— Иван Иванович,— вмешалась в разговор Екатерина Ильинична,— спешу вам на помощь, академик каждого новоявленного в этом доме спешит приобщить к своей вере. Ради этого он готов заговорить вас до смерти.
— Катюша! — удивился академик.— Но я же — о Сане! О доброте его таланта. Хотел сказать Ивану Ивановичу спасибо за сына.
Он еще раз с жаром пожал руку Орачу.
— Иван Иванович, вы как раз вовремя. Позвонил Саня, вот-вот прибудет, и мы сразу за стол. Вы давно с ним расстались? — спросила Екатерина Ильинична, вкладывая в эти слова особый, попятный только Ивану Ивановичу смысл.
— У него еще были свои дела...
И сразу же вспомпил ту дурацкую историю с подпиской о невыезде. Опаздывать Саня не любит, должен был бы уже придти, тем более на именины к академику.Мелькнула тревожная мысль: «Чего доброго, подался объясняться с Жеболенкиной... А это сейчас ни к чему».
— Екатерина Ильинична, а меня к вам снова привела служба... Тюльпанов Александр Васильевич здесь?
— Что-то сверхсрочное? — Генералова не хотела верить в то, что гость пришел не на семейный праздник, а по неприятному делу.
— Алевтина Кузьминична взяла у Пряникова машину, чтобы навестить больную мать, и попала в не совсем приятную историю.
— Разбилась?! — вырвалось у Генераловой.
— Жива и невредима, но история все-таки неприятная.
— Тайна?
— Просто я суеверный и не люблю говорить о незаконченных делах. Вот станет все на свои места — тогда с меня история на целый роман.
— С убийством! — потребовала Екатерина Ильинична.— Но хочу обратиться к вам, Иван Иванович, с просьбой.
— Я весь внимание,— ответил он и прищелкнул игриво каблуками.
— Александр Васильевич — человек легко ранимый, так вы уж с ним поделикатнее...
— Только так,— заверил ее Орач.
Иван Иванович, не откладывая дела в долгий ящик, тут же от Генераловых позвонил в справочное бюро и запросил адрес Щеранского-Шурина.Екатерина Ильинична завела Ивана Ивановича в гостиную, где на полу, на ковре, прислонившись спиной к креслу, и смотрел телевизор белобрысый человек в белых брюках и бледно-голубой рубашке. Шлепанцы стояли рядом.
— Алесандр! Опять на полу! Да что за манера! В белом . костюме.
Тюльпанов рывком поднялся и виновато, по-детски, отряхнул брюки.
— На ковре чисто, А мне так удобнее.
Иван Иванович считал себя высоким — метр семьдесят восемь. А Тюльпанов выглядел выше него на голову. Стальные подвижные мускулы на груди и на плечах играли под рубашкой. Орач вспомнил признание Пряникова, который неожиданно встретился с мужем своей близкой подруги. «Увидел и испугался: думал — прихлопнет, как муху. Пятидесятикилограммоиыми гирями — как мячиками!..»
Иван Иванович и не подозревал, что в Донецке живет такой огромный человек с добрыми синими глазами.
— Александр, познакомься: Орач-старший.
- Вы Санин отец? — обрадовался тот. Схватил Орача за руку и давай трясти.
— Александр! Ты что, решил сделать из сотрудника милиции инвалида?
Силачу стало неловко, и он, улыбнувшись, выпустил руку Ивана Ивановича.
— Говорят, чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли... Ну, если не пуд, то полпуда соли мы с Саней съели: были в двух экспедициях па Байкале. Для чего, по-вашему, при строительстве здания нужен бетонный раствор? Вязать в единую стенку кирпичи. Вот и Сапя объединял разных по характеру людей в дружную семью.
— Александр,— предупредила Тюльпанова Екатерина Ильинична,— у Ивана Ивановича совершенно иная тема разговора.— Она решительно подошла к телевизору с намерением выключить его.
Тюльпанов взмолился:
— Решающий матч первого круга... Катюша, умоляю!
— Всё-всё! Несколько минут вам па беседу, и ждем к столу.— Она направилась к дверям, по обернулась.— Надеюсь, но время разговора с Иваном Ивановичем ты не будешь сидеть на полу. Может быть, это удобно, но неприлично.
Генералова вышла. Тюльпапов вздохнул и с тоской посмотрел на выключенный телевизор. Он был обаятель-нейшим человеком.
— А вы футбол любите? — спросил он, скосив глаза па дверь, за которой скрылась строгая Екатерина Ильинична.
— Люблю, наверно... Но мало времени.
— По долгу службы вы должны заниматься каким-нибудь видом спорта. Например, самбо...
— Только в рамках служебной необходимости. Не умею грамотно распоряжаться своим временем,— признался Иван Иванович.— Присядем,— предложил отт.
— И... включим телевизор,— произнес шепотом Тюльпанов.— Без звука, на табло покажут результаты...
«Ребенок! Взрослый ребенок!» — удивился Иван Иванович непосредственности Тюльпанова.
— Включайте,— согласился он против своей воли. Опасался, что Тюльпапов будет отвлекаться, не сосредоточится на вопросах Орача. Но начинать поиски доверия, на которое рассчитывал Иван Иванович, с запрета не годилось.
Тюльпанов подкрался на цыпочках к телевизору, включил его. По лицу его кругами, словно волны по речной глади от брошенного камешка, расплылась улыбка.
— Знаете, я в своей жизни всем обязан спорту. В детстве меня сбила машина: перелом таза и позвоночника»
Казалось, жизнь кончилась. К пятнадцати годам я это осознал и, стыдно теперь признаться, пытался покончить с собой. Тогда отец принес мне в больницу книгу о том, как стать сильным и красивым. Какого-то американского специалиста по силовым упражнениям. А в книге —фотографии: такие молодцы — ну, каждого на витрину! Не налюбуешься. Отец сказал: «И ты будешь таким, если очень захочешь». И я захотел. Первые десять лет было, конечно, трудно. Надо было победить себя и неверие окружающих. Не менее шести часов в день — по специальной программе. Настойчивость, которую я приобрел вместе с мускулатурой, позже не раз выручала меня и в институте, и в экспедициях. Как-то мы с вашим Сашей...
Выслушивать столь откровенные признания было недосуг. Иван Иванович оборвал его:
— Александр Васильевич, я бы хотел сейчас о другом. Меня к вам привело серьезное дело.
— Ну, конечно же... Извините, я натура увлекающаяся. Если меня начнет заносить на поворотах, вы одергивайте, не стесняйтесь. Я не обижусь.
— Тема нашей беседы не из приятных. Для начала расскажите мне о вчерашнем вечере. Когда вы вернулись с Екатериной Ильиничной с прогулки? Время не помните?
— Без двадцати шесть,— удивился Тюльпанов.— А что случилось?
— Объясню чуть позже. Пока вы отвечайте на мои вопросы. Что было потом?
— Так уж заведено в нашей семье, в начале седьмого я встречаю жену.
— Где и как?.. Понимаю, вопрос щепетильный, по я задаю его не из праздного любопытства,— предупредил Иван Иванович.
Не хотелось Тюльпанову отвечать на этот вопрос. Он покраснел и по-детски надул пухлые губы. Вот-вот обидится, встанет и уйдет. И будет прав: милиционер вторгался в сферу его сложнейших, не подлежащих обнародованию отношений с женой.
Тюльпанов забыл о телевизоре и смущенно смотрел на свои комнатные туфли.
— Иногда иду пешком, иногда подъезжаю к салону красоты на машине Екатерины Ильиничны. Аля выходит. Беру из ее рук сумку с продуктами. Аля — массажистка самого высокого класса. Это у нее от природы. Видели бы вы ее руки! Их мало увидеть, надо почувствовать в движении. Бегут ее нальчики по вашему лицу, по шее, по
волосам, и словно шепчут вам о чем-то вещем, изначальном. Шесть лет тому назад эти руки околдовали Александра Тюльпанова.— Он вдруг вспыхнул до корней волос, подумав о чем-то своем, сокровенном.— Я самый счастливый человек, меня любит такая необычная женщина. Вы мне верите? — вдруг спросил он.— Верите?
Не верить Тюлытанову было просто невозможно.
— Вы ее встречаете,— направил разговор в нужное русло Иван Иванович,— берете из рук хозяйственную сумку с продуктами...
— Ну да,— спустился Тюльпанов с небес на землю.— Извините за бытовизм, в наше время всяких дефицитов очень важно иметь широкий круг знакомых... За все услуги Аля платит своим трудом. Вы бы знали, как порой на непогоду ноют у нее руки, особенно пальцы в суставах. Она же имеет дело с разными мазями. В малом количество они полезны, а если каждый день по восемь часов па работе, да потом еще визиты па дом. И нельзя отказаться. Кто приглашает-то! В рабочее гремя в салоп может попасть далеко не каждый, там своя элита. А после работы Аля обслуживает нужных людей, из тех, кто хочет сохранить остатки былой молодости. Мы молодость-то сначала на распыл пускаем, а когда ее уже нет — пачинаем собирать крошки. Обидно за человека. Я иногда сомпеваюсь: действительно ли мы совершенство природы? Почему она дала нам такой примитивный механизм самосохранения? Мы травим себя всевозможными ядохимикатами, алкоголем и планомерно уничтожаем среду своего обитания. Поверьте, я говорю это как геолог, который кое в чем разбирается. Вот уже поговаривают о геофизическом оружии. Оказывается, человек может породить смерч, который по разрушительной силе равен ста ядерным бомбам! Скажите, пожалуйста, зачем человеку такие знания? Иногда мне хочется обратиться в суслика, забиться в нору и ни о чем не знать... Да мы и без того похожи на сусликов, которые тащат всо и свою нору. Ты — мне, я — тебе, как говорил Райкин. Без связей человек нынче нуль без палочки. Екатерина Ильинична просит: «Анюта, достань полкилограмм-чика икорки... К академику на именины придут гости». И Аля передает ей поллитровую баночку свежей икры. Сегодня пе деньги определяют социальных статус человека, не знания, и даже не должность. Ну, уж куда бы выше: академик Генералов, ученый с мировым именем, а зависит от массажистки, принесет она ему баночку икры или нет. Социальный статус человека определяют связи и,
как ни странно, в основном в торговых кругах. Вы считаете, что это правильно? — недоумевал Тюльпанов.
Иван Иванович был с ним согласен. Тюльпанов говорил о психологическом климате, в котором и зарождается преступность. В ином случае Орач поговорил бы на эту тему, у него были свои соображения, но сейчас его интересовало другое.
— Ну вот вы встретили Алевтину Кузьминичну,— вернулся Иван Иванович к начатому разговору,— взяли из ее рук сумку...
— Если позволяет погода и время, идем пешком до самого дома.
— А Екатерина Ильинична утверждает, что вы с Алевтиной Кузьминичной живете врозь...
Это майору Орачу сказала сама Тюльпанова («Алик живет у матери»), но не мог он сейчас выдать Александру Васильевичу «голую правду», это было бы слишком обидным и оскорбительным для него.
Тюльпанов вновь стал пунцовым. Даже светлые волосы, густой волнистой шапкой украшавшие его круглую голову, казалось, налились огнистым червонным золотом.Иван Иванович коснулся запретного. Конечно же, он не имел на это морального права, но интересы общества, которые он сейчас защищал, требовали своего.
— Александр Васильевич, извините,— признался он,— но я знаю о вашей трагедии. Почему я об этом заговорил: Алевтина Кузьминична взяла у Пряникова машину, чтобы навестить больную мать. По дороге случилась неприятность...
— Авария? — всполошился Тюльпанов.
— Нет, не авария. Она жива и здорова, но милиция вынуждена была ее задержать. И вот выясняем кое-какие детали, сопутствующие происшествию. Поэтому и прошу вас быть снисходительным ко мне, если вам кажется, что я задаю неуместные вопросы.
Иван Иванович ждал вспышки гнева («Я не позволю вторгаться в мою личную жизнь!»), но Тюльпанов с облегчением вздохнул и сказал:
— Если вам все известно, то мне будет легче с вами разговаривать. Я постоянно живу под каким-то угнетением. Говорю одно, думаю другое, делаю третье. Я уже устал от этого. А как живут пормальные люди? Я им завидую. Им не надо фальшивить, у них нет необходимости врать друг другу... Другое дело я, человек неполноценный.
— Да разве дело только в этом! — Ивану Ивановичу было жалко Тюльпанова, глубоко страдающего от своего недуга.— Жизнь с годами всех приводит к общему знаменателю, одних — раньше, других — позже...
— Когда человек в годах — это одно, но в моем возрасте, при моих внешних данных... Я же стал объектом для насмешек. Идешь по улице, а на тебя глядят...
— Так вы же видный, красивый мужчина! Вот и я невольно залюбовался вами. С вас лепить Геркулеса или Геракла!
— Не-ет! — покачал головой Тюльпанов.— В каждом взгляде я видел насмешку. И только Аля была другой. Как-то в экспедиции я подвернул ногу. Екатерина Ильинична посоветовала обратиться к «волшебнице» Але. Во время сеанса я пожаловался ей, что у меня порой болит голова. Она сказала: «Несколько сеансов массажа — и все пройдет». И в самом дело... Но это — после. А во время первого массажа во мне появилась такая нежность, что я взял Алипу руку и поцеловал ее. Такое случилось впервые в моей жизни! Раньше я боялся женщин, избегал их. А тут... поцеловал руку. Она спрашивает: «Почему вы не женитесь?» Отвечаю: «Потому что никому не нужен...» А она: «Любить такого человека, как вы, — эт' счастье».
Мы съездили в станицу к ее маме. Какая замечательная женщина Лукерья Карповна! Как она рисует разных зверушек и цветочки! Увидела меня, обняла, расплакалась. Говорит: «Уж вы не обижайте Аннушку, несуразную жизнь дал ей бог». И рассказала мне на ухо о ее беде. Когда училась она на первом курсе в медтехникуме, над ней надругались. После этого она стала мне еще ближе. Вскоре закончился курс массажа, я испугался, что у меня больше пе будет повода встречаться с ней. Пригласить в кино или в театр — это совсем не то. Я хотел чувствовать ее руки па своем лице, ее дыхание. Ну и ляпнул: «Выходите за меня замуж». Это с отчаяния, что теряю ее навсегда, и опа согласилась... Теперь-то я понимаю,— продолжал Тюльпанов,— лучше бы мне с кручи да в омут. Но человек всегда живот надеждой. Что я в то время думал? Были ведь девушки и женщины, которые отказывались от мирской суеты и уходили в монастырь, взяв па себя обет безбрачия. Это подвижницы во имя идеи... Мне тогда показалось, что и Аля — особая, ни на кого не похожая. Человек — сложная загадка. Никто никогда не проникнет в душу другого. Если мы что-то и знаем о близких, то лишь по аналогии
с собой. А это очень ненадежная мера познания — аналогия. У одного человека глаза голубые, у другого серые, у третьего карие, у четвертого зеленые. И не могут все четверо видеть мир в одних и тех же оттенках. Каждый видит свое, думает по-своему, чувствует по-своему. Человек соткан из противоречий. Самый добрый при определенных обстоятельствах может совершить злой поступок, а закоренелый убийца может стать однажды милосердным. Мы лепим богов по своему подобию, наделяя их тем, в чем сами остро нуждаемся: силой, добротой, вечностью... Я рассказал Але обо всем на второй день после свадьбы. Даже представить себе не мог, как зазеленеют от гнева ее глаза! Сколько она тогда наговорило мне обидных слов! Самой безобидной фразой было: «Ты мне испортил жизнь!» Я ей отвечаю: «Хочешь, я сейчас повешусь, и тогда ты будешь снова свободной». Она обозвала меня «дураком», обняла и заплакала. Тогда я ей сказал: «Живи как знаешь, как умеешь, как хочешь, я тебе не судья. А если встретится человек с серьезными намерениями, я тебе тут же дам развод». Она хорошая. Я разгадал ее и живу ее милостью, ее добротой. Аля наполнила смыслом всю мою жизнь. Утром встаю и спешу к ней проводить ее па работу. Читая лекции, ищу на лицах студенток ее черты и, когда нахожу, радуюсь встрече. Стою под теплым душем и чувствую прикосновение ее ласковых рук. Подставляю солнцу лицо, зажмуриваю глаза — и вижу ее улыбку. Это надо прочувствовать, ощутить. Передать такое невозможно. Мы говорим: у человека добрая душа. Но попробуй нарисуй. Можно изобразить на холсте губы, лицо. Но душа — это невидимое, то, что скрыто в нас, наша сущность. Вот и ее улыбка: достаточно мне закрыть глаза, подумать о пей, и я вижу ее.— Он зажмурился и громко рассмеялся: — Знаете, как в сказке про конька-горбунка: «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мною, как лист перед травою».— Он открыл глаза, широко улыбаясь.— Не успел проговорить и — вот опа.
— Да, вы счастливейший человек,— вырвалось у Ивана Ивановича.— Так любить!
Он вспомнил Аннушку, прожитые с пей двадцать с лишним лет. Ничего подобного он никогда не испытывал. Подумать только, что у человека столько чувств, столько эмоций, а выхода им нет. Был бы Тюльпанов как все — тогда другое дело, а так — пустая трата сил.
Почему-то вспомнилась Марина. Когда-то и Орач тоже загорался от одного прикосновение ее рук. Но это было так давно, что казалось теперь неправдой. Каждому овощу свое время...
Любить — это талант, а на таланты природа скупа. И далеко не каждый из одаренных может распорядиться своим талантом. Вполне возможно, для того, чтобы пробудился талант у Александра Тюльпанова, он должен был встретить именно Алевтину. Чтобы родилась искра, кремню нужно кресало.
— А как же Пряников? — подумал вслух Иван Иванович.
Тюльпанов стал грустпый-прегрустный.
— Мужчина, видимо, от природы собственник и эгоист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41