Берты.
— Вот как раз сегодня и не расскажу, потому что эту тайну мне хочется хранить еще некоторое время. Все остальные открою тебе без всяких просьб. — Берта упрямилась, зная, что если она раскроет тайну, то не получится задуманного для мужа сюрприза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45