Лучшие клубы до сих пор придерживаются фашистских принципов. Старый фрукт Рэндолл Чатфилд вышел из «Клуба Игроков», потому что туда допустили женщин. Он хотел, чтоб туда брали только мужчин. «Клуб Следопытов» хорош, но для членства там надо быть следопытом.
– Впрочем, видимо, глупо с моей стороны, – продолжал я, – смотреть на клубы в романтическом свете. ~ Фактически мне хочется быть не каким-нибудь нынешним членом, а членом двадцатых годов, одновременно с Фицджеральдом. Проблема в том, что в двадцатых годах меня никуда бы не приняли, поскольку я еврей .
– Ну, если мысленно можно вернуться во времени, вполне можно сменить и религию. По-моему, путешествие во времени дало бы тебе великую власть.
– Я не стал бы менять религию.
– Тогда не ной, – посоветовал Чарльз. – Брось романтические мечты о клубах. Евреев туда не пускали. Придется примириться. Так уж было принято. В лучших отелях в двадцатых годах вывешивались таблички: «Доступ евреям, неграм и собакам запрещен». Многих это травмировало – люди часто ездили со своими собаками. Богачи до сих пор обожают собак. Больше, чем родных детей. Содержать собак дешевле.
– Какая разница, если они богатые?
– Не будь идиотом. Чем человек богаче, тем он скупее, и никто так варварски не относится к собственным детям, как богачи.
– Что ж, кажется, мне не хочется возвращаться в двадцатые годы. Там слишком много расистов. Расисты и сейчас есть, но все-таки не столь оголтелые .
– Я терпеть не могу это слово. Постоянно повторяю ученикам, что считаю скандинавских женщин самыми красивыми, за что они меня называют расистом, а я объясняю, что это предпочтение, а не расизм. Л еще говорю, что обожаю черных. Они составляют первые американские семейства.
Потребовался почти час, чтобы правильно зафиксировать и как следует записать диалог. Добившись более или менее приемлемого уровня, я кликнул Дживса.
Он вылился с другой стороны коридора.
– Да, сэр?
Я прочел ему плод дневных трудов.
– Очень хорошо, сэр, – сказал он, когда я закончил.
– Вы действительно так считаете, Дживс?
– Да, сэр.
– Наверно, я зациклился на Дугласе Фэрбенксе-младшем, загипнотизированный в какой-то момент фильмом «Ганга Дин». Этот период, может быть, миновал. Но мне все-таки очень приятно носить такие же усы. Ну, от них всегда можно избавиться при следующем призыве на службу. По-моему, сейчас мало кто знает, что означают позы Дугласа Фэрбенкса-младшего. Я и сам не уверен, что знаю.
– Очень хорошо, сэр.
– Вы поняли, Дживс, что я хочу легонько затронуть расовую проблему и еврейский вопрос? И намекнуть на гомосексуальный вопрос, упомянув Чатфилда?
– Да, сэр. Вы выразились в высшей степени деликатно и тонко.
– Очень много вопросов. Заметили, Дживс?
– Да, сэр.
– Проблем тоже много. Проблема моногамии, отношений между душой и телом, подающего в бейсболе… Естественно, из эгоистических соображений меня больше интересует еврейский вопрос, длянацистов он заключался в том, что с нами делать, а для меня еврейский вопрос звучит таким образом: «За что нас ненавидят?»
– В высшей степени трудный вопрос, сэр.
– Разумеется, нам, евреям, хотелось бы знать, как преодолеть эту ненависть, либо изменившись самим, либо изменив ненавидящих, хотя, может быть, надо просто признать эту ненависть, как в Обществе анонимных алкоголиков советуют признать себя алкоголиком. Может быть, мы, евреи, просто должны с ней смириться и жить дальше. Интересно, существует ли для евреев вспомогательная программа в двенадцать шагов, хотя для этого, по-моему, и существует синагога, тем более что почти все собрания «Анонимных алкоголиков» – АА – происходят в церквях. Поэтому еврейские АА, которые, на мой взгляд, попросту представляют иудаизм, собираются в синагогах, веря вместо двенадцати шагов в Десять заповедей.
– Возможно, сэр.
– Ну, в своей книге, Дживс, я просто ставлю все эти вопросы. Не предлагая ответов. Тут нет ничего страшного, потому что в романах вовсе не обязательно решительно и определенно судить о людях. Когда пишешь Декларацию независимости, Конституцию, учебник по нейрохирургии, надо выражаться четко и ясно, а в романе достаточно ставить вопросы. От литературы никто слишком многого не ожидает. Люди хотят только знать, что не одни они заблуждаются.
– Весьма проницательное замечание, сэр.
– Знаете, что меня беспокоит, Дживс? Написав этот самый кусочек о Йельском клубе и Фицджеральде, я вспомнил, что почти все мои любимые писатели ненавидели евреев. Включая Фицджеральда. Не надо бы публиковать ничьи личные письма. У любого своего героя обязательно замечаешь антисемитскую реплику, которая разрывает сердце… Ну ладно. Пусть даже Фицджеральд был антисемитом, я все равно объявляю «Великого Гэтсби» великим американским романом. До сих пор толкуют, что «великий американский роман» до сих пор не написан, но это не так. Его написал Фицджеральд. Там есть все американское: деньги, секс, автомобили, спиртное, создание новой фальшивой личности, проза, как истинный музыкальный коктейль, город Нью-Йорк… Что скажете, Дживс?
– Убедительное утверждение, сэр.
– Благодарю вас, Дживс. Впрочем, по-моему, хотя Фицджеральд действительно написал великий американский роман, в одном он ошибся: второго акта в жизни американцев не бывает. По-моему, он это сказал, потому что слишком рано умер. Пропустил свой второй акт – перед смертью его перестали печатать, потом он вновь возвысился до первой обоймы. Может быть, доказал свою правоту, сыграв второй акт не в жизни, а в смерти, но, я думаю, люди живут нынче долго благодаря витаминам, которые позволяют сыграть второй акт.
– Вполне возможно, сэр. Продолжительность жизни растет.
– Понимаете, Дживс, я вовсе не пытаюсь написать великий американский роман. У меня нет подобных далеко идущих амбиций. Может быть, моя книга станет великим нью-джерсийским романом, поскольку речь идет о моем переезде в Нью-Йорк из Нью-Джерси, но я всегда в душе знал, что когда-нибудь вернусь в Нью-Джерси, что и сделал, переселившись в Монклер к тете Флоренс и дяде Ирвину. Возможно, таким будет конец «Ходока» – переезд в Монклер, где меня застрелит дядя Ирвин. Вроде конца «Великого Гэтсби», только у дяди с тетей нет бассейна, поэтому он пристрелит меня в ванне за напрасную трату горячей воды… Мне хочется быть убитым в конце романа. Как считаете, это не слишком мрачно, Дживс?
– Любая трагедия заканчивается гибелью, сэр.
– Я задумывал комедию, но конец может быть и трагичным.
– Очень хорошо, сэр.
– Ну, я не собираюсь писать великий американский роман. Точно. Не собираюсь писать лучшую книгу о целой стране: одного штата вполне достаточно. Конечно, мой первый роман тоже был о Нью-Джерси, о том, как я лишился родителей. Может быть, я создам цикл о Нью-Джерси, как Вагнер – «Кольцо нибелунга».
– Звучит многообещающе, сэр.
– Вы очень снисходительны и терпеливы, Дживс. Извините, что я докучаю вам рассуждениями о своих литературных планах.
– Вовсе нет, сэр. С большим удовольствием слушаю.
– Спасибо, Дживс… спасибо, что выслушиваете мои рассуждения.
– С большим удовольствием, сэр.
– Ну пожалуй, мне лучше вернуться к работе.
– Тогда я вас оставлю, сэр.
– Стойте, Дживс, вы ничего не слышите? Голос… Вроде Господнего – дальний, низкий…
– Да, сэр.
– Невероятно. Может ли нам обоим явиться одинаковая слуховая галлюцинация?
– Нет, сэр. По-моему, мы оба слышим громкоговоритель с ипподрома, мимо скаковых дорожек которого проезжали по дороге сюда. Видимо, там начались скачки.
– Вы правы, Дживс. Спасибо за разъяснение. Что ж, голос не чересчур отвлекает, его можно принять за голос моей Музы… Может быть, через несколько дней, если мне хорошо будет работаться, побываем на ипподроме, потратим немного денег.
– Очень хорошо, сэр, – согласился Дживс, улетучился ветром из комнаты, оставив молодого хозяина за трудами.
Вот как я провел первый день в Колонии Роз – с удовольствием копаясь в коробке с заметками, словно отщипывая то кожицу, то темное мясо от жареного цыпленка, настукивая на клавиатуре разнообразные сцены, прихлебывая жидкий коричневый кофе, съев содержимое металлической фляги, слушая далекий голос громкоговорителя на ипподроме, игнорируя пульсирующую боль в заживавшем носу, время от времени глядя на прекрасную неизведанную зеленевшую территорию за окном.
Глава 15
Я принимаю ванну, но страшно волнуюсь при мысли о встрече с коллегами по Колонии Роз. Облачаюсь в приготовленные Дживсом доспехи, но не чувствую храбрости. Дживс предлагает научную систему повышения самооценки, существенно укрепляя мой дух. Переход в наступление
В пять часов я немного вздремнул, а в половине шестого сидел в ванне, готовясь к встрече на задней веранде. Люблю нежиться в ванне, хотя всегда нервничаю при этом. Нос опасно распух от горячей воды, но самое главное – я волновался, вспоминая обмен репликами с Маррином: «Увидимся в шесть за безалкогольными напитками!» – «Иногда я бываю несдержанным…»
Зачем я это сказал? Теперь точно знаю, что он постарается сунуть мне в руки выпивку. Следовало вооружиться для твердого отказа, а я дал слабину. Почему я всю жизнь даю слабину, ни разу не проявив больше силы? Должно быть, из-за тяготения. Нас всегда тянет вниз, а не вверх. Но надо быть сильным. Найти способ не пить.
В лечебнице и после переезда в Монклер я побывал на нескольких собраниях АА, однако перестал ходить по одной простой причине: не был готов бросить пить, чересчур любя выпивку. Возможно, по двум этим причинам. Так или иначе, теперь хочу остановиться. Из-за выпивки нос разбит вдребезги, и вообще все плохое, что случалось в жизни, можно свести к спиртному. Напившись в Колонии Роз, наверняка что-нибудь испорчу. Поэтому я попытался припомнить кое-что из услышанного на собраниях, хотя изо всех сил старался ничего не слушать, тем не менее некоторые замечания в моем собственном понимании пришли на память:
1) Без выпивки жизнь становится лучше – подобная мысль вдохновляет; если подумать, это вроде бы правда, особенно если выпивка постоянно приводит к затмению, отключению, сломанному носу и прочим несчастьям.
2) Определенно кажется, что в результате физической аллергии к спиртному я не могу регулировать потребляемое количество. Почти никогда не мог выпить просто пару рюмок, разве что больше пить было нечего – в высшей степени огорчительное обстоятельство.
3) Если не сделаешь первый глоток – не напьешься. Я еще пополоскал в мозгах эту мысль, ибо она представлялась жизненно важной. Ладно, Блэр, сказал я себе, просто не пей первую рюмку, и ты не попадешь в неудобное положение здесь, в Колонии Роз.
Только все это высшая математика. Некая физика поведения. Если не сделаешь первый глоток – не напьешься. А как уклониться от той самой первой рюмки?
Не припомню, чтоб эта проблема обсуждалась на каком-то собрании. Я старательно искал ответ. Безусловно, он должен быть у АА. Это главный вопрос. В памяти ничего не возникло. Я пропустил самый важный урок: не усвоил, как удержаться от первой рюмки! Кошмар. Страшный сон, в котором сдаешь экзамен, забыв посещать занятия на протяжении всего семестра, хуже того – уже даже не учишься в колледже и по безумной логике сна считаешь полученный годы назад диплом подложным, что лишь подтверждает укоренившееся глубоко в душе мнение о себе как о прирожденном шарлатане.
Я закрыл лицо мокрыми руками с маленькими, как у ребенка, пальцами. И фактически превратился в ребенка, жалкого, слабого, инфантильного из-за собственной глупости. Не имею понятия, как удержаться от выпивки… Хоть бы кто-нибудь помог. Я погрузился в дикое отчаяние и замешательство.
И вдруг мне полегчало, пришло неожиданное решение: надо просто отказаться от первой рюмки и сразу перейти ко второй. Или просто назвать первую рюмку второй. Переименовать. Я писатель, мне дозволено играть словами. В конце концов, АА говорят: «Не пей первую рюмку», – а насчет второй умалчивают. Или можно выпить обе вместе, проглотить одновременно. Тогда я не пойду против их совета.
Я опять сбился с толку. Видите, до чего дошел? Подлые мысли! Сначала старался твердо решиться не пить, теперь планирую напиться. Безумие! Но у безумия есть свой корень: как предстать перед людьми в Колонии Роз и не выпить? Я потерплю полный крах:
1) Буду скучным.
2) Не сумею поддерживать разговор.
3) Не впишусь в общество.
4) Все увидят во мне безобразного тупицу.
Если же выпью, буду вовсе не скучным, а обаятельным и привлекательным – по крайней мере, так уверял меня поврежденный рассудок. И у поврежденного рассудка был порох в пороховнице: я в самом деле безобразен. Сломанный нос, оба подбитых глаза… Ведь там будут женщины! Может быть, даже девушка-сон.
Ну, я определенно расстроился. Положение выглядит совсем мрачно. Мысли разошлись: выпить хочется, а нельзя. Подобный конфликт смертельно неприятен.
Я вылез из ванны, затрусил к себе в комнату, завернутый в полотенце. Дживс разложил на кровати одежду: клетчатый спортивный пиджак, светло-зеленую рубашку от «Братьев Брукс», синий галстук с колибри, брюки цвета хаки.
– Великолепный ансамбль, Дживс, – сказал я, стараясь храбро держать фронт.
– Благодарю вас, сэр.
Я влез в костюм, слегка воспрянув духом. Видимо, галстук с колибри пропитан антидепрессантами. Вдобавок хорошо повязанный галстук сокращает приток крови к мозгу, нередко поднимая настроение.
Я довел узел до идеала, расположив его точно в центре, приготовившись смело броситься вперед. И не смог. Галстук не совсем перекрыл приток крови. Мозг еще работал. Я сел на кровать и сказал:
– Не хочу идти, Дживс.
– Почему, сэр?
– Не совсем уверен в себе.
– Очень жаль, сэр.
– Мне захочется выпить. По-моему, не удастся общаться с людьми без спиртного.
– Думаю, сэр, очень важно, чтобы вы не пили. Мы пришли к подобному заключению после инцидента в Шарон-Спрингс.
– Знаю, Дживс, но это нелегко. Я до ужаса неуверенно себя чувствую.
– Прискорбно слышать, сэр.
– Понимаете, Дживс, не умею вести себя в обществе. Один на один с кем-нибудь вполне справлюсь, но стоит добавить еще несколько человек, чтобы образовалось некое подобие компании, и я сразу на куски разваливаюсь. Не знаю, какую роль играть, только хотелось бы, чтобы это была роль с акцентом, как по-французски: rфle. Вот это мне нравится. Ведущий эротический герой европейского типа… Хотя я не знаю, как ее получить… Поэтому боюсь, что напьюсь. По крайней мере, напившись, сумею с людьми разговаривать… Ох, Дживс, мы снова вляпались в жуткую кашу. Я вижу!
– Вам вовсе незачем пить, сэр. В том нет ни малейшей необходимости.
– Да ведь я им не понравлюсь!
– Если позволите посоветовать, сэр, не лучше ли вам вести себя высокомерно, надменно? Постарайтесь увидеть свое превосходство над всеми, с кем нынче вечером встретитесь.
– По-вашему, это разумно, Дживс? Чужое превосходство не всегда приятно окружающим.
– Если позволите, сэр, надеюсь направить вас к золотой середине. Сознание своего превосходства компенсирует низкую самооценку, и, возможно, вы себя почувствуете, в сущности, равным окружающим, не более и не менее достойным.
– Нечто вроде приводной системы, Дживс? Поднимать презрительную самооценку с помощью чувства собственной значительности, пока она не перевесит чувство полного унижения?
– Совершенно верно, сэр.
– Вы просто чудо. Знаете это, Дживс?
– Просто стараюсь помочь вам, сэр.
– Что ж, если никто не говорил вам об этом в последнее время: вы чудо, Дживс. Хотелось бы подарить вам ощущение отделения души от тела в день рождения, когда б он ни был. Впрочем, знаю, вам этого не хочется. Значит, надо придумать что-нибудь другое… Электрический амортизатор для башмаков?… В любом случае вы мне очень помогли. Блестящая мысль о приводной системе! Сейчас я спущусь и встречусь с людьми. Буду считать себя выше их, тайно зная, что я ниже, и сойду за симпатичного парня. В результате: никакой выпивки, приличный ужин, разговоры с художниками, а как только все кончится, вернусь сюда, почитаю Энтони Пауэлла, может быть, Хэммета, Реймонда Чандлера – у меня с собой есть одна его книга – и рано лягу спать. Завтра снова возьмусь за работу. Роман – вот что главное! Я должен жить ради романа. А все прочее несущественно.
– Очень хорошо, сэр.
– Ну, тогда я пошел. – Я поднялся с кровати. – Ох, спасибо, Дживс. – Он протянул мне темные очки и мягкую шляпу от «Вулворта». – Без этого не обойтись. По словам Маррина, они придают мне загадочность. Пожалуй, и к лучшему.
– Еще одно, сэр.
– Что, Дживс?
– Ваши усы, сэр, с каждым днем выглядят лучше.
– Благодарю вас, Дживс! Очень любезное замечание с вашей стороны. Оно мне, безусловно, поможет надменно и высокомерно держаться. Я уподобил бы свои усы Эйфелевой башне, которая произвела сначала отталкивающее впечатление, а потом заслужила признание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Впрочем, видимо, глупо с моей стороны, – продолжал я, – смотреть на клубы в романтическом свете. ~ Фактически мне хочется быть не каким-нибудь нынешним членом, а членом двадцатых годов, одновременно с Фицджеральдом. Проблема в том, что в двадцатых годах меня никуда бы не приняли, поскольку я еврей .
– Ну, если мысленно можно вернуться во времени, вполне можно сменить и религию. По-моему, путешествие во времени дало бы тебе великую власть.
– Я не стал бы менять религию.
– Тогда не ной, – посоветовал Чарльз. – Брось романтические мечты о клубах. Евреев туда не пускали. Придется примириться. Так уж было принято. В лучших отелях в двадцатых годах вывешивались таблички: «Доступ евреям, неграм и собакам запрещен». Многих это травмировало – люди часто ездили со своими собаками. Богачи до сих пор обожают собак. Больше, чем родных детей. Содержать собак дешевле.
– Какая разница, если они богатые?
– Не будь идиотом. Чем человек богаче, тем он скупее, и никто так варварски не относится к собственным детям, как богачи.
– Что ж, кажется, мне не хочется возвращаться в двадцатые годы. Там слишком много расистов. Расисты и сейчас есть, но все-таки не столь оголтелые .
– Я терпеть не могу это слово. Постоянно повторяю ученикам, что считаю скандинавских женщин самыми красивыми, за что они меня называют расистом, а я объясняю, что это предпочтение, а не расизм. Л еще говорю, что обожаю черных. Они составляют первые американские семейства.
Потребовался почти час, чтобы правильно зафиксировать и как следует записать диалог. Добившись более или менее приемлемого уровня, я кликнул Дживса.
Он вылился с другой стороны коридора.
– Да, сэр?
Я прочел ему плод дневных трудов.
– Очень хорошо, сэр, – сказал он, когда я закончил.
– Вы действительно так считаете, Дживс?
– Да, сэр.
– Наверно, я зациклился на Дугласе Фэрбенксе-младшем, загипнотизированный в какой-то момент фильмом «Ганга Дин». Этот период, может быть, миновал. Но мне все-таки очень приятно носить такие же усы. Ну, от них всегда можно избавиться при следующем призыве на службу. По-моему, сейчас мало кто знает, что означают позы Дугласа Фэрбенкса-младшего. Я и сам не уверен, что знаю.
– Очень хорошо, сэр.
– Вы поняли, Дживс, что я хочу легонько затронуть расовую проблему и еврейский вопрос? И намекнуть на гомосексуальный вопрос, упомянув Чатфилда?
– Да, сэр. Вы выразились в высшей степени деликатно и тонко.
– Очень много вопросов. Заметили, Дживс?
– Да, сэр.
– Проблем тоже много. Проблема моногамии, отношений между душой и телом, подающего в бейсболе… Естественно, из эгоистических соображений меня больше интересует еврейский вопрос, длянацистов он заключался в том, что с нами делать, а для меня еврейский вопрос звучит таким образом: «За что нас ненавидят?»
– В высшей степени трудный вопрос, сэр.
– Разумеется, нам, евреям, хотелось бы знать, как преодолеть эту ненависть, либо изменившись самим, либо изменив ненавидящих, хотя, может быть, надо просто признать эту ненависть, как в Обществе анонимных алкоголиков советуют признать себя алкоголиком. Может быть, мы, евреи, просто должны с ней смириться и жить дальше. Интересно, существует ли для евреев вспомогательная программа в двенадцать шагов, хотя для этого, по-моему, и существует синагога, тем более что почти все собрания «Анонимных алкоголиков» – АА – происходят в церквях. Поэтому еврейские АА, которые, на мой взгляд, попросту представляют иудаизм, собираются в синагогах, веря вместо двенадцати шагов в Десять заповедей.
– Возможно, сэр.
– Ну, в своей книге, Дживс, я просто ставлю все эти вопросы. Не предлагая ответов. Тут нет ничего страшного, потому что в романах вовсе не обязательно решительно и определенно судить о людях. Когда пишешь Декларацию независимости, Конституцию, учебник по нейрохирургии, надо выражаться четко и ясно, а в романе достаточно ставить вопросы. От литературы никто слишком многого не ожидает. Люди хотят только знать, что не одни они заблуждаются.
– Весьма проницательное замечание, сэр.
– Знаете, что меня беспокоит, Дживс? Написав этот самый кусочек о Йельском клубе и Фицджеральде, я вспомнил, что почти все мои любимые писатели ненавидели евреев. Включая Фицджеральда. Не надо бы публиковать ничьи личные письма. У любого своего героя обязательно замечаешь антисемитскую реплику, которая разрывает сердце… Ну ладно. Пусть даже Фицджеральд был антисемитом, я все равно объявляю «Великого Гэтсби» великим американским романом. До сих пор толкуют, что «великий американский роман» до сих пор не написан, но это не так. Его написал Фицджеральд. Там есть все американское: деньги, секс, автомобили, спиртное, создание новой фальшивой личности, проза, как истинный музыкальный коктейль, город Нью-Йорк… Что скажете, Дживс?
– Убедительное утверждение, сэр.
– Благодарю вас, Дживс. Впрочем, по-моему, хотя Фицджеральд действительно написал великий американский роман, в одном он ошибся: второго акта в жизни американцев не бывает. По-моему, он это сказал, потому что слишком рано умер. Пропустил свой второй акт – перед смертью его перестали печатать, потом он вновь возвысился до первой обоймы. Может быть, доказал свою правоту, сыграв второй акт не в жизни, а в смерти, но, я думаю, люди живут нынче долго благодаря витаминам, которые позволяют сыграть второй акт.
– Вполне возможно, сэр. Продолжительность жизни растет.
– Понимаете, Дживс, я вовсе не пытаюсь написать великий американский роман. У меня нет подобных далеко идущих амбиций. Может быть, моя книга станет великим нью-джерсийским романом, поскольку речь идет о моем переезде в Нью-Йорк из Нью-Джерси, но я всегда в душе знал, что когда-нибудь вернусь в Нью-Джерси, что и сделал, переселившись в Монклер к тете Флоренс и дяде Ирвину. Возможно, таким будет конец «Ходока» – переезд в Монклер, где меня застрелит дядя Ирвин. Вроде конца «Великого Гэтсби», только у дяди с тетей нет бассейна, поэтому он пристрелит меня в ванне за напрасную трату горячей воды… Мне хочется быть убитым в конце романа. Как считаете, это не слишком мрачно, Дживс?
– Любая трагедия заканчивается гибелью, сэр.
– Я задумывал комедию, но конец может быть и трагичным.
– Очень хорошо, сэр.
– Ну, я не собираюсь писать великий американский роман. Точно. Не собираюсь писать лучшую книгу о целой стране: одного штата вполне достаточно. Конечно, мой первый роман тоже был о Нью-Джерси, о том, как я лишился родителей. Может быть, я создам цикл о Нью-Джерси, как Вагнер – «Кольцо нибелунга».
– Звучит многообещающе, сэр.
– Вы очень снисходительны и терпеливы, Дживс. Извините, что я докучаю вам рассуждениями о своих литературных планах.
– Вовсе нет, сэр. С большим удовольствием слушаю.
– Спасибо, Дживс… спасибо, что выслушиваете мои рассуждения.
– С большим удовольствием, сэр.
– Ну пожалуй, мне лучше вернуться к работе.
– Тогда я вас оставлю, сэр.
– Стойте, Дживс, вы ничего не слышите? Голос… Вроде Господнего – дальний, низкий…
– Да, сэр.
– Невероятно. Может ли нам обоим явиться одинаковая слуховая галлюцинация?
– Нет, сэр. По-моему, мы оба слышим громкоговоритель с ипподрома, мимо скаковых дорожек которого проезжали по дороге сюда. Видимо, там начались скачки.
– Вы правы, Дживс. Спасибо за разъяснение. Что ж, голос не чересчур отвлекает, его можно принять за голос моей Музы… Может быть, через несколько дней, если мне хорошо будет работаться, побываем на ипподроме, потратим немного денег.
– Очень хорошо, сэр, – согласился Дживс, улетучился ветром из комнаты, оставив молодого хозяина за трудами.
Вот как я провел первый день в Колонии Роз – с удовольствием копаясь в коробке с заметками, словно отщипывая то кожицу, то темное мясо от жареного цыпленка, настукивая на клавиатуре разнообразные сцены, прихлебывая жидкий коричневый кофе, съев содержимое металлической фляги, слушая далекий голос громкоговорителя на ипподроме, игнорируя пульсирующую боль в заживавшем носу, время от времени глядя на прекрасную неизведанную зеленевшую территорию за окном.
Глава 15
Я принимаю ванну, но страшно волнуюсь при мысли о встрече с коллегами по Колонии Роз. Облачаюсь в приготовленные Дживсом доспехи, но не чувствую храбрости. Дживс предлагает научную систему повышения самооценки, существенно укрепляя мой дух. Переход в наступление
В пять часов я немного вздремнул, а в половине шестого сидел в ванне, готовясь к встрече на задней веранде. Люблю нежиться в ванне, хотя всегда нервничаю при этом. Нос опасно распух от горячей воды, но самое главное – я волновался, вспоминая обмен репликами с Маррином: «Увидимся в шесть за безалкогольными напитками!» – «Иногда я бываю несдержанным…»
Зачем я это сказал? Теперь точно знаю, что он постарается сунуть мне в руки выпивку. Следовало вооружиться для твердого отказа, а я дал слабину. Почему я всю жизнь даю слабину, ни разу не проявив больше силы? Должно быть, из-за тяготения. Нас всегда тянет вниз, а не вверх. Но надо быть сильным. Найти способ не пить.
В лечебнице и после переезда в Монклер я побывал на нескольких собраниях АА, однако перестал ходить по одной простой причине: не был готов бросить пить, чересчур любя выпивку. Возможно, по двум этим причинам. Так или иначе, теперь хочу остановиться. Из-за выпивки нос разбит вдребезги, и вообще все плохое, что случалось в жизни, можно свести к спиртному. Напившись в Колонии Роз, наверняка что-нибудь испорчу. Поэтому я попытался припомнить кое-что из услышанного на собраниях, хотя изо всех сил старался ничего не слушать, тем не менее некоторые замечания в моем собственном понимании пришли на память:
1) Без выпивки жизнь становится лучше – подобная мысль вдохновляет; если подумать, это вроде бы правда, особенно если выпивка постоянно приводит к затмению, отключению, сломанному носу и прочим несчастьям.
2) Определенно кажется, что в результате физической аллергии к спиртному я не могу регулировать потребляемое количество. Почти никогда не мог выпить просто пару рюмок, разве что больше пить было нечего – в высшей степени огорчительное обстоятельство.
3) Если не сделаешь первый глоток – не напьешься. Я еще пополоскал в мозгах эту мысль, ибо она представлялась жизненно важной. Ладно, Блэр, сказал я себе, просто не пей первую рюмку, и ты не попадешь в неудобное положение здесь, в Колонии Роз.
Только все это высшая математика. Некая физика поведения. Если не сделаешь первый глоток – не напьешься. А как уклониться от той самой первой рюмки?
Не припомню, чтоб эта проблема обсуждалась на каком-то собрании. Я старательно искал ответ. Безусловно, он должен быть у АА. Это главный вопрос. В памяти ничего не возникло. Я пропустил самый важный урок: не усвоил, как удержаться от первой рюмки! Кошмар. Страшный сон, в котором сдаешь экзамен, забыв посещать занятия на протяжении всего семестра, хуже того – уже даже не учишься в колледже и по безумной логике сна считаешь полученный годы назад диплом подложным, что лишь подтверждает укоренившееся глубоко в душе мнение о себе как о прирожденном шарлатане.
Я закрыл лицо мокрыми руками с маленькими, как у ребенка, пальцами. И фактически превратился в ребенка, жалкого, слабого, инфантильного из-за собственной глупости. Не имею понятия, как удержаться от выпивки… Хоть бы кто-нибудь помог. Я погрузился в дикое отчаяние и замешательство.
И вдруг мне полегчало, пришло неожиданное решение: надо просто отказаться от первой рюмки и сразу перейти ко второй. Или просто назвать первую рюмку второй. Переименовать. Я писатель, мне дозволено играть словами. В конце концов, АА говорят: «Не пей первую рюмку», – а насчет второй умалчивают. Или можно выпить обе вместе, проглотить одновременно. Тогда я не пойду против их совета.
Я опять сбился с толку. Видите, до чего дошел? Подлые мысли! Сначала старался твердо решиться не пить, теперь планирую напиться. Безумие! Но у безумия есть свой корень: как предстать перед людьми в Колонии Роз и не выпить? Я потерплю полный крах:
1) Буду скучным.
2) Не сумею поддерживать разговор.
3) Не впишусь в общество.
4) Все увидят во мне безобразного тупицу.
Если же выпью, буду вовсе не скучным, а обаятельным и привлекательным – по крайней мере, так уверял меня поврежденный рассудок. И у поврежденного рассудка был порох в пороховнице: я в самом деле безобразен. Сломанный нос, оба подбитых глаза… Ведь там будут женщины! Может быть, даже девушка-сон.
Ну, я определенно расстроился. Положение выглядит совсем мрачно. Мысли разошлись: выпить хочется, а нельзя. Подобный конфликт смертельно неприятен.
Я вылез из ванны, затрусил к себе в комнату, завернутый в полотенце. Дживс разложил на кровати одежду: клетчатый спортивный пиджак, светло-зеленую рубашку от «Братьев Брукс», синий галстук с колибри, брюки цвета хаки.
– Великолепный ансамбль, Дживс, – сказал я, стараясь храбро держать фронт.
– Благодарю вас, сэр.
Я влез в костюм, слегка воспрянув духом. Видимо, галстук с колибри пропитан антидепрессантами. Вдобавок хорошо повязанный галстук сокращает приток крови к мозгу, нередко поднимая настроение.
Я довел узел до идеала, расположив его точно в центре, приготовившись смело броситься вперед. И не смог. Галстук не совсем перекрыл приток крови. Мозг еще работал. Я сел на кровать и сказал:
– Не хочу идти, Дживс.
– Почему, сэр?
– Не совсем уверен в себе.
– Очень жаль, сэр.
– Мне захочется выпить. По-моему, не удастся общаться с людьми без спиртного.
– Думаю, сэр, очень важно, чтобы вы не пили. Мы пришли к подобному заключению после инцидента в Шарон-Спрингс.
– Знаю, Дживс, но это нелегко. Я до ужаса неуверенно себя чувствую.
– Прискорбно слышать, сэр.
– Понимаете, Дживс, не умею вести себя в обществе. Один на один с кем-нибудь вполне справлюсь, но стоит добавить еще несколько человек, чтобы образовалось некое подобие компании, и я сразу на куски разваливаюсь. Не знаю, какую роль играть, только хотелось бы, чтобы это была роль с акцентом, как по-французски: rфle. Вот это мне нравится. Ведущий эротический герой европейского типа… Хотя я не знаю, как ее получить… Поэтому боюсь, что напьюсь. По крайней мере, напившись, сумею с людьми разговаривать… Ох, Дживс, мы снова вляпались в жуткую кашу. Я вижу!
– Вам вовсе незачем пить, сэр. В том нет ни малейшей необходимости.
– Да ведь я им не понравлюсь!
– Если позволите посоветовать, сэр, не лучше ли вам вести себя высокомерно, надменно? Постарайтесь увидеть свое превосходство над всеми, с кем нынче вечером встретитесь.
– По-вашему, это разумно, Дживс? Чужое превосходство не всегда приятно окружающим.
– Если позволите, сэр, надеюсь направить вас к золотой середине. Сознание своего превосходства компенсирует низкую самооценку, и, возможно, вы себя почувствуете, в сущности, равным окружающим, не более и не менее достойным.
– Нечто вроде приводной системы, Дживс? Поднимать презрительную самооценку с помощью чувства собственной значительности, пока она не перевесит чувство полного унижения?
– Совершенно верно, сэр.
– Вы просто чудо. Знаете это, Дживс?
– Просто стараюсь помочь вам, сэр.
– Что ж, если никто не говорил вам об этом в последнее время: вы чудо, Дживс. Хотелось бы подарить вам ощущение отделения души от тела в день рождения, когда б он ни был. Впрочем, знаю, вам этого не хочется. Значит, надо придумать что-нибудь другое… Электрический амортизатор для башмаков?… В любом случае вы мне очень помогли. Блестящая мысль о приводной системе! Сейчас я спущусь и встречусь с людьми. Буду считать себя выше их, тайно зная, что я ниже, и сойду за симпатичного парня. В результате: никакой выпивки, приличный ужин, разговоры с художниками, а как только все кончится, вернусь сюда, почитаю Энтони Пауэлла, может быть, Хэммета, Реймонда Чандлера – у меня с собой есть одна его книга – и рано лягу спать. Завтра снова возьмусь за работу. Роман – вот что главное! Я должен жить ради романа. А все прочее несущественно.
– Очень хорошо, сэр.
– Ну, тогда я пошел. – Я поднялся с кровати. – Ох, спасибо, Дживс. – Он протянул мне темные очки и мягкую шляпу от «Вулворта». – Без этого не обойтись. По словам Маррина, они придают мне загадочность. Пожалуй, и к лучшему.
– Еще одно, сэр.
– Что, Дживс?
– Ваши усы, сэр, с каждым днем выглядят лучше.
– Благодарю вас, Дживс! Очень любезное замечание с вашей стороны. Оно мне, безусловно, поможет надменно и высокомерно держаться. Я уподобил бы свои усы Эйфелевой башне, которая произвела сначала отталкивающее впечатление, а потом заслужила признание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36