– Нельзя сказать, чтобы уж очень хорошие условия. – сказал дядя Стен, – но зато ты сможешь найти себе другую работу, когда пообвыкнешь.
Бабушка с трудом подавляла свою тревогу:
– И как только Оке справится один в таком большом городе?
Дядя Хильдинг, прибывший домой затем, чтобы попрощаться с Оке, не принимал ее волнений всерьез.
– Стокгольм – захолустье по сравнению с Нью-Йорком! Вот куда не так-то просто было явиться отсюда, не зная к тому же ни слова на чужом языке!
– Но зато тебе было уже не пятнадцать лет, и ты знал, что такое городская улица…
– Ничего, справится парень, если в нем есть хоть что-нибудь от старых нурингцев. Отцу как-то раз надоело торчать на Сандэн и рубить там лес, так он соорудил себе небольшую лодку и отправился на ней в одиночку в Стокгольм.
– Ну, не совсем в одиночку, с ним поплыл смотритель маяка с мыса Тернудден, – поправила бабушка. – Они там выгодно продали лодку и вернулись в Висбю на пароходе. Я-то хожу дома и жду, когда он приедет с лоцманской шхуной с острова, а он вдруг появляется и преподносит мне стокгольмский кофе и красивый материал на передник!
Дядя Стен достал из буфета поллитровку и коротконогую рюмку из толстого синего стекла с красивой гранью.
– Единственная памятка, какая осталась у нас от отца, – произнес дядя Хютьдинг задумчиво, рассматривая рюмку на свет.
– Налей парню. Пусть пьет первый по случаю проводов.
Оке сморщился.
– Не заставляй его пить водку, раз не хочет, – вмешалась бабушка.
– Верно, лучше не привыкать к этой гадости, – поддержал дядя Хильдинг.
– Почему же ему не глотнуть из отцовской рюмки, если он стоял на коленях перед священником и тянул вино? – возражал дядя Стен. Он никак не мог забыть спора из-за конфирмации.
Оке проглотил полрюмки, хотя ему страшно жгло горло и на глазах выступили слезы.
– Вот так! Теперь можешь бодро двигаться в путь! – одобрительно воскликнул дядя Стен и крепко пожал ему руку.
Дядя Хильдинг снабдил его последними напутственными советами и хлопнул ободряюще по плечу:
– Счастливо тебе! Ворочай мозгами как следует, не старайся все лбом пробить!
– Автобус уже едет! Все готово? – заторопилась бабушка и выбежала во двор.
Оке мысленно был уже в завтрашнем сказочном дне, но вдруг ощутил бурное желание никуда не уезжать. Бабушка пазом показалась ему такой маленькой и сгорбленной… Лицо ее словно посерело, голос прерывался…
– Мои глупые старьте глаза… Слезятся, да и только! – Она сделала отчаянное и тщетное усилие улыбнуться сквозь слезы. – Мне бы только радоваться, что ты посмотришь на белый свет…
Оке устроился на заднем сиденье и махал бабушке все время, пока видел ее.
– Смотри только, не ошибись пароходом, а не то вместо Стокгольма попадешь в Кальмар! – крикнула она ему вслед и медленно опустила руки.
Бредвикский автобус быстро катился вниз по склону последнего холма Мурет. С одной стороны шоссе росло множество маков. Горящее на солнце алое цветочное поле напоминало мягко развевающийся шелковый стяг. Казалось, вот-вот налетит шторм и знамя взметнется к небу громадным языком пламени. Тогда надо крепко держать его, чтобы не выпустить из рук символ борьбы!
Оке чувствовал себя все еще дома, хотя ни разу прежде не ездил этим путем. Почти на всех дорожных указателях он читал знакомые названия каменоломен и цементных заводов побережья.
Впереди над селом торчала острая церковная башенка, увенчанная черным шпилем. Воняющий бензином автобус подъехал к железнодорожной станции. Без особых приключений Оке купил билет и уселся в вагон. Время отправления уже прошло, а паровоз все еще стоял на месте и тяжело пыхтел. Видно, опаздывает, как обычно, почтовый автобус…
Наконец паровоз тронул вагоны с места. В купе третьего класса, где и так нечем было дышать, ворвался через окна едкий угольный дым. Пассажиры поспешили закрыть окна, и Оке ушел в тамбур. Он не собирался продремать за запыленным стеклом всю свою первую в жизни поездку по железной дороге!
Быстро бежал мимо однообразный лесок, перемежавшийся буроватыми плоскими болотистыми лугами, и Оке не успевал даже составить себе настоящее представление о местах, которые проезжал. Чтобы заставить время идти быстрее, он пел одну мелодию за другой в такт с перестуком колес. Тамбур дергался и грохотал так, что он еле слышал свой голос, и, когда паровоз громким гудком приветствовал появление Висбю, Оке успел охрипнуть.
Вдали призрачным видением возникли серо-белые городские стены. Оке увидел знакомые по многим открыткам и вполне достоверным гравюрам Мандюса характерные зубчатые очертания башен и узкие темные щели бойниц. Черные купола собора тоже полностью соответствовали его представлениям, тем не менее от них веяло чем-то сказочным, нереальным.
Унылый вид давно не ремонтировавшегося станционного здания быстро вернул его к действительности. Крепко сжимая в руке чемодан, Оке вышел на перрон. Поток приезжих направился к обсаженной густыми деревьями аллее; оставалось только следовать за всеми.
Оке пришлось основательно собраться с духом, прежде чем он решился войти под узкую арку Сёдерпурта, где нетерпеливо сигналили автомобили, теснились прохожие и извивались бесстрашные велосипедисты.
За аркой раскинулась под палящим солнцем пустынная площадь Сёдерторг. Стайки воробьев весело резвились в пыли и редкой траве между известковыми плитами. Их не пугали ни автомобили, ни шум из грязной пивной.
Площадь кончалась крутым уступом, густо поросшим зеленью. Из-за верхушек деревьев проглядывала синева моря, и Оке сразу же почувствовал себя спокойнее. Теперь он знал, во всяком случае, в какой стороне гавань.
Многочисленные витрины заманили его на улицу Адельсгатан. Он довольно долго шел вдоль торгового квартала, потом завернул в крутой переулок без тротуаров. Вдруг из-за угла выскочил автомобиль. Оке вздрогнул и прижался к стене дома. С машины его приветствовали хохотом и выкриками на английском языке туристы. Они явно чувствовали себя превосходно в этом коварном булыжном проулке.
Оке продолжал слоняться по городу наугад и очень скоро совершенно запутался в мешанине домов и улочек, которые взбирались вверх по уступам, словно дикий хмель. Потом он стал ловить себя на том, что попадает в уже знакомые места. Оке не раз приходилось слышать рассказы деревенских жителей, которые часами блуждали в городском лабиринте, и он уже начал побаиваться, что опоздает на пароход.
Однако спросить дорогу в гавань казалось стыдно.
– Где находится Большая площадь? – спросил он вместо этого старушку, сидевшую в низком окне покосившегося домика.
Она принялась многословно и обстоятельно описывать дорогу. В итоге он только хуже запутался в кварталах, которые еще в средние века завоевали себе славу коварных ловушек для чужаков.
В конце концов он уселся на чьем-то крыльце и вытащил из сумки кусок хлеба, ломая голову над тем, как быть дальше. Пароход отходит только к ночи, так что пока особенно спешить некуда.
На фоне неба на востоке четко вырисовывались строгие линии сторожевых башен с флагштоками. Пожалуй, самое простое – идти вдоль серой крепостной стены до берега.
Когда он спустился к воле, над Пороховой башней горела яркая вечерняя заря. В прошлом эти мрачные стены не раз лизало пламя пожаров, зажженных разбойниками из Любека. Пороховая башня, сторожившая вход в гавань, была значительно старше всех прочих укреплений и пережила много примечательных событий…
Сквозь ее зарешеченные бойницы ганзейские часовые видели в 1288 году, как отступает перед противником повстанческая армия борца за свободу Петера Хардинга после третьей большой битвы против Ганзы. Крестьянский вождь из Валла потерпел неудачу в своей смелой попытке сбросить захватчиков в море и спасти независимость островной торговой республики. Но имя его и слава о его делах долго еще жили в памяти народа.
Чтобы полюбоваться видом с башни, надо было платить за билет. У Оке в бумажнике лежали еще две нетронутые десятки, и он решил, что может позволить себе это удовольствие.
Сверху город напоминал большой сад. Сквозь зелень деревьев светились новые черепичные крыши, нал высокими замысловатыми строениями торчали затейливые флюгера. свежий бриз весело трепал заросли плюща на развалинах церковной стены. Над бетонной махиной гавани носились чайки, вспыхивая, как светлячки, когда их грудки обращались к солнцу.
Пассажиры уже устремились по пристани к белым пароходам. Поднимаясь по сходням на свое судно. Оке даже удивился, с чего это такому большому количеству людей одновременно пришло в голову отправиться на Большую землю.
С борта корабля было видно целое море поднятых вверх, ярко освещенных лиц, а когда пароход отчалил, над плотной толпой взлетела стая носовых платков. Оке вдруг захотелось, чтобы хоть некоторые из этих платков махали ему… Большинство провожатых смотрели на осыпаемую рисом и змейками серпантина молодую чету, счастливо улыбавшуюся в ответ на громкие возгласы «ура».
Одна за другой рвались бумажные ленты. Теперь только белый вихрь бурлящей воды за кормой соединял пароход с пристанью. В тот момент, когда судно огибало причал, над волнами полились звуки мандолины. И вот уже на краю причала в честь молодоженов играет целый оркестр. А на борту все были заняты добыванием одеял, шел ожесточенный спор из-за топчанов и плетеных кресел. Большинству пассажиров пришлось довольствоваться брезентовыми стульчиками.
Оке стоял у перил. Дядя Хильдинг снабдил его добрым советом сразу же занять себе удобное место для сна в грузовом трюме. Вот исчезла зубчатая линия карнизов портовых складов, город превратился в переливающийся огнями алмаз на фоне известковых скал. Сквозь тишину августовской ночи все еще доносилась музыка, заглушаемая мерным перестуком поршней машины.
На юге черной тучей вздымалась скала Хёгклинт, на север уходил вдаль плоский синеющий берег. Где-то на самом его краю неустанно мигал маяк – словно звезда над пустынным водным простором.
Стокгольм, 1948 год.
Часть вторая. Между мостами


I
Из кучки спящих пассажиров третьего класса неуклюже поднялся подросток. Пропотевшая рубаха прилипла к телу, черные шевиотовые брюки измялись и поседели от пыли. В трюме пахло конюшней – от соломенной подстилки под брезентом и множества потных тел. Слева от себя он увидел крестьянина-готландца; тот громко храпел с раскрытым ртом, раздувая светлые усы. С другой стороны лежала, крепко обнявшись, молодая пара – очевидно, туристы. Ярко накрашенные губы девушки улыбались неожиданно детской улыбкой.
Который же теперь час? И куда он дел свой чемодан? К счастью, чемодан оказался на месте. К ручке привязан адрес: Оке Андерссон, Нуринге. Пожалуй, следовало написать «Стокгольм» – ведь так называется город, в который он едет.
На палубе уже начали вылезать из-под одеял окостеневшие от утреннего холодка, растрепанные пассажиры, с опухшими от сна глазами. Оке осторожно пробрался между лежащими людьми. Судно накренилось и закачалось как-то по-особенному – приближалась земля. Свежий ветерок и собственное волнение сразу разогнали сон. Каждый раз, когда белый пароход зарывался глубоко в волны, привязанные на баке автомобили обдавало соленой пеной.
Но Оке бесстрашно пробрался на самый нос и стал смотреть вперед.

Далеко-далеко, на краю неба, показалась чуть различимая туманно-голубая полоска. Эта полоска земли – его страна, его отечество. Уж что-что, а эту истину не уставали твердить в школе…
И все-таки Оке чувствовал себя в чужом краю. Острое чувство чего-то непривычного охватило его еще в открытом море. Берег здесь куда более изрезан, чем дома, но ведь он к этому был подготовлен. Так в чем же дело? И только когда судно прошло Ландсурт, он понял причину своей растерянности. Глаза его тщетно искали светлых прогалин пониже темной полосы леса – нигде не было видно заливов с белым песчаным бережком. Зеленый приветливый Сёрмланд, о котором он так много слышал, смотрел в сторону моря строго и хмуро. Отполированные прибрежные скалы напоминали огромные сжатые кулаки, неумолимо перемалывающие прибой в мелкие белые брызги.
Гранит… Целая страна на сплошном древнем граните. Сойдя на берег в Нюнесхамне, Оке вновь обрел уверенность в себе: здесь, на материке, он ощутил твердую почву под ногами и в прямом и в переносном смысле.
Уже в поезде, усевшись на свое место, Оке вдруг вспомнил отца. Кто знает, может быть, Раллар -Лассе укладывал рельсы именно на этой дороге… Кстати, почему он решил в свое время покинуть Большую землю? Оке мало что знал об отце; кажется, он приехал на Готланд спустя год после поражения великой забастовки. Приехал с материка с большой группой рабочих, которые искали на каменоломнях спасения от безработицы, черных списков и преследований со стороны властей.
За окном вагона проносились волнующиеся под легким ветерком поля и сверкающие озера. Наконец-то Сёрмланд решил показать свою приветливую сторону. Зелень казалась здесь свежее, деревья – стройнее, чем дома, на опаленных солнцем меловых утесах. Но все же через несколько десятков километров ландшафт примелькался, и Оке задремал.
Когда он проснулся, мимо окна проносился крутой горный склон. Поезд глухо гудел и стучал в глубокой выемке; в купе стало темно. Прямо напротив Оке сидел крестьянин из трюма. Похоже было, что ему тоже успело наскучить путешествие.
– И куда же ты направляешься, парень? – спросил он с доброжелательным любопытством.
– В Стокгольм.
– В гости к родным небось?
– Нет, я получил там работу – в книжном магазине.
– Не иначе, по знакомству? – продолжал допытываться старик.
– Да.
Оке отвечал немногословно: ему вовсе не хотелось сообщать соседям по купе, что он положился на чужого человека, которого знал только в течение одной недели, когда тот отдыхал у них на пляже во время отпуска.
– А у меня в Стокгольме дочь. Вот хочу ее проведать. Давненько уж не виделись… Только я в толк не возьму, как узнать, что ты и в самом деле в городе. Ведь никакой стены там кругом нет, говорят, – продолжал крестьянин, вопрошающе поглядывая на попутчиков.
Оке смутился. И чего это старика красноречие одолевает? Неужели он не видит, что люди с Большой земли сидят и ухмыляются его словам! Оке и сам ломал голову над тем, как отделяется Стокгольм от сельской местности, но вовсе не собирался без нужды показывать свое невежество.
За окном потянулись дачи и жилые корпуса предместий. После длительной остановки в Эльвшё дело как будто пошло быстрее, и вот уже по вагонам объявляют:
– Следующая – Стокгольм южный! Стокгольм южный…
Поезд вполз в туннель, пассажиры принялись снимать с верхних полок свои вещи. Когда снова стало светло, состав шел по арке невысокого моста уже в самом городе. Оке почувствовал себя птенцом, который вылетел из темного дупла испытать силу молодых крыльев. Поток людей вынес его на перрон.
А вот и Хольм – на голову выше всех остальных, несмотря на легкую сутулость, словно он не успел еще выпрямиться после вежливого поклона. Его улыбка была чисто делового свойства, однако он сохранил еще товарищеский тон и обращение на «ты», сложившееся в ту пору, когда они ходили вместе с Оке по местам археологических раскопок и других туристических достопримечательностей Готланда.
– Добро пожаловать! Спасибо за гостеприимство на острове!
Выйдя с Оке на Центральную площадь, Хольм испытующе поглядел на него сбоку:
– Ну, как тебе город?
– Ничего-о… – протянул Оке.
Светло-серые близорукие глаза Хольма приобрели недовольное выражение. Похоже, парень делает вид, что Васагатан производит на него не большее впечатление, чем серые ряды построек в рыбацком поселке.
Оке поспешил сообщить, как он обрадовался предложенному месту. О городе он пока не стал отзываться. Первые впечатления были слишком пестры и сумбурны, и он решил, что будет умнее промолчать, чем поражаться, разиня рот, вещам, которые для горожанина, возможно, являются самыми естественными и будничными.
Букинистический магазин Хольма находился на узкой оживленной улице в районе Клара. В левом окне были выставлены гитара и большая лютня в окружении разложенных веером нот. Некоторые ноты пожелтели, корешки заметно поистрепались. В правом окне лежало множество книг, разбросанных, на первый взгляд, наудачу, без какого бы то ни было стремления соорудить эффектную рекламу.
Хольм остановился и самодовольно усмехнулся.
– Что, наверно, тебе показалось неаккуратно? В этом-то и кроется весь секрет. Специально рассчитано на покупателя, который ходит по букинистам в поисках редкостей.
Длинные и узкие помещения магазина соединялись аркоподобным проходом. Свет от окон не доставал до конца комнат, и в конторке позади полок с нотами царили постоянные сумерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33