Уже с порога Оке ощутил слабый, но характерный запах затхлой бумаги. Звук пишущей машинки с их появлением сразу же прекратился, и из полумрака конторки вышел приземистый человек средних лет в черном лоснящемся халате, таком же черном, как его густые, вьющиеся колечками волосы.
– Иосиф, вот наш новый сотрудник, Оке, – представил Хольм.
Иосиф бесстрастно приподнял верхнюю губу над короткими, словно сточенными зубами, однако его карие глаза смотрели приветливо.
– Восковки для осеннего каталога скоро будут готовы? – спросил Хольм.
– Да нет, еще несколько дней потребуется. Моя квалификация в роли машинистки оставляет желать лучшего, – ответил человечек с библейским именем.
Хольм достал из бумажника нечто вроде билетной книжечки и вырвал оттуда пару красных листочков:
– Можете пойти перекусить, а я пока присмотрю за магазином.
Иосиф принял купоны и сказал как бы мимоходом:
– Мне бы еще пятерку деньгами, на чаевые и сигареты.
– И на пиво, разумеется?
Иосиф получил смятую бумажку и поклонился.
– ? ты, апостол трезвости Северных стран, пусть твои верблюды никогда не страдают от жажды! – провозгласил он торжественно.
Пораженный Оке последовал за ним в столовую «Стюре» на втором этаже большого углового дома на одной улице с букинистической лавкой.
Белые скатерти еще не успели украситься жирными пятнами, на большом столе стояло несколько высоких ваз со свежими цветами, и все помещение производило впечатление покоя и порядка – горячий час ленча еще не наступил.
– Венский шницель… Какая роскошь! Подумать только, в таком заведении! – комментировал Иосиф, изучая меню.
Оке не знал, что кроется за этим замысловатым названием, и хотя никогда не считал вареную треску, даже только что выловленную им самим, особенным лакомством, с явным облегчением обнаружил, что в меню есть блюдо, знакомое и ему. Правда, к рыбе подали прибор, в котором запутаться было почти так же легко, как в названии «венский шницель». Он чуть не полез в масло рыбным ножом!
Справившись с одним затруднением, Оке тут же столкнулся с другим. Как обращаться к Иосифу? Ведь он не знает его фамилии. Собеседник быстро заметил, что Оке с трудом подбирает слова для ответа на его оживленную болтовню, и тут же нашел выход:
– Будем на «ты», как товарищи по работе, хотя я и постарше тебя, парень.
– Как хочешь… А как твоя фамилия?
Иосиф глотнул пива и подмигнул:
– Меня здесь, в Клара, так давно зовут Иосифом, что я уж почти забыл, что написано в метрике. Кажется, Карл Петтерссон или что-то в этом роде.
Оке рассмеялся. Похоже, он начинал осваиваться с манерами Иосифа.
– Ну так… Скоро и Бруно Лильефорсбудет съеден, – сказал Иосиф, расплачиваясь, и указал на большую картину на противоположной стене.
Оке увидел знакомые но репродукциям изгородь, лису и птичку. Но почему это произведение искусства висит здесь, а не в Национальном музее? Или великий анималист был настолько привязан к этому мотиву, что только и рисовал лис с вальдшнепами в зубах?
– Что ты хочешь этим сказать – «Лильефорс съеден»?
– Купоны уже кончаются. Когда эта столовая открывалась, Хольм обменял своего «настоящего Лильефорса» и остальные картины, которые ты здесь видишь, на целую пачку купонных книжек. Это было на закате эры торговли произведениями живописи. Теперь, кажется, сбыт музыкальных шедевров тоже допевает свой последний куплет. Посмотрим, что последует затем… Хотя это будет уже без меня.
– Ты хочешь уходить?
Иосиф пожал плечами:
– Меня увольняют с первого ноября. У Хольма ведь нет работы для двоих.
Оке ощутил во рту клейкий вкус, как будто еще пережевывал не совсем свежую треску. Не так представлял он себе свои первые шаги на трудовом поприще. Когда Хольм предложил ему питание и жилье, а также необходимые деньги на одежду во время ученичества, Оке счел, что это не так уж плохо для деревенского парня, совершенно не знакомого с искусством продажи музыкальных инструментов, нот и книг. На деле же оказалось, что он лишил старшего товарища не только работы, но и жилья, согласившись на такую оплату. Иосиф уже успел рассказать ему, что приютился на диване в конторке.
– Не гляди так мрачно, юноша! Я всегда устроюсь, – сказал Иосиф беспечно.
Когда они вернулись в лавку, Хольм спросил Оке, не устал ли он с дороги, и показал ему кровать в одном из углов книгохранилища – большой комнаты в квартире на втором этаже, которую букинист переоборудовал для своих целей.
– Можешь поспать часика два, – сказал Хольм и оставил Оке одного.
Оке даже не обратил внимания на то, что в его необычной спальне не было, собственно говоря, никакой мебели. Вдоль всех четырех стен до самого потолка выстроились книжные полки, уставленные всевозможными книгами – тысячами книг… Он был потрясен.
«Вот бы бабушка увидела меня сейчас! – подумал Оке в веселом возбуждении. – Она-то всегда тревожилась, что я слишком много читаю!»
Тут он вспомнил, как бабушка силилась ободряюще улыбаться сквозь слезы при прощании, и ощутил прилив острой грусти. Он стал около одного из двух высоких голых окон и выглянул на улицу. Как раз напротив в ряду домов имелся просвет. Тут и там на пустыре лежали грязно-желтые доски для лесов и покрытые суриком железные балки. На этом месте намечалось выстроить универмаг – стекло и бетон, в полном соответствии со вкусами конструктивистов.
Усталость склеивала веки и пронизывала тело. Однако обстановка для сна была здесь лишь немногим лучше, чем на каменоломне в разгар рабочего дня. Насосы на пустыре полным ходом качали воду, раздраженно рычали злые компрессоры, и, перекрывая все остальные звуки, раздавался стальной перестук пневматических буров.
Примерно каждую пятую минуту по улице с грохотом проезжал красный автобус. Оке лег и накрылся с головой, но каждый раз, как шофер переключал скорость, чтобы одолеть каменистый подъем, он просыпался. Прошло больше часа, пока ему наконец удалось забыться у мысли растворились в дремотном тумане.
Вдруг он увидел себя идущим по большому песчаному холму, покрытому сероватыми зарослями камыша. Это были его родные дюны, но не такие, какими он видел их, когда подрос, а из ранних детских воспоминаний. Все ближе наплывала стена с остроконечными башнями, подобно миражу в перегретом воздухе. Ему нужно было идти навстречу стене, но песок заполнил ботинки, и они стали тяжелые, как свинец. В одном месте в стене виднелся проход в виде арки, наподобие городских ворот Висбю. Вдруг тишину над сверкающими в солнечном свете песками разрезала пулеметная очередь; мимо Оке промчался смуглый человек, одетый арабом, и забежал в тень старых ворот. Он медленно повернул окутанное бурнусом лицо и раздельно произнес, обращаясь к Оке:
– Пусть твои верблюды никогда не испытывают жажды.
Пустыня исчезла; они шли вместе по площади, где над городом возвышалась ослепительно белая башня, напоминающая маяк. Сверху доносился гнусавый, монотонный голос. Оке старался не слушать, но голос упорно пробивался сквозь уличный шум. Внезапно Оке как-то сразу различил слова – и тут же проснулся; вечернее солнце, склонившись над расчищенным пустырем, смотрело ему прямо в глаза.
– «Аф-тон-бла-а-дет», «Алл-ле-ханда»! «Афтонбла-дет», «Аллеханда»!
Одноногий газетчик на Дрбттнинггатан выкрикивал названия вечерних газет.
Дверь в коридор осторожно открылась, и со стороны лестничного окна донесся шлепающий звук, как будто выбивали ковры. Иосиф, выйдя на двор, выколачивал пыль из книг, беря по четыре – пять штук в каждую руку и ударяя ими друг о друга.
– Ты не спишь? – спросил негромко Хольм, заглядывая в книгохранилище.
Голос звучал очень дружелюбно, и Оке подумал, что более приветливого шефа он не мог бы найти.
– А что, для меня есть какое-нибудь дело? – спросил он бодро.
Хольм на минуту призадумался и указал затем на большой запыленный ящик.
– Можешь заняться сортировкой этих библий, а потом расставь их на полке. Просмотри и разложи погодам. Тетушка, у которой я купил лавку, была больше похожа на сборщицу утиля, чем на букиниста; так что не удивляйся, если увидишь самые неожиданные закладки. Тут может быть что угодно – от сухих клопов и черных локонов до засушенных растений.
Оке сразу же принялся рыться в ящике. Так вот какой оказалась его первая работа в городе! По сравнению со знойными, изнуряющими днями косьбы у богатых крестьян в его родном уезде она выглядела до смешного легкой.
В самом низу лежала библия в потрепанном кожаном переплете, отпечатанная на толстой, изготовленной кустарным способом бумаге. Не без благоговения пероворачивал Оке хрупкие желтые листы. «Библия сего года. Все священное писание на шведском языке. Напечатано в Упсале в 1541 году». Она, наверно, представляла огромную ценность для любителя. В ящике лежало немало библий в кожаных переплетах, но большинство было без титульных листов или с какими-нибудь другими повреждениями. Все же, сравнивая шрифт и разной давности правописание, Оке пришел к выводу, что самая древняя среди них та, что напечатана во времена Густава Васы. Особенно пришлось ему поломать голову над пожелтевшей брошюрой с затейливыми буквами, каких Оке еще не приходилось видеть.
В книгохранилище снова зашел Хольм – он искал французско-шведский словарь для покупателя-туриста.
– Ну, как дела?
– Во многих книгах я не смог найти год издания. А что делать вот с этой, греческой? – спросил Оке неуверенно.
– Это не греческий, а древнееврейский, – поправил его Хольм. – Поставишь ее в самом конце.
«Видно, он и сам не знает, когда она напечатана», – подумал Оке с облегчением.
II
Светло-коричневое здание в глубине улицы казалось декорацией, несмотря на две мощные круглые башни с напоминающими короны ярко-зелеными медными крышами. На небольшом возвышении – спасительном островке в бурном потоке уличного движения – стоял растрепанный Оке, поглядывая на большие часы между башнями. Вот уже пять минут он безуспешно пытается улучить момент, чтобы проскочить на тротуар.
Близилась осень, но широкая Васагатан жарко дышала размягченным асфальтом и зловонными голубоватыми бензиновыми дымками. Застекленный фасад большого нового типографско-конторского здания напротив Центрального вокзала сверкал ослепительным зеркальным блеском.
Но вот движение застопорилось, и автомобили выстроились плотными рядами, как вагоны товарного поезда. Между ними, небрежно посвистывая и непрерывно сигналя, пробирались на велосипедах мальчики-рассыльные, но и они застревали в конце концов в мешанине на Тегельбаккен. Здесь улицу перегородили трамваи, уткнувшиеся в железнодорожный шлагбаум.
Откуда-то со стороны громадного красного здания почтамта донесся нетерпеливый звук автомобильной сирены. Скоро гудел уже целый хор – хриплый и раздраженный. Как раз в эти дни газеты оживленно обсуждали преимущества езды без сигналов в городе, и можно было подумать, что водители решили воспользоваться случаем демонстративно выступить в защиту своего права сигналить сколько угодно.
Оглушенный душераздирающим концертом, Оке упустил момент, когда можно было проскользнуть между машинами, и вот уже весь караван снова пришел в движение. Увидев, что из ближайшего переулка на улицу выезжает широкий грузовик, он решился попытать счастья. В ту же секунду из-за грузовика выскочил мотоцикл и развернулся поперек улицы под аккомпанемент визжащих тормозов. Шофер грузовика первым обрушился на Оке:
– Тупая голова, надо смотреть, прежде чем вылетать вот так на мостовую!
Мотоциклист, сам едва не попавший под машину, ругался на чем свет стоит, давая выход своим чувствам. Перепуганный Оке поспешил с виноватым видом улепетнуть в ближайший переулок. Здесь смерть под колесами автомобиля угрожала ему, слава богу, только с одной стороны, так как движение шло в одном направлении…
Оке остановился перед зоомагазином, разглядывая зеленых попугайчиков. Они крошили семечки своими кривыми клювами и беспечно щебетали за проволочной сеткой. Ему показалось вдруг, что и он сам точно так же ограничен в своих движениях. С самого того первого вечера, когда они с Иосифом поездили по городу на трамвае и автобусе, ему так и не пришлось повидать еще что-нибудь новое. Боязнь заблудиться в незнакомых районах удерживала его, словно в заключении, в пределах двух – трех улиц. Когда же он все-таки отваживался выходить на оживленные магистрали, это явно оказывалось опасным не только для его собственной жизни, но и для других. К тому же он, как ни странно, быстро уставал от хождения по улицам. Казалось, серая тяжесть мостовых высасывает всю силу его мышц.
Кое-где сплошной массив домов рассекали сверкающие протоки. Несмотря на это Стокгольм представлялся ему каменным ландшафтом с нагромождением зданий, вывесок, фонарей, витрин. Все это могло показаться нереальным, если бы не назойливые звуки и запахи.
Со стороны ближайшей булочной доносился сладкий запах свежеиспеченного хлеба, напоминая, что до обеда в столовой «Стюре» еще далеко. У Оке засосало под ложечкой, и он почувствовал слабость. Последние два дня он экономил на какао и булочках, которые обычно составляли его завтрак.
По соседству с букинистической лавкой находился кинематограф, где показывали короткометражные комедии, хронику, мультипликационные фильмы и играл эстрадный оркестр. Благодаря дешевым билетам кино было самым доступным развлечением, да к тому же можно было входить в зал в любое время. Над входом, освещенным рядом молочно-желтых фонарей, простирал свои крылья орел, вытянув правую лапу навстречу посетителям. Растопыренные когти, напоминающие черный крест, должны были, очевидно, символизировать власть киноискусства над зрителем.
Оке колебался некоторое время, одолеваемый, с одной стороны, сильным приступом голода, с другой – настойчивым искушением укрыться в покойном мраке кинозала, усесться поудобнее в кресле и отдаться вихрю событий на белом экране.
Дойдя до молочной в самом конце подъема, он придумал выход. Если купить бутылку молока и немного хлеба, это обойдется дешевле, чем завтрак в кафе, а оставшихся денег хватит на билет в первом ряду. Правда, оттуда на экране поначалу видно только сплошную игру светотеней, но глаз постепенно свыкается с утомительным мельканием.
Получив покупки, он зашел в подъезд и стал пить прямо из бутылки. На узкой каменной лестнице послышались неуверенные шаги.
– Ччерт, до чего же тяжелы эти книги!
Энергичные обороты Иосифа свидетельствовали о том, что он опять зацепил что-то в темноте своей ношей. Хольм завел какое-то приспособление для переноски книг, но с ним было трудно управляться на крутых и скользких ступенях.
– Вот как! Ты сделал сегодня вклад в кассу «фирмы», – произнес Иосиф иронически при виде Оке, отставляя на время книги.
Оке уже приелась манера Иосифа говорить полунамеками, однако он невольно был заинтригован.
– Разве ты не знаешь, что Хольм, можно сказать, владелец молочной? – продолжал Иосиф.
– Он говорил как-то, что дал взаймы денег на переоборудование, но я не знал, что магазин принадлежит ему.
– А чем же, ты думаешь, он существовал все годы кризиса? Состоятельные люди не очень-то охотно приобретают подержанные вещи, а те, кто годами живет на пособие по безработице, идут к букинисту не покупать, а продавать книги, если только им попадет в руки такой предмет роскоши.
– Зачем же Хольм приобрел лавку, если она плохо окупается? – возразил Оке хмуро.
Из того, что Иосифа увольняют, еще не следовало, что надо охаивать «фирму».
– Это история длинная, но крайне простая. Его отец был обеспеченным человеком, пока не пустился в спекулятивные сделки, понадеявшись на спичечные акции. За самоубийством Крейгера в Париже последовал крах также и Хольма-старшего. Сын еле-еле смог закончить свое образование, а потом у него просто не было никакого выбора – пришлось становиться за прилавок. Поскольку он раньше метил в просвещенные эстеты, то и остановился на букинистической торговле – все же «интеллектуальный» труд. На те крохи, которые старик ухитрился спасти, купили у старой хозяйки эту лавку, да, на счастье Хольма, хватило еще и на бакалейный магазинчик. А не то жить бы ему здесь в чулане, а не в собственной квартире со всеми удобствами в Бергсюнде.
Иосиф снова надел на плечи ремни; Оке отправился в книгохранилище – поставить пустую бутылку и взять охапку книг. Когда он спустился во двор, Иосиф спросил, где он думает провести вечер.
– Хотел в «Лондон» пойти…
– А, плюнь ты на кино – в такую погоду! Я задумал хоть раз внести разнообразие в наше меню. Сегодня получка, мне кое-что причитается, так что я угощаю обедом в «Пагоде», а потом можем заглянуть в парк Тиволи.
Оке был все еще не в духе и собирался ответить, что он не ожидает получки и не может тратиться, но в эту минуту Хольм позвал Иосифа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33