Но и тогда не обошлось без злобных статеек о «людях, наделенных особой привилегией попирать законы простой человечности». Метапсихический конгресс, состоявшийся за четыре месяца до суда, попытался унять тревогу общественности, заверив, что лишь незначительный процент оперантов обладает умственными способностями, которые можно расценивать как угрозу простым смертным, к тому же и не всякий нормальный человек, будучи спровоцирован, подобно Вайнштейну, удержится от применения насилия. В Штатах сожжение Мигелем безумного убийцы обсуждалось столь же горячо, как еще не стершийся в памяти случай 80-х годов, когда вполне благопристойный электронщик застрелил в нью-йоркской подземке четверых разнузданных хулиганов. За рассудочной аргументацией и научно-обоснованными доводами в глубинах подсознания маячил атавистический ужас. Человек, застреливший Джин Макгрегор и Алану Шонавон, объявил их ведьмами и в свое оправдание процитировал Библию. Разумеется, интеллигентные люди понимали, что в метапсихических силах нет никаких дьявольских козней и черной магии, что они являются естественным этапом человеческой эволюции. Но с другой стороны…
Есть простое лекарство против иррационального страха, отдельного человека. Я сам опробовал его на Файделити Свифт. Но воздействие это временное: точно так же хороший актер заставляет публику поверить в реальность своего героя. Операнты могут на некоторое время рассеять страхи нормальных, но как навсегда убедить их в наших благих намерениях?
Пребывая в унынии, я занес в номер книги, перед тем как идти на ужин. Но, увидев мелькающие в коридоре фигуры в масках, вспомнил, что маскарад в большом зале отеля уже начался. Будет много музыки, напитков, оживленных бесед и такая толпа, что никому и в голову не придет заботиться о моей странной ментальной атрибутике. Двери лифта открылись, и мне бросились в глаза юноши в рыцарских костюмах, девушка с огненными волосами (ее наряд состоял из чешуйчато-серебристого бикини и четырехфутового меча), монументальная негритянка в вечернем платье из белого атласа с маленьким драконом, переброшенным через плечо, коренастый джентльмен средних лет в строгом смокинге, чью сугубо светскую внешность нарушала лишь вертящаяся на голове тюбетейка, и огромная обезьяна, щеголяющая в изумрудных мехах и явно пренебрегающая дезодорантами.
— Перегружен! Перегружен! — запротестовала пестрая толпа, когда я хотел войти в лифт.
Обезьяна разинула пасть и показала мне белые клыки и мясистый язык.
Все-таки есть на свете справедливость. Я выпустил в это вонючее животное свой самый мощный принудительный импульс и скомандовал:
— Вон!
Она повиновалась, как овечка, и под одобрительный ропот я занял ее место. Далее мы без остановки проследовали на первый этаж.
Народу в зале было тысячи две — половина в маскарадных костюмах. Оркестр наяривал мелодии типа «Прочти мои мысли», «Человек-ракета», «Полет на летающей тарелке», «Восход Земли» Дариуса Брубека, темы из «Мира гномов» Джона Уильямса. В перерывах конферансье представлял художников и писателей, в то время как прожектор выхватывал упомянутых звезд из толпы. Был также парад самых оригинальных масок; самые красивые, смешные или изобретательные проходили под овации.
Я направился прямиком в открытый бар. Опрокинув три скотча, заметно повеселел. Предусмотрительно переколов значок участника так, чтобы имя было почти скрыто под лацканом смокинга, я протанцевал с пятью очаровательными дамами, среди коих одна оказалась вычурно одетым трансвеститом, но это я обнаружил слишком поздно. Затем представился почетному гостю симпозиума, трясущейся старой развалине, и вместе со стаканом клубничной сельтерской вручил ему слабый принудительный заряд, в результате чего стал обладателем автографа на экземпляре подарочного издания его ранних рассказов.
На какое-то время отошел в уголок передохнуть… и тут испытал второе за день потрясение: увидел Элен.
Хотя ей было уже за пятьдесят, у меня по-прежнему дух захватило. Высокая стройная фигура, затянутая в платье из металлизированной ткани, струящейся от шеи, как расплавленное золото; руки, плечи и спина обнажены; стоячий ворот украшен сверкающими оранжевыми топазами; на запястье горел огромный браслет из таких же камней. Она перекрасилась в блондинку и соорудила на голове высокую замысловатую прическу из локонов на манер древней гречанки. Ее партнером по танцу был человек в костюме Дракулы.
Я залпом осушил свой стакан и начал приближаться к ним по зеркальному паркету. Бедный Дракула ничего не смог противопоставить моему принуждению. Почему-то оркестр вдруг переключился на ретро. Элен стояла среди танцующих, изумленная исчезновением своего клыкастого кавалера, и не замечала меня. Я не помню хода своих мыслей. Возможно, их и не было — все вытеснило непреодолимое желание хоть немного побыть рядом с ней.
— Voulez-vous m'accorder cette danse, Madame? note 102
— Нет!.. Да. (О Боже! )
— Позвольте заметить: ваш костюм слишком шикарен, чтобы называться карнавальным. (Однако же для нашей встречи после стольких лет лучше места не придумать, чем карнавал .) Ты часто бываешь в Босконе?
— Нет, в первый раз. Дочь убедила меня, что мне здесь понравится. Она… страстная поклонница научной фантастики.
Дочь… твоя и Дона… сейчас ей, должно быть, двадцать… Можно узнать, как ее зовут?
— Аннарита Латимер. Вон она, рыжая в серебристом купальнике.
Я проследил за ее кивком и с удивлением увидел огненноволосую красавицу, с которой ехал в лифте. Она стояла слишком далеко, чтобы проверить ее на оперантность, к тому же я плохо различаю ауры в ярко освещенных местах. Поэтому я напрямик спросил Элен:
— Она унаследовала умственные силы?
— Думаю, да. (Она не пускает меня, Роже. У нее, в уме сверкающая стена из черного стекла, которую можно заметить только на очень большом расстоянии… )
Так вот почему я ничего не углядел в лифте.
— А чем занимается Аннарита? — беззаботно продолжал я расспрашивать. — Учится в колледже?
— В школе драматического искусства. По-моему, из нее выйдет замечательная актриса.
— Sans doute, — пробормотал я. — А твой муж?
Музыка смолкла. Мы зааплодировали, потом конферансье взял микрофон и начал выкликать маски, получившие призы. Я подвел Элен к краю танцевальной площадки, где томился Дракула.
Она выдала мне поспешное телепатическое сообщение: Стэнтон умер три года назад, теперь я замужем за ним.
— Гил, дорогой! Познакомься с моим старым другом, Роже Ремилардом. Это мой муж, Гилберт Андерсон. (Третий , добавила она про себя.)
Дракула поклонился мне, как будто я невесть какая знаменитость. Довольно приятные (если не учитывать хорошо пригнанных клыков) черты сложились в задумчивую, но не нарушающую приличий мину.
— Ремилард… Ремилард. А вы, случаем, не родственник…
— Ремилард — весьма распространенная франко-американская фамилия, — перебил я. — Благодарю вас за доставленное удовольствие потанцевать с Элен. Мы не виделись очень много лет. Как вам симпозиум?
Он пробормотал подобающие случаю условности, умело вытянул из меня источник моих скромных доходов и в конце концов, видимо, решил, что меня нечего опасаться.
— Может, встретимся как-нибудь, пообедаем… или, скажем, проведем вместе уик-энд…
— Неплохая идея. Сговоримся, — ответил я с таким же липовым энтузиазмом и одновременно показал Элен, что ничего подобного у меня и в мыслях нет. Кто он такой? — спросил я ее. Главный управляющий? Биржевик?
Вице-президент и главный юрисконсульт одной акционерной компании.
Ага, тогда понятно, почему он выбрал такую маску.
Я прикинулся, будто увидел знакомого в другом конце переполненного зала, и раскланялся с ними. Уходя, я напутствовал Элен:
Ты еще красивее, чем прежде, будь счастлива, chйrie, и постарайся никогда не иметь дела с оперантами…
Несчастнее самой побитой собаки, я пошел искать себе укромный уголок, представший мне в виде маленькой полупустой гостиной с коктейль-баром. Скрючился на табурете у стойки, заказал себе двойную водку со льдом, а когда прикончил ее, мой ум был уже далек от оперантного статуса.
Поэтому, чтобы привлечь мое внимание, ему пришлось похлопать меня по плечу.
Я исподлобья глянул на того, кто осмелился меня побеспокоить. Высокий молодой человек в полосатом пиджаке. Темноволосая голова окружена ярким красным нимбом.
— Так и я знал, что ты сидишь где-нибудь и надираешься, как свинья, — сказал Виктор. — On y va! note 103
Он взял меня под локоть и точно удавкой скрутил мой ум. Искры посыпались из глаз, череп раскалывался, я стоял перед ним и слова не мог вымолвить. Он что-то настойчиво шептал мне по-французски, пытаясь выволочь из бара, но меня ноги не слушались. Потом что-то треснуло в голове, я громко застонал, все-таки сдвинулся с места и последовал за ним — чистый зомби!
— Так-то лучше. — Виктор потащил меня к лифту. — За номер я уже рассчитался, пошли соберем вещи.
— Что?.. — пробормотал я. — Какого черта?
Лифт был переполнен гомонящими участниками симпозиума. Виктор нажал кнопку моего этажа. Не знаю, что за трюк он применил, но я почувствовал, что быстро трезвею и вновь способен понимать умственную речь. Только головная боль не проходила.
Поедешь со мной в Берлин, дядя Роги, ты нужен Maman.
Солнышку?.. Dieu, с ней что-то серьезное, ты сообщил Дени?..
Не суетись, дядя Роги. Ничего страшного. Ты нужен Maman для того, чтобы она наконец очухалась, а я освободился от преследований Дени.
Мы вышли из лифта. Голова налилась свинцом, и меня шатало от стены к стене, словно утлую лодчонку в шторм. Виктор вставил в прорезь пластиковую дощечку с кодом и бесцеремонно втолкнул меня в номер. Я дотащился до кровати и рухнул на нее. Бормоча проклятия, племянник отпустил умственную хватку и направился в ванную собирать мои туалетные принадлежности.
Горизонтальное положение обеспечило приток крови к мозгам, и я немного пришел в себя. Чего ему от меня надо?
Он вышел, держа в одной руке пижаму, в другой — целлофановый пакет.
— Все очень просто. Maman утратила чувство реальности. У нее какие-то странные фантазии насчет меня. — Он открыл шкаф, поснимал с плечиков мою одежду и принялся запихивать ее в чемодан. — Она дурно влияет на братьев и сестер. У меня совершенно определенные виды на их будущее, a Maman делает все, чтобы мне помешать. Пока они были маленькие, я терпел, но больше я не позволю подрывать мой авторитет. Как будто ей мало того, что случилось с девочками.
Я медленно сел на постели. Повернувшись ко мне спиной, Виктор вытряхивал из ящика письменного стола книги и журналы, приготовленные мною на продажу, и складывал их в дорожную сумку.
— Я уговаривал ее поехать в Хановер и подлечиться. Это было бы идеальное решение проблемы. Но Maman категорически отказывается оставить на меня младших. Она что-то подозревает — как в случае с Papa.
— Так это ты убил Дона?
Он рывком застегнул молнию на чемодане, достал из шкафа мою куртку и швырнул ее мне.
— Papa сам наложил на себя руки — никто в этом не сомневается. Он совсем опустился и уже не хотел жить. С тобой, дядя Роги, происходит нечто подобное, но ты намного умнее. К тому же ты бесхребетная тварь, и думаю, у тебя никогда не хватит духу. — Он открыл дверь. — Пошли.
У меня не было выбора. Принуждение словно гвоздодером сорвало с кровати. Я семенил за ним, содрогаясь от страшных догадок.
— А за что ты убил девочек? — спросил я, когда мы остановились у лифта.
Он пожал плечами.
— Ces garces, elles йtaient chaux lapins note 104. Их дерзость переходила всякие границы. Противно даже. Я хотел их выдать замуж за своих сотрудников. Знаешь, это лучшее средство укреплять деловые связи. А сестренки принимали мои подарки, обещали слушаться, но в решительный момент заартачились. Как известно, всякое принуждение имеет границы. Возможно, в детстве я с ними переусердствовал, и от страха они стали безрассудными. Вели себя просто вызывающе, позорили всю семью. Этого я не допущу.
— Mon zob! note 105 — усмехнулся я и едва не завизжал от боли: он провел ослепляющий апперкот мне в мозг.
Выбирай выражения, дядя Роги… По-твоему, заботиться о своем добром имени смешно? Боюсь, ты не отдаешь себе отчета, насколько высоко я поднялся в деловом мире. Впрочем, неудивительно, ведь мы с тобой видимся только на похоронах. Но теперь все изменится.
Подошел лифт. Я находился под таким жестким контролем, что моргнуть не мог без ведома этого мерзавца. Однако же он сам сказал, что не в силах вечно принуждать меня…
Ты прав, подтвердил он, в том-то и дело. Вся семья против меня — и ты, и Maman, и мой знаменитый братец. А я, в отличие от тебя, озабочен своей карьерой и нуждаюсь в некоторой поддержке. Одна Ивонн мне не перечит. Правда, она далеко не так привлекательна, как ее покойные сестры, но молодость — ходовой товар, и надеюсь, мне удастся выдать ее за моего помощника Робера Фортье. Полин, к сожалению, еще мала, но как только она созреет…
Ах ты, ублюдок, династию решил создать…
Tu l'as dit bouffi note 106.
Лифт остановился на первом этаже. Виктор велел мне взять багаж, сдал в рецепцию кодовую карточку, расплатился за парковку машины, оставив клерку не слишком щедрые чаевые. Затем потащил меня в подземный гараж. Я лишь теперь начал понимать, что мое положение почти безвыходно, хотя никак не мог взять толк, зачем я ему понадобился. Так или иначе, он может принудить меня к чему угодно, а Дени даже ничего не узнает. Он теперь занят глобальными проблемами и давно махнул рукой на своего взбалмошного дядюшку.
Мы спустились в чрево огромного отеля. Виктору пришлось оставить свой «порше» на самом нижнем уровне, поскольку гараж был забит машинами участников симпозиума. Там было тихо и безлюдно. Шагая к своей спортивной машине, он буквально тянул меня за собой.
Поедем по окружной, минуя Хановер. Завтра же начнем необходимые приготовления. Когда новости дойдут до моего братца, ты уже обоснуешься в Берлине и будет сделано оглашение в церкви Святой Анны.
Оглашение?..
Ну да, ты что, до сих пор не понял? Ты женишься на Maman и тем самым успокоишь Дени. Будешь жить с нами., поможешь мне держать в узде братьев и сестер. А со временем я найду тебе и другое применение.
— Не-ет! — взвыл я и откуда-то из глубин сознания вызвал силу, чтобы оборвать связующую нас нить; после чего запустил ему в голову чемоданом.
Он пригнулся, и чемодан врезался в белый, до блеска отполированный кузов. Виктор нанес ответный удар: мне в мозг впились ледяные осколки. Я споткнулся, но чудом устоял на ногах и бросился бежать. Мощный разряд ударил меня промеж лопаток; я решил, что он сломал мне позвоночник, но все еще полз вперед, не переставая вопить.
— Ferme зa, vieux dindon! Arrкte de deconner! note 107
Он в три прыжка настиг меня, опрокинул на спину, уперся коленом в грудь. Глаза его сверкали как два электрода дуговой сварки, и при желании он мог превратить меня в полного идиота, спалив дотла мое серое вещество. Но, судя по всему, это не входило в его планы. Значит, я действительно ему нужен, раз он колеблется. Быть может, у меня еще есть шанс. Внутри моей грудной клетки скопился огненный сгусток, и я, твердя заклинания, стал выводить его на внешнюю спираль, виток за витком. Глаза Виктора затуманило сперва удивление, потом тревога. Он отшатнулся, поэтому снаряд не поразил его в лицо, а лишь пропахал неглубокую борозду на черепе.
Он взревел и опрокинулся навзничь. В страхе я забился под ближайшую машину. После психокреативного всплеска нервы были накалены, а мышцы размякли до студенистой массы. Я услышал, как Виктор, кряхтя, поднимается на ноги, поливая меня по-французски и по-английски. Ну все, теперь мне конец!
Но вдруг он опять шмякнулся оземь, точно кто-то ударил его сзади кувалдой.
Я лежал в полутьме, вдыхая вонь бензина и машинного масла. Виктор почти не подавал признаков жизни, только грудь едва заметно вздымалась.
Послышался размеренный перестук шагов, эхом отдающийся от бетонных стен подземного гаража — оплота городской жизни. Волосы стали дыбом у меня на голове, кишки связались в тугой узел. Я не видел ауры приближающегося операнта, потому что она была намеренно притушена, но ощущал ее каждой клеткой.
Ряды машин заслоняли его от меня, пока он не вышел на площадку, где лежал Виктор. Тогда я разглядел тяжелые ботинки, красные шерстяные гетры и заправленные в них брюки. Из рукавов макинтоша высунулись две лапищи, одна схватила Виктора за пояс, другая — за шиворот. Тело моего племянника подскочило вверх и скрылось из поля зрения. Башмаки протопали к «порше». Я услышал, как открылась и вновь с щелчком захлопнулась дверца.
Ноги незнакомца приблизились к моему убежищу; он поставил на асфальт мой чемодан и дорожную сумку. Напряжение воздуха рассеялось, и на меня накатили волны благостного облегчения.
Твое психическое усилие выше всяких, похвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Есть простое лекарство против иррационального страха, отдельного человека. Я сам опробовал его на Файделити Свифт. Но воздействие это временное: точно так же хороший актер заставляет публику поверить в реальность своего героя. Операнты могут на некоторое время рассеять страхи нормальных, но как навсегда убедить их в наших благих намерениях?
Пребывая в унынии, я занес в номер книги, перед тем как идти на ужин. Но, увидев мелькающие в коридоре фигуры в масках, вспомнил, что маскарад в большом зале отеля уже начался. Будет много музыки, напитков, оживленных бесед и такая толпа, что никому и в голову не придет заботиться о моей странной ментальной атрибутике. Двери лифта открылись, и мне бросились в глаза юноши в рыцарских костюмах, девушка с огненными волосами (ее наряд состоял из чешуйчато-серебристого бикини и четырехфутового меча), монументальная негритянка в вечернем платье из белого атласа с маленьким драконом, переброшенным через плечо, коренастый джентльмен средних лет в строгом смокинге, чью сугубо светскую внешность нарушала лишь вертящаяся на голове тюбетейка, и огромная обезьяна, щеголяющая в изумрудных мехах и явно пренебрегающая дезодорантами.
— Перегружен! Перегружен! — запротестовала пестрая толпа, когда я хотел войти в лифт.
Обезьяна разинула пасть и показала мне белые клыки и мясистый язык.
Все-таки есть на свете справедливость. Я выпустил в это вонючее животное свой самый мощный принудительный импульс и скомандовал:
— Вон!
Она повиновалась, как овечка, и под одобрительный ропот я занял ее место. Далее мы без остановки проследовали на первый этаж.
Народу в зале было тысячи две — половина в маскарадных костюмах. Оркестр наяривал мелодии типа «Прочти мои мысли», «Человек-ракета», «Полет на летающей тарелке», «Восход Земли» Дариуса Брубека, темы из «Мира гномов» Джона Уильямса. В перерывах конферансье представлял художников и писателей, в то время как прожектор выхватывал упомянутых звезд из толпы. Был также парад самых оригинальных масок; самые красивые, смешные или изобретательные проходили под овации.
Я направился прямиком в открытый бар. Опрокинув три скотча, заметно повеселел. Предусмотрительно переколов значок участника так, чтобы имя было почти скрыто под лацканом смокинга, я протанцевал с пятью очаровательными дамами, среди коих одна оказалась вычурно одетым трансвеститом, но это я обнаружил слишком поздно. Затем представился почетному гостю симпозиума, трясущейся старой развалине, и вместе со стаканом клубничной сельтерской вручил ему слабый принудительный заряд, в результате чего стал обладателем автографа на экземпляре подарочного издания его ранних рассказов.
На какое-то время отошел в уголок передохнуть… и тут испытал второе за день потрясение: увидел Элен.
Хотя ей было уже за пятьдесят, у меня по-прежнему дух захватило. Высокая стройная фигура, затянутая в платье из металлизированной ткани, струящейся от шеи, как расплавленное золото; руки, плечи и спина обнажены; стоячий ворот украшен сверкающими оранжевыми топазами; на запястье горел огромный браслет из таких же камней. Она перекрасилась в блондинку и соорудила на голове высокую замысловатую прическу из локонов на манер древней гречанки. Ее партнером по танцу был человек в костюме Дракулы.
Я залпом осушил свой стакан и начал приближаться к ним по зеркальному паркету. Бедный Дракула ничего не смог противопоставить моему принуждению. Почему-то оркестр вдруг переключился на ретро. Элен стояла среди танцующих, изумленная исчезновением своего клыкастого кавалера, и не замечала меня. Я не помню хода своих мыслей. Возможно, их и не было — все вытеснило непреодолимое желание хоть немного побыть рядом с ней.
— Voulez-vous m'accorder cette danse, Madame? note 102
— Нет!.. Да. (О Боже! )
— Позвольте заметить: ваш костюм слишком шикарен, чтобы называться карнавальным. (Однако же для нашей встречи после стольких лет лучше места не придумать, чем карнавал .) Ты часто бываешь в Босконе?
— Нет, в первый раз. Дочь убедила меня, что мне здесь понравится. Она… страстная поклонница научной фантастики.
Дочь… твоя и Дона… сейчас ей, должно быть, двадцать… Можно узнать, как ее зовут?
— Аннарита Латимер. Вон она, рыжая в серебристом купальнике.
Я проследил за ее кивком и с удивлением увидел огненноволосую красавицу, с которой ехал в лифте. Она стояла слишком далеко, чтобы проверить ее на оперантность, к тому же я плохо различаю ауры в ярко освещенных местах. Поэтому я напрямик спросил Элен:
— Она унаследовала умственные силы?
— Думаю, да. (Она не пускает меня, Роже. У нее, в уме сверкающая стена из черного стекла, которую можно заметить только на очень большом расстоянии… )
Так вот почему я ничего не углядел в лифте.
— А чем занимается Аннарита? — беззаботно продолжал я расспрашивать. — Учится в колледже?
— В школе драматического искусства. По-моему, из нее выйдет замечательная актриса.
— Sans doute, — пробормотал я. — А твой муж?
Музыка смолкла. Мы зааплодировали, потом конферансье взял микрофон и начал выкликать маски, получившие призы. Я подвел Элен к краю танцевальной площадки, где томился Дракула.
Она выдала мне поспешное телепатическое сообщение: Стэнтон умер три года назад, теперь я замужем за ним.
— Гил, дорогой! Познакомься с моим старым другом, Роже Ремилардом. Это мой муж, Гилберт Андерсон. (Третий , добавила она про себя.)
Дракула поклонился мне, как будто я невесть какая знаменитость. Довольно приятные (если не учитывать хорошо пригнанных клыков) черты сложились в задумчивую, но не нарушающую приличий мину.
— Ремилард… Ремилард. А вы, случаем, не родственник…
— Ремилард — весьма распространенная франко-американская фамилия, — перебил я. — Благодарю вас за доставленное удовольствие потанцевать с Элен. Мы не виделись очень много лет. Как вам симпозиум?
Он пробормотал подобающие случаю условности, умело вытянул из меня источник моих скромных доходов и в конце концов, видимо, решил, что меня нечего опасаться.
— Может, встретимся как-нибудь, пообедаем… или, скажем, проведем вместе уик-энд…
— Неплохая идея. Сговоримся, — ответил я с таким же липовым энтузиазмом и одновременно показал Элен, что ничего подобного у меня и в мыслях нет. Кто он такой? — спросил я ее. Главный управляющий? Биржевик?
Вице-президент и главный юрисконсульт одной акционерной компании.
Ага, тогда понятно, почему он выбрал такую маску.
Я прикинулся, будто увидел знакомого в другом конце переполненного зала, и раскланялся с ними. Уходя, я напутствовал Элен:
Ты еще красивее, чем прежде, будь счастлива, chйrie, и постарайся никогда не иметь дела с оперантами…
Несчастнее самой побитой собаки, я пошел искать себе укромный уголок, представший мне в виде маленькой полупустой гостиной с коктейль-баром. Скрючился на табурете у стойки, заказал себе двойную водку со льдом, а когда прикончил ее, мой ум был уже далек от оперантного статуса.
Поэтому, чтобы привлечь мое внимание, ему пришлось похлопать меня по плечу.
Я исподлобья глянул на того, кто осмелился меня побеспокоить. Высокий молодой человек в полосатом пиджаке. Темноволосая голова окружена ярким красным нимбом.
— Так и я знал, что ты сидишь где-нибудь и надираешься, как свинья, — сказал Виктор. — On y va! note 103
Он взял меня под локоть и точно удавкой скрутил мой ум. Искры посыпались из глаз, череп раскалывался, я стоял перед ним и слова не мог вымолвить. Он что-то настойчиво шептал мне по-французски, пытаясь выволочь из бара, но меня ноги не слушались. Потом что-то треснуло в голове, я громко застонал, все-таки сдвинулся с места и последовал за ним — чистый зомби!
— Так-то лучше. — Виктор потащил меня к лифту. — За номер я уже рассчитался, пошли соберем вещи.
— Что?.. — пробормотал я. — Какого черта?
Лифт был переполнен гомонящими участниками симпозиума. Виктор нажал кнопку моего этажа. Не знаю, что за трюк он применил, но я почувствовал, что быстро трезвею и вновь способен понимать умственную речь. Только головная боль не проходила.
Поедешь со мной в Берлин, дядя Роги, ты нужен Maman.
Солнышку?.. Dieu, с ней что-то серьезное, ты сообщил Дени?..
Не суетись, дядя Роги. Ничего страшного. Ты нужен Maman для того, чтобы она наконец очухалась, а я освободился от преследований Дени.
Мы вышли из лифта. Голова налилась свинцом, и меня шатало от стены к стене, словно утлую лодчонку в шторм. Виктор вставил в прорезь пластиковую дощечку с кодом и бесцеремонно втолкнул меня в номер. Я дотащился до кровати и рухнул на нее. Бормоча проклятия, племянник отпустил умственную хватку и направился в ванную собирать мои туалетные принадлежности.
Горизонтальное положение обеспечило приток крови к мозгам, и я немного пришел в себя. Чего ему от меня надо?
Он вышел, держа в одной руке пижаму, в другой — целлофановый пакет.
— Все очень просто. Maman утратила чувство реальности. У нее какие-то странные фантазии насчет меня. — Он открыл шкаф, поснимал с плечиков мою одежду и принялся запихивать ее в чемодан. — Она дурно влияет на братьев и сестер. У меня совершенно определенные виды на их будущее, a Maman делает все, чтобы мне помешать. Пока они были маленькие, я терпел, но больше я не позволю подрывать мой авторитет. Как будто ей мало того, что случилось с девочками.
Я медленно сел на постели. Повернувшись ко мне спиной, Виктор вытряхивал из ящика письменного стола книги и журналы, приготовленные мною на продажу, и складывал их в дорожную сумку.
— Я уговаривал ее поехать в Хановер и подлечиться. Это было бы идеальное решение проблемы. Но Maman категорически отказывается оставить на меня младших. Она что-то подозревает — как в случае с Papa.
— Так это ты убил Дона?
Он рывком застегнул молнию на чемодане, достал из шкафа мою куртку и швырнул ее мне.
— Papa сам наложил на себя руки — никто в этом не сомневается. Он совсем опустился и уже не хотел жить. С тобой, дядя Роги, происходит нечто подобное, но ты намного умнее. К тому же ты бесхребетная тварь, и думаю, у тебя никогда не хватит духу. — Он открыл дверь. — Пошли.
У меня не было выбора. Принуждение словно гвоздодером сорвало с кровати. Я семенил за ним, содрогаясь от страшных догадок.
— А за что ты убил девочек? — спросил я, когда мы остановились у лифта.
Он пожал плечами.
— Ces garces, elles йtaient chaux lapins note 104. Их дерзость переходила всякие границы. Противно даже. Я хотел их выдать замуж за своих сотрудников. Знаешь, это лучшее средство укреплять деловые связи. А сестренки принимали мои подарки, обещали слушаться, но в решительный момент заартачились. Как известно, всякое принуждение имеет границы. Возможно, в детстве я с ними переусердствовал, и от страха они стали безрассудными. Вели себя просто вызывающе, позорили всю семью. Этого я не допущу.
— Mon zob! note 105 — усмехнулся я и едва не завизжал от боли: он провел ослепляющий апперкот мне в мозг.
Выбирай выражения, дядя Роги… По-твоему, заботиться о своем добром имени смешно? Боюсь, ты не отдаешь себе отчета, насколько высоко я поднялся в деловом мире. Впрочем, неудивительно, ведь мы с тобой видимся только на похоронах. Но теперь все изменится.
Подошел лифт. Я находился под таким жестким контролем, что моргнуть не мог без ведома этого мерзавца. Однако же он сам сказал, что не в силах вечно принуждать меня…
Ты прав, подтвердил он, в том-то и дело. Вся семья против меня — и ты, и Maman, и мой знаменитый братец. А я, в отличие от тебя, озабочен своей карьерой и нуждаюсь в некоторой поддержке. Одна Ивонн мне не перечит. Правда, она далеко не так привлекательна, как ее покойные сестры, но молодость — ходовой товар, и надеюсь, мне удастся выдать ее за моего помощника Робера Фортье. Полин, к сожалению, еще мала, но как только она созреет…
Ах ты, ублюдок, династию решил создать…
Tu l'as dit bouffi note 106.
Лифт остановился на первом этаже. Виктор велел мне взять багаж, сдал в рецепцию кодовую карточку, расплатился за парковку машины, оставив клерку не слишком щедрые чаевые. Затем потащил меня в подземный гараж. Я лишь теперь начал понимать, что мое положение почти безвыходно, хотя никак не мог взять толк, зачем я ему понадобился. Так или иначе, он может принудить меня к чему угодно, а Дени даже ничего не узнает. Он теперь занят глобальными проблемами и давно махнул рукой на своего взбалмошного дядюшку.
Мы спустились в чрево огромного отеля. Виктору пришлось оставить свой «порше» на самом нижнем уровне, поскольку гараж был забит машинами участников симпозиума. Там было тихо и безлюдно. Шагая к своей спортивной машине, он буквально тянул меня за собой.
Поедем по окружной, минуя Хановер. Завтра же начнем необходимые приготовления. Когда новости дойдут до моего братца, ты уже обоснуешься в Берлине и будет сделано оглашение в церкви Святой Анны.
Оглашение?..
Ну да, ты что, до сих пор не понял? Ты женишься на Maman и тем самым успокоишь Дени. Будешь жить с нами., поможешь мне держать в узде братьев и сестер. А со временем я найду тебе и другое применение.
— Не-ет! — взвыл я и откуда-то из глубин сознания вызвал силу, чтобы оборвать связующую нас нить; после чего запустил ему в голову чемоданом.
Он пригнулся, и чемодан врезался в белый, до блеска отполированный кузов. Виктор нанес ответный удар: мне в мозг впились ледяные осколки. Я споткнулся, но чудом устоял на ногах и бросился бежать. Мощный разряд ударил меня промеж лопаток; я решил, что он сломал мне позвоночник, но все еще полз вперед, не переставая вопить.
— Ferme зa, vieux dindon! Arrкte de deconner! note 107
Он в три прыжка настиг меня, опрокинул на спину, уперся коленом в грудь. Глаза его сверкали как два электрода дуговой сварки, и при желании он мог превратить меня в полного идиота, спалив дотла мое серое вещество. Но, судя по всему, это не входило в его планы. Значит, я действительно ему нужен, раз он колеблется. Быть может, у меня еще есть шанс. Внутри моей грудной клетки скопился огненный сгусток, и я, твердя заклинания, стал выводить его на внешнюю спираль, виток за витком. Глаза Виктора затуманило сперва удивление, потом тревога. Он отшатнулся, поэтому снаряд не поразил его в лицо, а лишь пропахал неглубокую борозду на черепе.
Он взревел и опрокинулся навзничь. В страхе я забился под ближайшую машину. После психокреативного всплеска нервы были накалены, а мышцы размякли до студенистой массы. Я услышал, как Виктор, кряхтя, поднимается на ноги, поливая меня по-французски и по-английски. Ну все, теперь мне конец!
Но вдруг он опять шмякнулся оземь, точно кто-то ударил его сзади кувалдой.
Я лежал в полутьме, вдыхая вонь бензина и машинного масла. Виктор почти не подавал признаков жизни, только грудь едва заметно вздымалась.
Послышался размеренный перестук шагов, эхом отдающийся от бетонных стен подземного гаража — оплота городской жизни. Волосы стали дыбом у меня на голове, кишки связались в тугой узел. Я не видел ауры приближающегося операнта, потому что она была намеренно притушена, но ощущал ее каждой клеткой.
Ряды машин заслоняли его от меня, пока он не вышел на площадку, где лежал Виктор. Тогда я разглядел тяжелые ботинки, красные шерстяные гетры и заправленные в них брюки. Из рукавов макинтоша высунулись две лапищи, одна схватила Виктора за пояс, другая — за шиворот. Тело моего племянника подскочило вверх и скрылось из поля зрения. Башмаки протопали к «порше». Я услышал, как открылась и вновь с щелчком захлопнулась дверца.
Ноги незнакомца приблизились к моему убежищу; он поставил на асфальт мой чемодан и дорожную сумку. Напряжение воздуха рассеялось, и на меня накатили волны благостного облегчения.
Твое психическое усилие выше всяких, похвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71