Первым делом прочел пространные инструкции, до ужаса угнетавшие, – нечто вроде заочного курса о лобковых вшах, из которого я узнал об их гадком маленьком жизненном цикле от яйца до гниды и полноценного взрослого паразита.
Получив по почте заочный диплом, намазался едкой мазью, которая при контакте с водой должна превратиться в шампунь, но до споласкивания ее было предписано держать на теле пятнадцать минут. Сполоснувшись, мне следовало прочесать над унитазом волосы на проблемном месте, удалив яйца, гнид, нимф, троллей, пятнистых неясытей, все прочее, что там развелось, а потом снова вымыться.
Итак, пошли очень долгие пятнадцать минут ожидания, пока «Райд-Х» сделает свое дело, – самые долгие пятнадцать минут во всей моей жизни. Я вспомнил лекцию Дживса о времени. В конце той самой четверти часа мной по праву должна была бы заняться служба социального страхования.
Стоя перед зеркалом, я обследовал свои подмышки. В учебных материалах упоминалось, что иногда лобковые вши с удовольствием проводят там отпуск. Сначала ничего не увидел, но, приглядевшись, обнаружил одну угнездившуюся коричневую тварь! Вот мерзость. Я сообразил, что маленький гад проследовал по волосатому притоку, бегущему по животу к груди, и оттуда прыгал по отдельным редким волоскам, как Тарзан, добравшись до подмышки, где нашел пристанище.
Поэтому я намазал подмышки, но после обработки паха уже прошло несколько минут, и я забеспокоился насчет точной выдержки времени, а потом сказал, черт с ним, решив, что не такая уж это точная наука.
Через двадцать минут смыл шампунь, заработал гребешком, глядя на себя в высокое зеркало на створке двери. Возникла блестящая идея сбрить приток в центре торса. Тогда даже какой-нибудь выживший краб не совершит переправы. Поэтому я его сбрил, после чего мной овладела какая-то мания, и следующим делом я понял, что надо скосить каждый волосок на теле, кроме головы, которая, как было сказано в материалах, не привлекает лобковых вшей в какой-то связи с температурой воздуха.
Я целиком намазался кремом для бритья – ни одна область не гарантирована от нашествия крабов, – отчасти охваченный бритвенной лихорадкой потому, что не полностью доверял медикаментам. В указаниях отмечено, что в некоторых случаях процесс следует повторить несколько раз, а подобное замечание особой уверенности не вселяет.
Но если снять каждый волосок – как сделала Ава, – маленьким мужеложцам негде будет укрыться, любая тихая гавань закрыта! Я потратил пять сменных лезвий.
Даже наклонился и выбрил то место, к которому никогда и не думал подносить острый предмет. Однако я это сделал, максимально приблизившись к осуществлению своих тюремных фантазий. И стал безволосым, каким, вероятно, был юный Кеннет, впервые с наслаждением испытавший растление.
Оглядел в зеркале голые ноги, живот, грудь, подмышки. Не считая оставленных Горой синяков, предо мной предстало тело, которого я много лет не видел. Это было как бы воссоединение с прошлым, с молодым собой. Я чувствовал горестную любовь к мальчику, которым был, который еще не знал, сколько ждет его бед, сколько проигрышей и потерь. Это нечто отличное от ностальгических воспоминаний, выбривая тело, казалось, будто я не только мысленно, но и физически возвращаюсь назад во времени.
Потом обдумал усы. Они завершили бы странный бритвенный транс Дориана Грея. Кроме того, нельзя рисковать – вдруг краб в поисках последнего убежища спрячется там. Долой усы. И я в один момент – по сравнению с бритьем ног – ловко смахнул с верхней губы жидкие волосы.
Прощай, Дуглас Фэрбенкс-младший, сказал я с сентиментальной слезливостью. Приятно было тебя видеть. Прощайте и вы, мистер Эррол Флинн. Мой голос звучал как у телеведущих, поминающих умерших звезд на церемонии вручения Оскара.
Потом я долго стоял под горячим душем, утешавшим ободранное бритвой тело. Мокрый, стрелой метнулся в комнату. Вытерся полотенцем без крабов, оделся в одежду без крабов – брюки цвета хаки и темно-синюю рубашку от «Братьев Брукс». Сообщил Дживсу, что снял с тела каждый волосок.
– Мне все больше нравились ваши усы, сэр, но без них вы выглядите моложе. Надеюсь, не будете испытывать неприятных ощущений во всем теле.
– Могу сказать, что уже испытываю. Впрочем, заслуженно. Это мое покаяние. Как бы противоположное власянице, но с тем же эффектом.
Следующей нашей задачей была обработка аэрозолями моего матраса, подушек, всей комнаты, а потом кабинета. Рты и носы завязали платками; я чувствовал какую-то садистскую силу и власть, которой наверняка наслаждаются терминаторы. Открыли окна – я понадеялся, что это не сведет к нулю действие агента. Потом спрыснули и вымыли ванную. Наконец труды завершились.
Я чувствовал неприятное раздражение под одеждой и одновременно немалое облегчение. Ни один краб не мог выжить. Они отняли у меня девушку, отняли у меня усы, но я чувствовал, что их атаке на меня положен конец. Мы уложили все составляющие крабового набора в пластиковый мешок, решив захоронить за пределами усадьбы. Если его обнаружат в мусорном баке, начнется охота на ведьм. Какую тогда записку оставит Хиббен на столе для корреспонденции?
– Ну, спасибо вам, Дживс, за всемерную помощь. – Мы снова сидели в рабочем кабинете. – Без вас я бы не перебил этих крабов.
– Очень хорошо, сэр.
Было пятнадцать минут седьмого. В окно было видно, как люди собираются на задней террасе.
– Я собираюсь пойти выпить, Дживс.
– Понимаю, сэр.
Глава 36

Возможное объяснение нашей нежной любви к собакам. Краткое возвращение к ужину. Неужели за дверью студенточка Мангрова? Я собираюсь сыграть обе роли из песни Кола Портера: на вершине и на дне. Я не Филип Марлоу
– По-моему, у собак должно быть очень много свободного серотонина, – сказал я. – Во всяком случае, больше, чем у людей. Не следует ли ученым исследовать их мозг в целях лечения депрессии? Думаю, может быть, высокий уровень серотонина объясняет, почему нам так нравится с ними общаться. Лаская собаку, я испытываю некую контактную эйфорию. Возможно, получаю дозу серотонина подкожно, а иначе как там что-нибудь передается сквозь кожу.
Мангров не отреагировал на мое замечание, просто сказал, только что заметив:
– Эй! Ты зачем усы сбрил?
– Да, я тоже обратил внимание, что ты выглядишь по-другому, – добавил Тинкл.
– Они стали слишком колючими, – объяснил я.
Мы сидели в комнате Тинкла, проводя очередной мозговой штурм с новой откупоренной бутылкой виски и новым пакетом лекарственной марихуаны. Было около десяти часов вечера. Я был пьян, обкурен, но еще не отключился, хотя лучше бы это случилось пораньше вечером.
Понимаете, ужин был сплошным кошмаром. Боги действительно хватили через край, даже для самих себя.
Нам подали ни много ни мало крабовые рулеты. Смертельный юмор. И кукурузу. Ужас.
Естественно, я заподозрил нечто вроде заговора. Обслуживающий персонал выведал, что у кого-то есть крабы, только точно не знал у кого, решил довести виновного до белого каления и вынудить признаться.
Но я не дрогнул. Я их ел, хотя это было все равно что служить королевским дегустатором у Гитлера или у Цезаря, только я сам был Гитлером и Цезарем, а значит, и своим собственным королевским дегустатором.
Мой выход взволновал колонистов, раздался радостный гул голосов, смех. В окна лился сероватый свет; после многообещающего начала день становился все пасмурнее. Горела огромная люстра.
Я сидел за столиком-спутником с Мангровом и Тинклом, изо всех сил жевал крабовые рулеты, утихомиривая доступные воздействию нервные окончания большим количеством белого вина, превысив обычную дозу.
Выпил до половины третью бутылку, когда вошла опоздавшая Ава, точно так же, как в мой первый вечер в Колонии Роз полгода назад, хотя, согласно записям Дживса, с тех пор, возможно, прошло лишь три ночи.
Она подошла к буфетной стойке и побледнела – я это заметил. Направляясь к большому столу, встретилась со мной взглядом. Я увидел у нее на тарелке только салат и немного кукурузы. Никаких крабовых рулетов. Она слегка мне улыбнулась – достаточно, чтоб у меня замерло сердце, – и села.
Я выпил еще два стакана вина, потом к нашему столу подошла Бобьен и обратилась ко мне:
– Когда собираетесь вернуть мои тапочки?
Я провел весь день в битве с крабами, теперь выпил три бутылки слабого белого вина – совокупный эффект психической травмы и выпивки подействовал на мою личность вроде пластической хирургии. Я не струсил. У меня есть порох. Если смог взглянуть в лицо крабам, то взгляну в лицо чему угодно. Я остался сидеть, но, так сказать, встал перед Бобьен в полный рост.
– Немножечко потерпите, – сказал я. – Верну в середине недели. Их покрывают позолотой у Тиффани.
Она выпучила глаза, отошла, Мангров с Тинклом рассмеялись. Бобьен, оглянувшись, бросила:
– Я о вас лучше думала, Реджинальд, – и покинула столовую.
Реджинальда это задело, но не смертельно. После ужина мы втроем поднялись к Тинклу, проверить, как поживает виски. С ним все было в полном порядке, и через два часа после возобновления нашего знакомства с бутылкой Мангров принес марихуану. Под влиянием травки беседа вернулась к неудачной миссии по поискам источника серотонина, и именно тогда я заговорил о возможности признать собак его носителями, что почему-то заставило Мангрова разглядеть одним глазом, что я сбрил усы, о чем было рассказано выше.
– И ты без пиджака, без галстука, – заметил он. – Что на тебя нашло?
– Только сейчас заметил столь радикальную трансформацию моего внешнего облика?
– Ну, соответствующее полушарие моего мозга пока не так быстро работает.
– Понятно, – кивнул я. – А ты что скажешь в свое оправдание, Тинкл?
– Не знаю, – сказал он. – Фактически я ни на кого не смотрю слишком пристально.
– Честно сказано, – признал я. – Хотя научный руководитель обязан быть очень внимательным.
Тут раздался стук в дверь. Мы вздрогнули. И у всех вновь возникла та же телепатическая мысль: «Может, это студенточка Мангрова?»
Тинкл направился к двери.
Это была Ава. Сказала, что хочет поговорить со мной. Я встал, слегка пошатываясь. Довольно сильно был пьян и обкурен, но мыслил и говорил четко, ясно.
– Зайдем ко мне, – сказала она, явно не беспокоясь, что Мангров с Тинклом заподозрят меж нами интимность.
– Увидимся позже, – сказал Тинкл.
– Ладно, – кивнул я.
И покорно последовал за Авой к ее комнате. Возможно, Дживс прав. Она уже смягчилась. Закрыла дверь, села на кровать. Я сел на стул за письменным столом, считая, что это подобающее для меня место.
– Как ты, справилась? – спросил я.
– Да, выстирала… Думаю, все будет в порядке. Ты ведь ничего не рассказывал Реджинальду и другому Алану?
– Нет, конечно.
Кажется, это ее обрадовало. Потом она сказала:
– Кто бы мог подумать, что у них найдутся крабовые рулеты…
– Думаешь, нас пытались поймать за руку?
– Ты о чем это?
– Думаю, может быть, кто-нибудь знает, что у кого-то крабы, и они хотят дать нам понять, что знают.
– Не сходи с ума… Хотя, может, ты прав на свой безумный лад: уборщицы все видят… Ты все белье выстирал?
– Да, прокипятил, купил набор с шампунем и прочим, потом немножко свихнулся и целиком выбрился.
– Ох боже, – рассмеялась она.
Я ей улыбнулся. Все идет прекрасно. Она со мной так мила!
– У меня в наборе есть спрей. Хочешь опрыскать свою комнату?
– Хорошо, – сказала она.
– Хочешь, прямо сейчас принесу?
– Нет… хочу попросить об услуге.
– Все, что угодно. Я для тебя все сделаю. Мне страшно неприятно из-за этой дикости с крабами.
– У меня сейчас жутко плохо с деньгами, – призналась она, неожиданно перейдя на серьезный тон. – В пятницу на ипподроме просадила почти полторы тысячи… Никогда раньше по-крупному не играла, потеряла контроль над собой, началась какая-то лихорадка. Повезло выиграть в двух первых заездах, потом восемь раз подряд проиграла, пошла к банкомату… Пора вносить арендную плату за студию в Бруклине, а у меня денег нет… – Она на секунду остановилась. Попросит взаймы? С удовольствием! – Вчера пришла к себе в галерею. Есть покупатель, которому нравятся мои вещи. А он хочет только одну. Видел фотографию бюста, который я отдала доктору Хиббену. Хочет его купить. За две тысячи долларов. Если продать, все проблемы решатся. Но мне надо получить этот бюст.
– Просто попроси Хиббена его вернуть, – предложил я. – Он поймет.
– Не могу, – возразила она. – Это очень некрасиво бы выглядело. Он член всяких советов, в том числе фонда Поллока-Краснера, который выделяет скульпторам тонны денег. Ему бюст действительно нравится, и если я попрошу его вернуть, то сразу превращусь в прокаженную… Я хочу, чтоб ты его украл.
Это было все равно что удар в желудок и повествование об африканских любовниках. Она непредсказуема и легкомысленна. Я не знал, что сказать. Она требует, чтобы я совершил преступление.
Обязан ли я заплатить такой долг за крабов? Мысли шли кругом. Выпивка, травка. После выпивки и травки не могу трезво думать.
– Не знаю… Меня поймают… Может, я дам тебе две тысячи долларов? Буду счастлив. Без отдачи… в подарок.
– Не надо мне твоих денег, – отрезала она. – Я все продумала. Хочу, чтоб тот самый коллекционер получил мою вещь. Мне это пойдет на пользу. Купит эту, купит и другие.
– Но Хиббен заявит о пропаже… Коллекционер поймет, что она краденая.
– Нет, ведь я ему сама ее передам. Если Хиббен как-нибудь узнает, что она у того самого коллекционера, всегда могу ему сказать, будто сделала еще одну копию с оригинала… А вещь будет даже интереснее, если станет известно о краже другой, хоть никакой копии нет и не было.
Она ненормальная. Я это уже заподозрил, когда слушал историю о терапевте с обложки порнографического журнала, хотя личность ее обманчива. Ава способна казаться здравомыслящей, но теперь видно, что она душевнобольная. Впрочем, это в порядке вещей. В Колонии Роз все душевнобольные. Фактически почти каждый, с кем я познакомился, душевнобольной. Боже мой, до чего тяжело. Попросту невозможно справиться с жизнью.
– Извини… Едва ли я смогу это сделать, – сказал я. – Почему бы тебе самой не украсть? Я настороже постою, если хочешь. – Хотелось помочь, не хотелось отказывать, но я слишком трусливый.
– Я хочу, чтобы ты это сделал. Если меня поймают за кражей собственной вещи, это будет дикость, абсурд. Ты должен это сделать. Ты меня крабами заразил! Знаешь, какая это мерзость?
– Но если меня поймают, посадят в тюрьму… – Тут я понял: возможно, идея не так уж плоха. Черт возьми, это шанс! В любом случае либо я вознесусь на вершину, либо кану на дно – то и другое весьма привлекательно. Если преуспею, верну девушку своей мечты, если потерплю неудачу – осуществлю мечту о растлении, а потом можно будет повеситься в камере. Повеситься в собственной камере абсолютно логично. Сразу оправдаются мои суицидальные наклонности.
– Легко выйдет, – заверила она. – Хиббены двери не запирают. – Подошла, крепко поцеловала меня в губы. Положила мою ладонь на полную грудь. Опустилась передо мной на колени. – Пожалуйста…
Я одновременно ослаб и окреп. Испытывал моральное потрясение, но склонность к браваде и глупым поступкам усилилась. Я стиснул ее грудь и отважно сказал с мужской силой:
– Сделаю.
Почему бы и нет? Ради Авы! Дон Кихот сделал бы для Дульцинеи.
– Нынче ночью, – улыбнулась она. – Тогда завтра я съезжу в Нью-Йорк, коллекционер заберет бюст, Хиббен еще не успеет заметить пропажи… Знаю, дикость, но, по-моему, выйдет.
– Часа в два пойду. Хиббены заснут к тому времени, – сказал я, подписывая свой смертный приговор, или предсмертную записку самоубийцы, или как там это называется, когда понимаешь, что сознательно совершаешь безумство.
Она снова сладко поцеловала меня и повела к кровати. Я лег на нее сверху.
– Хочешь, чтобы я украл там еще что-нибудь? – уточнил я.
В ответ она сунула мне в рот язык. Я был новичком, но преступная жизнь демонстрировала, что в ней есть свои прелести.
Мы быстро разделись, взаимно осматривая голые безволосые тела.
– По-моему, нет шанса снова заразить друг друга? – спросил я.
– Вряд ли.
Ниже пояса она на некий извращенный лад напоминала незрелую девочку, а я – вареного цыпленка с эрекцией.
Я снова ненадолго присосался к носу, но, по ее мнению, нам не стоило заниматься любовью, она беспокоилась, что при моем слишком долгом отсутствии Реджинальд с Аланом угадают правду. Но добавила, что, если я вернусь с головой, мы сможем снова лечь в постель. Я оделся, поцеловал ее на прощание, пообещав:
– Через несколько часов вернусь с головой.
И вернулся на третий этаж к Тинклу и Мангрову. Они жаждали знать, зачем Ава меня вызывала. Я сказал:
– Хочет, чтобы я позировал для скульптуры. Ее заинтриговал мой разбитый нос.
Наряду с некоторыми другими весьма непривлекательными качествами я становился очень хорошим лжецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36