Он искал одиночества. И в особенности страшился встреч с двумя людьми...
Первым, понятно, был Бердибек, второй — Хал ел.
Бердибек средь бела дня ограбил его, разбил его любовь, поразил в самое сердце мужскую гордость. Как там ни крути, как ни ерепенься — факт остается фактом. Торжествовал Бердибек, Едиге был повержен^ опрокинут, втоптан в грязь... А Халел? Умный, проницательный Халел, вероятно, догадывался, что у Едиге на душе, не зря его взгляд, мимолетно задерживаясь на Едиге, становился таким пристальным, как бы и сострадающим, и усмехающимся одновременно. Едиге был открыт, прозрачен для обоих. Но кому по нраву обнажать свою слабость — перед врагом или другом, не все ли равно? Оба вторглись в ту область жизни Едиге, которая для каждого — святая святых, и тем словно сблизились между собой, по крайней мере он не мог избавиться от этого ощущения...
Оставался Кенжек, наивный, простодушный Кенжек, большой ребенок... Едиге не брал его в расчет. Но именно Кенжек удивил его, и самым неожиданным образом.
Они и раньше не часто виделись — то Едиге заставал Кенжека спящим, возвращаясь в общежитие запоздно, то Кенжек уходил по утрам, когда приятель его лежал, уткнувшись в подушку. Теперь их встречи сделались еще более редкими.
Но как-то вечером Едиге застал Кенжека расхаживающим по тесной комнатке, явно не предназначенной для столь стремительных шагов. Несмотря на поздний час, он был одет, как если бы только что явился домой; руки в карманах, насупленные брови сведены у переносицы. Он не откликнулся на приветствие, только хмуро взглянул Едиге в лицо — и тут же отвел глаза. По его сосредоточенно-напряженному виду можно было заключить, что Кенжек тщетно ищет решения какой-то невероятно сложной задачи... Едиге, стараясь не мешать, разделся, чтобы нырнуть в постель. Но его друг, с грохотом отшвырнув подвернувшийся на пути стул, навис над ним, расставив ноги так широко, как если бы под ним раскачивалась палуба застигнутого бурей корабля.
Едиге впервые убедился, что глаза Кенжека могут загореться гневом.
— Что происходит на свете? — сказал Кенжек. — Нет, ты объясни мне, что такое происходит?..
Голос, которым он произнес эти не слишком-то внятные слова, плохо соответствовал сердитому выражению его лица. Скорее это был голос вконец растерянного, обескураженного человека.
— В чем дело, Кенжек? Или снова кто-то решил стать доктором?
— Брось ты, —* сказал Кенжек. — Напишу я кандидатскую или не напишу, что от этого изменится... — Он опять заходил по комнате — взад-вперед, взад-вперед.
Едиге лег. Но при этом, откинувшись на подушку, заложил руки под голову, обозначая своей позой, что не собирается спать и готов выслушать друга.
— Ведь скоро май, — туманно начал Кенжек. — Майские праздники...
— Совершенно верно, — подтвердил Едиге, не понимая, к чему тот клонит.
— Целую зиму трудились... Тут главное не в том, чего каждый успел добиться, а в том, что все работали, старались...
— И это верно, — согласился Едиге.
— Ну*, я и подумал, хорошо бы встретить праздники, как встречали Новый год...
— Вряд ли на этот раз получится... — Едиге зевнул.— Слишком уж много хлопот.
— Беру все хлопоты на себя. Только чтобы все, как зимой...
Так вот в чем дело!.. "Как зимой..."
— "Как зимой" уже не выйдет, дружище, — суховато, но вместе с тем не желая обидеть Кенжека, произнес Едиге. — Давай сразу на этом и покончим.
— Знаю, — сказал Кенжек. Он присел на край кровати, в ногах у Едиге. — Знаю, почему ты отвиливаешь. И знаю, что ты не прав. Потому и предлагаю — соберем вечеринку. В том же составе, что зимой.
— Ведь ты умный человек, Кенжек. Ты и сам понимаешь, это невозможно.
Кенжек поднялся и в раздумье снова зашагал — от окна к двери, от двери к окну. Потом вернулся, присел на кровать,
—- Слово в слово с Халелом... Он тоже заявил: "Это невозможно". А по-моему, вы оба — круглые дураки.
— Что касается Халела, то ты ошибаешься. Вот я, возможно, и круглый дурак.
— Хочешь сказать, он вместо одной девушки нашел себе другую, а ты остался один?.. Это не важно, вы оба дураки.
~ Не в том суть. — Едиге попытался направить разговор на иную тему. — Я Халела не одобряю и не осуждаю. Но если бы не он, а какой-нибудь другой парень переменил студентку Заду на аспирантку Батию, то, согласись, мы бы предположили, что какой-то скрытый расчет все-таки здесь имеется.
— Ну ты и циник, — сказал Кенжек.
— Что-то до сих пор мне довольно редко приходилось видеть абсолютно бескорыстных людей. Подонки встречаются куда чаще.
— И я из них?
— Нет. Ты — честный человек, даже сверх меры.
— Если так, то я, наверное не последний из могикан. И без меня отыщутся честные люди...
Едиге рассмеялся.
— Признаю свою ошибку и прошу покорно простить. — Он был рад, что разговор как будто принял новое русло.
— Сейчас я заставлю тебя признать и еще кое-какие ошибки, — сказал Кенжек. — Не нравится мне твое отношение к Гульшат.
— Почему бы тебе для начала не добиться, чтобы признал свои ошибки Халел, — пошутил Едиге, чувствуя, что слишком рано, пожалуй, он обрадовался'.
— Чтобы понять свои ошибки, нужен ум, — сказал Кенжек. — Дурак на это не способен.
— Тут многое зависит не только от ученика, но и от учителя.
— В этом ты прав, — с неожиданной покорностью согласился Кенжек. — Ведь какая славная девушка была Зада... И Батия тоже неплохая, я не о том. Она толковая, ничего не скажешь. Она и доктором, и профессором будет. Еще и пораньше Халела.,. Так что не думай... Нет, я очень высоко ее ставлю. Но где же любовь?.. А?.. Халел-то ее не любит. Сегодня с одной, завтра с другой. Ведь вот что скверно получается! Они ведь не того от него ждут — сейчас Батия, раньше Зада... Они надеются... Эх, Зада, какая девушка!..
— Может быть, она первая порвала с Халелом?
— Э, нет. Я видел, как она его искала не раз.
— Тогда в самом деле жаль. Из нее получилась бы хорошая жена.
— Исключительная была девушка, — подтвердил Кенжек. — Я и Халелу это говорил. "Тебе,— говорю,— не найти никого лучше Зады".
-А он?
— "Правда, — говорит. — Я очень ее любил..."
— "Любил"?.. Тогда они расстались окончательно.
— Ну, разве не дурак?.. Я все не оставлял его в покое, вот он и разозлился. "Зада дружила до меня с одним парнем, — говорит. — Если тебя интересует это обстоятельство, то теперь оно тебе известно. Иди, — говорит, — и не беспокой меня по пустякам..." Не думай, что я тут же собрался и ушел. "И всего-то? — говорю. — И в этом вся причина?" "С меня довольно", — говорит. Я чуть не расхохотался ему в лицо. "Серьезный повод для ссоры, — говорю. — Молодец, ловко придумал. Ты и ей то же самое сказал, Заде?.." "Чудак ты, Кенжек, — говорит. — Хватит с тебя и того, что знаешь. У меня со злости это вырвалось, пускай и остается только между нами". Выходит, он ее еще любит!.. Но ты посмотри, какая отговорка: "До меня дружила с другим парнем..."
Едиге вспомнилось, как Халел и Зада думали пожениться весной, какими твердыми казались их намеренья. Вряд ли тогда у Халела была другая цель... Кенжек понял его слишком буквально. Едиге представилось, что он догадался, почему Халел столь неожиданно отвернулся от девушки, которую хотя и не до безрассудства, нЬ любил, и любил настолько, что считал подходящей для себя парой. Вспомнилось, как в новогоднюю ночь он увел Заду на какой-то таинственный вечер, о котором, по всей видимости, она до того и не подозревала, и еще ему вспомнилось, как Халел не дал захмелевшему Кенжеку ключ от своей комнаты.
— Когда же они рассорились?
— По-моему, вскоре после нашей новогодней вечеринки. Кажется, он еще хаживал к Заде, только уже" без прежней охоты. А когда положил глаза на Батию, распрощался с ней окончательно.
— Понятно... — Догадка, которая возникла у Едиге, оправдалась.
— Ну и умник же наш Халел!.. Нашел причину!.. Что девушка — не человек, что ли? Не имеет права смотреть вокруг, выбирать — парню позволяется, а ей нет? Вот если бы господь бог оповещал заранее: "Тогда-то и там-то познакомишься с таким-то, он — твоя пара на всю жизнь"...
— Если бы...
— Если бы они познакомились, когда Заде было шестнадцать-семнадцать лет!.. А она уже заканчивала второй курс... И до того не взглянуть ни разу на какого-нибудь парня, не сходить с ним в кино, не потанцевать на вечере — как можно от нее такое требовать? Почему Халел не хочет этого понять? Не сказал этого себе с самого начала?.. И вдруг, на половине дороги, решил, что Зада, видите ли, недостаточно для него чиста?.. Разве это по-мужски?..
— Целиком с тобой согласен, Кенжек. Но Халела винить не берусь. Тут должна быть какая-то причина, которая нам не известна. Ни с того ни с сего от любимых не отказываются.
— Причина, причина... — Кенжек взмахнул рукой, отметая все возражения. — Причину я назвал. Только это не причина, а повод. — Он угрюмо помолчал, упершись локтями в колени. — Я все хочу спросить, да как-то неловко... — Он бегущим, ускользающим взглядом коснулся лица Едиге. — Но раз мы завели разговор... По какой причине ты бросил Гульшат?
— Кто бросил? -Ты.
— Кого?
— Как это — кого? Гульшат! У тебя ведь нет, наверное, таких отговорок, как у Халела? Она ни с кем не дружила до тебя? Верно?
— Верно. — Сердце у Едиге забилось, застучало. — Она до меня даже целоваться не умела толком. Это мои уроки, всему обучилась... То есть — как целоваться, я это хотел сказать. Способная ученица, талантливая, что правда, то правда.
Кенжек смутился, покраснел.
— Думаю, всю жизнь будет вспоминать меня с благодарностью, — продолжал язвить Едиге.
— Дружище... Не то ты говоришь... Не то, нет... — замотал головой Кенжек. — Не надо марать грязью чистую душу...
— сказал Едиге. Оказалось, некоторые слова легче произнести на чужом языке. — И сейчас гуляет с нашим бравым Бердибеком. Тебе этого мало?.. — Он едва вытолкнул из себя две последние фразы — вытолкнул, выдавил. Хотя Кенжеку все это и без него было известно.
— Эх!.. — взорвался Кенжек. — А еще литератор, еще собираешься заделаться писателем! Инженер человеческих душ... А не сумел понять даже самого близкого человека! Откуда ты взял, что она с Бердибеком?
— Давай прекратим этот разговор, — Едиге пару раз ткнул кулаком подушку, повернулся на бок и натянул до самых ушей сползшее одеяло.— Пора спать.
— Ну, нет. Я должен разобраться. — В голосе Кен-жека зазвучали решительные ноты. — Должен, слышишь? И не ради тебя, а ради этой девушки!
— Она тебя о чем-нибудь просила?
— Нет. Я сам обо всем догадался без ее слов.
— Не слишком же ты догадливый. — Едиге повернулся лицом к стене, показывая, что продолжать разговор не намерен.
1 Она — легкомысленная девушка (нем.) — Послушай, дружище... — Кенжек пересел поближе, опустил руку на прикрытое одеялом плечо Едиге. — По-моему, она так ведет себя нарочно... Чтоб ты ревновал. Я собственными глазами видел — вчера вечером иду, а она стоит рядом с нашей дверью...
— Стоит и дожидается Бердибека, — хмыкнул Едиге. — Его дверь-то напротив.
— Да, она стояла ближе к той двери, что напротив.
— Вот теперь ты рассказываешь правильно. Ты честный человек, старина, и не сворачивай с прямого пути до самой смерти.
— Погоди ты. Не в том дело, перед какой дверью... Как она стояла — вот что важно... А стояла она, как будто ждала кого-то, хотела попасться на глаза, понимаешь? Иначе с чего бы ей так, без дела, стоять?.. Увидела меня, и только тогда в дверь постучалась. Она ведь могла бы и сразу постучать, верно? Тебя она ждала, дурень, с тобой встретиться хотела.
— Это еще не доказательство, — сказал Едиге. И подумал: "Ай да Кенжек! Ай да старина Кенжек!.."
— Доказательство! И самое прямое! Дверь-то была, оказывается, заперта. Я потом проверил, когда она ушла. Теперь понимаешь — зачем ей стоять перед закрытой дверью?
— Если ей нравится один, почему она гуляет с другим? — помолчав, мрачно проговорил Едиге. — Кто ее заставляет?
— Гуляет!.. Словцо-то какое! Тут думай, что захочешь. А факты — вещь серьезная. Ну, были они два-три раза в кино — что дальше? Всему конец?
— Друг мой Кенжек, известно ли тебе, что сказал Юлий Цезарь о своей жене?
— Нет, неизвестно.
— Загляни в Плутарха или Светония.
— Так ведь то сказано про жену...
— Не имеет значения. Та, которую любишь, должна быть еще ближе. Здесь — любовь, там — в какой-то мере уже привычка.
— Не напирай на меня со своими Плутархом и Све-тонием! Гулынат тут ни при чем.
— Как знать... С нею они, понятно, знакомы не были. У них речь о другом: по Риму разнесся слух, что супруга Цезаря путается с каким-то патрицием. И Цезарь сказал: "Ужасно уже само по себе то, что возникло сомнение в добродетельности жены Цезаря..." Чувствуешь? Одно лишь сомнение —• и то ужасно!.. "Жена Цезаря должна быть выше подозрений". Так он сказал. Не думаю, что Гульшат зашла слишком далеко... Только если девушка целуется с кем-нибудь за спиной парня, с которым дружит, это равносильно тому, что жена изменяет в постели с каким-то мужчиной. Даже хуже!..
Кенжек не нашелся, что ответить. Он еще посидел, помолчал, потом огорченно .вздохнул, поднялся, все так же молча погасил свет и улегся в постель. В тишине было слышно, как он ворочается.
"Чудак, — подумал Едиге. — Наверное, и сам не рад, что вмешался... Эй, Кенжек-Кенжек... Вот уж ты и правда здесь ни при чем..."
Он повернулся лицом к другу, хотя в комнате все равно ничего не было видно в темноте.
— Не злись, — сказал он. — Теперь для тебя кое-что стало яснее.
— Ничуть, — буркнул Кенжек. Оба помолчали.
— Если ты веришь, что она... — Кенжек с трудом подыскивал слова, — что она... Если она в самом деле тебе... изменила... Тогда... Но сам-то ты в этом уверен?..
Едиге не ответил.
— Если Бердибек окрутил бы ее, все давно бы это знали. У такого молодчика слово за зубами не держится. Да и Ануар, который с ним живет... Этот ведь тоже как дырявое ведро. Но никаких сплетен пока не слышно. Ну, зайдут иной раз в кино, — а что же еще?
— Что еще?..
—- Конечно, для тебя это конец света... Но если взглянуть на вещи трезво...
— Трезво?.. На Бердибека?.. Да меня колотит, едва я подумаю о нем! Плут, лицемер, пройдоха — без стыда и совести! И с ним лизаться, его выбрать... По-твоему, я должен все забыть, простить — да еще и, быть может, на коленях умолять ее вернуться?..
— Извини, — сказал Кенжек. — Извини, если задел твою гордость... Но ты все преувеличиваешь, накручиваешь. А пока ничего страшного, ей же богу, не случилось. Нельзя просто ни за что ни про что уступать такую /девушку. Ты потом этого себе не простишь, Сходи к ней...
Допустим, я пойду, а она мне пальцем на дверь?.. Тогда как?.. Самому напроситься на такой позор?.. — хотелось ответить Едиге. Он до сих пор не думал о примирении, ему и в голову не приходили подобные мысли. Все равно прежнего не вернешь, говорил себе, мысленно продолжая разговор с Кенжеком. И твердил "нет", хотя чувствовал: явись у него самая ничтожная надежда^ он бы решился... Он и сейчас готов был соскочить с постели, одеться, бежать к ней, к ее двери с овальным номерком, на четвертом этаже — как давно он туда не заглядывал!.. Но стучаться — в этот час, посреди ночи? Когда все спят? Переполошить подруг?.. "Сумасшедший", — решат они... И будут правы...
Ночь, подруги, переполох... Он и сам сознавал, все это — никчемные отговорки. "Завтра, — думал он. -Завтра. Утром, часов этак в шесть или в семь, когда все проснутся". Он знал, что наступит завтра, но ни в шесть, ни в семь он не пойдет к ней, не отважится. Но сейчас обманывал себя, чтобы хоть не надолго поверить — еще возможно, возможно... И что-то, казалось, угасшее, омертвевшее в его сердце снова пробуждалось, готовое вспыхнуть...
Как бы то ни было, но в эту ночь он ощутил, что между ним и Гульшат еще не оборвана тонкая, невидимая для глаза нить.
35
Перед рассветом загремела, расколола небо гроза.
Грянула... Не раскачивал ветер шелестящие первой листвой вершины деревьев, не гнал, не перемешивал, подобно льдинам на реке, горбатые, взлохмаченные тучи, похожие на гривастые клубы от пожара, охватившего пересохшие степные травы. И не брызгали с неба прохладные, крупные, редкие, как мужские слезы, капли, отрываясь от сгустившейся тучи, не учащались с каждой минутой, чтобы под конец перейти в дождь, грохочущий, будто старая шкура, когда ее выколачивают палкой... Ничего этого не было. Вначале пророкотал, разрывая небо, гром. И словно раскололся надвое гигантский казан, в котором копилась вода со дня сотворения мира... Хлынул дождь. Он не капал, не моросил, не лился... Он хлынул сразу, сплошным потоком.
Едите почувствовал во сне как наяву: в комнату ворвался голубоватый, слепящий свет, затопил ее — на единое мгновение. Потом что-то прогрохотало над ухом, откатилось, умчалось дальше. И пока еще где-то гремело и перекатывалось, ударил ливень.
Едите продрог, поплотнее натянул одеяло. Он спал, и во сне испытывал странное облегчение, какую-то беспричинную блаженную радость. Одеяло накрывало его с головой, ему было тепло, сладкая, навеянная дождем истома нежила его тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24