У тебя ничего нет в провинции? О, только на один сезон...
— Подожди, я подумаю. Ты блондинка, чуть жирновата... Амьен, нет... У них полно баб вроде тебя. Они хотят брюнетку или негритянку... Я послал бы тебя в Орияк, но с овернцами... ты ни гроша не заработаешь. Там хорошо для тех, кто начинает или у кого совсем плохи дела... Послушай-ка, Нарбон! Что ты скажешь о Нарбоие? Роберу с улицы Мозаик как раз нужен кто-нибудь в твоем духе. Подойдет?
Или же появлялся какой-нибудь одетый слишком элегантно для честного человека мужчина, небрежные манеры которого говорили о хронической усталости.
— Эй, Гюсту! У моей жены что-то неважно со здоровьем. Да, бронхи. У тебя не найдется чего-нибудь на свежем воздухе, в горах, например?
— Ты вовремя пришел. У меня просят кого-нибудь в Бриансон. Для легких —лучше быть не может. На каких условиях?
Этот скромный бизнес позволял Гюсту отлично зарабатывать. Но, чтобы преуспеть в жизни, надо быть честолюбивым. Так сказал себе марселец, когда Вандербрук, прозванный Роже-Бельгиец, предложил ему дело с тайными пари на боксеров. Он согласился вложить часть первоначального капитала...
Гюсту взглянул на Вандербрука и повторил нравоучительным тоном:
— Да я не говорю, что это плохое дельце. В Бельгии, Англии, в Нью-Йорке букмекеры, признаюсь, не жалуются...
- Вы же видите, что я был прав,— торжествовал Вандербрук.— Это золотая жила. Голубки сами слетаются, Вы знаете, сколько за две недели удалось наскрести на рынке? И без особых усилий! Около десяти миллионов: Вы увидите, когда дело пойдет на полную катушку...
— Ладно,— сказал Гюсту невозмутимо.— Десять миллионов свалилось в лапы, но ведь это не чистая прибыль, Чистую прибыль невозможно предвидеть.
— Как это невозможно?
Вандербрук откинулся на стуле, отпил глоток темного пива. Он был одет со вкусом и держался с таким достоинством, что в его присутствии честный человек почувствовал бы себя в чем-то виноватым.
— Да, так. Когда этот матч состоится, надо будет заплатить выигравшим, да? Если только оба боксера не нокаутируют друг друга одновременно!
— Я никогда не утверждал обратного.
— Если не заплатишь, хоть закрывай лавочку. И к тому же рискуешь получить две-три пули в живот.
Ришар, сидя в своем углу, помалкивал. Это был тихий осторожный парень, страдающий от «тяжкого недуга»: у него была аллергия на работу. Каждый раз, когда он пытался немножко поработать, он заболевал еще до конца первой же рабочей недели. В конце концов, удалось найти ему занятие не утомительное, но прибыльное. В банде он был вербовщиком клиентов.
— Повторяю, что никогда не утверждал обратного,— произнес Бельгиец.
В этот момент к столику подошел официант. —Месье Роже,— сказал он.— Там один человек хочет вас видеть. Вандербрук взглянул в сторону стойки. У человека был мирный спокойный вид. Бельгиец встал и направился к нему.
— Да?—проговорил бн.
— Пять тысяч на Ламрани,— тихо сказал незнакомец. —Выпьете что-нибудь?
Мужчина заказал анисовый ликер. Вандербрук достал блокнот, записал пари и подписал. Засунув в карман купюру в пять тысяч франков, он отдал расписку.
— Спасибо. Ликер за мой счет, Эмиль. Вандербрук вернулся за свой столик.
— В любом случае,— продолжал . Гюсту,—любители бокса не дураки. Они знают боксеров. Держу пари, что этот тип поставил на Ламрани.
— Точно.
— Черт побери! Три четверти поставили на Ламрани! Этот Шульцер слабак. И откуда ты возьмешь монету, когда придется платить выигравшим. Ты об этом подумал, а?
Вандербрук грустно покачал головой. — Ты ничего не понимаешь, Гюсту. Ты рассуждаешь как ребенок. Разумеется, я так и думал, что клиенты поставят на Ламрани. Большинство газет называет его победителем.
— Так что же?
— В этом-то и вся хитрость. Я хотел бы, чтобы 95 процентов поставили на него, если не все, потому что Ламрани не победит.
Гюсту пожал плечами.
— Это тебе по секрету сказал Нострадамус? — усмехнулся он.
— Нет, это я тебе говорю.
— И в честь чего он проиграет?
— Потому что в настоящий момент я его покупаю. Внезапно наступила тишина. Затем Гюсту тихо присвистнул,
— Ну-ну! — сказал он.— Об этом я не подумал.
— Однако это элементарно.
— И сколько же ты заплатишь бедняге?
— Шесть миллионов. Плюс два — тренеру.
— Ясно,— холодно проговорил Гюсту.— Я вижу, что это дельце, которое может принести одни неприятности. Но, в конце концов,— вскричал он, внезапно разозлившись,—прибыли от него получишь не больше, чем бакалейщик на рынке!
— Не говори, глупостей.
— Я умею считать.
— Я тоже умею считать. За две недели набралось десять миллионов, а еще провинция ничего не давала. До матча двадцать дней, а денег с каждым днем все больше. Можно надеяться, что к вечеру, когда состоится матч, у нас будет больше двадцати миллионов. И это не прибыль?
Его доводы, поколебали марсельца.
— Не знаю, может, ты и прав,— сказал он, смягчившись.— Если все пройдет, как ты говоришь...
Вандербрук допил пиво, поставил кружку на стол и наклонился вперед.
- Сейчас все решается. Туан Моко пошел к Сильверу менеджеру Ламрани. Разговор, кажется, затянулся, это. хороший знак. Впрочем, Сильвер у меня в руках. Мне кое-что про него известно..,
— Гляди-ка, вот как раз и Туан.
Действительно, в зал вошел Туан и направился к ним, Он был бледен, руки у него дрожали.
— Ну что? — спросил Вандербрук.
— Мы пропали,— проговорил Туан.— Сильвер не согласился.
Мужчина напоминал жокея. Маленький и худой, он, казалось, весил не больше шестидесяти килограммов. На нем было кепи из шотландского драпа, из того же материала пиджак, а смешные желтые брюки делали его похожим на утку. Рубин, скорей всего фальшивый, выделялся, как кровавое пятно, на ярко-зеленом галстуке. И в довершение всего он курил сигару размером больше, чем он сам. Так что возникали сомнения, жокей он или клоун.
Он проследовал вдоль ряда кресел у ринга с улыбкой, не вязавшейся с подобной элегантностью, и опустился в пустое кресло рядом с Валентином с уверенностью, которая приобретается лишь долгой тренировкой. Роберта чуть улыбнулась. Как, черт возьми, человек умудрился так вырядиться.
Валентин, напротив, бросил на вновь прибывшего мрачный взгляд. От этого типа воняло дешевым одеколоном, и его аромат, смешанный с запахом гавайской сигары, был невыносим. К тому же Валентин сожалел о внезапном уходе прекрасной незнакомки. От подобной смены соседей он явно проиграл.
— Извините, месье,— сказал Валентин,—это место занято.
— Уже нет,— ответил мужчина, не сводя глаз с ринга, который покидали Кид Черч и Уала.— Дама, которая здесь сидела, уехала. Я ее видел.
— Возможно, она вернется,— возразил Валентин, втайне надеясь на это.
— Навряд ли,—ухмыльнулся человечек.— Я знаю мадам Сильвер. Она уехала, она не вернется.
— Вы, вероятно, знаете ее очень хорошо? —с иронией осведомился Валентин.
— Еще бы! —ответил мужчина.—Это жена Сильвер менеджера Кида Черча, который сейчас одержал победу. Он был менеджером и моего брата.
Он повернулся к адвокату и вытаращил глаза.
— Черт побери! —воскликнул он.— Если бы я думал... Мэтр Русель! Вы меня не узнаете? Бландье, ну?.. Бландье Жюль!
Он улыбнулся во весь рот так, что стали видны испорченные кариесом, перемежавшиеся золотыми, зубы, и протянул Валентину руку.
— В самом деле, кажется...
— Ну да, конечно! То дело —бульвар Эдгар-Кине на Монпарнасе. Эти негодяи сграбастали меня, так сказать, за особое бродяжничество, это меня-то! Еще шили мне убийство, потому что не знали, что делать с тем покойничком! И все из-за того, что моя подружка изменяла мне направо н налево, а мне, разумеется, это было неизвестно. Представляете? Прямо театральная драма. Мало того, что семья моя разбита, а я выставлен на посмешище, меня же еще во всем и обвиняли под тем предлогом, что в ту пору я был безработным! Ничего себе правосудие!
Теперь Валентин вспомнил этого человечка. Действительно, он защищал его пять лет назад, а вспомнил с тру* дом, потому что дело не передали в суд. Ему удалось добиться у следователя прекращения дела из-за отсутствия состава преступления.
— Еще куда ни шло, когда меня держат за последнего сутенера, что тоже не очень красиво, но уж дело с перекрестком Эдгар-Кине, это увольте! То дело было одновременно и очень простым и очень сложным, как большинство дел, в которых сводят счеты. Некий Люкас, по прозвищу Косой, сутенер настолько знаменитый, что «работал» поч^и официально и мог бы напечатать визитные карточки своей фирмы, заметил, что Мария, «жена» Бландье, пользуется большим успехом у бретонцев, прибывающих на Монпарнасский вокзал. Хотя она была совсем некрасива, ее изысканные манеры производили сильное впечатление на крестьян и подгулявших рыбаков, и она брала с них подороже.
Косой пообещал Марии больший процент дохода, чем оставлял ей Бландье, и она уже готова была согласиться. Но однажды вечером, когда Косой играл на электрическом бильярде у широко раскрытых дверей бара, неизвестный (разумеется, никто этого человека не запомнил) всадил в него три пули. Так что Косой очутился перед вратами ада прежде, чем закончил партию.
Стоит ли говорить, что прибывшие из соседнего участка полицейские нашли переполненное за пять минут до этого бистро пустым, как электрическая лампочка.Лишь два дня спустя полицейские постучались к Бландье. Они застали его в обществе Марии, которая получила такую взбучку, что ее лицо — как раз накануне 14 июля— стало трехцветным и распухло до размеров лошадиной морды.
По словам Жюля, научившегося у самой полиции искусству давать неопровержимые объяснения, Мария разбила физиономию, упав с лестницы, что, впрочем, подтвердила и сама девица. Вследствие этого несчастного случая Бландье, чьи преданность и бескорыстие были общеизвестны, оставался дома три дня, чтобы ухаживать за своей подругой, и не выходил даже за сигаретами, а значит, не мог убить Косого.
На всякий случай комиссар пригласил этого славного человечка к себе, а затем отправил его в камеру предварительного заключения, к прокурору и в тюрьму.Через шесть месяцев, поскольку Валентину удалось доказать, что против его клиента нет улик, а следователь в глубине души считал, что в лице Косого общество потеряло гражданина, вряд ли способного когда-нибудь украсить Пантеон, Бландье оказался на свободе.
С тех пор прошло много времени, и у Валентина была возможность созерцать многочисленные лица, чистые и грязные, но большей частью грязные, и изучать другие, дела, еще более сомнительные',
— К счастью, благодаря вам правда восторжествовала. Страшно рад вас видеть. Это, наверное, мадам Русель?..
Бландье наклонился к Роберте, адресуя ей свою отвратительную улыбку.
— Красивый бой мы сейчас посмотрели, не правда ли?
— Очень красивый! — согласился Валентин.— У этого мальчика природный дар. Он далеко пойдет.
— Однако,— сказала Роберта,— вначале я отдавала предпочтение Уале. Он провел отличные встречи.
— Это настоящий пулемет,— подтвердил Бландье.— Только он слишком полагается на свой удар и раскрывается. А Кид Черч как раз хорошо держит удар. Но, должен признаться, что, зная этого боксера, нокаута я не
ожидал.
— Вы его знаете? — спросила Роберта с интересом. Валентин нахмурился и бросил на нее косой взгляд.
Не собирается ли она, случайно, увлечься этим воякой? Вот уже некоторое время она проявляет необычный интерес к боксу и боксерам.
— Если вы хотите его увидеть...— предложил Бландье.
— Знаете...— осторожно вмешался Валентин.
— Я часто хожу в ресторан, где собираются молодые боксеры. Его владелец — Толстяк Марсель, тренер Кида. Занятный тип. Он никогда не будет миллионером. Когда у боксеров нет денег он их кормит бесплатно. А с ними это часто случается!
— О! — воскликнула Роберта.—Это, должно быть, интересно!
— Послушайте,— сказал Бландье,— приглашаю вас поужинать к нему после матча. Увидите, там забавно, да и чемпиона вашего там встретим.
— Но...— возразил Валентин.
— Согласитесь, мэтр, сделайте одолжение! Вы меня спасли от тюряги. Разумеется, я был невиновен, но это еще ничего не доказывает. Все же вы меня спасли. А потом, я вижу, вашей даме это будет приятно.
— Не беспокойтесь,— сказала журналистка.— Даже если ему не хочется, я-то с вами пойду.
Информатор объявил «гвоздь» программы — матч между Осином Касемом и Робером Барка.
— Вот увидите,—прошептал, подмигивая, Бландье,— такую победу, как победа Кида, обмывают. Выпьем шампанского.
— Хорошо,— сказал Валентин,— но ненадолго. У меня завтра много работы.
Позже он задавался вопросом, не сам ли дьявол усадил рядом с ним в тот вечер этого недопеченного бандита?.. Комиссар Шенье с трудом вылез го машины, и ему показалось, что он очутился в парилке. Такой душной была
эта ночь. На тротуаре напротив собралась небольшая толпа зевак. Бригадир и двое полицейских, дежурившие у входа, приветствовали комиссара. Бригадир был бледен, его губы дрожали.
— Зрелище не из красивых, господин комиссар,— проговорил он.
Шенье взглянул на него и пожал плечами. Бригадиру было лет сорок, значит, в полиции он служит давно. Уж он, конечно, насмотрелся.
— Ладно,— сказал комиссар.— Разгоните прохожих. Здесь не ярмарочный балаган.
Он был в плохом настроении. Когда зазвонил телефон, комиссар в домашних тапочках сидел у телевизора и смотрел фильм. Он устроил в гостиной сквозняк, а жена как раз принесла ему настойку, которая будто бы прекрасно действовала на печень.
Надо же, чтобы этого типа убили именно в это время! Квартальный комиссар был молод и неопытен. Узнав имя жертвы, он ударился в панику и сразу же позвонил на набережную Орфевр, Выехать на место происшествия пришлось Шенье.
Право же, лето чересчур жаркое... и это последний год его службы. На следующий год в это время он будет наслаждаться деревенским воздухом в своем домике на берегу Ионны, в местечке, которое он некогда выбрал, чтобы вкушать заслуженный отдых.
Шенье мимоходом бросил взгляд в окошко привратника. В комнатке сидела красивая черноволосая девушка с покрасневшими глазами. Жена привратника подавала ей чашку кофе. Полицейский, дежуривший у дверей, поприветствовал комиссара.
Тот что-то пробормотал и начал с трудом подниматься по лестнице. За ним легко шагал главный инспектор Симони в сопровождении сотрудников уголовной полиции. На Симони, невысокого худого корсиканца, жара не действовала. Об этом черноволосом нервозном инспекторе говорили, что он сухарь. Будучи таким же немногословным, как Шенье, Симони с ним прекрасно сработался.
Не было нужды указывать дорогу: квартальный комиссар ждал их на лестничной площадке четвертого этажа.Через открытую дверь можно было видеть тело, оно лежало так, что создавалось впечатление, будто ступни больше головы.
— Не знаю, зачем меня беспокоили! — ворчал врач.— Этот человек так же мертв, как я жив. Тут нужен судебный врач.
Шенье не ответил. Он поморщился. Бригадир был прав. На тело страшно было смотреть. Зрелище не для молоденькой девушки. Под ударами голова буквально раскололась, стены и ковер были забрызганы кровью и мозговым веществом.
Симони и Шенье обменялись взглядами.
— Еще один бешеный! — вздохнул комиссар.
— Отпечатки? — шепнул Симони. Шенье пожал плечами.
— Отпечатков нам хватит,— сказал он.— Целую сотню обнаружим. Некоторые найдутся в картотеке. Остальные...
— Если хоть несколько найдется, это уже нечто!
— Это ничего не докажет,—возразил Шенье.—Контора ведь. Этот тип принимал по сорок человек в день. Каждый оставил какие-то следы. Ну и что?
— Среди бывших бандитов...
— И это нам ничего не даст. В боксерской среде, как и везде, есть бывшие бандиты. Сильвер принимал их, как и других. О чем это говорит? Ни о чем. Не там надо искать, сынок.
В комнате пахло сигарным дымом. К этому запаху примешивался сладковатый запах крови.
— Чем? — спросил Шенье.
Квартальный комиссар указал ему на тяжелый медный подсвечник. Его подняли и поставили на комод. Убийца, видимо, наносил удары с редким ожесточением — подсвечник был весь в бурых пятнах, к которым прилипли седые
волосы,
Сотрудники уголовной полиции суетились, фотографировали труп со всех сторон. Затем один из них мелом обвел на полу контуры тела Сильвера. Другой посыпал подсвечник и кресла белым порошком, чтобы проявить отпечатки пальцев, которые, возможно, были здесь оставлены, Наконец, сняли отпечатки пальцев покойного.
— Моей жене захотелось поехать в Ножан,—говорил фотограф, рассеянно наводя аппарат.
— Было весело?
— Как бы не так! Там можно повеселиться, только если ты холост... Подожди, сделаю последний снимок.
Он отступил. Вспышка осветила кабинет. Глядя на Сильвера, трудно было поверить, что когда-то это был живой человек.
— Заметь,— продолжал фотограф,— что мы поехали туда просто подышать свежим воздухом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Подожди, я подумаю. Ты блондинка, чуть жирновата... Амьен, нет... У них полно баб вроде тебя. Они хотят брюнетку или негритянку... Я послал бы тебя в Орияк, но с овернцами... ты ни гроша не заработаешь. Там хорошо для тех, кто начинает или у кого совсем плохи дела... Послушай-ка, Нарбон! Что ты скажешь о Нарбоие? Роберу с улицы Мозаик как раз нужен кто-нибудь в твоем духе. Подойдет?
Или же появлялся какой-нибудь одетый слишком элегантно для честного человека мужчина, небрежные манеры которого говорили о хронической усталости.
— Эй, Гюсту! У моей жены что-то неважно со здоровьем. Да, бронхи. У тебя не найдется чего-нибудь на свежем воздухе, в горах, например?
— Ты вовремя пришел. У меня просят кого-нибудь в Бриансон. Для легких —лучше быть не может. На каких условиях?
Этот скромный бизнес позволял Гюсту отлично зарабатывать. Но, чтобы преуспеть в жизни, надо быть честолюбивым. Так сказал себе марселец, когда Вандербрук, прозванный Роже-Бельгиец, предложил ему дело с тайными пари на боксеров. Он согласился вложить часть первоначального капитала...
Гюсту взглянул на Вандербрука и повторил нравоучительным тоном:
— Да я не говорю, что это плохое дельце. В Бельгии, Англии, в Нью-Йорке букмекеры, признаюсь, не жалуются...
- Вы же видите, что я был прав,— торжествовал Вандербрук.— Это золотая жила. Голубки сами слетаются, Вы знаете, сколько за две недели удалось наскрести на рынке? И без особых усилий! Около десяти миллионов: Вы увидите, когда дело пойдет на полную катушку...
— Ладно,— сказал Гюсту невозмутимо.— Десять миллионов свалилось в лапы, но ведь это не чистая прибыль, Чистую прибыль невозможно предвидеть.
— Как это невозможно?
Вандербрук откинулся на стуле, отпил глоток темного пива. Он был одет со вкусом и держался с таким достоинством, что в его присутствии честный человек почувствовал бы себя в чем-то виноватым.
— Да, так. Когда этот матч состоится, надо будет заплатить выигравшим, да? Если только оба боксера не нокаутируют друг друга одновременно!
— Я никогда не утверждал обратного.
— Если не заплатишь, хоть закрывай лавочку. И к тому же рискуешь получить две-три пули в живот.
Ришар, сидя в своем углу, помалкивал. Это был тихий осторожный парень, страдающий от «тяжкого недуга»: у него была аллергия на работу. Каждый раз, когда он пытался немножко поработать, он заболевал еще до конца первой же рабочей недели. В конце концов, удалось найти ему занятие не утомительное, но прибыльное. В банде он был вербовщиком клиентов.
— Повторяю, что никогда не утверждал обратного,— произнес Бельгиец.
В этот момент к столику подошел официант. —Месье Роже,— сказал он.— Там один человек хочет вас видеть. Вандербрук взглянул в сторону стойки. У человека был мирный спокойный вид. Бельгиец встал и направился к нему.
— Да?—проговорил бн.
— Пять тысяч на Ламрани,— тихо сказал незнакомец. —Выпьете что-нибудь?
Мужчина заказал анисовый ликер. Вандербрук достал блокнот, записал пари и подписал. Засунув в карман купюру в пять тысяч франков, он отдал расписку.
— Спасибо. Ликер за мой счет, Эмиль. Вандербрук вернулся за свой столик.
— В любом случае,— продолжал . Гюсту,—любители бокса не дураки. Они знают боксеров. Держу пари, что этот тип поставил на Ламрани.
— Точно.
— Черт побери! Три четверти поставили на Ламрани! Этот Шульцер слабак. И откуда ты возьмешь монету, когда придется платить выигравшим. Ты об этом подумал, а?
Вандербрук грустно покачал головой. — Ты ничего не понимаешь, Гюсту. Ты рассуждаешь как ребенок. Разумеется, я так и думал, что клиенты поставят на Ламрани. Большинство газет называет его победителем.
— Так что же?
— В этом-то и вся хитрость. Я хотел бы, чтобы 95 процентов поставили на него, если не все, потому что Ламрани не победит.
Гюсту пожал плечами.
— Это тебе по секрету сказал Нострадамус? — усмехнулся он.
— Нет, это я тебе говорю.
— И в честь чего он проиграет?
— Потому что в настоящий момент я его покупаю. Внезапно наступила тишина. Затем Гюсту тихо присвистнул,
— Ну-ну! — сказал он.— Об этом я не подумал.
— Однако это элементарно.
— И сколько же ты заплатишь бедняге?
— Шесть миллионов. Плюс два — тренеру.
— Ясно,— холодно проговорил Гюсту.— Я вижу, что это дельце, которое может принести одни неприятности. Но, в конце концов,— вскричал он, внезапно разозлившись,—прибыли от него получишь не больше, чем бакалейщик на рынке!
— Не говори, глупостей.
— Я умею считать.
— Я тоже умею считать. За две недели набралось десять миллионов, а еще провинция ничего не давала. До матча двадцать дней, а денег с каждым днем все больше. Можно надеяться, что к вечеру, когда состоится матч, у нас будет больше двадцати миллионов. И это не прибыль?
Его доводы, поколебали марсельца.
— Не знаю, может, ты и прав,— сказал он, смягчившись.— Если все пройдет, как ты говоришь...
Вандербрук допил пиво, поставил кружку на стол и наклонился вперед.
- Сейчас все решается. Туан Моко пошел к Сильверу менеджеру Ламрани. Разговор, кажется, затянулся, это. хороший знак. Впрочем, Сильвер у меня в руках. Мне кое-что про него известно..,
— Гляди-ка, вот как раз и Туан.
Действительно, в зал вошел Туан и направился к ним, Он был бледен, руки у него дрожали.
— Ну что? — спросил Вандербрук.
— Мы пропали,— проговорил Туан.— Сильвер не согласился.
Мужчина напоминал жокея. Маленький и худой, он, казалось, весил не больше шестидесяти килограммов. На нем было кепи из шотландского драпа, из того же материала пиджак, а смешные желтые брюки делали его похожим на утку. Рубин, скорей всего фальшивый, выделялся, как кровавое пятно, на ярко-зеленом галстуке. И в довершение всего он курил сигару размером больше, чем он сам. Так что возникали сомнения, жокей он или клоун.
Он проследовал вдоль ряда кресел у ринга с улыбкой, не вязавшейся с подобной элегантностью, и опустился в пустое кресло рядом с Валентином с уверенностью, которая приобретается лишь долгой тренировкой. Роберта чуть улыбнулась. Как, черт возьми, человек умудрился так вырядиться.
Валентин, напротив, бросил на вновь прибывшего мрачный взгляд. От этого типа воняло дешевым одеколоном, и его аромат, смешанный с запахом гавайской сигары, был невыносим. К тому же Валентин сожалел о внезапном уходе прекрасной незнакомки. От подобной смены соседей он явно проиграл.
— Извините, месье,— сказал Валентин,—это место занято.
— Уже нет,— ответил мужчина, не сводя глаз с ринга, который покидали Кид Черч и Уала.— Дама, которая здесь сидела, уехала. Я ее видел.
— Возможно, она вернется,— возразил Валентин, втайне надеясь на это.
— Навряд ли,—ухмыльнулся человечек.— Я знаю мадам Сильвер. Она уехала, она не вернется.
— Вы, вероятно, знаете ее очень хорошо? —с иронией осведомился Валентин.
— Еще бы! —ответил мужчина.—Это жена Сильвер менеджера Кида Черча, который сейчас одержал победу. Он был менеджером и моего брата.
Он повернулся к адвокату и вытаращил глаза.
— Черт побери! —воскликнул он.— Если бы я думал... Мэтр Русель! Вы меня не узнаете? Бландье, ну?.. Бландье Жюль!
Он улыбнулся во весь рот так, что стали видны испорченные кариесом, перемежавшиеся золотыми, зубы, и протянул Валентину руку.
— В самом деле, кажется...
— Ну да, конечно! То дело —бульвар Эдгар-Кине на Монпарнасе. Эти негодяи сграбастали меня, так сказать, за особое бродяжничество, это меня-то! Еще шили мне убийство, потому что не знали, что делать с тем покойничком! И все из-за того, что моя подружка изменяла мне направо н налево, а мне, разумеется, это было неизвестно. Представляете? Прямо театральная драма. Мало того, что семья моя разбита, а я выставлен на посмешище, меня же еще во всем и обвиняли под тем предлогом, что в ту пору я был безработным! Ничего себе правосудие!
Теперь Валентин вспомнил этого человечка. Действительно, он защищал его пять лет назад, а вспомнил с тру* дом, потому что дело не передали в суд. Ему удалось добиться у следователя прекращения дела из-за отсутствия состава преступления.
— Еще куда ни шло, когда меня держат за последнего сутенера, что тоже не очень красиво, но уж дело с перекрестком Эдгар-Кине, это увольте! То дело было одновременно и очень простым и очень сложным, как большинство дел, в которых сводят счеты. Некий Люкас, по прозвищу Косой, сутенер настолько знаменитый, что «работал» поч^и официально и мог бы напечатать визитные карточки своей фирмы, заметил, что Мария, «жена» Бландье, пользуется большим успехом у бретонцев, прибывающих на Монпарнасский вокзал. Хотя она была совсем некрасива, ее изысканные манеры производили сильное впечатление на крестьян и подгулявших рыбаков, и она брала с них подороже.
Косой пообещал Марии больший процент дохода, чем оставлял ей Бландье, и она уже готова была согласиться. Но однажды вечером, когда Косой играл на электрическом бильярде у широко раскрытых дверей бара, неизвестный (разумеется, никто этого человека не запомнил) всадил в него три пули. Так что Косой очутился перед вратами ада прежде, чем закончил партию.
Стоит ли говорить, что прибывшие из соседнего участка полицейские нашли переполненное за пять минут до этого бистро пустым, как электрическая лампочка.Лишь два дня спустя полицейские постучались к Бландье. Они застали его в обществе Марии, которая получила такую взбучку, что ее лицо — как раз накануне 14 июля— стало трехцветным и распухло до размеров лошадиной морды.
По словам Жюля, научившегося у самой полиции искусству давать неопровержимые объяснения, Мария разбила физиономию, упав с лестницы, что, впрочем, подтвердила и сама девица. Вследствие этого несчастного случая Бландье, чьи преданность и бескорыстие были общеизвестны, оставался дома три дня, чтобы ухаживать за своей подругой, и не выходил даже за сигаретами, а значит, не мог убить Косого.
На всякий случай комиссар пригласил этого славного человечка к себе, а затем отправил его в камеру предварительного заключения, к прокурору и в тюрьму.Через шесть месяцев, поскольку Валентину удалось доказать, что против его клиента нет улик, а следователь в глубине души считал, что в лице Косого общество потеряло гражданина, вряд ли способного когда-нибудь украсить Пантеон, Бландье оказался на свободе.
С тех пор прошло много времени, и у Валентина была возможность созерцать многочисленные лица, чистые и грязные, но большей частью грязные, и изучать другие, дела, еще более сомнительные',
— К счастью, благодаря вам правда восторжествовала. Страшно рад вас видеть. Это, наверное, мадам Русель?..
Бландье наклонился к Роберте, адресуя ей свою отвратительную улыбку.
— Красивый бой мы сейчас посмотрели, не правда ли?
— Очень красивый! — согласился Валентин.— У этого мальчика природный дар. Он далеко пойдет.
— Однако,— сказала Роберта,— вначале я отдавала предпочтение Уале. Он провел отличные встречи.
— Это настоящий пулемет,— подтвердил Бландье.— Только он слишком полагается на свой удар и раскрывается. А Кид Черч как раз хорошо держит удар. Но, должен признаться, что, зная этого боксера, нокаута я не
ожидал.
— Вы его знаете? — спросила Роберта с интересом. Валентин нахмурился и бросил на нее косой взгляд.
Не собирается ли она, случайно, увлечься этим воякой? Вот уже некоторое время она проявляет необычный интерес к боксу и боксерам.
— Если вы хотите его увидеть...— предложил Бландье.
— Знаете...— осторожно вмешался Валентин.
— Я часто хожу в ресторан, где собираются молодые боксеры. Его владелец — Толстяк Марсель, тренер Кида. Занятный тип. Он никогда не будет миллионером. Когда у боксеров нет денег он их кормит бесплатно. А с ними это часто случается!
— О! — воскликнула Роберта.—Это, должно быть, интересно!
— Послушайте,— сказал Бландье,— приглашаю вас поужинать к нему после матча. Увидите, там забавно, да и чемпиона вашего там встретим.
— Но...— возразил Валентин.
— Согласитесь, мэтр, сделайте одолжение! Вы меня спасли от тюряги. Разумеется, я был невиновен, но это еще ничего не доказывает. Все же вы меня спасли. А потом, я вижу, вашей даме это будет приятно.
— Не беспокойтесь,— сказала журналистка.— Даже если ему не хочется, я-то с вами пойду.
Информатор объявил «гвоздь» программы — матч между Осином Касемом и Робером Барка.
— Вот увидите,—прошептал, подмигивая, Бландье,— такую победу, как победа Кида, обмывают. Выпьем шампанского.
— Хорошо,— сказал Валентин,— но ненадолго. У меня завтра много работы.
Позже он задавался вопросом, не сам ли дьявол усадил рядом с ним в тот вечер этого недопеченного бандита?.. Комиссар Шенье с трудом вылез го машины, и ему показалось, что он очутился в парилке. Такой душной была
эта ночь. На тротуаре напротив собралась небольшая толпа зевак. Бригадир и двое полицейских, дежурившие у входа, приветствовали комиссара. Бригадир был бледен, его губы дрожали.
— Зрелище не из красивых, господин комиссар,— проговорил он.
Шенье взглянул на него и пожал плечами. Бригадиру было лет сорок, значит, в полиции он служит давно. Уж он, конечно, насмотрелся.
— Ладно,— сказал комиссар.— Разгоните прохожих. Здесь не ярмарочный балаган.
Он был в плохом настроении. Когда зазвонил телефон, комиссар в домашних тапочках сидел у телевизора и смотрел фильм. Он устроил в гостиной сквозняк, а жена как раз принесла ему настойку, которая будто бы прекрасно действовала на печень.
Надо же, чтобы этого типа убили именно в это время! Квартальный комиссар был молод и неопытен. Узнав имя жертвы, он ударился в панику и сразу же позвонил на набережную Орфевр, Выехать на место происшествия пришлось Шенье.
Право же, лето чересчур жаркое... и это последний год его службы. На следующий год в это время он будет наслаждаться деревенским воздухом в своем домике на берегу Ионны, в местечке, которое он некогда выбрал, чтобы вкушать заслуженный отдых.
Шенье мимоходом бросил взгляд в окошко привратника. В комнатке сидела красивая черноволосая девушка с покрасневшими глазами. Жена привратника подавала ей чашку кофе. Полицейский, дежуривший у дверей, поприветствовал комиссара.
Тот что-то пробормотал и начал с трудом подниматься по лестнице. За ним легко шагал главный инспектор Симони в сопровождении сотрудников уголовной полиции. На Симони, невысокого худого корсиканца, жара не действовала. Об этом черноволосом нервозном инспекторе говорили, что он сухарь. Будучи таким же немногословным, как Шенье, Симони с ним прекрасно сработался.
Не было нужды указывать дорогу: квартальный комиссар ждал их на лестничной площадке четвертого этажа.Через открытую дверь можно было видеть тело, оно лежало так, что создавалось впечатление, будто ступни больше головы.
— Не знаю, зачем меня беспокоили! — ворчал врач.— Этот человек так же мертв, как я жив. Тут нужен судебный врач.
Шенье не ответил. Он поморщился. Бригадир был прав. На тело страшно было смотреть. Зрелище не для молоденькой девушки. Под ударами голова буквально раскололась, стены и ковер были забрызганы кровью и мозговым веществом.
Симони и Шенье обменялись взглядами.
— Еще один бешеный! — вздохнул комиссар.
— Отпечатки? — шепнул Симони. Шенье пожал плечами.
— Отпечатков нам хватит,— сказал он.— Целую сотню обнаружим. Некоторые найдутся в картотеке. Остальные...
— Если хоть несколько найдется, это уже нечто!
— Это ничего не докажет,—возразил Шенье.—Контора ведь. Этот тип принимал по сорок человек в день. Каждый оставил какие-то следы. Ну и что?
— Среди бывших бандитов...
— И это нам ничего не даст. В боксерской среде, как и везде, есть бывшие бандиты. Сильвер принимал их, как и других. О чем это говорит? Ни о чем. Не там надо искать, сынок.
В комнате пахло сигарным дымом. К этому запаху примешивался сладковатый запах крови.
— Чем? — спросил Шенье.
Квартальный комиссар указал ему на тяжелый медный подсвечник. Его подняли и поставили на комод. Убийца, видимо, наносил удары с редким ожесточением — подсвечник был весь в бурых пятнах, к которым прилипли седые
волосы,
Сотрудники уголовной полиции суетились, фотографировали труп со всех сторон. Затем один из них мелом обвел на полу контуры тела Сильвера. Другой посыпал подсвечник и кресла белым порошком, чтобы проявить отпечатки пальцев, которые, возможно, были здесь оставлены, Наконец, сняли отпечатки пальцев покойного.
— Моей жене захотелось поехать в Ножан,—говорил фотограф, рассеянно наводя аппарат.
— Было весело?
— Как бы не так! Там можно повеселиться, только если ты холост... Подожди, сделаю последний снимок.
Он отступил. Вспышка осветила кабинет. Глядя на Сильвера, трудно было поверить, что когда-то это был живой человек.
— Заметь,— продолжал фотограф,— что мы поехали туда просто подышать свежим воздухом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13