— Устала? — Он повернул голову и посмотрел на нее. Его собственные глаза покраснели от блеска солнца и долгого созерцания раскаленного асфальта.
Она кивнула. Рука ее по-прежнему была напряжена, а палец нажимал на кнопку «запись». И ей было уже плевать на то, какой сумасшедший план салона кабины грузовика или проносящейся за окном пустыни сейчас снимала лежавшая на ее коленях камера.
— Ложись спать. Выключай ее и ложись спать. Его голос. Не стоит и говорить, насколько он изменился с самого начала. Но и она изменилась вместе с ним в параллельной прогрессии. «Ведь ничего не случится до тех пор, пока мы достигнем Борона. Это правда, - подумала она. — Ведь это ничто иное, как мертвое время. Хотя оно и утекает, словно кровь из сердца».
Вакуум, комок в горле. Потеря. Утрата. Если ей удастся уснуть, то в этот раз она будет отрезана от всей этой плоской агонии. Время на его стороне. «Мы въехали, вступили в новый жесткий и жестокий на ощупь мир. Я потеряла это человеческое заблуждение — думать о том, что мы будем жить вечно».
Она открыла глаза и увидела, как он ведет машину, а мимо проносится пустыня. Она осторожно положила свою голову ему на плечо. Как же он похудел. Кость была так близка к поверхности. Под кожей текла кровь. Все еще живой в данное время. В зеркале она увидела свое собственное лицо. Глаза изучали выжидательное выражение плоти. Она наклонила лежавшую на коленях камеру, чтобы на какую-то секунду поймать отраженный образ, затем вновь закрыла глаза, погружаясь в дремоту, и отпустила палец с кнопки «запись». Отрезок времени, удаленный из мира и помещенный в закупоренную тьму.
Наступила ночь, когда она проснулась и инстинктивно, после столь долгой паузы, вновь подняла камеру и нажала на кнопку. Звезды, увиденные через ветровое стекло и электронику камеры, были неподвижными на видоискателе. Грузовик остановился. Они приехали. Сидение у руля было пустым, а дверь со стороны водителя открыта. Она распахнула свою дверцу и высунулась из кабины грузовика.
Холмы на той стороне автострады — черные силуэты на фоне ночного неба — проскользнули в! фосфорическом мире, потом пошла прямая линия! асфальта, исчезающая за горизонтом, затем низенькие домишки да мертвая неоновая вывеска «Мотель «Островок в пустыне».
Завершив панорамную съемку, она наконец увидела его за металлическими столбами, поддерживающими изображенную на вывеске нырялыци-цу. Он стоял у дверей ближайшей постройки: рука и часть лица подсвечены его же собственным фонариком. В наушниках, подключенных к камере, она услышала слабый металлический щелчок, после чего дверь распахнулась настежь. Он повернулся и махнул ей рукой. Когда она подошла вместе с камерой поближе, то увидела, что это офис мотеля. Она сняла его и длинный конус света, падающий внутрь здания.
— Мы можем в эту ночь поспать здесь, — промолвил он, — а утром перегоним грузовик к яме.
— Хорошо, — она услышала в наушниках свой собственный голос с секундной задержкой, так как уже началась запись. Она не спеша прошлась по темному помещению, пока он опять ходил к грузовику. Достаточное количество света от звезд и ночной луны, просачивавшегося сюда, падало на серебристые контуры стульев, конторку и дверь за ней. Ничего, кроме пустоты. Как и во всех остальных комнатах мотеля.
Она знала, что по крайней мере в этой придорожной гостинице не будет проблем со свободной комнатой.
Он вернулся, держа в руках пару бумажных пакетов со свежей сменой белья и едой. Она прошла вслед за ним мимо конторки, в ту комнату, что была за нею. Пакеты были брошены на пол, а фонарик вертикально поставлен между ними так, что луч его расплылся овалом на потолке, наполняя комнату рассеянным сиянием.
Зеркало, покрытое толстым слоем пыли, но тем не менее целое, висело на стене рядом с дверью.
Она сняла с плеча сумку с блоком питания камеры и положила этот тяжелый предмет на стоявший у зеркала туалетный столик, а потом сняла это сверху, целя объективом в зеркало. Она настроила видоискатель так, чтобы в кадре была видна как можно большая часть комнаты, отразившейся в зеркале.
Сухие сандвичи и вода из термоса.
Они сидели на кровати, молча и не спеша прожевывали пищу; единственным звуком было... тихое гудение двигавшейся внутри камеры пленки. Запив последний сухарь, он уронил бумажный стаканчик на пол и лег на кровать. И зеркало отразило то, как он посмотрел на нее.
— Почему ты ее не выключишь? - Его рука потянулась к камере. — Ведь Фронт все равно всю эту ерунду повырежет.
Она пожала плечами, повертев в руках корку, которую ей вовсе не хотелось есть.
— Не знаю.
Но на самом деле она знала.
Бесконечная съемка — ни что иное, как единственно возможная для нее сдерживающая акция против того, что неумолимо затягивает его в такие глубины Судьбы, куда она уже просто не сможет за ним последовать. Когда его уже не будет на свете, останутся видеозаписи, и это будет плохо, совсем плохо, это будет лишь причинять ей боль, и такая рана уже никогда не заживет; она просто дура...
«Но ведь я больше ничего не могу сделать, тай пусть камера снимает... Пусть все мы будем гореть в геенне огненной».
— Ты не должна быть столь от меня зависимой.
Он знал. Он уже и так был очень далеко и лишен очень многого, а главное, той нормальной слепоты, что позволила бы ему стать с нею одним целым. И на какие же расстояния будут телеграфироваться их последние «прощай», прежде чем последняя связь между ними порвется и уйдет в небытие?
— Я даже и не пытаюсь... по крайней мере, больше это не повторится, — и это уже тогда, когда рука его оказалась под ее курткой, затем под рубашкой, и кожа его пальцев коснулась ее кожи, холодной или еще теплой? Она позволила ему привлечь себя... упала на кровать. Она знала, что это у них будет в последний раз. Прядь ее волос упала ему на лицо, она склонилась над ним. Руки двигались, затем замерли. В этих исполненных отчаяния движениях уже не осталось никакого изящества. Ее взгляд случайно упал на зеркало и отразившийся в нем объектив камеры. Она отстранилась от него и встала. Босые ноги ощущали зернистый песок на ковре.
— Я не хотела к тебе привязываться. — Она взяла камеру, лежавшую на туалетном столике. — Просто я не знала, смогу ли жить, если тебя потеряю.
Тени падали на его глаза, когда он посмотрел на нее.
— Такова жизнь. Не что иное, как продолжительный процесс потери всего того, без чего ты уже никак не сможешь...
Она кивнула. Волосы упали ей на плечо, образовав завиток на груди. Рука разблокировала кнопку «запись», и остаток ночи погрузился во мрак небытия.
А потом опять свет, и снова они были в пути. Сквозь ветровое стекло грузовика просматривался проселок, что уводил их в сторону от шоссе. Безжалостное утреннее солнце пробивалось сквозь клубившуюся за ними пыль.
Пока они ехали к борному руднику, ни он, ни она не проронили ни слова. Она поднесла камеру к глазу и стала снимать проносившуюся за окном пустыню. Его глаза не отрывались от дороги, прорезавшей многовековые залежи песка и пыли. В поле зрения попала сетка изгороди; а потом они уже проехали ворота и спускались по длинному серпантину, прорезанному вдоль склонов котлована.
Спускаясь по спирали вниз, они то попадали в тень, то под палящие лучи.
Дно котлована. Брошенная техника. Все это падало сквозь линзы объектива на серую электронику и сетчатку ее глаза.
Чистая площадка ближе к центру, с прекрасным видом на дорогу, ведущую к воротам, — там, на поверхности. Он остановил грузовик и заглушил двигатель. Мотор зачихал и, тяжело вздохнув, наконец-таки смолк. Тени таяли по мере того, как поднималось солнце.
Они ждали в кабине грузовика, чувствуя, как средиземноморская прохлада превращается в палящий зной. Медленная трансформация пустыни, молчание камней и песка, не нарушаемые их голосами. Они ждали молча. Его руки покоились на рулевом колесе. Ее лицо было скрыто видеокамерой. Словно бы они в прошедшую ночь причастились перед смертью и соприкоснувшаяся плоть передала некое Послание, а потом их тела отстранились, отпали друг от друга.
Неизмеримые расстояния застыли в звуке их дыхания, и все «прощай» мира медленно засыхали на ее коже.
Даже собственный голос сейчас безмолвствовал внутри нее: крохотный, серый, испещренный фосфорическими точками мирок в конце-концов поглотил куда более обширный. Камера съела реальность и превратила эту женщину в простого наблюдателя, в приложение, связанное с жизнью лишь пластиковым, черным козырьком на резинке, прикрывавшим сейчас ее глаза... в оператора, снимающего за секунду до собственной боли.
Они передавали друг другу пластиковую крышку термоса, служившую им чашкой, потягивая чуть теплую воду.
Сделав глоток, она увидела, как он поворачивает голову. Подняв камеру, она отследила это движение и через видоискатель увидела облако пыли, поднимающееся вблизи ворот, ведущих к руднику.
Солнечный свет отражался от источника пыли, проехавшего через эти ворота. Сияющая точка становилась все крупнее, и вскоре уже можно было разобрать, что это несущийся по дороге к котловану джип.
Она направила на приближающийся автомобиль камеру и увидела в его кабине одного водителя.
Ну, вот он и здесь.
Конец ожиданию. Время может начинать новый отчет.
Джип спускался на дно котлована, кружа по узенькому серпантину дороги, и все время прекрасно высвечивался, потому что солнце сейчас уже было прямо над головой, столь яркое, что даже отбрасывало огненные отблески на все, что видел сейчас глаз.
Джип достиг конца дорожной спирали и поехал по дну котлована, но вдруг остановился, так и не приблизившись к ним. Водитель не стал глушить двигатель. Рокот мотора все еще был слышен. Даже когда водитель вышел из джипа и встал рядом, выжидая.
Марево, поднимавшееся с запыленного капота, размывало очертания его фигуры. Дрожание фосфорических точек, солнечный зайчик, отразившийся от его зеркальных очков, ножом упал на ее глаза.
«Что-то здесь не так. Что-то произошло не так, как мы запланировали». Еще одра фигура появилась в сером мире камеры — сиденье с нею опустело. Он медленно пошел к джипу и водителю. Она выскользнула из кабины грузовика и пошла вслед за ним, ловя в кадр пространство между машинами.
— Держи, Леггер. — Водитель джипа протянул руку с открытой ладонью. — Стой там, я не хочу, чтобы ты подходил ближе.
Они образовали линию с тремя точками — двое мужчин смотрели друг на друга с расстояния в несколько ярдов, а она находилась на таком же удалении от них, но только с камерой в руках. Сердце ее сжалось от дурного предчувствия. Тишина в пустыне над ними. Солнце - огненная панель, протянувшаяся с одного края котлована на другой.
— Ты не принес, — голос был лишен каких бы то ни было эмоций.
— Верно, — водитель развел руками. - Я наколол тебя, Леггер. Он заплатил мне куда большую цену, нежели ты... Свежатинка как раз мне подходит, а не то дерьмо и рухлядь, что тырит Фронт.
Она перевела камеру на лицо человека, стоявшего у джипа. Зеркальные очки сверкали на солнце, но очертания лица под ними все равно можно было разглядеть — узкое, но без высоких скул, как у того, что стоял напротив. По лбу бежала струйка пота.
— Я этого ожидал, — невероятная усталость скрывалась за ровным тоном его речи. — Ты ведь никогда по-настоящему не был на моей стороне.
Водитель в ответ лишь пожал плечами да утер рукою пот со лба.
— Да... ну, в общем, вот такие вот дела. - Он посмотрел куда-то вверх. — Вот и все. Мы ведь всегда разными делами занимались.
Серебряные линзы снова блеснули.
— Ты живешь ради Смерти, Леггер, а для меня она, напротив, - лишь средство существования.
Рука, державшая камеру, задрожала. Она почувствовала, как воздух с шумом вновь вошел в ее легкие и в ушах застучала кровь.
«Может, все на этом и кончится. Надо же — нестыковка придется нам разрабатывать другой план. И может, все завершится куда страшнее».
Но тот миг, та конфронтация уже были вне досягаемости их зрения, неумолимо приближаясь к ним дюйм за дюймом.
— Может, так оно и есть. — Никакого гнева, никакого чувства, что тебя предали.
Ну так почему тебе не вернуться и не заняться своим делами. А? — Я просто хотел, чтобы ты знал... — водитель подошел к дверце джипа, — о том, что произошло. — Хорошо. Ты это сделал... а теперь можешь идти...
Тип в зеркальных очках сел за руль.
— Тебе тоже пора сматываться, Леггер... Я ведь сказал ему, что ты будешь здесь. Это было частью нашей сделки.
Молчание, всего лишь миг, за который сердце успело сделать один удар.
— Я знаю, — промолвил Леггер, — я всегда знал, что ты меня сдашь. Убирайся отсюда! Ты уже добился своего!
— Не сработает, Леггер... Тебе уже не удастся выйти сухим из воды.
— Лучше уходи...
— Конец словам столь плоским и невыразительным.
Двигатель джипа взревел, водитель нажал на сцепление, развернул машину и покатил по серпантину вверх, разбрасывая колесами гравий.
В течение нескольких секунд камера отслеживала подъем джипа из котлована и лишь затем была переведена на одиноко стоявшую в отдалении фигуру. Он повернулся и посмотрел прямо на нее, словно бы камера уже не в состоянии была спрятать ни ее лица, ни состояния ее души. И теперь уже не осталось никаких пространств и расстояний. И тем не менее, все еще так далеко. Ее голос сорвался с высушенных солнцем губ:
— Еще есть время.
Странный эффект ее собственных слов с задержкой на пленке между ними стало многие мили.
У тебя же ничего.
— И прежде чем Стрезличек сюда доберется, мы уже будем далеко... и начнем разрабатывать
совсем иной план, какой-нибудь иной способ, как к нему подобраться, где у тебя будет шанс.
Данный аргумент реализовался в то, что она стала умолять в открытую.
— Пойдем, — сказала она, чувствуя, как металл камеры прилипает к ее влажным ладоням. — Пока еще есть время.
— Нет, — и пространство резиновым и растянулось на ради этого сюда приехал.
— Но ты ведь не можешь., никакого оружия, кроме себя.
Как только она это сказала, то сразу пожалела об этом, осознав, что теперь между ними бесконечность.
«Теперь я его навсегда для себя потеряла».
Больше уже никаких слов не последовало. Он отвернулся и пошел прочь. Она тоже автоматически повернулась и пошла вслед за ним с камерой в руках, пока он не скрылся из вида. Микрофон уловил звук затарахтевшего мотора грузовика, который стал удаляться, и через несколько минут над карьером повисла полная тишина. Она подняла камеру в небо, но так ничего там и не увидела.
«Я засомневалась в нем и потому потеряла. А может, я вовсе никогда и не имела его! Наверное, все-таки он всегда был сам по себе».
Он вернулся с ружьем в руках, прежде оно всегда казалось таким большим. Она поймала его в объектив крупным планом.
— Ты ничего не понимаешь, — промолвил он, вставляя обойму. - Даже если бы я захотел, то не смог бы уйти. По крайней мере сейчас.
— Я знаю, знаю.
Серый, испещренный фосфорическими точками мирок расплылся в жгучие слезы. Так вот значит, где он, конец. Конец Всего. Все дороги сузились и свернулись для того, чтобы привести их сюда. И никаких остановок или поворотов назад.
«И что мне остается делать? Ничего, кроме серого мирка за стеклами линз объектива... А все остальное было растеряно по пути... А потому я постараюсь запечатлеть все до последней детали, и пленка, подобно черной границе, .окружит нас. Ведь ради этого мы сюда и приехали».
И она стала снимать панораму проржавевших остовов всевозможной техники, загромождавшей дно карьера. То самое марево, в котором столь изысканно дрожали очертания жарящегося на солнце металла, сдавило ей грудь и обожгло гортань. Она стала задыхаться.
«Надеюсь, он скоро придет... Чтобы положить всему конец».
И словно бы мысль эта вызвала его появление; простое совпадение, но оно ножом вонзилось в сердце. Ей так захотелось вернуть свою безмолвную просьбу, запрятать эти невысказанные слова туда, куда-нибудь поглубже, и навсегда остановить время на этом последнем мгновении, за которым, как она знала, события приобретут обвальный характер. Но уже было слишком поздно. Время ускользало, и не за что было ухватиться... Пальцы ловили пустоту.
Какой-то звук сверху, это еще прежде, чем можно было хоть что-то разглядеть. Склон карьера попал в кадр, когда она развернула камеру на чистое небо. Шум стал куда громче, свистящий стрекот в воздухе. И вот оно — вертолет с круглой кабиной и длинным хвостом. Солнце, сверкавшее сквозь вращающиеся лопасти, образовало над этим летательным аппаратом некое подобие нимба в тот момент, когда он неторопливо завис прямо над ними.
Будто бы неумолимый ветер принес его с запада. Буквы «Д» и «Э» в овале на его борту.
Ну, вот и Стрезличек, наконец. Вертолет стал опускаться вниз.
Она снимала, пока он не закрыл собою весь кадр. В его тени она даже чувствовала ветер, поднимаемый сияющими лопастями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21