— Да, он уходит. Отовсюду. С гордо поднятой головой.
— Не старайся уколоть... Так или иначе, но мы уважали друг друга. Пусть это останется. Мне очень жаль, я действительно сожалею, Андрюс, что вынуждена сказать тебе всю правду, когда ты только что похоронил мать...
— Я всегда просил тебя говорить правду. О чем же тут сожалеть? Человек едет создавать то, чего у него не было, едет создавать дом, то есть творить свой мир, какой-то порядок из хаоса...— Андрюс пытался говорить спокойно и твердо, но это не вполне удавалось. Оборвал свою речь и подумал, что в том грядущем порядке будет одному ему понятная гармония, включающая и умершую мать, и больного отца, и выцветшие от солнца корешки книг, и, наконец, его самого со своим пониманием жизненных ценностей, это будет размеренное, ритмичное бытие, незаметное для других, да никто и не обязан будет его замечать.
Какие красивые мысли и слова, и как все-таки страшно сделать этот простой человеческий шаг, который очень скоро может привести тебя к скучной, даже угнетающей повинности. Похоронить свои лихие амбиции, отказаться от комплиментов в кафе, терпеливо выслушивать мудрые старческие сентенции и жалобы
отца, бегать по магазинам и аптекам... О богиня Справедливости, почему ты требуешь от меня исполнения банальнейших, но столь тяжких обязанностей? Нету ли возможности безобидно и нежно обмануть тебя, подсунув вместо обыденности какой-нибудь эффектный подвиг, завернувшись в модный плащ борца за справедливость? Можно и не столь уж трудно, прикрывшись сознанием полезности для общества собственной персоны... Но почему все так хотят что-то значить, не могут жить без сцены, без восторженной аудитории?.. Потому, что еще не знают: битвы со злом надо начинать с себя, надо научиться без боли, без обиды выполнять необходимейшие обязанности, самые насущные, самые земные. Не думай о себе, о своем счастье-несчастье, вычеркни себя из своей памяти, чтобы любимый человек никогда не мог сказать: страх и ложь — норма твоей жизни...
Только не существует спасительных оазисов, где можно обнаружить идиллический домик с застекленной верандой, а потом у открытого окна мечтать о роденовских вечных веснах. Напротив, в чаду сгоревшего бензина, который ты вдыхаешь, открыв ночью окно, уже написана история бытия и отдельного человека, и миллионов, история вечного их рабства и вечного бунта против него. Быть может, не слишком разгневаются старик Руссо, да и Роден, поняв, что под отцовской крышей всегда найдется место и для Кристины. Ибо сказано же: где ты, Кай, там и я, Кайя...
Таким вот образом и исчез с шумного небосклона столичной журналистской братии Андрюс Барейшис. Никого особенно не интересовало, что он теперь поделывает. Читающая публика тоже не хватилась — и не такие имена забываются вместе с газетой, оставленной на скамейке в сквере. Те же, кто знал его ближе, логично рассудили, что он возвратился к отцу, потому что тут не было у него ни квартиры, ни перспективы на скорое ее получение. Жил один.
??
??
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11