Дела фабриканта Нагайниса сильно улучшились. Он получил для своей подковно-гвоздилъной фабрики крупные заказы строящейся железной дороги. Цены были настолько выгодны, а.условия сдачи работы до того, легкие, что Нагайнис надеялся благодаря этим заказам встать на ноги раз и навсегда. Банки предоставили ему огромный, почти неограниченный кредит. Правление строящейся железной дороги тоже было благосклонно к нему и выдало солидный аванс. Гарантий от Нагайниса нигде не требовали — ведь наилучшей гарантией являлись сами заказы. Кто дерзнул бы не верить фабриканту, у которого такие выгодные заказы и такой солидный заказчик? Надо же помочь соотечественнику и укрепить национальную промышленность, чтобы заказы новостроящейся железной дороги не попали в руки инородцев или даже иностранцев! И Нагайнис использовал всеобщее доверие в. полной мере, беря деньги везде, где дают. Как знать, что впереди? Может быть, курс лата упадет и в хозяйственной жизни наступит застой. Надо воспользоваться случаем и, набрав побольше денег, обменять их на доллары или фунты. Это все-таки надежнее. Зятю теперь тоже можно будет подбросить часть обещанного приданого, иначе этот мальчишка дойдет до ручки и совсем отравит жизнь Валентине. Льет с, досады без просыпу да путается с женщинами. . . Вообще-то он забулдыга, хотя отчасти и прав. Метил на миллионы, а получил шиш. Тут, пожалуй, рассердишься! Да и Валентина не такая, что могла бы сама стоить миллиона: даже причесаться не умеет. Что ему делать с такой женой? Офицерское жалование ведь не позволяет держать две-три прислуги, чтобы обхаживать уважаемую мадам. Эх, и трудились же в молодости мы с женой!
Любая работа была нам по плечу. Просто диво, как это у трудолюбивых родителей вырастают такие ленивые дети. Валентина только и знает валяться на кровати да бегать по кинематографам! Что за радость от такой жены? Эдмунд — парень неплохой, кое-что из обещанного придется ему отдать. Да посоветовать, чтоб оставил военную службу, предпринял бы что-нибудь самостоятельно. С одного казенного жалования такую жену не прокормишь. Приданое растает, как свечка, — Валентине, конечно, захочется жить на широкую ногу. С собственного предприятия все-таки перепадет побольше, тогда можно и жене разрешить кое-что липшее.
В то время как перед Нагайнисом открывалось золотое дно, дела Цеплиса шли уже не столь успешно. Иностранцы, получив первые из заказанных партий кирпича, предпочитали платить неустойку за нарушение договора, лишь бы отказаться от дальнейших поставок. Цеплис велел выдавливать на всех кирпичах , чтобы сделать рекламу своему государству. Но иностранцы только насмехались над ним, а кирпич признавали непригодным для строительства. Он якобы рыхлый и рассыпается, как засохшей бисквит: нельзя же делать кирпич из одного песка и воды, надо и глины немножко добавить!
Эти ядовитые сообщения посыпались на Цеплиса точно вести о горестях, ниспосланных на библейского Иова. Как быть, что делать, куда деваться? Все свои деньги он всадил в «Цеплис» и построил кирпичный завод с расчетом, что тот окупится, лишь работая на экспорт. Ведь кирпич, потребный на столбы для хлевов и на банные печи, ляпают почти в каждой волости; поди-ка посостязайся с ним в дешевизне — качеству и изяществу крестьяне не придают значения. Можно было предложить кирпич правлению новой железной дороги для строительства мостов; станционные здания тоже можно складывать из кирпича, чтобы они были красивее и прочнее. Но все это мелочи... А Цеплис строил, завод с таким размахом, чтобы его кирпича хватило обмуровать весь мир!
Пбступившие из-за границы отзывы о качестве кирпича он скрыл, не сообщив о них никому. Может быть, это только военная хитрость несолидных конкурентов,
дабы подорвать обществу «Цеплис» кредит и поставить его в невыгодное положение? Торговцам и промышленникам в таких случаях следут быть особенно осмотрительными. Однако работы на кирпичном заводе Цеплис все-таки постепенно и незаметно свернул. Когда все выяснится и успокоится, можно будет опять развернуться и наверстать упущенное.
Чтобы не бросилось в глаза свертывание работ и не пошли нежелательные разговоры, Цеплис распорядился поставить уволенных рабочих на строительство. Дабы все выглядело прочно и солидно — как раз пора приняться за постройку давно обещанных домов для рабочих. Ничего, что уже наступила осенняя слякоть и сложенные из кирпича стены не успеют просохнуть. В сущности летом рабочие вовсе не нуждаются в теплых жилищах и могут жить прямо на лоне природы. А зимой, если не пожалеть дров, стены высохнут,, что твоя лучина. Хоть натягивай струны да играй, как на скрипке! Ну, а за это время можно обдумать положение и поискать выхода. Нельзя же угробить такое крупное предприятие, куда вложены все твои деньги. А пущенные на ветер государственные кредиты! Все начнут вопить не своим голосом, обзывая тебя казнокрадом. . . Они же не знают меры ни в похвалах, ни в ругани! Может быть, придется уйти на покой года на два, на три, покамест все забудется. Да, восхвалять они умеют, умеют и проклинать, но и забывать обо всем тоже умеют! Особенно в тех случаях, когда сам выходишь из так называемой «панамы» не голым и не босым. Богатому наше общество быстро все прощает. . .
Может, еще все обойдется благополучно. Иностранцы любят преувеличивать и часто шумят понапрасну, особенно имея дело с торговцами молодого государства. Они знают, что мы переживаем эпоху романтического увлечения своей государственностью и восхищаемся не только своими министрами и директорами департаментов, но и каждым словом одобрения, которое выскажет нам заграничный портной или сапожник.
Не продумав как следует свою работу, мы не очеиь-то верим в се значение и жаждем похвал иностранцев, радуясь им, точно дети. Это прекрасно понимают иностранные коммерсанты. Заключая договоры, они нас хвалят, а принимая товар, запугивают вмешательством своих правительств и великим позором для всего нашего государства. Этого мы боимся, а иностранцы здорово наживаются на нашей робости. Может быть, и тут перед нами всего-навсего их обычный трюк. Они просто-напросто хотят сбить цену на наш кирпич. Жаль, что наши консулы за границей тоже болеют этой же самой «государственной романтикой» и не отстаивают наши интересы, больше всего опасаясь подорвать репутацию нашего государства. Они не смеют возражать господам — а ведь для каждого латыша, будь он хоть трижды министром, любой иностранец является господином, которому надо угождать. Лишь бы он не ославил за границей нашу промышленность и наше государство! А, между тем, как действуют иностранные консулы у нас, защищая интересы своих торговцев? Они знают наши законы лучше, чем мы сами, в случае надобности сдирают с нас семь шкур. Кричи себе" сколько хочешь и срами ихнее государство! К таким вещам они глухи и знай делают свое дело.
Нет, Цеплис не сдастся! Это значило бы отказаться от всех грандиозных замыслов. Нельзя дать погибнуть плодам своего труда, своему капиталу. А что если послать глину в университетскую лабораторию на анализ? Тогда все будет ясно. Но разве не следовало бы сделать это раньше? Скажем, перед началом строительных работ и установкой обжигательной печи. Возможно и так, но кому же в спешке могли прийти в голову, такие пустяки! Это мелочь, из-за которой не стоит тревожиться. Сделаем анализ сейчас, лучше поздно, чем никогда!
Цеплис сам съездил и привез два ящика глины, накопанной из разных мест: «Пусть господа профессора сделают анализ и проявят свою мудрость. Увидим, что они скажут! Государству было бы совершенно не к чему содержать такую лабораторию, если бы наши промышленники туда не обращались. Я буду первым и
тем самым покажу, что уважаю государственные учреждения. Пусть мне только скажут, можно ли делать кирпичи из этой глины? Посмотрим, посмотрим, что, в сущности, знают эти профессора!»
Однако на сердце у Цешшса скреблись кошки, и он ожидал результатов анализа с огромным нетерпением. Если бы все оказалось благополучно! Когда через несколько дней пришло сообщение из университетской лаборатории, Цеплис долго не решался вскрыть конверт и прочесть его. Может быть, там лежит смертный приговор его работе и поставлен крест на все вложенные им капиталы? «И зачем было Называть акционерное общество моим именем? .. Неужели нельзя было назвать, его, скажем, «Кирпич»? Теперь газеты напишут, что «Цеплис» обанкротился, а у меня будет такое ощущение, будто обанкротился и я сам. Зачем нужно было давать волю своему честолюбию? Разве нельзя было заранее предвидеть не только хорошее, по и плохое? Уже и теперь в представлении людей Эдгар Цеплис и общество «Цеплис» — почти одинаковые понятия. А потом, когда придется отражать нападение, они еще теснее сплетутся друг с другом. Но сейчас поздно жалеть о прошлом, тут уже ничего не исправишь». Размышляя так, Цеплис разорвал роковой конверт и прочел сообщение. Он читал я перечитывал, не веря своим глазам. В одной порции глины оказалось слишком много песку, из нее кирпичи не получатся. После обжига они будут крошиться и окажутся совершенно непригодными для кладки. В другой порции много известковой примеси в виде мелких зерен. Изготовленные из этой глины кирпичи тоже никуда не годятся, так как от сырости они трескаются и крошатся чуть ли не быстрее песочных. На месторождениях подобных глин ни в коем случае не следует строить кирпичные заводы, ибо в Латвии достаточно первосортной глины для изготовления кирпича и черепицы.
Так там написано, коротко и ясно. «Ну, а что делать, если завод уже построен? — спрашивал себя Цеплис. — Понятно, об этом ни слова! Выходит, что государство основывает и содержит на полученные с нас налоги научное учреждение только для того, чтобы оно
подрывало нашу же собственную промышленность! Я сомневаюсь, чтобы за границей в лабораториях судили бы так о промышленных предприятиях своего государства. А вот мы никогда не щадим друг друга, только стараемся утопить. Неужели государство не могло раньше заставить свою премудрую университетскую лабораторию исследовать все латвийские глины? Не было бы выброшено на ветер столько денег и затрачено столько работы. Следовало выставить повсюду столбы с указателями, что-де из этой глины кирпичи не получатся. А я-то, я-то неужели не мог раньше обратиться в это премудрое учреждение? Теперь банкротство и гибель неизбежны!
На некоторое время беду надо скрыть — может быть, еще удастся спасти свои деньги. Было время, Нагайнис усиленно гонялся за акциями «Цеплис». Теперь у него дела поправились и деньги валят со всех сторон. Вот бы попытаться устроить так, чтобы он купил мои акции! Только надо делать это осторожно и в полнейшей тайне; если он что-нибудь почует, всему конец! Эта хитрая лиса не полезет в капкан, ее нужно туда втолкнуть. Как к нему подступиться? Сам я лезть не могу, это будет подозрительно. Надо искать другой путь. Может быть, можно использовать знакомство Аустры с Саусайсом, зятем Иагайниса? Офицерик любит выпить; пожертвуем на это дюжину-друтую шампанского! Дело стоит того. Все будет в порядке, тецерь необходимы только ясный ум и спокойствие»...
Но хотя Цеплис изо всех сил старался сохранить ясный ум и спокойствие, это не всегда удавалось. В конторе Аустра совсем отбилась от рук и слишком часто разговаривала по телефону. Это нервировало Цеплиса: вне- всякого сомнения, она разговаривает со своими поклонниками. Те лезут к ней, а она тоже не прочь. Разве могла бы она так поступать, если б действительно любила его? И Цеплис порой начинал сомневаться в ее любви.. Но стоило Аустре появиться и улыбнуться, как он снова оказывался в ее власти.
Дома Цеплис волновался и мучился: кто же Юрик — его сын или же чужой птенец, подкинутый в гнездо? Как раскрыть эту мучительную тайну? Нечего
надеяться, что расскажет Берта, раз она так ожесточилась и все скрывает. К этой загадке следует приближаться с большой осторожностью и хитростью! И Цеплис последнее время частенько сидел около Юрика, пробуя разгадать тайну Берты. На кого он может быть похож? На Цауне или же еще на кого-нибудь? Однако ребенок выглядел так невинно и вместе с тем так неопределенно, что Цеплис оказывался перед ним бессильным. Ясные глазки и бессознательная улыбка не выражали ничего, кроме радости жизни. Как счастлив был бы Цеплис, если бы Аустра не отравила его счастье своей змеиной ложью! А может быть, Берта невинна? Иначе, как могла бы она с таким спокойствием приближаться к Юрику и смотреть, как нянчит его Цеплис? Но нет, женщины бывают удивительно хладнокровными и закоренелыми преступницами! Они переживают, только пока не согрешили. Но коль скоро грех совершен, женщины больше не мучаются. Их сердце становится твердым, как камень, и они улыбаются мужу так же ласково, как и любовнику. Возможно, и Берта обрела это каменное спокойствие. И Цеп-лису хотелось проникнуть за оболочку ее спокойствия, обнаружить его истинную причину. Однажды Берта спросила мужа, почему он так пристально смотрит на Юрика — не узнает его, что ли? Цеплис проговорил тихим, немного дрожащим голосом:
— Смотрю и думаю, кого он напоминает? Не похож ни на меня, ни на тебя.
— Ну, значит он похож сам на себя! — весело рассмеялась Берта, обрадовавшись, что муж заинтересовался Юриком. До сих пор она думала, что Цеплис равнодушен к сыну.
Веселость жены показалась Цеплису фальшивой и подозрительной.
— Я говорю серьезно, а ты насмехаешься. Тут нет ничего смешного.
— Да какие тут насмешки? Если Юрик не похож ни на меня, ни на тебя, так на кого-нибудь он все-таки похож! — Берта продолжала смеяться, и это окончательно взбесило Цеплиса.
— Вот этого самого «кого-нибудь», на которого похож Юрик, я и хотел бы знать.
— Кто же тебе его укажет! Разве этот «кто-нибудь» не может быть сам Юрик?
— Не болтай и не увиливай! Отвечай серьезно и определенно. Я хочу знать правду!
— Какой мужчина не хотел бы ее знать! Но разве жена обязана всегда удовлетворять любопытство мужа? Ты мне тоже не говоришь, где и с кем проводишь все вечера, а очень часто и ночи. Скажи, можешь ли ты припомнить, когда последний раз ужинал со мной? — Берта стала серьезной и больше не смеялась так шаловливо.
— Об этом поговорим в другой раз. А теперь не увиливай и скажи мне всю правду! — Цеплис настаивал, видя, что Берта хочет перевести разговор на другую тему.
— Конечно, о тебе мы можем поговорить в другой раз! Но когда настанет этот другой раз? Ты никогда не бываешь дома и вечно занят какими-то невероятно серьезными делами.
— Да, вот именно, не только невероятно, но и поистине исключительно серьезными делами! Если бы ты все знала, то не мучила бы меня ни минуты, а рассказала бы всю-правду про Юрика.
— Где уж мне знать твои серьезные тайны? Пусть их хранит твоя Аустра!
— Какая Аустра? — испуганно воскликнул Цеплис. Неужели Берта действительно знает? Кто мог ей рассказать? Нет, она просто ляпнула наугад...
— Что ты притворяешься? Та самая Аустра, которую ты поишь шампанским, даешь ей деньги и покупаешь брильянтовые колье. Впрочем, может быть, у тебя не одна Аустра, а несколько! Этого я не знаю.
— Где ты наслушалась таких глупостей? Не покупал я брильянтовых колье никакой Аустре! — оправдывался смущенный Цеплис и на сей раз не лгал — обещанных Аустре брильянтов он действительно еще не купил. Нынче трудные времена и нельзя швыряться деньгами. Надо быть экономным и осмотрительным.
— Ах, значит, ты обманул ее и не купил? Постыдился бы так обращаться с женщиной! Она табе поверила, а ты оказался подлецом! — В голосе Берты звучало негодование, и было совершенно ясно, что она стоит на стороне Аустры.
— А разве она меня не обманывает, путаясь с другими мужчинами? — Цеплис от нападения перешел к обороне.
— Кто это «она»? Только что ты сказал, что у тебя нет никакой Аустры! Спасибо за откровенность... Теперь мне все ясно!
- Я думал, ты все знаешь и потому нет смысла скрывать. — Цеплис совсем смешался и больше не соображал, что говорит.
— Значит, если бы я не знала, ты бы не признался? На этот раз ты здорово влип, потому что я ничего не знала. Какой же ты глупый, просто стыдно за тебя! — От волнения Берта едва сдерживала слезы. — И ты еще смеешь допрашивать меня про Юрика!
— Скажи, кто тебе все это рассказал? — Цеплис почти умолял, мучимый желанием, узнать, действительно ли Аустра оказалась настолько наглой. Берта мгновение боролась со своим гневом, но тотчас взяла себя в руки. Она улыбнулась и промолвила ласковым голосом;
— Хорошо, я скажу тебе, но с одним условием: признайся и ты и расскажи мне все, все. Конечно, я уже и так знаю, но хочу, чтоб ты сам мне все рассказал. Посмотрим, способен ли ты еще говорить правду. Ты мне расскажешь не только про Аустру, но и про всех других женщин, с которыми ты имел дело за время' нашего супружества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45