Еще одна большая белая кнопка звонка. Едва он прикоснулся к ней, за дверями раздался малиновый перезвон — модная новинка тех лет.
От того перезвона Ивану Ивановичу стало грустно на сердце, тронула тревога. Ее породила неизвестность, таившаяся за этой плотной, обшитой светло-коричневым дерматином дверью. Три импортных замка поблескивали хромированными глазищами, словно циклопы, преградившие Синдбаду-мореходу путь к сокровищам.
«Патологически боится воров и грабителей»,— веломнил Иван Иванович слова начальника ОБХСС. Он знал, что в доме у Генераловых живет пятнистый дог по кличке Кир (Екатерина Ильинична ласково вовет его Кирюшей).
Естественно, что в ответ на песенные переливы модного звонка Иван Иванович готовился услышать истошный собачий лай, и потому появление на пороге скуластой женщины с узкими, прищуренными глазами было для него неожиданностью. Он поздоровался:
— Здравствуйте, Матрена Ивановна. Я отец Сани Орача. Иван Иванович. Мне нужна Екатерина Ильинична.
Женщина заулыбалась, закивала: проходите.
— Катю-юша! — зычно крикнула она.— К тебе...
— Кто там? — отозвался со второго этажа звонкий, певучий голос.
— Сюрприз! — не без лукавства пояснила Матрена Ивановна.— А Саня-то — вылитый папа. Особенно глаза. Только чернобров, да губы вроде бы посочнее.
Иван Иванович не стал разочаровывать приветливую женщину. Саня был приемным сыном. Но если человек хочет видеть сходство там, где причины для этого нет..
Матрена Ивановна провела гостя в одну из комнат. По всей вероятности, это была гостиная. Паркетный пол начищен до блеска. Широкие окна прикрыты полупрозрачными светло-голубыми шторами из шелка. Под стать шторам — обои. Потолок оклеен обоями того же рисунка, только чуть посветлее. Это как бы приподнимало и без того высокие потолки. Одна из стен была украшена огромным видом горы Фудзияма — национальным символом Японии. Цветные фотографии производили солидное впечатление. Под фотопанно лежала зеленая дорожка, символизирующая, по всей вероятности, поляну. На ней — несколько сухих веточек прошлогоднего бессмертника и ставшего уже редкостью седого шелковистого ковыля. Два журнальных столика. На одном — инкрустированная деревом шахматная доска. На каждом — по хрустальной вазе и рядом по два удобных мягких кресла. В углу цветной телевизор. Академик Генералов привез его в подарок жене из какой-то заграничной командировки.
— Здравствуйте, Иван Иванович. Рада вас видеть. Орач обернулся на голос.
Ему навстречу шла моложавая женщина. «Водолазка» в крупных лиловых цветах плотно прикрывала ее шею. Яркая кофта гармонировала с белыми брюками, плотно облегающими высокие сильные ноги. Поджарая девичья
фигура. Движения, пожалуй, несколько резковаты. Густые, цвета льна волосы — локонами. Иван Иванович готов был поклясться, что волосы у Екатерины Ильиничны натурального цвета. Если не вглядываться в детали лица (некоторую вялость тонких губ пытался скрыть густой слой багрянцевой помады), можно было бы сказать, что Генералова весьма милая женщина лет... Возраст Екатерины Ильиничны определить сейчас было трудновато. Под сорок? Нет, пожалуй, за тридцять пять. Синие крупные глаза с озорнинкой... Даже, пожалуй, с упряминкой, свойственной человеку волевому, знающему себе цену.
— Екатерина Ильинична, заранее приношу извинение за вынужденный визит.
— Ну что вы, Иван Иванович, зачем же так официально! — напевно возразила Генералова, протягивая ему узкую в ладони руку.
Может, надо было ее поцеловать? (От ухоженной кожи пахло так приятно!) Но он лишь пожал протянутую руку.
— Присядем,— Генералова указала на кресла за шахматным столиком и опустилась в ближайшее.— Какова все же судьба! Заочно мы с вами давно знакомы! Приводит однажды Викентий Титович мальчишечку, держит за руку, будто только что сцапал и побаивается, как бы тот не вырвался и не смылся. От порога говорит: «Котенок (это он так величает меня), познакомься: будущий талант. По части знания теоретических основ геологии он даст фору любому из моих аспирантов. А его не допускают к вступительным экзаменам! Видишь ли, у Александра Ивановича Орача еще нет паспорта! Спрашиваю секретаря приемной комиссии: «У вас-то паспорт есть?» А она: «Конечно!» «А знаний нужных нет. А у него наоборот: есть знания, но нет паспорта. Так как же нам быть?» — Екате-терина Ильинична рассмеялась. И получилось это у нее озорно. От переполнивших ее чувств она даже махнула рукой, дескать, не смешите меня, хотя гость к ее смеху не имел отношения.
Екатерина Ильинична очаровала Ивана Ивановича своей беззаботностью и искренностью.
— И вот с тех пор началось: «Папа сказал...», «Папа сделал...», «Папа поехал...», «Папа вернулся», «Папа — истребитель тапков, участник двух войн: с фашистской Германией и самурайской Японией...». Так что, Иван Иванович, я о вас знаю все, что знает о вас Саня.— И вновь рассмеялась сочно, с удовольствием.— И обо мне Саня вам немало рассказывал... Сам признался.
Какому же отцу не будет приятно услышать такую оценку сыну! Иван Иванович, что называется, таял от удовольствия и невольно оттягивал начало неприятного для обоих разговора. Время шло. Время бежало, необходимо было, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно решить главное: заглянуть в багажник автомобиля. Но приветливость хозяйки убаюкивала сотрудника милиции.
— Я ваша должница, Иван Иванович... Ваше участие в моей судьбе... В такие критические моменты и узнаешь, кто настоящий друг, а кто всего лишь попутчик.
Напоминание о том, какую роль по милости Сани сыграл Иван Иванович в судьбе Генераловой, было неприятным. Он невольно посуровел, сосредоточился. Екатерина Ильинична уловила перемену в его настроении и поняла
причину.
— Я знаю, Иван Иванович, что привело вас ко мне. Был тут один... красавчик из ГАИ, влюбленными в себя, как дворовой петух, и убежденный, что все женщины — все без исключения! — подчеркнула она,— впадают при виде его в любовный экстаз. А меня от этой стандартной челюсти и масляных глаз в озноб кинуло: началась аллергия. Заходит в дом этаким барином. Ног не вытер, прется через все комнаты, А Ивановна ходи и подтирай следы от его сапожищ! Ну, наша Ивановна и взяла молодца в оборот.
Генералова вновь от души рассмеялась (у нее было хорошее настроение) и сразу словно помолодела: сеточка мелких морщинок под глазами разгладилась, будто их и не было, а глаза еще больше просветлели, налились синевой. Екатерина Ильинична поднялась с кресла и продемонстрировала, как все происходило.
— Сунула Ивановна ему швабру в руки: «А ну, вытри сапожищи! И следы за собою ликвидируй!» Он начал было артачиться, мол, как вы со мною разговариваете, я при исполнении служебных обязанностей. А Ивановна ему: «Ты, сынок, при исполнении своих, а я при исполнении своих. Мои обязанности — чистота и порядок в доме. Я тебя не заставляю снимать сапоги у порога, а вытереть их ты обязан. Или тебя в детстве не учили уважать труд других людей?» И что бы вы думали! — потешалась Генералова.— Сдался наш красавец — взял в руки швабру... Но, по всему, взыграло в нем самолюбие и во время разговора со мною, «по делу» он пошел в атаку: «По нашим ведениям, машина с номерным знаком СЛГ 18—17 имеет сношение к дорожно-транспортному происшествию.
Прошу предоставить машину к осмотру». Пыжится moй красавец, как улюлюкающий индюк, пытаясь выглядеть большим и солидным, и невдомек ему, что он смешон и! жалок. Ну, а я ему в ответ: «Прошу предоставить труп к осмотру и опознанию». А он своими нахальненькими карими глазами хлоп-хлоп! Никак не может взять в толк. Поясняю: «Дорожно-транспортное происшествие — это, надо полагать, наезд на пешехода. А наезд при тех скоростях, которые я уважаю,— это труп. Ну, а во всех фильмах «вещ-доки» предоставляют для того, чтобы преступник тут же раскололся. Вот вы мне и подайте труп. Увижу — раскаюсь, признаюсь». Тогда он понял, что подзарвался. Ока- . зывается, может быть вполне нормальным человеком даже при исполнении служебных обязанностей. «Екатерина Ильинична, извините... Неизвестные ограбили мебельный магазин «Акация». Есть предположение, что их с места происшествия увезла машина вашего цвета». Тут меня такая ярость охватила, понимаю, что говорю глупость, а унять себя не могу. «Моего цвета? — спрашиваю.— Цвета моего лица? Цвета моих волос? Спины? Ног? Я же — многоцветная, как и любая женщина».
Что-то в пересказе Генераловой было неприятное для Орача. Неуважение к службе правопорядка?.. Конечно, гаишник вел себя не лучшим образом, без учета специфики обстановки, в которой ему довелось работать. Но и Генералова хороша! Укоряет гаишника в самовлюбленности, а за собою этого порока не замечает. Чувствуя свое социальное превосходство над милиционером (жена академика, хозяйка дома), она тонко издевалась над его нерасторопностью. Работник ГАИ должен был выполнить задание — навести нужные справки. Конечно же, нагловатому, как все недалекие красивые мужчины, парню следовало действовать в рамках закона. А какие обвинения он мог предъявить жене академика? Никаких! Лишь подозрения. А гражданского долга со стороны Генераловой не чувствовалось. Почему?
Иван Иванович с горечью поглядывал на Екатерину Ильиничну. Ему хотелось увидеть в ней то человеческое, что в свое время взволновало и привлекло двадцатитр летнего Саню. Красива? Но в таком возрасте женщина ровывает нас не первозданной утренней свежестью, af ренним обаянием, привлекательностью, сердечностью.
Как бы оскорбилась Екатерина Ильинична, если бы мог ла прочитать мысли своего гостя! Упоминание о возрасте женщины она считает непростительной бестактностью.«Женщине столько, на сколько дна выглядит»,—заявляла она. Генералова могла бы показаться обаятельной, еоли бы не это желание унизить человека. Умна ли она? Да уж глупой не назовешь. Цену себе знает. К тому же умеет себя подать. Она старалась быть откровенной с Иваном Ивановичем и была откровенной, но, как ему показалось, в определенных рамках, на заданную и выверенную глубину.
И тут Иван Иванович поймал себя на мысли, что Он излишне придирается к Генераловой. Нельзя при первой же встрече требовать от знающей себе цену женщины абсолютной раскованности. Визит майора Орача не мог быть приятным для жены академика, особенно после того, как здесь уже побывал нерасторопный гаишник. Ведь Иван Иванович явился продолжить дело, начатое лейтенантом. Выходит, он заодно с ним.
Что Иван Иванович знал о Генераловой? Самое общее, то, что ему порой рассказывал сдержанный в чувствах Саня. А после того; как сын сказал отцу: «Я люблю эту женщину», его сдержанность утроилась.
Генералова об Иване Ивановиче, вне сомнения, знала гораздо больше, чем он о ней.Словом, не было у Ивана Ивановича Орача оснований требовать от Екатерины Ильиничны быть с ним искренней.
И все-таки Генералова, пожалуй, была сейчас в беседе щедрее майора Орача. Генералова продолжала свой рассказ.
— Мой милый «красавец» в тоне прокурора спрашивает: «Почему вы сняли свою машину с колодок раньше обычного времени?» Чем я могла оправдаться? На дворе — весна, теплынь и все прочее... Вот и отвечаю: «Чтобы ограбить мебельный магазин. Вначале хотела взять «фирмовый» — «Все для новосела». Выручка там приличная. Но, прикинув, поняла, что такая махина мне не по зубам: из одного конца магазина не виДно другого. И пока будешь брать кассу, в другом конце вызовут милицию. А «Акация»— вполне. Мне для полного счастья не хватает ста тысяч. Наличными. Вот я и ликвидировала дефицит в личном бюджете». После такого собеседования, как понимаете, свою машину для опознания работнику ГАИ я не предоставила, сославшись на то, что у него на это нет соответствующих документов, Лейтенант пообещал мне найти документы, как только я выеду за пределы гаража. На этом мы и расстались.— Она разволновалась, разго-
вызванное твоим появлением? Иван Иванович, в такой обстановке можно не только взвыть, но и повеситься. - А результат?— с укорам спросил он. — А-а... Вот вы о чем.—Она поняла его упрек по-своему.— Нет, Иван Иванович, не брала я взяток даже от интересных мужчин. Только следователю ничего не стала объяснять. Он же сразу зачислил меня в преступники. Ни о, какой презумпции невиновности и речи не могло быть: «Подарки от таких-то и таких-то получали?» — «Получала. Только в моем понимании — это знак внимания влюбленного мужчины». А следователь: «Какая же вы любвеобильная!» И тычет, список. Ничего не скажешь, постарался.. Только все это ложь. Дарил мне кто-то из курсантов, к примеру, французские духи. Пятьдесят рублей флакончик. Я принимала, но при первом же удобном случае делала ответный подарок на такую же сумму. Но это следователя не интересовало, ,
— Он мог этого просто не знать, вы же отмолчались!
— А кто ему мешал узнать? Другие факты он собирал. Уложил, пронумеровал. И мне под нос тыкал: вот, мол, не отвертитесь, признавайтесь, пока не поздно, кайтесь в грехах.
Да, эти факты были на поверхности. Приходит Екатерина Ильинична на работу, сотрудницы ахают:
«Какие чудесные духи! А запах...»
«Подарок»,
«Ах, Екатерина Ильинична, мужчины от вас без ума».
А вот ответный презент, конечно же, не афишировался. Это было тайной жены академика. Те же, кому она делала подарки, при встрече со следователем молчали. Казалось бы, женщина попала в беду. Твоя вина — косвенная. Так будь рыцарем! Нет же...
Мещанин прикрывает свою никчемность. А у Генераловой видимых причин для сплетен вокруг ее имени видимо-невидимо. Ходит в брюках — раз. (И это в сорок пять лет!) Гоняет сломя голову машину — два. Друг дома чуть ли не в домовую книгу вписан — три... Есть еще и «четыре», «пять», «десять»... Но самая главная «улика» — мужу за семьдесят, а она-то еще баба в соку...
Если тебя постоянно в чем-то подозревают и каждому ханже хочется заглянуть через замочную скважину в твою спальню, тут уж невольно озлобишься против мещанина.Как бы там ни было, но те, кто получил презент от Генераловой, на беседе у следователя дружно отмалчивались. Почему? А потому, что подарок от такой женщины
всегда причина для подозрения. «Чего это вдруг такая краля расщедрилась? Говоришь, ответный подарок? Знаем мы этих молодящихся матрон! Если так все бескорыстно, то почему ты сразу не сказал? А теперь, когда все вылезло наружу.,.»
Нет, пусть уж Генералова выкручивается сама. И на вопрос следователя отвечали: «По части подарка? Было дело — флакон французских, духов. Просил друга, привез из Москвы».
Об остальном — молчок. Не спрашивают, чего же высовываться? А следователю хотелось на имени жены академика Генералова сделать себе карьеру. Не обязательно дело доводить до суда. Главное, чтобы о твоем служебном рвении стало известно начальству.
Может быть, в случае с Генераловой было и не так, просто молодому следователю не хватило опыта, умения проникнуть в суть факта. Но Генералова, в представлении Ивана Ивановича, выигрывала в этой истории. «Женщина с чувством собственного достоинства». Как она сказала? Уход из медицины — это форма протеста? Но кому адресован этот протест? Следователю, пытавшемуся сделать карьеру на громком деле? Тем, кто занимался махинациями на курсах повышения квалификации? Так Фемида уже рассудила праведных и грешных.
«Эх, Екатерина Ильинична! Вы же неглупая женщина... Должно же быть развито у вас чувство реальности!»
На душе Орача стало легче, исчез укор совести, который напоминал о себе с тех пор, как он, отозвавшись на просьбу сына, ходатайствовал за Генералову перед Стро-куном.
«А Санька-то у меня все-таки молодцом!» — порадовался Иван Иванович.
И с этого момента напряженность между ним и Генераловой прошла.
— Иван Иванович, а вы знаете, как называлась моя кандидатская диссертация? — вдруг спросила Екатерина Ильинична.
— Понятия не имею.
- «Предродовая патология плода в случае материнской экламисии».
— Л что это такое: «эклампсия»? — поинтересовался Иван Иванович.
Он никак но мог представить себе эту резковатую в движениях изящную женщину оперирующим хирургом —
рячилась. - Иван Иванович, само подозрение в том, что Генералова грабит магазин, не правда ли, весьма обогати-ло бы мою биографию? Сделать из жены всемирно известного человека взяточницу не удалось. Теперь шьют ограбление! С какими сногсшибательными подробностями я буду рассказывать своим приятельницам об этом «гоп-сто-пе»! Кажется, так называется на воровском жаргоне ограбление? — В ее дребезжащем от возбуждения голосе звучал сарказм.—Уж я-то пропишу детали! — злорадно пообещала Екатерина Ильинична.— Представляю, какой это произведет эффект, мой подружки умрут от зависти, что не видели меня с пистолетом в черной маске Зорро! Причастность к тайне всегда волнует сытых людей. Нам так приятно щекочет нервы ужас, пережитый другими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
От того перезвона Ивану Ивановичу стало грустно на сердце, тронула тревога. Ее породила неизвестность, таившаяся за этой плотной, обшитой светло-коричневым дерматином дверью. Три импортных замка поблескивали хромированными глазищами, словно циклопы, преградившие Синдбаду-мореходу путь к сокровищам.
«Патологически боится воров и грабителей»,— веломнил Иван Иванович слова начальника ОБХСС. Он знал, что в доме у Генераловых живет пятнистый дог по кличке Кир (Екатерина Ильинична ласково вовет его Кирюшей).
Естественно, что в ответ на песенные переливы модного звонка Иван Иванович готовился услышать истошный собачий лай, и потому появление на пороге скуластой женщины с узкими, прищуренными глазами было для него неожиданностью. Он поздоровался:
— Здравствуйте, Матрена Ивановна. Я отец Сани Орача. Иван Иванович. Мне нужна Екатерина Ильинична.
Женщина заулыбалась, закивала: проходите.
— Катю-юша! — зычно крикнула она.— К тебе...
— Кто там? — отозвался со второго этажа звонкий, певучий голос.
— Сюрприз! — не без лукавства пояснила Матрена Ивановна.— А Саня-то — вылитый папа. Особенно глаза. Только чернобров, да губы вроде бы посочнее.
Иван Иванович не стал разочаровывать приветливую женщину. Саня был приемным сыном. Но если человек хочет видеть сходство там, где причины для этого нет..
Матрена Ивановна провела гостя в одну из комнат. По всей вероятности, это была гостиная. Паркетный пол начищен до блеска. Широкие окна прикрыты полупрозрачными светло-голубыми шторами из шелка. Под стать шторам — обои. Потолок оклеен обоями того же рисунка, только чуть посветлее. Это как бы приподнимало и без того высокие потолки. Одна из стен была украшена огромным видом горы Фудзияма — национальным символом Японии. Цветные фотографии производили солидное впечатление. Под фотопанно лежала зеленая дорожка, символизирующая, по всей вероятности, поляну. На ней — несколько сухих веточек прошлогоднего бессмертника и ставшего уже редкостью седого шелковистого ковыля. Два журнальных столика. На одном — инкрустированная деревом шахматная доска. На каждом — по хрустальной вазе и рядом по два удобных мягких кресла. В углу цветной телевизор. Академик Генералов привез его в подарок жене из какой-то заграничной командировки.
— Здравствуйте, Иван Иванович. Рада вас видеть. Орач обернулся на голос.
Ему навстречу шла моложавая женщина. «Водолазка» в крупных лиловых цветах плотно прикрывала ее шею. Яркая кофта гармонировала с белыми брюками, плотно облегающими высокие сильные ноги. Поджарая девичья
фигура. Движения, пожалуй, несколько резковаты. Густые, цвета льна волосы — локонами. Иван Иванович готов был поклясться, что волосы у Екатерины Ильиничны натурального цвета. Если не вглядываться в детали лица (некоторую вялость тонких губ пытался скрыть густой слой багрянцевой помады), можно было бы сказать, что Генералова весьма милая женщина лет... Возраст Екатерины Ильиничны определить сейчас было трудновато. Под сорок? Нет, пожалуй, за тридцять пять. Синие крупные глаза с озорнинкой... Даже, пожалуй, с упряминкой, свойственной человеку волевому, знающему себе цену.
— Екатерина Ильинична, заранее приношу извинение за вынужденный визит.
— Ну что вы, Иван Иванович, зачем же так официально! — напевно возразила Генералова, протягивая ему узкую в ладони руку.
Может, надо было ее поцеловать? (От ухоженной кожи пахло так приятно!) Но он лишь пожал протянутую руку.
— Присядем,— Генералова указала на кресла за шахматным столиком и опустилась в ближайшее.— Какова все же судьба! Заочно мы с вами давно знакомы! Приводит однажды Викентий Титович мальчишечку, держит за руку, будто только что сцапал и побаивается, как бы тот не вырвался и не смылся. От порога говорит: «Котенок (это он так величает меня), познакомься: будущий талант. По части знания теоретических основ геологии он даст фору любому из моих аспирантов. А его не допускают к вступительным экзаменам! Видишь ли, у Александра Ивановича Орача еще нет паспорта! Спрашиваю секретаря приемной комиссии: «У вас-то паспорт есть?» А она: «Конечно!» «А знаний нужных нет. А у него наоборот: есть знания, но нет паспорта. Так как же нам быть?» — Екате-терина Ильинична рассмеялась. И получилось это у нее озорно. От переполнивших ее чувств она даже махнула рукой, дескать, не смешите меня, хотя гость к ее смеху не имел отношения.
Екатерина Ильинична очаровала Ивана Ивановича своей беззаботностью и искренностью.
— И вот с тех пор началось: «Папа сказал...», «Папа сделал...», «Папа поехал...», «Папа вернулся», «Папа — истребитель тапков, участник двух войн: с фашистской Германией и самурайской Японией...». Так что, Иван Иванович, я о вас знаю все, что знает о вас Саня.— И вновь рассмеялась сочно, с удовольствием.— И обо мне Саня вам немало рассказывал... Сам признался.
Какому же отцу не будет приятно услышать такую оценку сыну! Иван Иванович, что называется, таял от удовольствия и невольно оттягивал начало неприятного для обоих разговора. Время шло. Время бежало, необходимо было, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно решить главное: заглянуть в багажник автомобиля. Но приветливость хозяйки убаюкивала сотрудника милиции.
— Я ваша должница, Иван Иванович... Ваше участие в моей судьбе... В такие критические моменты и узнаешь, кто настоящий друг, а кто всего лишь попутчик.
Напоминание о том, какую роль по милости Сани сыграл Иван Иванович в судьбе Генераловой, было неприятным. Он невольно посуровел, сосредоточился. Екатерина Ильинична уловила перемену в его настроении и поняла
причину.
— Я знаю, Иван Иванович, что привело вас ко мне. Был тут один... красавчик из ГАИ, влюбленными в себя, как дворовой петух, и убежденный, что все женщины — все без исключения! — подчеркнула она,— впадают при виде его в любовный экстаз. А меня от этой стандартной челюсти и масляных глаз в озноб кинуло: началась аллергия. Заходит в дом этаким барином. Ног не вытер, прется через все комнаты, А Ивановна ходи и подтирай следы от его сапожищ! Ну, наша Ивановна и взяла молодца в оборот.
Генералова вновь от души рассмеялась (у нее было хорошее настроение) и сразу словно помолодела: сеточка мелких морщинок под глазами разгладилась, будто их и не было, а глаза еще больше просветлели, налились синевой. Екатерина Ильинична поднялась с кресла и продемонстрировала, как все происходило.
— Сунула Ивановна ему швабру в руки: «А ну, вытри сапожищи! И следы за собою ликвидируй!» Он начал было артачиться, мол, как вы со мною разговариваете, я при исполнении служебных обязанностей. А Ивановна ему: «Ты, сынок, при исполнении своих, а я при исполнении своих. Мои обязанности — чистота и порядок в доме. Я тебя не заставляю снимать сапоги у порога, а вытереть их ты обязан. Или тебя в детстве не учили уважать труд других людей?» И что бы вы думали! — потешалась Генералова.— Сдался наш красавец — взял в руки швабру... Но, по всему, взыграло в нем самолюбие и во время разговора со мною, «по делу» он пошел в атаку: «По нашим ведениям, машина с номерным знаком СЛГ 18—17 имеет сношение к дорожно-транспортному происшествию.
Прошу предоставить машину к осмотру». Пыжится moй красавец, как улюлюкающий индюк, пытаясь выглядеть большим и солидным, и невдомек ему, что он смешон и! жалок. Ну, а я ему в ответ: «Прошу предоставить труп к осмотру и опознанию». А он своими нахальненькими карими глазами хлоп-хлоп! Никак не может взять в толк. Поясняю: «Дорожно-транспортное происшествие — это, надо полагать, наезд на пешехода. А наезд при тех скоростях, которые я уважаю,— это труп. Ну, а во всех фильмах «вещ-доки» предоставляют для того, чтобы преступник тут же раскололся. Вот вы мне и подайте труп. Увижу — раскаюсь, признаюсь». Тогда он понял, что подзарвался. Ока- . зывается, может быть вполне нормальным человеком даже при исполнении служебных обязанностей. «Екатерина Ильинична, извините... Неизвестные ограбили мебельный магазин «Акация». Есть предположение, что их с места происшествия увезла машина вашего цвета». Тут меня такая ярость охватила, понимаю, что говорю глупость, а унять себя не могу. «Моего цвета? — спрашиваю.— Цвета моего лица? Цвета моих волос? Спины? Ног? Я же — многоцветная, как и любая женщина».
Что-то в пересказе Генераловой было неприятное для Орача. Неуважение к службе правопорядка?.. Конечно, гаишник вел себя не лучшим образом, без учета специфики обстановки, в которой ему довелось работать. Но и Генералова хороша! Укоряет гаишника в самовлюбленности, а за собою этого порока не замечает. Чувствуя свое социальное превосходство над милиционером (жена академика, хозяйка дома), она тонко издевалась над его нерасторопностью. Работник ГАИ должен был выполнить задание — навести нужные справки. Конечно же, нагловатому, как все недалекие красивые мужчины, парню следовало действовать в рамках закона. А какие обвинения он мог предъявить жене академика? Никаких! Лишь подозрения. А гражданского долга со стороны Генераловой не чувствовалось. Почему?
Иван Иванович с горечью поглядывал на Екатерину Ильиничну. Ему хотелось увидеть в ней то человеческое, что в свое время взволновало и привлекло двадцатитр летнего Саню. Красива? Но в таком возрасте женщина ровывает нас не первозданной утренней свежестью, af ренним обаянием, привлекательностью, сердечностью.
Как бы оскорбилась Екатерина Ильинична, если бы мог ла прочитать мысли своего гостя! Упоминание о возрасте женщины она считает непростительной бестактностью.«Женщине столько, на сколько дна выглядит»,—заявляла она. Генералова могла бы показаться обаятельной, еоли бы не это желание унизить человека. Умна ли она? Да уж глупой не назовешь. Цену себе знает. К тому же умеет себя подать. Она старалась быть откровенной с Иваном Ивановичем и была откровенной, но, как ему показалось, в определенных рамках, на заданную и выверенную глубину.
И тут Иван Иванович поймал себя на мысли, что Он излишне придирается к Генераловой. Нельзя при первой же встрече требовать от знающей себе цену женщины абсолютной раскованности. Визит майора Орача не мог быть приятным для жены академика, особенно после того, как здесь уже побывал нерасторопный гаишник. Ведь Иван Иванович явился продолжить дело, начатое лейтенантом. Выходит, он заодно с ним.
Что Иван Иванович знал о Генераловой? Самое общее, то, что ему порой рассказывал сдержанный в чувствах Саня. А после того; как сын сказал отцу: «Я люблю эту женщину», его сдержанность утроилась.
Генералова об Иване Ивановиче, вне сомнения, знала гораздо больше, чем он о ней.Словом, не было у Ивана Ивановича Орача оснований требовать от Екатерины Ильиничны быть с ним искренней.
И все-таки Генералова, пожалуй, была сейчас в беседе щедрее майора Орача. Генералова продолжала свой рассказ.
— Мой милый «красавец» в тоне прокурора спрашивает: «Почему вы сняли свою машину с колодок раньше обычного времени?» Чем я могла оправдаться? На дворе — весна, теплынь и все прочее... Вот и отвечаю: «Чтобы ограбить мебельный магазин. Вначале хотела взять «фирмовый» — «Все для новосела». Выручка там приличная. Но, прикинув, поняла, что такая махина мне не по зубам: из одного конца магазина не виДно другого. И пока будешь брать кассу, в другом конце вызовут милицию. А «Акация»— вполне. Мне для полного счастья не хватает ста тысяч. Наличными. Вот я и ликвидировала дефицит в личном бюджете». После такого собеседования, как понимаете, свою машину для опознания работнику ГАИ я не предоставила, сославшись на то, что у него на это нет соответствующих документов, Лейтенант пообещал мне найти документы, как только я выеду за пределы гаража. На этом мы и расстались.— Она разволновалась, разго-
вызванное твоим появлением? Иван Иванович, в такой обстановке можно не только взвыть, но и повеситься. - А результат?— с укорам спросил он. — А-а... Вот вы о чем.—Она поняла его упрек по-своему.— Нет, Иван Иванович, не брала я взяток даже от интересных мужчин. Только следователю ничего не стала объяснять. Он же сразу зачислил меня в преступники. Ни о, какой презумпции невиновности и речи не могло быть: «Подарки от таких-то и таких-то получали?» — «Получала. Только в моем понимании — это знак внимания влюбленного мужчины». А следователь: «Какая же вы любвеобильная!» И тычет, список. Ничего не скажешь, постарался.. Только все это ложь. Дарил мне кто-то из курсантов, к примеру, французские духи. Пятьдесят рублей флакончик. Я принимала, но при первом же удобном случае делала ответный подарок на такую же сумму. Но это следователя не интересовало, ,
— Он мог этого просто не знать, вы же отмолчались!
— А кто ему мешал узнать? Другие факты он собирал. Уложил, пронумеровал. И мне под нос тыкал: вот, мол, не отвертитесь, признавайтесь, пока не поздно, кайтесь в грехах.
Да, эти факты были на поверхности. Приходит Екатерина Ильинична на работу, сотрудницы ахают:
«Какие чудесные духи! А запах...»
«Подарок»,
«Ах, Екатерина Ильинична, мужчины от вас без ума».
А вот ответный презент, конечно же, не афишировался. Это было тайной жены академика. Те же, кому она делала подарки, при встрече со следователем молчали. Казалось бы, женщина попала в беду. Твоя вина — косвенная. Так будь рыцарем! Нет же...
Мещанин прикрывает свою никчемность. А у Генераловой видимых причин для сплетен вокруг ее имени видимо-невидимо. Ходит в брюках — раз. (И это в сорок пять лет!) Гоняет сломя голову машину — два. Друг дома чуть ли не в домовую книгу вписан — три... Есть еще и «четыре», «пять», «десять»... Но самая главная «улика» — мужу за семьдесят, а она-то еще баба в соку...
Если тебя постоянно в чем-то подозревают и каждому ханже хочется заглянуть через замочную скважину в твою спальню, тут уж невольно озлобишься против мещанина.Как бы там ни было, но те, кто получил презент от Генераловой, на беседе у следователя дружно отмалчивались. Почему? А потому, что подарок от такой женщины
всегда причина для подозрения. «Чего это вдруг такая краля расщедрилась? Говоришь, ответный подарок? Знаем мы этих молодящихся матрон! Если так все бескорыстно, то почему ты сразу не сказал? А теперь, когда все вылезло наружу.,.»
Нет, пусть уж Генералова выкручивается сама. И на вопрос следователя отвечали: «По части подарка? Было дело — флакон французских, духов. Просил друга, привез из Москвы».
Об остальном — молчок. Не спрашивают, чего же высовываться? А следователю хотелось на имени жены академика Генералова сделать себе карьеру. Не обязательно дело доводить до суда. Главное, чтобы о твоем служебном рвении стало известно начальству.
Может быть, в случае с Генераловой было и не так, просто молодому следователю не хватило опыта, умения проникнуть в суть факта. Но Генералова, в представлении Ивана Ивановича, выигрывала в этой истории. «Женщина с чувством собственного достоинства». Как она сказала? Уход из медицины — это форма протеста? Но кому адресован этот протест? Следователю, пытавшемуся сделать карьеру на громком деле? Тем, кто занимался махинациями на курсах повышения квалификации? Так Фемида уже рассудила праведных и грешных.
«Эх, Екатерина Ильинична! Вы же неглупая женщина... Должно же быть развито у вас чувство реальности!»
На душе Орача стало легче, исчез укор совести, который напоминал о себе с тех пор, как он, отозвавшись на просьбу сына, ходатайствовал за Генералову перед Стро-куном.
«А Санька-то у меня все-таки молодцом!» — порадовался Иван Иванович.
И с этого момента напряженность между ним и Генераловой прошла.
— Иван Иванович, а вы знаете, как называлась моя кандидатская диссертация? — вдруг спросила Екатерина Ильинична.
— Понятия не имею.
- «Предродовая патология плода в случае материнской экламисии».
— Л что это такое: «эклампсия»? — поинтересовался Иван Иванович.
Он никак но мог представить себе эту резковатую в движениях изящную женщину оперирующим хирургом —
рячилась. - Иван Иванович, само подозрение в том, что Генералова грабит магазин, не правда ли, весьма обогати-ло бы мою биографию? Сделать из жены всемирно известного человека взяточницу не удалось. Теперь шьют ограбление! С какими сногсшибательными подробностями я буду рассказывать своим приятельницам об этом «гоп-сто-пе»! Кажется, так называется на воровском жаргоне ограбление? — В ее дребезжащем от возбуждения голосе звучал сарказм.—Уж я-то пропишу детали! — злорадно пообещала Екатерина Ильинична.— Представляю, какой это произведет эффект, мой подружки умрут от зависти, что не видели меня с пистолетом в черной маске Зорро! Причастность к тайне всегда волнует сытых людей. Нам так приятно щекочет нервы ужас, пережитый другими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41