Люсиль. Да, доктор Билл, я передумала.
Сампсон. Отчего?
Люсиль. В прошлом семестре мне казалось, что от этой терапии никакого толку. А потом, я волновалась за маму — как она там справится с папой одна, ей же еще работать надо, преподавать… Вот я и подумала: избавляюсь разом от тревоги и от чувства вины. Если б я перевелась в Ривьер-колледж, то и диплом бы защитила, и маме с папой смогла бы помогать, как раньше. Там, в Нашуа, на летних каникулах, я какое-то время чувствовала себя хорошо, а потом… а потом все по новой, вся пакость!
Сампсон. Тревога, бессонница?
Люсиль (смеется) . Если бы только! Доктор Билл, я не была с вами до конца откровенной. Вы всех моих симптомов не знаете.
Сампсон. Почему вы не были откровенны?
Люсиль. Боялась. Если кто-нибудь пронюхает, меня вышибут из колледжа.
Сампсон (мягко) . Но вы ведь не сомневаетесь, что наши с вами разговоры строго конфиденциальны.
Люсиль. Пусть так… Но, понимаете, все так странно, что, пожалуй, могло бы заинтересовать… Впрочем, не важно. Я решила, что об этом можно не говорить, ведь у меня давно ничего подобного не повторялось, с тринадцати лет. Мало ли что бывает при подростковой депрессии!
Сампсон. Хорошо, не хотите ли рассказать мне сейчас?
Люсиль. Да, видно, придется, потому что все началось снова. Когда я приехала домой, к родителям, оно опять на меня навалилось. Своим я ни слова не сказала — они бы испугались до смерти, как в прошлый раз… В общем, вы — моя единственная надежда. Я не пойду к Ремиларду! Не пойду!
Сампсон (в замешательстве) . К Дени Ремиларду? К парапсихологу?
Люсиль. Он во всем виноват! Его умственные трюки! Если б только он оставил меня в покое…
Сампсон (сделав пометку в блокноте). Люсиль… Погодите, успокойтесь. Давайте сначала выясним, что за симптомы…
Люсиль. Угу. Мне было тринадцать, тогда все и началось. Нервы, озноб, тревога… а еще кошмары… И после… сгорел наш дом. Я его спалила.
Сампсон. Что, нарочно?
Люсиль. Нет-нет! Я не хотела! Просто… я была тогда сама не своя. Никто меня не понимал, всякая дребедень лезла в голову, и поделиться не с кем… С родителями я говорить не могла… У отца склероз… с ним стало невозможно. Я жалела его, а он ворчал, что я только путаюсь у него под ногами… И вот мне начал сниться пожар. Вроде бы я Жанна д'Арк, и подо мной поджигают костер. Я прощаю палачей, а пламя подбирается, подбирается, вся кожа пошла трещинами, кости горят, и кажется, скоро от меня останутся только искры, которые улетят в рай, если я не буду бояться. Но я боялась. Пламя жгло — я ведь не святая… ну и просыпалась с воплями и поднимала на ноги весь дом. И маму, и папу, и младшего брата Майка. Это было ужасно!.. Даже хуже, чем когда я проснулась и увидела, что вся комната в огне.
Сампсон. О Боже!.. Извините. Продолжайте, пожалуйста.
Люсиль. Я выбежала, разбудила маму и Майка, мы посадили папу в коляску и едва успели вывезти его наружу. Когда пожарные приехали, спасать было почти нечего. Папин рояль сгорел… концертный «Стенвей», папа купил его еще до женитьбы, когда учился в Бостонской консерватории и мечтал стать концертирующим пианистом. Рояль стоит бешеных денег, но папа его не продал, даже когда поставил крест на своей карьере. Потом он заболел, перестал играть в салонах, давать уроки и, чтобы содержать семью, решил продать рояль. Но мама не позволила, потому что ему тот рояль был дороже всего на свете… А я его сожгла.
Сампсон. Так ведь не намеренно, вы сами сказали.
Люсиль. Моя спальня была прямо рядом с гостиной, где стоял рояль. Огонь вспыхнул в стене — так сказали пожарные. Я не курила — ничего такого, но моя кровать и рояль по ту сторону стены вспыхнули первыми.
Сампсон. Должно быть, с проводкой что-то.
Люсиль. На той стене проводки не было, только лампа возле рояля… Родители решили, что я встала во сне и зажгла спичку. Понимаете, я сама сказала им, что виновата, только не посмела объяснить — как я это сделала. Мне снился пожар. Сны делались все правдоподобнее, пока не сбылись.
Сампсон. Что вы хотите этим сказать?
Люсиль. Я умом подожгла. Подсознательно… Я из тех чудовищ, на которых Ремилард ставит опыты в лаборатории. Он выслеживал меня еще до поступления в Дартмут, когда мне было одиннадцать. Потом они начали меня уговаривать поступить в колледж. Я не хотела, но они выбили для меня стипендию, и тут уж родители сказали свое слово. В шестнадцать лет я приехала в Хановер, и Ремилард с ходу включил четвертую скорость. Мол, я должна быть чертовски благодарна, что меня привлекают к такой работе, ведь я, в сущности, ничего не умею — разве что на луну выть да столы двигать. А я говорю — нет, и все! Он три года меня одолевал со своими стервятниками, но я ему так прямо и заявила: плевать мне на вашу парапсихологию, хочу жить нормальной жизнью, заниматься законной наукой, скажем, биохимией, а всякая оккультная чушь не по мне. Пусть раз и навсегда зарубит это на носу!
Сампсон. Простите меня, Люсиль, вы же умная девушка, неужели вы не видите, что сами себе противоречите?
Люсиль. Я не позволю ставить над собой опыты!
Сампсон. Вполне вас понимаю. Вам необходима помощь. Но почему вы думаете, что я сумею помочь лучше, чем Ремилард?
Люсиль. Потому что вы психиатр, а мой случай не имеет никакого отношения к парапсихологии… ну, если не считать некоторых проявлений.
Сампсон. Вы уверены, что не выдумали эту способность поджигать с помощью ума?
Люсиль (смеется). В народе давно такие случаи известны — огненное колдовство. Посмотрите любую книжку про черную магию… там полно историй о людях, которые поджигают без всяких спичек, вроде бы из воздуха высекают огонь. Бывали даже самосожжения.
Сампсон. Но с вами такое случилось всего один раз, в тринадцать лет, как вы говорите.
Люсиль. Не знаю… Не уверена. У нас и прежде были загорания, когда я поменьше была. До пожара, правда, не доходило. И родители всегда отыскивали этому какое-нибудь естественное объяснение.
Сампсон. Ив данном случае его наверняка можно найти. Например, шаровая молния.
Люсиль. Да нет, это я! Со злости. У папы было время только для его болезни, для его рояля, а для дочери — никогда…
Сампсон. Ну допустим. Но почему вы решили, что и сейчас играете с огнем?
Люсиль. Если б я знала!.. Когда в феврале прошлого года Ремилард опять начал меня доставать, так что я ни спать не могла, ни заниматься, то я решила обратиться к психиатру. Думала, вы пропишете валиум и все пройдет, а вы вместо этого втянули меня в психоанализ… Поначалу от него мне только хуже стало.
Сампсон. Но вы ни словом не обмолвились о том, что вас беспокоят Ремилард и его сотрудники.
Люсиль. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Надеялась… да ну, к черту!.. Одним словом, теперь вы все знаете. Скажите, «мне можно помочь? Ведь если огненные кошмары начнутся в Дартмуте, как дома…
Сампсон. Но они еще не начались?
Люсиль. Пока нет.
Сампсон. Прошлой весной у вас была депрессия, но серьезное предупреждение изнутри вашего существа пришло лишь с первой попыткой сбежать. Вам это ни о чем не говорит?
Люсиль. Говорит. Внутренний голос говорит мне, что надо вернуться сюда. К вам.
Сампсон. Уверены?
Люсиль. На сто процентов.
Сампсон. Я рад вам помочь, Люсиль, поверьте. Но вы, похоже, и сами чувствуете, что психоанализ ставит перед вами проблемы необычного свойства. Все люди несут в подсознании бремя разрушительных желаний, оставшееся от инфантильных стрессов. Вы ведь изучали психологию, и для вас это не секрет. Мать отнимает сосок у младенца, и он приходит в ярость, потому что еще не насытился. Ребенка наказывают за шалость, и про себя он желает смерти родителям. Такие чувства свойственны каждому, но большинство подавляет их. А впоследствии, во взрослой жизни, подавленные эмоции всплывают на поверхность и мучают нас. Малыш, сделавший первые шаги, еще слишком слаб, чтобы отомстить своим обидчикам. А взрослый, затаивший злобу на отца, как правило, не причиняет ему физического вреда. Если человек не страдает душевной болезнью, то как бы ни бунтовало его подсознание, оно бессильно совершить физическое возмездие и потому ищет другие каналы.
Люсиль. Мое подсознание вовсе не бессильно…
Сампсон. Готов согласиться. Но тогда возникает законный вопрос: обладает ли ваше сознание аналогичной силой?
Люсиль. Господи, что мне делать?
Сампсон. Психоанализ не дает однозначных ответов, а помогает самому человеку найти приемлемое решение. Я могу вас направить, но я не в силах отогнать ваши страхи… А страшит вас главным образом парапсихический дар. Вы хотели бы избавиться от него и стать такой, как все, верно, Люсиль?
Люсиль. Да. Да!
Сампсон. Но его нельзя сбросить, как одежду. С таким учетом мы и будем строить планы, договорились?
Люсиль (горячо). Понятно, к чему вы клоните!.. Ничего общего с чтением мыслей это не имеет, слышишь, Ремилард?!
Сампсон. В работе я с ним не сталкивался, но отзывы до меня доходили только хорошие. При очевидной молодости у него ум зрелого, серьезного ученого. И потом, он не считает своих пациентов душевнобольными. Говорят, они все его коллеги — либо студенты, либо научные сотрудники Дартмутского колледжа.
Люсиль. Но зачем сгонять под одну крышу столько психов? Для чего меня сюда затащили? Да, да, предложили стипендию, но еще я почувствовала и что-то неестественное… вроде принуждения!
Сампсон. А что плохого в ваших контактах с теми, кто, как и вы, наделен умственными способностями высшего порядка?
Люсиль (с отчаянием). Не желаю иметь с ними дела!.. Мне не надо никаких высших способностей, я только хочу быть счастливой… с кем-нибудь, кто меня понимает и любит.
Сампсон. Но подсознание тоже требует своей доли счастья. Чтобы стать счастливой, надо разрешить проблему, а не прятаться от нее. Подсознание — не демон, Люсиль. Оно — часть вашего существа.
Люсиль (помолчав). Да, наверное.
Сампсон. Никто не в силах заставить вас участвовать в экспериментах доктора Ремиларда. Но я бы на вашем месте спросил себя: а может, мой страх перед ним надуман?
Люсиль. Не знаю. Я запуталась, голова идет кругом. Можно мне воды?
Сампсон. Давайте закончим. У меня к вам деловое предложение. Хотите, я все подробно узнаю об исследованиях Ремиларда? Не упоминая вашего имени, расспрошу о душевном настрое пациентов? Наверняка у кого-то из них бывали конфликты, подобные вашим, а когда получу информацию, мы с вами начнем вырабатывать стратегию.
Люсиль. Только не с ним!
Сампсон. Нет, разумеется, нет, если вы сами не захотите.
Люсиль. Он меня вынудит вступить в его группу!
Сампсон (смеется). Через мой труп! Все-таки когда-то я был правым крайним.
Люсиль (восхищенно). Годится! У вас даже имя подходящее — почти что Самсон.
Сампсон. Хотя с тех пор много воды утекло, но вы можете не беспокоиться: никто и ни к чему вас не принудит. На сегодня все. Вы сможете прийти в это же время в среду?
Люсиль. Не знаю, разрешит ли мне Центр больше одного бесплатного сеанса в неделю. Сама я не могу себе позволить…
Сампсон. Ничего, ничего. Ваш случай неординарный. По правде говоря, самый неординарный из всех, какие мне попадались… Только отныне ваш сон всегда будет охранять пожарник, идет?
Люсиль. Да, доктор Билл. До свидания.
Сампсон. До свидания, Люсиль.
8
Берлин, Нью-Гемпшир, Земля
20 мая 1989
С некоторых пор Дон Ремилард перестал заглядывать в «Синего быка» по субботам: гораздо дешевле напиваться дома. Но сегодня Солнышко работала в вечернюю смену в ресторане «Кухня Андроскоггина», а Виктор уехал в Питтсбург. Значит, ребятня устроит скачки по всему дому. Кончится тем, что он не выдержит и вздует одного-двоих, те пожалуются матери, опять начнутся разборки. Бог свидетель, у него и так с ней хлопот по горло.
Потому он отправился в «Быка», уселся на обычное место, с краю от стойки, и начал с обычной порции виски. Бывшие собутыльники с ним раскланялись, но никто не подсел — знали, какой он теперь в сильном подпитии. Мало-помалу бар заполнился народом, и музыкальный автомат надрывался во всю мочь. Часам к десяти Дон почти оглох от музыки и гомона рабочих с фабрики, лесосплавщиков, их смешливых подружек. Он уже осушил достаточно стаканов, чтобы все чувства притупились, но лучше ему не стало.
В мозгу навязчиво звучали хриплые пьяные голоса. Сучьи телепаты! Думают с ним разделаться!
Ты погляди, погляди на этого скота! Стакан уже не держит, а все сосет! А бельма-то ровно печеные яйца под кетчупом. Вон какую щетину отрастил, и рубаха неделю не стирана.
Это точно, скоро совсем с катушек сойдет. Все свои мозги пропил. Ну, теперь мы его зацепим, не отвертится.
А может, не стоит и огород городить? Пусть себе спивается потихоньку. Видал, сколько он нынче в себя влил, а?
Да на его рожу довольно поглядеть — красная, как рубаха!.. Эй, дубина! Хватит на сегодня, сделай одолжение!
И чего Виктор с ним нянькается? На кой хрен ему в деле старый пьяница?
— Я его всему обучил, черт возьми, я!
Заткнись, свиное рыло! Наш пострел сам везде поспел, без твоей науки.
Во-во!
— Нет, я его обучил, как свои силы в ход пускать. Что бы он без меня делал, сопляк! Да начнем с того, что я его сотворил.
Сотворил — на свою голову.
Вот он и есть, каким ты его сотворил! Хо-хо-хо…
— Ваша правда. Так вы скажите ему!..
Вик, эй, Вик! Долго ты будешь валандаться с этой вонючей задницей? Он ведь всю обедню тебе испортит. Ты же умный малый, а сам себя подставляешь! Погляди на него — опять нализался, как свинья. Щас носом землю будет пахать. Больно дорого обходится сыновъе уважение. Послушай доброго совета, кончай с ним. Найми кого-нибудь, кто свое дело знает!
Я подумаю…
— Ага, разбежался! — со злобой буркнул Дон.
Старый Даки Дюкет, сидевший за одним из столиков в обнимку с бутылкой, заинтересованно посмотрел на него.
Хо-хо-хо! Так ты думаешь, у Вика на тебя рука не поднимется? Ну думай, думай!
Скажи ему, Вик. Скажи, зачем ты нынче поехал в Питтсбург. Скажи!
… Хочу переманить к нам Хоуи Дюрана. Он лесоруб что надо.
Правильно, молодчик! Твоего старика давно пора в штабелъщики списать, а еще лучше отправить на покой. Он далее на работе не просыхает, добром это не кончится.
Скорей бы уж кончилось.
Давай, малыш, решайся. С обрыва его — и в реку. Не жди, пока он сам концы отдаст. Мы тебе дело говорим.
… Может, вы и правы. Теперь проще простого подвести его под несчастный случай. Обороняться он уже не может, а позвать на помощь некого. До дяди Роги или Дени телепатический сигнал уж точно не дойдет.
Верно мыслишь, Вик. В нашей работе всякое бывает. Никто и не ворохнется.
Дон шарахнул стаканом о стойку и гаркнул:
— Только суньтесь, сучье! Сперва я подпалю ваши странные мозги!
Хозяин «Быка» Ральф Пеллетье недовольно окликнул его:
— Эй, ты чего там?
Дон тряхнул головой и выдавил из себя усмешку.
— Слышь, налей-ка мне еще двойной.
Пеллетье подошел с бутылкой и налил. Дон осушил стакан и тут же потребовал новую порцию.
— Хватит с тебя, Дон, — вполголоса проговорил хозяин. — Дай роздых печени.
— Ишь, умник нашелся! Твое дело обслуживать, когда платят.
Дон швырнул ему деньги через стойку; бумажки угодили прямо в лужицу разлитого ликера. Пеллетье брезгливо поморщился и подобрал их.
— Так и быть, последнюю налью — и все. — Он снова наполнил стакан Дона. — Я не шучу, понял? Пей и hors d'ici note 43.
Дон сквозь зубы послал ему в спину грязное ругательство и хлебнул из стакана. Пелли тоже с ними заодно! Пьяный гогот посетителей бара, казалось, обращен к нему, как и голоса, нашептывающие все новые пакости.
Даки Дюкет подошел и уселся рядом; на старческих сморщенных губах застыла сочувствующая улыбка.
— Ca va note 44, Дон. Тяжелая была неделя?
Дон жалко усмехнулся в ответ.
— Говорят, у тебя с наемными рабочими нелады.
Внутренние голоса, видимо, сочли остроту удачной. Дон прижал кулаки к вискам, чтобы заглушить наглое ржание, затем дрожащими пальцами обхватил стакан.
— Сынок вырос из коротких штанишек. Всюду сует свой нос.
Даки понимающе кивнул.
— А-а… Он парень с головой, твой Виктор. Нетерпелив малость, так ведь молодежь нынче вся такова. Он дело на широкую ногу поставил, шутка сказать — с самим Сент-Уильямом у него контракт. Прежде-то Сент-Уильям таким зеленым юнцам никогда не доверялся.
— Паскудство одно! — выплюнул Дон.
— Зря ты так. Тебе есть чем гордиться. Каких сыновей воспитал! Один чудотворец, другой в девятнадцать лет несметными деньгами ворочает.
— Да уж, мне только позавидовать! Вкалываю на выскочку сына! Кто его всему обучил — я! А он из благодарности отца на свалку… — Лицо Дона опять жалобно скривилось. — Не выйдет, сынок! Я знаю, где трупы зарыты… и на какие шиши ты новое оборудование справил.
Придержи язык, старая сволочь!
Вик, ты и это ему спустишь?
Даки настороженно огляделся, понизив голос:
— По правде сказать, Дон, много всяких слухов ходит. Люди удивляются, откуда у Вика столько денег — и рубильную машину купил, и вторую валочно-пакетирующую… Такое оборудование под елкой не растет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71