— Кто выигрывает? — улыбаясь, спросил дежурный,
— Что вы сказали, шеф?
— Ну да,— ответил дежурный.— Сейчас у меня нет времени. Потом разберемся. Антуан Олив?
— Это я, шеф.
— К адвокату.
Марселец прошел галерею, спустился по лестнице.
— Куда идете?
— Антуан Олив, отделение 14, камера 70. К адвокату,
— Где постановление о взятии под стражу?
Заключенный протянул зеленый листок, который в настоящий момент служил ему удостоверением личности.
— Хорошо. Идите!
Туан зашагал по галерее, широкой, как улица, и столь же оживленной. По одну сторону этого бетонного проспекта группа заключенных дожидалась отправки во Дворец Правосудия, по другую — заключенные толпились у дверей помещения, где находилось что-то вроде тюремного трибунала, раздающего как наказания, так и льготы.
Несколько заключенных курили украдкой, пряча сигарету в кулаке, шныряя взглядом по сторонам, задерживая дым во рту, когда мимо проходил надзиратель.И все же после удушливой атмосферы камеры Туану, когда он шел по этому коридору, казалось, что он еще свободен.
— Куда вы идете? — спросил тюремщик.
— К мэтру Валентину Руселю. — Сюда.
Тюремщик втолкнул Туана в комнату для свиданий и закрыл за ним дверь. Несколько мгновений адвокат и заключенный смотрели друг на друга, и каждый пытался составить впечатление о другом.
— Садитесь! — сказал Валентин.
— Я получил записку от Жюля Бландье,— заговорил Туан.—Вроде бы это он вас прислал. И что ему взбрело в голову? Я уже большой, могу и сам защищаться!
Валентин собирался сесть, но тут же передумал.
— Знаете,— сказал он,— вы можете отказаться от моей защиты. Никто вас не заставляет...
Туан пожал плечами.
— Вы или кто другой...— проговорил он.— Так или иначе, а я невиновен, и это, в конце концов, выяснится.
Валентин подумал, что для уроженца юга Туан чертовски флегматичен. Однако чувствовалось, что это внешнее безразличие, скрывающее ярость.
— Расскажите мне, что произошло,— сказал Валентин.— Я едва успел ознакомиться с делом.
— Дело! — усмехнулся Туан.— Его практически не существует. Я невиновен. Разумеется, они хотели заставить меня признаться. Но в чем я по-вашему должен признаться? Повторяю, я невиновен.
Валентин протянул ему сигарету, и Туан с радостью взял ее. Сигарета в тюрьме — это и развлечение и разменная монета.
— Если вы читали газеты, вы знаете столько же, сколько и я,— сказал он.
— Однако вы были у Сильвера. Привратник видел, как вы выходили.
— Конечно, я был у него. Хотел попросить контрамарки на матч. Мы немножко поругались, он так и не дал контрамарок, и, разозлившись, я ушел. Как вы думаете, убивают человека за два билета?
Он затянулся, медленно выпустил дым через нос, продолжая говорить:
— Они мне сказали: «Есть твои отпечатки пальцев». Разумеется, есть мои отпечатки, но и еще кучи людей. А в некотором смысле это даже доказательство моей невиновности: если бы я хотел укокошить Сильвера, уж я бы надел перчатки.
— Действительно, это доказательство, которое можно истолковать двояко,— согласился Валентин.
— А ведь есть люди, у которых были настоящие мотивы для убийства.
Он наклонился, облокотившись на шаткий столик.
— Послушайте, мэтр, есть в этом деле вещи, которых я не понимаю. Почему мне оказывает помощь этот самый Бландье, а мои дружки меня бросают?
— Мне ничего об этом неизвестно,— ответил Валентин.— Кто ваши... дружки?
Туан сделал неопределенный жест рукой, затянулся, прикрыв глаза.
— Он говорит, будто вы были другом его брата,— сказал адвокат.
— Это правда,—признал Туан.—Но я не знал, что в Бландье так сильны родственные чувства. А потом, почему сцапали меня одного, тогда как Кид Черч, например...
— Кид Черч был на ринге. И к тому же у него не было никаких причин убивать Сильвера.
Туан зловеще улыбнулся:
— Может быть. Но зато, возможно, у Сильвера были причины избавиться от человека, который начинал ему серьезно мешать?
— Что вы имеете в виду?
— О, ничего! Быть может, вы могли бы задать несколько вопросов на эту тему вдове.
— Не хотите ли вы сказать, что мадам Сильвер... —Да, месье. Послушайте, мэтр, у меня нет привычки болтать с легавыми, даже когда мне пытаются пришить дело; Но мой адвокат —это. другой вопрос. Мадам Силь-вер заставила мужа заняться Кидом Черчем по причинам очень... личным. В боксерской среде еще не все об этом знают, но мне это известно. Могу вам даже дать адрес, куда она его приводила.
Тюремщик неожиданно открыл окошечко.
— Мне пора,— сказал Валентин, поднимаясь.— Я сделаю все, чтобы вытащить вас отсюда. Сегодня вечером пойду к следователю. Еще сигарету?
- С удовольствием, спасибо. Я все это в голову и не беру. Уж в этот-то раз я ее не потеряю!
Что касается Валентина, он не был в этом так уверен.
— Понимаешь,— объяснял сержант Пуалар, лениво крутя педали велосипеда,— я не то чтобы против, скорее я не за.
— Конечно,— ответил полицейский Мезюр.
— Те, кому это нравится, на здоровье. Но мне... Вот почему я вышвырнул блюдо во двор.
Они мирно ехали под мелким, почти осенним дождичком по улице, которую какой-то шутник-урбанист окрестил Райской, расположенной на подступах к предместью Сен-Дени. В эту дождливую ночь улица была пустынной.
— Можешь мне поверить, брызги долетели до второго этажа.
Полицейский Мезюр от души посмеялся, продолжая крутить педали. По пустой улице перед ними медленно ехала машина.
— Однако,— сказал Мезюр,— рис полезен. От него крепит, но он полезен.
— Что он там делает, этот тип? —пробормотал Пуалар— его мысли уже занимал автомобиль.— Он что, катается?
В конце улицы неоновые вывески отражались в мокрых тротуарах. Показалась женская фигура, и машина внезапно увеличила скорость. Полицейские мирно продолжали патрулирование. Но не проехали они и десяти метров, как раздался выстрел.
Пуалар поднял голову. Женщина неподвижно застыла, прижавшись к стене, раскинув руки. Из машины сверкнул язычок пламени.
— Честное слово...— начал сержант. Раздался еще выстрел — женщина сползла на землю.
— Да он же стреляет в нее!—закричал Мезюр. Машина, подскочив на крутом повороте, уже мчалась по предместью Сен-Дени. Сержант Пуалар достал свой свисток и выхватил из кобуры револьвер. Дождливой и туманной ночью невозможно было различить номер автомобиля.
— Стрелять по машине? — спросил Мезюр, Но автомобиль уже исчез.
—Не стоит,— посоветовал Пуалар.— Он слишком быстр для нас. Беги в ближайшее бистро и звони в комиссариат.
Они вместе соскочили с велосипедов и склонились над молодой женщиной.
— Ее даже не ранили! — сказал Мезюр.
— Как ты это определил? — усмехнулся Пуалар.— Пуля человека пополам не режет! Она делает маленькую дырочку — и готово.
Над ними хлопали ставни, в окнах появлялись испуганные физиономии. Должно быть, выстрелы услышали и в бистро, потому что оттуда бежали люди во главе с хозяином, который не успел даже скинуть полотенце, переброшенное через плечо.
Полицейские подняли молодую женщину и усадили, прислонив спиной к стене. Она открыла глаза и прошептала: «Спасибо».Луч электрического фонарика осветил ее с ног до головы.
— Может, ты и прав,—прошептал Пуалар,
— Вы ранены? — спросил Мезюр.
— Нет,— ответила женщина.— Но я так испугалась! Сержант посветил фонариком над ней.
— Было от чего,— сказал он.
Одна пуля вошла в деревянные ворота, а две другие поцарапали стену.Несмотря на моросивший дождь, толпа становилась все гуще, пополняясь неизвестно откуда появившимися в ночи людьми.
- Кто-то...— прошептала женщина.— В меня стреляли........
- Принести что-нибудь выпить? —предложил хозяин бистро.
— Я пойду с вами,— сказал Пуалар.—Мне надо позвонить,
Он надеялся заодно и пропустить стаканчик, чтобы согреться,
— У вас есть документы? —спросил он у женщины,— И что вы здесь делали в такое позднее время?
Она приподнялась, показала на папки, которые выронила, когда упала.
— Мое имя Жасмина Сильвер, я была...
— Вы жена менеджера, которого...
— Да. Я собираюсь продолжать дело мужа и ходила за бумагами в его контору.
— Но почему в вас стреляли?
Жасмина сделала неопределенный жест рукой:
— Я не знаю.
Сквозь туман донесся вой полицейских сирен. Кто-то, вероятно, оказался расторопней, чем Пуалар и Мезюр, и сержанту так и не пришлось выпить стаканчик рома при исполнении служебных обязанностей.
— Что будем делать, патрон? — спросил Симони через несколько часов после покушения.
— А что ты хочешь, чтобы мы делали? — раздраженно тветил комиссар Шенье.
Это дело начинало ему надоедать, и в довершение все-о его язва снова давала о себе знать. Засунув руки в караны брюк, с трубкой в зубах он застыл перед окошком, выходившим на набережную. Внизу в безмятежности яркого летнего дня легкая парусная шлюпка медленно уплывала навстречу зеленым берегам.
— Знаю, что ты думаешь,—сказал комиссар.— Ты думаешь, что если кто-то стрелял в Сильвершу, значит, Туан чист.
Он резко обернулся, направив свою трубку на Симони:
— Или наоборот. Это доказывает, что ты попал пальцем в небо со своей теорией убийства из ревности. Она и так не очень-то подходила... Ты, конечно, думаешь, что если бы Жасмина организовала убийство мужа, в нее не стреляли бы.
— Разумеется...— проговорил Симони.
Он присел на угол письменного стола и стал в задумчивости чистить ногти.
— Нет, сынок. Тут что-то не так, но что —не знаю, и это меня раздражает. А этого мерзавца Туана разговориться не заставишь. Все эти типы одинаковы. Комиссар вычистил трубку и вновь набил ее.
— Вот о чем говорит нам это покушение: во-первых, в этом деле замешано несколько человек, во-вторых, они заинтересованы в том, чтобы убрать мадам Сильвер. А это значит: ей что-то известно.
— Ну да,— согласился Симони.— Только она так же нема, как Туан, а может, и больше.
Щенье взглянул в окно. Он увидел, как внизу из главных дверей полицейского управления вышла Жасмина, пересекла улицу и села в свою машину.Они продержали ее три часа, но безрезультатно. Она ничего не знает, ничего не понимает, ничем не может помочь.
— Ты сообразил сказать Мишо, чтобы он следил за ней?
— Да, патрон. Он уже начал слежку.
— А телефон? Симони кивнул:
— Уже прослушивается. Однако птичка соображает, что к чему.
— Но, в конце концов,— взорвался Шенье,— не ради же шутки в нее пульнули три раза. И промазали совсем чуть-чуть. Женщина — не куропатка, ее не убивают ради забавы.
Наступило молчание. Симони взглянул на часы.
— Я, наверное, пойду завтракать, патрон. Я проголодался. Пойдете со мной?
— Да,— ответил Шенье,— мне больше нечего здесь делать.
В коридоре за стеклянной дверью царило обычное в полдень оживление: люди бегали взад и вперед, слышались обрывки разговоров, звонки. В других кабинетах продолжалась работа с «клиентами». Инспектора подвергали их перекрестному допросу.
— Во всяком случае,— сказал Шенье, когда они спускались рядом по узкой деревянной лестнице,— во второй половине дня постарайся быть на месте пораньше. Я пойду к префекту.
— К префекту? Зачем?
— Надо устроить облаву у ворот Сен-Дени. Возможно, это ничего не даст, но посмотрим. Я-то думаю, что мы уже опоздали. А твои осведомители?
— Ничего.
— Трусят?
— Нет. Но те, кто говорил со мной об этом деле, не думают, чтобы Туан убил Сильвера.
— Ты опять? — проворчал Шенье.
Они вышли из здания на яркое солнце и на какое-то время превратились в обычных прохожих. Шенье с грустью подумал о картофельном пюре, из которого будет состоять сегодня его завтрак.
— Ну вот, опять легавые, и такие, что пробы ставить негде!
Обе девицы устроились у стойки в глубине зала, как будто расстояние, отделяющее их от улицы, обеспечивало им безопасность.
— Пошевеливайся,— сказала блондинка гарсону,— подай нам два «мартини», пусть думают, что мы давно здесь.
— Где они? — спросил хозяин.
— У Жюло, на углу улицы, и это не шуточки. Три фургона битком набиты. Они перекрыли весь квартал.
— Вот несчастье! — простонала блондинка.— Вчера только вышла из больницы. Начинаю работать —и привет! Надо было им припереться! Другого времени не нашли.
Толстая Элен, у которой опыта было побольше, отставила свой стакан:
— Не переживай, моя цыпочка. Не останутся же они здесь на ночь?
— Да, но они распугают клиентов.
— Во всяком случае, они не тебя ищут.
Какой-то мужчина в глубине зала положил свои карты на стол, извинился перед партнерами и подошел к молодому человеку, настолько красивому, что вряд ли он мог быть честным.
— Сколько у тебя с собой?
— Примерно граммов десять.
— Тогда не сиди здесь. Сматывай удочки.
— А куда мне, по-твоему, идти? Они оцепили весь квартал. Слышал, что девка сказала?
— Выбрось это, болван! Если они сцапают тебя, все в дерьме окажемся.
— Куда бросать-то?
— В сортир, тупица!
— А монеты?
— А тюряга? Мужчина подтолкнул молодого человека к дверям туалета и вернулся к бару. Он незаметно вытащил из кармана револьвер и отмычку.
— Припрячь это, Амедей,— сказал он.— Не хочу ее отдавать. Такие больше не делают. А пушка — это память.
Никто ничего не видел. Из музыкального автомата доносился голос Беко. Он пел с особенным волнением. У бара какой-то смущенный и явно женатый мужчина дрожа разыскивал по карманам свои документы.
Хозяин сунул переданные ему вещи под кассу. Потом пошел обслуживать клиентов с таким спокойствием, как будто ему доверили на храпение головку сыра. Пластинка заканчивалась, в окно было видно, как под дождем неслась группа девиц в тщетной надежде где-нибудь скрыться.
Мужчина, просивший спрятать отмычку и револьвер, держался в высшей степени непринужденно. Он пожал плечами:
— Не за ними охотятся. Ребята из полиции нравов такой тарарам не устраивают...
Он не успел договорить, как дверь раскрылась. Симони вошел первым. Позади виднелись его люди.
— Добрый вечер,— вежливо произнес он.— Полиция! Пусть каждый остается на месте. Приготовьте документы.
Он стоял у дверей, не вынимая рук из карманов плаща, пока его люди разговаривали с посетителями и обыскивали их. Мужчина, у которого была отмычка, улыбаясь, поднял руки, затем показал свое удостоверение личности. Симони нахмурился и подошел ближе. — Смотри-ка! — проговорил он.— Любопытная встреча! Я как раз хотел тебя повидать. И уже давно. Ты был в отъезде?
Мужчина побледнел:
— Меня? Но я не понимаю.
— Значит, ты покинул Пигаль? Небось, запахло жареным, а?
— У него вроде все в порядке, шеф,— сказал проверявший документы полицейский.
Симони взял документы из рук своего помощника и перелистал их.
— Дюмулен Раймон,— громко прочел он,—коммивояжер. Конечно! Эта профессия дает доступ всюду. Как отмычка. Добыл себе фальшивые документы. Замечательно!
— Но я ничего не сделал!
— Ты бросил Люсету, чего не следовало делать. Это она тебя подзаложила.
— Я стал честным человеком и..,
— Это ты мне расскажешь завтра утром в моем кабинете. Ну-ка, заберите этого джентльмена.
— Но я же ничего не сделал!
— Возможно! Во всяком случае, тебя разыскиваю не только я. Подожди, сосчитаю... Один, два, три, четыре прокуратуры. Включая версальскую, которая славится своей строгостью. Но ты избежишь наказания по совокупности преступлений. Давай шевелись, мне надо работать.
В три часа утра у Шенье из сотни задержанных осталось лишь двое, не имеющих права на жительство, иностранец, незаконно находившийся в Париже, трое подростков, выбравших явно не ту дорогу в жизни, и один сумасшедший, который во что бы то ни стало хотел позвонить Елизавете.
И ничего, что касалось бы дела Сильвера. Ничегошеньки! И самое неприятное, что назавтра предстояло объяснение с префектом.В ресторане у Марселя было пусто. Через раскрытые двери доносились запахи кухни. В этот час, когда все уже поели, они вызывали отвращение.
Лишь иногда заходил какой-нибудь человек, быстро пропускал стаканчик, облокотившись о стойку бара, и шагал дальше навстречу своей судьбе.Не спеша прошла девица, бросив безнадежный взгляд на зал ресторана.
— Я явился к вам не затем, чтобы тратить попусту ваше и свое время,— сказал Вандербрук.— Я слишком деловой человек. А дело, которое я хочу предложить вам, настоящее золотое дно.
Он уселся поудобней на диванчике, обитом трипом, и затянулся сигарой.
— Месье,— произнес он,— поскольку вы являетесь третнером Кида Черча, хочу, прежде всего, сделать вам одно признание. В настоящее время я представляю пятнадцать, миллионов. Завтра я буду стоить двадцать. Затем...
Он сделал неопределенный жест рукой, и бриллиант на его безымянном пальце сверкнул в лучах вечернего солнца, как маленькая звездочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13