— Пойду взгляну, как тренируется молодежь. Кто знает, может, подвернется дельце. Привет!
— Ай-ай-ай! — Гюсту покачал головой.— Хочешь, я скажу тебе, Ришар? Этот тип — олух. Когда эта история закончится, я свои денежки заберу. А папочка Вандербрук пусть идет туда, куда я думаю.
Он одним глотком допил аперитив и встал.
— Если все закончится благополучно,—добавил он тихо.
— Куда вы пойдете теперь, месье Гюсту? —рассеянно спросил Ришар.
— На площадь Инвалидов играть в шары вместе с одним отставным полковником. Мы с ним — одна команда.
— А он хорошо играет?
— Горе мне! Если все они такие же меткие, неудивительно, что мы проиграли войну!
И он, в свою очередь, покинул бар с презрительным достоинством преуспевающего коммерсанта.Толстяк Марсель сунул пятьсот тысяч франков в кармани вытер лоб. Оставив бар под присмотром Оскара, он поднялся по небольшой деревянной, закрученной, как штопор, лесенке и толкнул дверь в свою комнату. — Это ты, Марсель?— донесся до него голос Симоны из соседней комнаты.
Вот уже около пяти лет у каждого из них была своя спальня, но они по-прежнему были нежны друг с другом. Только жизнь коротка, и рано или поздно наступает момент... Они почти и не вспоминали теперь солнечные радости первых лет их совместной жизни.
В стене было небольшое окошко, чтобы Симона могла позвать мужа, если плохо себя почувствует ночью.
- Это ты? — повторила она.
— А кто же еще? — раздраженно ответил он.—Отдыхай. Я прилягу на минутку и опять пойду вниз.
Он достал из кармана пятьдесят купюр по десять тысяч франков и мгновенье разглядывал их. Затем швырнул на стол и бросился на кровать. Вот цена его иллюзий! Но как поступить? Кид Черч поймет. Надо, чтобы он понял. Если бы Марсель разорился, все бы рухнуло. Продали бы ресторан, этот приют для сидящих без гроша боксеров, продали бы зал, где когда-то начинал тренироваться вместе со своими товарищами Кид. Конечно, теперь у Кида дела пойдут, завтра у него будет столько денег, что он сможет тренироваться где угодно и взять любого спарринг-партнера. Но он не сделает этого, он не может так поступить! Он славный мальчик, он не забудет, кто помогал ему в трудные первые годы.
Но больше всех Марсель думал о Симоне. Не может все погибнуть вот так, из-за простого судейского постановления, из-за этой несчастной пачки денег! Кид поймет, Кид поймет, Кид поймет! Толстяк Марсель пытался оправдать себя, но безуспешно. То, на что он сейчас пошел, он осуждал всю свою жизнь: взяточничество, компромиссы, грязные махинации.
Марсель попытался облегчить свои мучения, представляя, как во время матча-реванша Кид уничтожит Лу Реала. А может быть, эта операция окажется хорошей рекламой для его питомца? К тому же Кид Черч тоже небогат. Ему, наверное, надоело, нуждаться. Эти три миллиона ему наверняка пригодятся,
Разрываемый между угрызениями совести и надеждой, Марсель напрасно крутился и вертелся в своей постели. Наконец, чувствуя, что его нервы не выдерживают, вскочил, тихо приоткрыл дверь, стараясь не разбудить жену.
— Что е тобой? —спросила Симона.— Ты ведь только что лег!
— Душно,— ответил Толстяк Марсель.— Впрочем, скоро вставать.
— Какой же ты нервный в последние дни!
— Говорю же тебе, что это из-за грозы.
Он вновь положил деньги в карман и не успел выйти из комнаты, как услышал хриплый голос Оскара.
— Патрон! — крикнул тот.— Вас к телефону.
— Меня? Кто?
— Мадам Сильвер. Она говорит, это срочно.
Мадам Сильвер? Наверняка насчет Кида Черча. Толстяк Марсель торопливо спустился по лестнице, его сердце забилось быстрее. Эта женщина всегда производила на него сильное впечатление. Не как женщина, конечно, а как супруга знаменитого менеджера. В тот день, когда Марсель узнал от Кида, что она его любовница, он вначале не поверил. Потом, убедившись в этом, расценил, как доброе предзнаменование для Кида: удача будет сопутствовать ему.
— Переключи телефон на кабину,— сказал Марсель Оскару.
Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь в баре слышал их разговор.
— Добрый день,— услышал он певучий голос Жасмины.—Я, наверное, вам помешала?
— Нет-нет.
Даже если б он умирал, Жасмина и тогда не могла бы ему помешать. Он ужаснулся, когда прочитал в газетах о покушении, совершенном на молодую женщину. Марсель был в нерешительности, стоит ли говорить об этом? Наверное, нет.
— Послушайте,— сказала Жасмина,— я привыкла к ясности в делах и звоню вам, чтобы сделать одно предложение.
— Это связано с Кидом Черчем?
Жасмина нетерпеливым жестом погасила окурок в пепельнице. С некоторых пор она не могла заговорить о боксе, высказать какое-то предложение без того, чтобы сразу за этим не последовал намек на Кида Черча! Их связь
становилась ей в тягость, да и сам молодой человек уже раздражал ее. «В конечном счете,— подумала она с горечью,— эта каналья, этот жирный увалень Сильвер был более мужественным, чем Кид. Он, может, и не дрался, но он знал, чего хочет».
— Это связано с Кядом Черчем и с некоторыми другими,— ответила Жасмина чуть изменившимся голосом.— Я не буду вам рассказывать, что произошло, правда, Марсель?
Она называла его несколько фамильярно по имени, и все же он чувствовал, какая пропасть между ними.
— Увы!
— Теперь я одна возглавляю дело и уже чувствую, как вокруг бродят хищники... Как вы думаете, почему в меня стреляли, Марсель? Меня хотят испугать, убрать?
Голос Жасмины зазвучал прерывисто, но она взяла себя в руки и продолжала:
— Они были бы очень рады, если бы я все бросила. Но я не хочу. Не буду утверждать, будто из-за того, что Сильвер поднял дело на такой уровень. Хотя и это имеет значение. Но важно другое. Я еще молода, я хочу жить и кить хорошо. Следовательно, мне нужны деньги, много денег.
— Да,— прошептал Марсель.
Но, черт подери, если б он понимал, куда она клонит!
— Сильвер научил меня любить бокс... «И боксеров»,— подумал Марсель.
— ...но не это заставляет меня упорствовать и не тщеславие. Повторяю, я хочу жить дальше и не хочу жить средне. Поскольку ничего другого я не умею...
— Но я не понимаю...— начал Марсель.
— У меня есть к вам одно предложение,— сказала Жасмина.
В ее голосе слышалось нетерпение. Он был то жестким, в нем звучал металл, то становился мягким.
— Вы хорошо знаете бокс, Марсель, лучше, чем я, и лучше, чем некоторые профессионалы.
Он не осмелился сказать ей, что, в сущности, и был профессионалом в течение многих лет.
— Вы в курсе контрактов, знаете достоинства и слабости боксеров, знаете всех тренеров и менеджеров Парижа и даже Европы. Вы бываете как в загородных, так и в столичных клубах. Ни один заслуживающий внимания боксер-любитель не ускользнет от вас.
— И что же? —спросил Марсель.— Простите, минутку, В кабинке можно было задохнуться. Он на секунду вышел, выпил стакан ледяной воды и вернулся к аппарату.
— И что же? — повторил он.
— Мне необходим человек, который поможет мне вести дело, Марсель,— мягко сказала Жасмина.— Человек уравновешенный, средних лет, знающий дело, который поведет наших подопечных к победе.
— Что вы хотите сказать?
— То, что говорю, Марсель. Хотите стать моим компаньоном? Видите, лучше и не скажешь.
Тренеру показалось, будто ему нанесли удар в солнечное сплетение.
— Но у меня нет ни гроша! — крикнул он.— Откуда мне взять деньги?
Еще никогда он не желал с такой силой быть богатым!
— Кто говорит о деньгах? — мягко заметила Жасмина.— Слава богу, у меня их пока еще немало. Я не требую от вас никакого финансового участия в деле, напротив. Вот послушайте, если вы согласитесь, я вам тут же заплачу авансом пятьсот тысяч франков.
— Что? — закричал Марсель.
На мгновенье у него помутилось в голове.
— Вы нужны мне, Марсель. Вы человек честный... Честный! Вдруг пятьсот тысяч франков, лежащие у него в кармане, начали жечь его.
— ...и вы хорошо знаете свое дело. Приезжайте сейчас же ко мне, я вам приготовлю чек. Что касается контракта, мой адвокат здесь, в двух шагах. До встречи.
И, как все женщины, которые привыкли, что им повинуются, она повесила трубку, не дожидаясь ответа.
Толстяк Марсель, спотыкаясь, вышел из кабинки. Это то, о чем он мечтал на старости лет! Наконец у него будет своя школа. Он сможет тренировать молодежь, вести ее в бой, организовывать международные встречи. Он уже видел себя у ринга, в пьянящей атмосфере состязаний, в зале, затуманенном сигаретным дымом, наполненном криками, запахами пота, крови и примочек.
Только для этого надо было...
Он выхватил из кармана пятьдесят банкнот, кинулся к двери.
— Вандербрук!—кричал он, стоя посреди улицы.— Вандербрук!
Но улица была пуста, а Вандербрук исчез.
— Вандербрук? Ах да! Роже-Бельгиец!— сказал гарсон в «Золотой звезде», наполняя стаканы.— Вы немнож-ко опоздали. Он ушел четверть часа назад.
— Очень жаль,—проговорила Роберта.—Мне надо было его повидать.
Гарсон подозрительно взглянул на нее и на Валентина, который покорно сопровождал молодую женщину. Он, сколько мог, оттягивал этот поход, ссылаясь, что утром должен посетить Туана в тюрьме, а во второй половине дня зайти во Дворец Правосудия. Он надеялся, что тем временем Роберта, переменчивая, как все женщины, передумает. Но, как все женщины, как раз когда речь шла о том, чтобы искушать дьявола и пытать счастье, Роберта проявила упрямство. Она терпеливо ждала, но от своего абсурдного плана не отказалась.
Между тем следствие по делу об убийстве Сильвера продолжалось, и отклики печатались по-прежнему на первой странице с крупными заголовками над тремя столбцами текста с льстящей ее самолюбию пометкой: «от нашего специального корреспондента Роберты Букетэн».
Поскольку это была первая подобная удача молодой журналистки, она не помнила себя от радости. Ее устроила бы смерть хоть полдюжины людей, если б только в момент убийства она оказалась на месте происшествия.
Преисполненная гордости, высоко подняв голову и громко постукивая каблуками, она вошла в бистро у ворот Сен-Дени, в котором, по словам Валентина, бывал Вандербрук.
Валентин опустил голову. Этот негодяй наверняка был известен всему кварталу. В сущности, для завсегдатаев Сен-Дени—это как маленькая деревня, где все знают друг друга.
Что касается Бельгийца, он, казалось, был так же знаменит, как Манекен-Пис.
— По-моему,— сказал гарсон, отсчитывая сдачу,— Роже пошел в спортзал посмотреть, как тренируется молодежь. Вместе с другом, испанцем,
— Спасибо,— поблагодарила Роберта. Она одним глотком осушила рюмку,
— Ты идешь?
— Куда?
— В спортзал, черт возьми!
Валентин решил смириться. В конце концов, деньги не его, а, потерпев неудачу, Роберта, возможно, станет более благоразумной.
Приехав в зал, пройдя длинный коридор, обклеенный яркими афишами, они неожиданно попали в незнакомый мир. Посреди зала был установлен ринг, а на нем двое юношей, казалось, танцевали друг перед другом, как два гигантских насекомых. Время от времени кто-то из них наносил противнику молниеносный, но не сильный удар. Боксер не хотел нанести партнеру травму, он хотел лишь коснуться его, избежать его удара, проверить свои рефлексы, испробовать тактику. Затем танец возобновлялся, сопровождаемый постукиванием подошв по джутовому покрытию ринга.
Кресла были убраны, и помещение напоминало большой гимнастический зал. Старая, могучего сложения женщина небрежно подметала полы, а в углу зала юноша в черных атласных трусах неутомимо прыгал со скакалкой. Напротив другой парнишка, зло и настороженно поглядывая на «грушу», с ожесточением молотил ее.
— Здравствуйте, мэтр.
Валентин резко обернулся. Ему улыбался Жюль Бландье.
— Здравствуйте, мадам. Пришли взглянуть на подающих надежды?
— Я пришел последовать вашему совету, месье Бландье,—мрачно сказал Валентин.—Я имел неосторожность рассказать о вашей... комбинации моей приятельнице. Она хочет попытать счастья. Мы ищем Роже-Бельгийца.
— О! —воскликнул Бландье.— Подождите минутку. Это тот господин, которого вы видите вон там в глубине зала. Он занят. Очень удачно, что я вас сейчас встретил: вы сможете воспользоваться информацией, которую я вам сообщу. Идите сюда.
Он потащил их за ринг, на котором пыхтели два боксера.
— Надо ставить на Лу Реала,— прошептал Бландье. — Но он же слабак! — возразила Роберта.
- Тсс! Разумеется, слабак.
— Ни одна газета его не называет.
Валентин вздохнул. Роберта, должно быть, пролистала всю прессу на эту тему. Даже выражения специальные усвоила.
— Знаю,— ответил Бландье.— Это так. Но я вам дело говорю. Лу Реал победит. Кид Черч проиграет в третьем раунде.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Почему же?
Бландье Жюль пожал плечами.
— Не могу же я вам все рассказывать. Раз я сказал мэтру Валентину, что я могу помочь ему заработать деньги, у меня были на то основания.
— Вы хотите сказать, что матч подстроен? Бландье вновь пожал плечами и улыбнулся.
— Сейчас я поставлю двести тысяч на Лу Реала,— сказал он.— И клянусь, я не вру.
— Но это нечестно! — воскликнула Роберта своим детским голоском.
— А потом,— невозмутимо продолжил Бландье,— вы заработаете на Шульцере во втором матче.
— Я думал, этот матч аннулирован,— сказал Валентин.
— Матч с Ламрани — да,— ответил Жюль Бландье,— но Сарков подписал контракт с другим менеджером на встречу с Шульцером. Только Ламрани сожрал бы Шуль-цера вместе с потрохами. А Грегорио нет.
— Кто это еще, Гр'егорио?
— Противник Шульцсра,— сообщил Жюль Бландье, словно это само собой разумелось.
Он говорил с ними устало и слегка высокомерно, как разговаривают с детьми.
— А этот Грегорио, поверьте мне, больше любит женщин, чем тренировки, то есть с ним все ясно заранее.
Боксеры на ринге разошлись.
— С меня хватит,— сказал один из них.— Я иду в душ.
— Пойдешь вечером в кино? — спросил другой.
— Нет. Погода хорошая. А потом у меня свидание с Антуанеттой.
— Берегись. Женщина —это первейший враг спортсмена.
— О чем ты говоришь? — сказал первый, пролезая под канатами.—Мы даже еще ни разу с ней не танцевали.
В небрежно запахнутых халатах, с мокрыми от пота лицами и слипшимися волосами, они исчезли за маленькой дверцей, ведущей в некий таинственный мир.
— Пошли,—сказал Бландье. — Вандербрук освободился.
Бельгиец как раз закуривал сигарету.
Он с любопытством оглядел приблизившуюся к нему пару. Мало женщин приходило сюда посмотреть тренировки боксеров.
— Здравствуйте, — сказала Роберта. — Я насчет пари, Жюль Бландье сказал мне, что...
Бельгиец настороженно взглянул на Валентина. Действительно, он видел его накануне в обществе Бландье, да и сам Бландье направлялся к ним.
— Я адвокат Туана,— уточнил Валентин.
— О! Прекрасно.
Бельгиец, казалось, не слишком удивился.
— На кого же вы хотите поставить?
— Двадцать тысяч на Лу Реала,— сказала Роберта. Вандербрук слегка нахмурился.
— Послушайте,— проговорил он,— это не в моих интересах, но поскольку ваш муж...
— Он мне не муж.
— ...поскольку месье защищает моего друга, я не хочу, чтобы он терял деньги. Скажу вам, что шансы на победу Лу Реала ничтожны. Все думают, что Кид Черч...
Роберта улыбнулась.
— Я игрок, а не спортсмен, — сказала она.— Хочу попытать счастья.
— Ваше дело.— Вандербрук достал блокнот.— В конце концов, это вас касается.
Лучше было не настаивать. Этот тип — адвокат Туана. В общей сложности двадцатью тысячами франков меньше— не такая уж потеря, даже если надо будет выплатить двести тысяч. К тому же не мешало на всякий случай иметь знакомого адвоката.
Он написал расписку и как раз прятал в карман двадцать тысяч франков, когда появился Жюль Бландье. Улыбка на его лице была чересчур ясной, чтобы быть искренней, Вандербруку совсем не нравилась эта неожиданная сердечность.
— Что ты хочешь? — спросил он.
Если бы еще здесь не было Валентина и этой женщины! В их присутствии он не мог дать выход своей злости, Бландье разулыбался вовсю.
— Ты же видишь, я занят,— язвительно произнес Ван-дербрук.
— Это неважно,— сказал Бландье.— С мэтром Русе-лем я не стесняюсь. Мы с ним старые знакомые..
У Валентина создавалось неприятное впечатление, будто его используют как ширму или даже как приманку.
— Впрочем, тут нет никаких секретов. Я ставлю двести пятьдесят тысяч...
Он замолчал, наслаждаясь эффектом, который произвели его слова,— лицо Вандербрука выражало тревогу— достал из кармана пачку банкнотов и протянул их Бельгийцу.
— Проверь! Все точно.
— И на кого ты ставишь? — спросил тот невыразительным голосом.
— На того же, на кого и мадам,—радостно объявил Бландье.— Она принесет мне счастье. Я поставлю на Лу-Реала.
Вандербрук побледнел. Это был тяжелый удар. Двести пятьдесят тысяч франков — когда наступит момент платить, это составит кругленькую сумму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13