Я была уже готова разнести аппарат вдребезги, когда услыхала чей-то голос:
– Помощь не требуется?
Я обернулась. За моей спиной стояла тоненькая высокая девушка с черными волосами до плеч. На губах – помада цвета красного бургундского вина, на левой кисти – маленькая татуировка.
– Боюсь, что требуется, – ответила я.
Шагнув к аппарату, незнакомка открыла какую-то не замеченную мной дверцу, яростно вырвала оттуда лист бумаги и с силой захлопнула ее обратно.
– Иногда приходится применять насилие.
– Не хотелось бы мне попасть в число твоих врагов, – заметила я.
– Да уж, не советую.
– Ты тут временно работаешь?
– Ага. Как ты догадалась?
– По татуировке. Я тоже здесь временно. Меня зовут Ариэль Стейнер.
– Сара Грин. – Мы пожали друг другу руки. – Как тебе здесь нравится?
– Кошмар. Ненавижу бездельничать и ненавижу работать, поскольку меня бесит то и другое.
– Я тоже. В колледже я состояла в Международной Социалистической организации, а теперь вот приходится пресмыкаться перед корпоративной Америкой.
– Я тоже состояла в МСО! Ты где училась?
– В Колумбийском университете. А ты?
– В Брауне.
– Ты кто – драматическая актриса, оперная певица ли музыкантша?
– Актриса. А ты?
– А я готовлюсь в рок-звезды. Осваиваю аккордеон и сама сочиняю песни. Хочешь взглянуть на мою конуру?
– Конечно.
Ее комната находилась этажом ниже. Сара забрела к нам, потому что у них сломался ксерокс. У нее под столом красовались наклейки групп «Клэш», «Секс пистолз» и «Риплейсментс», а к компьютеру были подключены наушники.
– Разве босс разрешает тебе слушать музыку? – удивилась я.
– Он ничего не знает. Я слушаю, только когда его дверь закрыта, да и то через один наушник, чтобы всегда быть начеку.
Я заметила на столе у Сары розовый листок памятки с несколькими напечатанными словами.
– Неужели ты печатаешь сообщения для босса? – недоверчиво спросила я.
– Нет, – ответила Сара, протягивая мне листок. Под словами «Пока Вас не было » жирными прописными буквами было напечатано: «Я ОБДУМЫВАЛА СПОСОБЫ ВАС УБИ ТЬ». Я пригласила свою новую подругу пойти со мной на ленч.
Я всегда обедала в «Мет-Лайф-билдинг», поскольку у них в мансарде ежедневно между двенадцатью и часом дня устраивались представления – концерты, демонстрация бальных танцев, и вообще, кто только там не выступал. Когда мы с Сарой пришли туда, великолепная гибкая пара из находящегося в этом же здании центра бальных танцев демонстрировала танго. Мы нашли свободные места на открытой трибуне. Сара достала баночку безалкогольного напитка и сэндвич с тунцом, а я – йогурт и кекс из рисовой муки.
– Хотела бы я оказаться на месте этой женщины, – сказала я, разглядывая танцоров. – Этакая безжалостная, порочная красотка, не признающая, когда ей отвечают «нет».
– И я бы хотела, – отозвалась Сара. – Признаться, мои любовные дела ни к черту. Пару недель назад моя подружка Лиз навязала мне своего знакомого скульптора. Мы встретились в баре, а минут двадцать спустя уже вовсю осваивали на его лежанке шестьдесят девятую позицию. Целых три недели у нас был потрясающий секс, но однажды утром он позвонил мне с сообщением о том, что из Праги вернулась его бывшая подружка и он решил снова с ней встречаться.
– Вот кошмар-то!
– Да ну, ерунда! Прошло два дня, я сидела в кафе на Эй-авеню, неподалеку от дома, и сочиняла тексты к песне, когда на меня начал пялиться один очень похожий на Кейта Ричардса рокер в своем неизменном прикиде. Двадцать минут спустя мы оказались в его постели в позиции номер шестьдесят девять. В один из следующих вечеров нам нечем было заняться, и когда я спросила, нельзя ли мне привязать его к изголовью кровати, мой любовник выскочил из постели и давай вышагивать взад-вперед по комнате. Он все повторял, что не верит своим ушам – настолько все это странно, – и спрашивал, не извращенка ли я. Сам, поди, тайный педик, вот и переполошился.
– Надеюсь, ты ему это не сказала?
– Нет. Только подумала. Я просто смотрела, как он ходит кругами. Мне очень хотелось спросить: «Не пойти ли нам в постель и там все обсудить или тебе нравится быть злобным придурком?»
– Я бы обязательно спросила, а ты?
– Нет. Я ничего не сказала, встала, оделась и отправилась на квартиру одного своего бывшего приятеля. У нас с ним произошел очень болезненный разрыв.
– И давно вы расстались?
– Шесть лет тому назад. Наш роман завязался в старших классах школы, еще в Парамусе, откуда я родом. Потом он поступил в Нью-Йоркский университет, но мы продолжали изредка встречаться, пока я училась в колледже. Сейчас пытаемся перестать трахаться, но это нелегко. Ты ведь сама знаешь, эти узы привязывают тебя к человеку.
– Угу, – согласилась я. – Мы с моим дружком из Брауна, Уиллом, продолжали заниматься сексом еще целых четыре месяца после того, как он меня бросил.
– А почему он тебя бросил?
– Я обманывала его с Бо Родригесом, президентом ассоциации «Студенты против классового угнетения».
– И твой дружок вас застукал?
– Нет. Я познакомилась с Бо на вечеринке первокурсников осенью, сразу после того, как мы с Уиллом начали встречаться, но я ничего не говорила ему до конца семестра. Меня терзало чувство вины, и однажды утром, лежа с Уиллом в постели, я во всем призналась. Он столкнул меня на пол, заявив, что никогда не сможет больше мне доверять, но все же не порвал со мной. Мы встречались еще целый год, но в наших отношениях преобладали взаимные оскорбления; мы только и делали, что дрались и трахались. В конце концов, он все же бросил меня в январе, на втором курсе, но мы время от времени спали с ним вплоть до самого мая.
– Парни так странно реагируют, когда их подружки спят с другими.
– Я не спала с Бо. Он только залезал мне под кофточку.
– Вот смехота! Выходит, твой бойфренд взбесился из-за петтинга?
– Его отец бросил мать ради другой женщины, так что его представления о верности несколько старомодны.
Сара понимающе кивнула. Я выбалтывала все подряд, но ее это не смущало. Понятно было, что я никогда не смогу перещеголять ее по части всевозможных странностей и отклонений. До конца обеденного перерыва она успела поведать мне, что в отдельные моменты своей жизни была близка к самоубийству; страдала булимией; сидела на сильнодействующих антидепрессантах; была президентом молодежной храмовой группы; залетала; принимала наркотики, в том числе кокаин; в качестве винтика системы становилась членом всевозможных национальных и профессиональных ассоциаций, какие только можно придумать, включая Общество анонимных алкоголиков и «Фи-бета-каппа» – привилегированную организацию студентов и выпускников колледжей. В свете ее прошлого я посчитала, что не слишком огорошу Сару, рассказав о Джеймсе.
– Похоже, он порядочный прохвост, – заметила она. – И к тому же провокатор.
– В каком смысле?
– Он из тех, кто, зайдя в бар и увидев там двух ссорящихся парней, подает одному из них пушку, а сам уходит.
– А я – тот парень, которому он вручает пушку, или тот, которого сейчас пристрелят?
– Это всего лишь метафора. Я имею в виду, что ему нравится нажимать на кнопки. Если ты согласна, чтобы кто-то тобой манипулировал, тогда валяй! Но если тебе нужен друг, то лучше поищи парня, не имеющего серьезных возражений против твоего присутствия в его постели.
Джеймс действительно оказался прохвостом. В тот вечер на репетиции он не сказал мне ни слова и каждый раз, поймав мой взгляд, отворачивался. Сначала я подумала было, что, узнав о его слабости, я имею шанс больше ему понравиться – а вовсе не наоборот. Выходило как-то глупо. Я не понимала, каким образом начавшаяся интрижка могла так быстро перерасти у него в отвращение.
Когда Джеймс направился к выходу, я подбежала к нему со словами:
– Постой, давай поговорим.
– Нет, – отрезал он и выскочил вон.
Я позвонила ему из дома, но не застала и оставила сообщение на автоответчике. Джеймс так и не перезвонил мне.
За следующие несколько недель я послала ему еще с полдюжины сообщений, но он не ответил ни на одно. Обычно на репетициях Джеймс держался нормально, но никогда не заговаривал со мной во время перерывов. Я старалась забыть о нем и с головой погружалась в роль. Иногда это помогало. Бывало, я репетировала с Джином сцену и так увлекалась, что забывала о присутствии Джеймса. Но случалось и так, что, поймав взгляд Джеймса из зрительного зала, я сбивалась, и тогда приходилось заглядывать в текст.
Однажды, примерно за неделю до премьеры спектакля, около часа ночи зазвонил телефон. Родители и Зак уже спали, да я и сама уже начала отключаться. Я бросилась в гостиную и сняла трубку.
Это оказался Джеймс.
– Послушай, – сказал он, – кто-то звонит мне в районе часа последние две ночи, а потом вешает трубку. Это не ты?
Не знаю, что взбесило меня больше – то, что у него хватило наглости позвонить среди ночи и спросить, или же то, что он и понятия не имеет о собственной наглости. Я понимала, что, возненавидев Джеймса, не прибавлю себе душевного спокойствия – как, впрочем, и продолжая сохнуть по нему, – но, похоже, все же сделала шаг в нужном направлении.
– Не хочется разочаровывать тебя, Джеймс, – произнесла я со всем высокомерием, на какое только оказалась способна, – но это не я.
И быстренько повесила трубку, пока он не успел ничего ответить.
Вопреки неудаче с Джеймсом, рок-спектакль «Лолита» имел потрясающий успех. Первые две недели августа у нас почти на каждый вечер был аншлаг. Я танцевала и играла на кларнете. Сцена в машине с Джином стала гвоздем спектакля, а в окончательный вариант сценария вошла большая часть диалога из «Вани в моей вагине». Мы встречали зрителей у дверей и потчевали бесплатным пивом и вином, умышленно начиная спектакли на полчаса позже, чтобы люди успели настроиться на нужный лад.
Джин придумал, чтобы я время от времени спускалась в зрительный зал пообщаться со зрителями. Это была моя любимая часть представления. Я могла усесться на колени какому-нибудь горячему пареньку, обнять его руками за шею и нашептывать ему на ухо: «Ты мне так нравишься…» – пока его девушка не начинала бросать на меня косые взгляды, после чего я обычно шла к следующему парню.
Из-за этого сидения на чужих коленях и из-за рассказа про «Ваню» я усомнилась, стоит ли мне приглашать родителей. За день до премьеры я усадила их за стол и сказала: «Некоторые места в спектакле могут смутить вас. Если не захотите прийти, я не обижусь». Вот они и не пришли. А я все-таки обиделась, но не подала виду, поскольку не знала, как им объяснить, что, несмотря на мое заявление, они все-таки обязательно должны были прийти.
Сара посмотрела спектакль три раза. Она сказала, что моя игра посрамила крошку, сыгравшую главную роль в фильме Кубрика. Признаюсь, я не решилась пригласить Фей. Ей шестьдесят лет, да и продвинутой ее не назовешь. Если бы она посмотрела спектакль, то посчитала бы меня дешевкой, а вовсе не талантливой актрисой.
Однажды вечером, когда я возвращалась домой из театра, кто-то дотронулся до моего плеча. Обернувшись, я увидела долговязого парня с курчавыми каштановыми волосами. Незнакомец сказал:
– Я просто хотел сказать, до чего же ты потрясная!
«Так-так», – подумала я.
– Большое спасибо. Мне очень лестно.
У моего поклонника был слегка курносый нос, и на кончике одного волоска сиротливо висел кусочек засохшей белой сопли. Но это не вызвало у меня отвращения. Напротив, я была очарована. Красивый парень, но с присущими человеку слабостями.
– В программке сказано, что часть сценария спектакля создана тобой, – сказал он. – Какая именно?
– Сцена в машине и история о «Ване с Сорок второй улицы», которую я рассказываю.
– Я так и подумал, что это написала ты. Это мое самое любимое место в пьесе.
– Спасибо, – повторила я.
Он улыбнулся мне, а я не знала, что сказать еще. Ведь если я попытаюсь завязать знакомство со случайным зрителем, он посчитает меня доведенной до полного отчаяния девицей. Не успела я это подумать, как ко мне подошел с поздравлениями кто-то еще. Я на мгновение отвернулась, а когда посмотрела в его сторону опять, парня уже не было.
Как только мы отыграли спектакль, я начала подыскивать себе квартиру. Я накопила больше двух тысяч долларов. Пора было подумать об отдельном жилье. Я хотела жить в Бруклине – не только потому, что он дешевле Манхэттена, но и потому, что я всегда гордилась своими туннельно-мостовыми корнями. Неправильно думать, что Бруклин-Хайтс представляет собой находящиеся по соседству с центром трущобы; напротив, это самый элитный микрорайон, населенный «стопроцентными американцами», – не то что Верхний Ист-Сайд. Не стоило порывать с уютными улочками, на одной из которых я родилась, и стремиться сменить их на фешенебельный район. Я все-таки выходец из среднего класса, и мне присуши устремления рабочего люда.
Однажды после обеденного перерыва, когда Крыса была на совещании, я вошла в раздел частных объявлений сайта «Виллидж Войс» (именно таким образом нашла себе квартиру Сара) и как раз просматривала «Однокомнатные квартиры в Бруклине». В пятом по счету объявлении я прочла: «Кэррол Гарденс – большая квартира-студия на тихой зеленой улице, в пяти кварталах от станции метро «Сани» (линия «Ф»); большой встроенный шкаф, паркетный пол; 750 долларов в месяц. Спросить Эла Казанову».
Я восприняла эту фамилию как знак свыше. Может, этот парень принесет мне удачу в любовных делах? Я договорилась посмотреть квартиру после работы и предложила Саре пойти вместе со мной.
Выйдя из метро и осмотревшись, я сразу же влюбилась в район. Тихие, утопающие в зелени широкие улицы, и в каждом выходящем на улицу дворике – статуя Девы Марии. На крылечках сидели на ступеньках пожилые женщины и рассматривали прохожих; мужчины в нижних рубахах высовывались из окон последнего этажа; дети играли в хоккей; а мамы-яппи катили младенцев в открытых колясках.
Дом из бурого песчаника стоял на углу Клинтон и Лежер-стрит, всего в нескольких кварталах от автострады Бруклин-Куинз. Мы позвонили, нам открыл здоровенный мужчина лет сорока с лишним.
– Это я вам звонила, – сказала я. – Меня зовут Ариэль.
– Очень приятно, – Эл. – Он свысока взглянул на Сару. – Вы ничего не говорили насчет соседки. Так не пойдет. Квартира слишком мала для двоих.
– Это просто моя подружка, – пояснила я. – Квартира нужна только мне.
– Ну-ну, – произнес он, по-прежнему недоверчиво глядя на Сару и проводя нас внутрь.
В прихожей пахло плесенью и кошками. Справа от входной двери виднелась батарея отопления, и на ней примостилась статуэтка юноши с золотистыми волосами и четками вокруг шеи.
– Кто это такой? – поинтересовалась я.
– Святой Кристофер, – прозвучало в ответ.
Я решила, что, пожалуй, не буду ставить на дверной косяк шкатулку со свистком, на котором написано какое-нибудь изречение на иврите.
– Я живу ниже этажом вместе с братом Карлом, – сказал хозяин, поднимаясь по лестнице. – Нам не нужны шум и всякие глупости. Карл много работает и дома нуждается в покое.
– Чем он занимается? – спросила Сара.
– Он директор похоронного бюро.
– А вы где работаете? – поинтересовалась я.
– О, я не могу работать, – сумрачно произнес Эл.
– А почему?
– У меня повреждена нога. Я ее сломал на стройке восемь лет тому назад, и с тех пор она страшно болит. Но я предъявил иск городу, и, похоже, скоро все должно устроиться.
– И давно вы предъявили иск? – спросила Сара.
– Сразу после несчастного случая. Еще в восемьдесят восьмом.
Когда мы поднялись на верхнюю лестничную площадку, я заметила в стене нишу глубиной около трех футов.
– Здесь что, была статуя? – спросила я у Эла.
– Нет, – ответил он. – В каждой квартире в Кэррол Гарденс есть такая ниша. Это для того, чтобы, когда вы умрете, ваш гроб пролез. Предполагалось, что тот, кто вселится в дом этого округа, проживет здесь всю свою жизнь.
Идея мне понравилась – вот только мне не особенно хотелось, чтобы мой гроб выносил Эл.
Он открыл дверь квартиры, и я вошла, затаив дыхание. Квартирка была уютной и светлой. Справа находились два окна, выходящие во внутренний двор, с видом на автостраду Бруклин-Куинз. Слева размещались кухня-столовая, огромный стенной шкаф и крошечная ванная комната с раковиной из огнеупорной пластмассы, большой голубой ванной и унитазом. Пока я проверяла краны, вошла Сара.
– Ну, как тебе? – шепотом спросила я.
– Думаю, предложение очень выгодное, – сказала подруга.
Я подошла к Элу и заявила:
– Я согласна.
Ко времени переезда я похудела до ста двадцати девяти фунтов. Не Карен Карпентер, конечно, но достаточно худощавая, чтобы предстать перед Фей в качестве кандидатки на амплуа инженю. Короче говоря, как-то раз, во время обеденного перерыва, я переоделась в коричневую мини-юбку, облегающую черную футболку, высокие красные ботинки, как у танцовщиц в ночных клубах, и поехала на автобусе в ее офис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Помощь не требуется?
Я обернулась. За моей спиной стояла тоненькая высокая девушка с черными волосами до плеч. На губах – помада цвета красного бургундского вина, на левой кисти – маленькая татуировка.
– Боюсь, что требуется, – ответила я.
Шагнув к аппарату, незнакомка открыла какую-то не замеченную мной дверцу, яростно вырвала оттуда лист бумаги и с силой захлопнула ее обратно.
– Иногда приходится применять насилие.
– Не хотелось бы мне попасть в число твоих врагов, – заметила я.
– Да уж, не советую.
– Ты тут временно работаешь?
– Ага. Как ты догадалась?
– По татуировке. Я тоже здесь временно. Меня зовут Ариэль Стейнер.
– Сара Грин. – Мы пожали друг другу руки. – Как тебе здесь нравится?
– Кошмар. Ненавижу бездельничать и ненавижу работать, поскольку меня бесит то и другое.
– Я тоже. В колледже я состояла в Международной Социалистической организации, а теперь вот приходится пресмыкаться перед корпоративной Америкой.
– Я тоже состояла в МСО! Ты где училась?
– В Колумбийском университете. А ты?
– В Брауне.
– Ты кто – драматическая актриса, оперная певица ли музыкантша?
– Актриса. А ты?
– А я готовлюсь в рок-звезды. Осваиваю аккордеон и сама сочиняю песни. Хочешь взглянуть на мою конуру?
– Конечно.
Ее комната находилась этажом ниже. Сара забрела к нам, потому что у них сломался ксерокс. У нее под столом красовались наклейки групп «Клэш», «Секс пистолз» и «Риплейсментс», а к компьютеру были подключены наушники.
– Разве босс разрешает тебе слушать музыку? – удивилась я.
– Он ничего не знает. Я слушаю, только когда его дверь закрыта, да и то через один наушник, чтобы всегда быть начеку.
Я заметила на столе у Сары розовый листок памятки с несколькими напечатанными словами.
– Неужели ты печатаешь сообщения для босса? – недоверчиво спросила я.
– Нет, – ответила Сара, протягивая мне листок. Под словами «Пока Вас не было » жирными прописными буквами было напечатано: «Я ОБДУМЫВАЛА СПОСОБЫ ВАС УБИ ТЬ». Я пригласила свою новую подругу пойти со мной на ленч.
Я всегда обедала в «Мет-Лайф-билдинг», поскольку у них в мансарде ежедневно между двенадцатью и часом дня устраивались представления – концерты, демонстрация бальных танцев, и вообще, кто только там не выступал. Когда мы с Сарой пришли туда, великолепная гибкая пара из находящегося в этом же здании центра бальных танцев демонстрировала танго. Мы нашли свободные места на открытой трибуне. Сара достала баночку безалкогольного напитка и сэндвич с тунцом, а я – йогурт и кекс из рисовой муки.
– Хотела бы я оказаться на месте этой женщины, – сказала я, разглядывая танцоров. – Этакая безжалостная, порочная красотка, не признающая, когда ей отвечают «нет».
– И я бы хотела, – отозвалась Сара. – Признаться, мои любовные дела ни к черту. Пару недель назад моя подружка Лиз навязала мне своего знакомого скульптора. Мы встретились в баре, а минут двадцать спустя уже вовсю осваивали на его лежанке шестьдесят девятую позицию. Целых три недели у нас был потрясающий секс, но однажды утром он позвонил мне с сообщением о том, что из Праги вернулась его бывшая подружка и он решил снова с ней встречаться.
– Вот кошмар-то!
– Да ну, ерунда! Прошло два дня, я сидела в кафе на Эй-авеню, неподалеку от дома, и сочиняла тексты к песне, когда на меня начал пялиться один очень похожий на Кейта Ричардса рокер в своем неизменном прикиде. Двадцать минут спустя мы оказались в его постели в позиции номер шестьдесят девять. В один из следующих вечеров нам нечем было заняться, и когда я спросила, нельзя ли мне привязать его к изголовью кровати, мой любовник выскочил из постели и давай вышагивать взад-вперед по комнате. Он все повторял, что не верит своим ушам – настолько все это странно, – и спрашивал, не извращенка ли я. Сам, поди, тайный педик, вот и переполошился.
– Надеюсь, ты ему это не сказала?
– Нет. Только подумала. Я просто смотрела, как он ходит кругами. Мне очень хотелось спросить: «Не пойти ли нам в постель и там все обсудить или тебе нравится быть злобным придурком?»
– Я бы обязательно спросила, а ты?
– Нет. Я ничего не сказала, встала, оделась и отправилась на квартиру одного своего бывшего приятеля. У нас с ним произошел очень болезненный разрыв.
– И давно вы расстались?
– Шесть лет тому назад. Наш роман завязался в старших классах школы, еще в Парамусе, откуда я родом. Потом он поступил в Нью-Йоркский университет, но мы продолжали изредка встречаться, пока я училась в колледже. Сейчас пытаемся перестать трахаться, но это нелегко. Ты ведь сама знаешь, эти узы привязывают тебя к человеку.
– Угу, – согласилась я. – Мы с моим дружком из Брауна, Уиллом, продолжали заниматься сексом еще целых четыре месяца после того, как он меня бросил.
– А почему он тебя бросил?
– Я обманывала его с Бо Родригесом, президентом ассоциации «Студенты против классового угнетения».
– И твой дружок вас застукал?
– Нет. Я познакомилась с Бо на вечеринке первокурсников осенью, сразу после того, как мы с Уиллом начали встречаться, но я ничего не говорила ему до конца семестра. Меня терзало чувство вины, и однажды утром, лежа с Уиллом в постели, я во всем призналась. Он столкнул меня на пол, заявив, что никогда не сможет больше мне доверять, но все же не порвал со мной. Мы встречались еще целый год, но в наших отношениях преобладали взаимные оскорбления; мы только и делали, что дрались и трахались. В конце концов, он все же бросил меня в январе, на втором курсе, но мы время от времени спали с ним вплоть до самого мая.
– Парни так странно реагируют, когда их подружки спят с другими.
– Я не спала с Бо. Он только залезал мне под кофточку.
– Вот смехота! Выходит, твой бойфренд взбесился из-за петтинга?
– Его отец бросил мать ради другой женщины, так что его представления о верности несколько старомодны.
Сара понимающе кивнула. Я выбалтывала все подряд, но ее это не смущало. Понятно было, что я никогда не смогу перещеголять ее по части всевозможных странностей и отклонений. До конца обеденного перерыва она успела поведать мне, что в отдельные моменты своей жизни была близка к самоубийству; страдала булимией; сидела на сильнодействующих антидепрессантах; была президентом молодежной храмовой группы; залетала; принимала наркотики, в том числе кокаин; в качестве винтика системы становилась членом всевозможных национальных и профессиональных ассоциаций, какие только можно придумать, включая Общество анонимных алкоголиков и «Фи-бета-каппа» – привилегированную организацию студентов и выпускников колледжей. В свете ее прошлого я посчитала, что не слишком огорошу Сару, рассказав о Джеймсе.
– Похоже, он порядочный прохвост, – заметила она. – И к тому же провокатор.
– В каком смысле?
– Он из тех, кто, зайдя в бар и увидев там двух ссорящихся парней, подает одному из них пушку, а сам уходит.
– А я – тот парень, которому он вручает пушку, или тот, которого сейчас пристрелят?
– Это всего лишь метафора. Я имею в виду, что ему нравится нажимать на кнопки. Если ты согласна, чтобы кто-то тобой манипулировал, тогда валяй! Но если тебе нужен друг, то лучше поищи парня, не имеющего серьезных возражений против твоего присутствия в его постели.
Джеймс действительно оказался прохвостом. В тот вечер на репетиции он не сказал мне ни слова и каждый раз, поймав мой взгляд, отворачивался. Сначала я подумала было, что, узнав о его слабости, я имею шанс больше ему понравиться – а вовсе не наоборот. Выходило как-то глупо. Я не понимала, каким образом начавшаяся интрижка могла так быстро перерасти у него в отвращение.
Когда Джеймс направился к выходу, я подбежала к нему со словами:
– Постой, давай поговорим.
– Нет, – отрезал он и выскочил вон.
Я позвонила ему из дома, но не застала и оставила сообщение на автоответчике. Джеймс так и не перезвонил мне.
За следующие несколько недель я послала ему еще с полдюжины сообщений, но он не ответил ни на одно. Обычно на репетициях Джеймс держался нормально, но никогда не заговаривал со мной во время перерывов. Я старалась забыть о нем и с головой погружалась в роль. Иногда это помогало. Бывало, я репетировала с Джином сцену и так увлекалась, что забывала о присутствии Джеймса. Но случалось и так, что, поймав взгляд Джеймса из зрительного зала, я сбивалась, и тогда приходилось заглядывать в текст.
Однажды, примерно за неделю до премьеры спектакля, около часа ночи зазвонил телефон. Родители и Зак уже спали, да я и сама уже начала отключаться. Я бросилась в гостиную и сняла трубку.
Это оказался Джеймс.
– Послушай, – сказал он, – кто-то звонит мне в районе часа последние две ночи, а потом вешает трубку. Это не ты?
Не знаю, что взбесило меня больше – то, что у него хватило наглости позвонить среди ночи и спросить, или же то, что он и понятия не имеет о собственной наглости. Я понимала, что, возненавидев Джеймса, не прибавлю себе душевного спокойствия – как, впрочем, и продолжая сохнуть по нему, – но, похоже, все же сделала шаг в нужном направлении.
– Не хочется разочаровывать тебя, Джеймс, – произнесла я со всем высокомерием, на какое только оказалась способна, – но это не я.
И быстренько повесила трубку, пока он не успел ничего ответить.
Вопреки неудаче с Джеймсом, рок-спектакль «Лолита» имел потрясающий успех. Первые две недели августа у нас почти на каждый вечер был аншлаг. Я танцевала и играла на кларнете. Сцена в машине с Джином стала гвоздем спектакля, а в окончательный вариант сценария вошла большая часть диалога из «Вани в моей вагине». Мы встречали зрителей у дверей и потчевали бесплатным пивом и вином, умышленно начиная спектакли на полчаса позже, чтобы люди успели настроиться на нужный лад.
Джин придумал, чтобы я время от времени спускалась в зрительный зал пообщаться со зрителями. Это была моя любимая часть представления. Я могла усесться на колени какому-нибудь горячему пареньку, обнять его руками за шею и нашептывать ему на ухо: «Ты мне так нравишься…» – пока его девушка не начинала бросать на меня косые взгляды, после чего я обычно шла к следующему парню.
Из-за этого сидения на чужих коленях и из-за рассказа про «Ваню» я усомнилась, стоит ли мне приглашать родителей. За день до премьеры я усадила их за стол и сказала: «Некоторые места в спектакле могут смутить вас. Если не захотите прийти, я не обижусь». Вот они и не пришли. А я все-таки обиделась, но не подала виду, поскольку не знала, как им объяснить, что, несмотря на мое заявление, они все-таки обязательно должны были прийти.
Сара посмотрела спектакль три раза. Она сказала, что моя игра посрамила крошку, сыгравшую главную роль в фильме Кубрика. Признаюсь, я не решилась пригласить Фей. Ей шестьдесят лет, да и продвинутой ее не назовешь. Если бы она посмотрела спектакль, то посчитала бы меня дешевкой, а вовсе не талантливой актрисой.
Однажды вечером, когда я возвращалась домой из театра, кто-то дотронулся до моего плеча. Обернувшись, я увидела долговязого парня с курчавыми каштановыми волосами. Незнакомец сказал:
– Я просто хотел сказать, до чего же ты потрясная!
«Так-так», – подумала я.
– Большое спасибо. Мне очень лестно.
У моего поклонника был слегка курносый нос, и на кончике одного волоска сиротливо висел кусочек засохшей белой сопли. Но это не вызвало у меня отвращения. Напротив, я была очарована. Красивый парень, но с присущими человеку слабостями.
– В программке сказано, что часть сценария спектакля создана тобой, – сказал он. – Какая именно?
– Сцена в машине и история о «Ване с Сорок второй улицы», которую я рассказываю.
– Я так и подумал, что это написала ты. Это мое самое любимое место в пьесе.
– Спасибо, – повторила я.
Он улыбнулся мне, а я не знала, что сказать еще. Ведь если я попытаюсь завязать знакомство со случайным зрителем, он посчитает меня доведенной до полного отчаяния девицей. Не успела я это подумать, как ко мне подошел с поздравлениями кто-то еще. Я на мгновение отвернулась, а когда посмотрела в его сторону опять, парня уже не было.
Как только мы отыграли спектакль, я начала подыскивать себе квартиру. Я накопила больше двух тысяч долларов. Пора было подумать об отдельном жилье. Я хотела жить в Бруклине – не только потому, что он дешевле Манхэттена, но и потому, что я всегда гордилась своими туннельно-мостовыми корнями. Неправильно думать, что Бруклин-Хайтс представляет собой находящиеся по соседству с центром трущобы; напротив, это самый элитный микрорайон, населенный «стопроцентными американцами», – не то что Верхний Ист-Сайд. Не стоило порывать с уютными улочками, на одной из которых я родилась, и стремиться сменить их на фешенебельный район. Я все-таки выходец из среднего класса, и мне присуши устремления рабочего люда.
Однажды после обеденного перерыва, когда Крыса была на совещании, я вошла в раздел частных объявлений сайта «Виллидж Войс» (именно таким образом нашла себе квартиру Сара) и как раз просматривала «Однокомнатные квартиры в Бруклине». В пятом по счету объявлении я прочла: «Кэррол Гарденс – большая квартира-студия на тихой зеленой улице, в пяти кварталах от станции метро «Сани» (линия «Ф»); большой встроенный шкаф, паркетный пол; 750 долларов в месяц. Спросить Эла Казанову».
Я восприняла эту фамилию как знак свыше. Может, этот парень принесет мне удачу в любовных делах? Я договорилась посмотреть квартиру после работы и предложила Саре пойти вместе со мной.
Выйдя из метро и осмотревшись, я сразу же влюбилась в район. Тихие, утопающие в зелени широкие улицы, и в каждом выходящем на улицу дворике – статуя Девы Марии. На крылечках сидели на ступеньках пожилые женщины и рассматривали прохожих; мужчины в нижних рубахах высовывались из окон последнего этажа; дети играли в хоккей; а мамы-яппи катили младенцев в открытых колясках.
Дом из бурого песчаника стоял на углу Клинтон и Лежер-стрит, всего в нескольких кварталах от автострады Бруклин-Куинз. Мы позвонили, нам открыл здоровенный мужчина лет сорока с лишним.
– Это я вам звонила, – сказала я. – Меня зовут Ариэль.
– Очень приятно, – Эл. – Он свысока взглянул на Сару. – Вы ничего не говорили насчет соседки. Так не пойдет. Квартира слишком мала для двоих.
– Это просто моя подружка, – пояснила я. – Квартира нужна только мне.
– Ну-ну, – произнес он, по-прежнему недоверчиво глядя на Сару и проводя нас внутрь.
В прихожей пахло плесенью и кошками. Справа от входной двери виднелась батарея отопления, и на ней примостилась статуэтка юноши с золотистыми волосами и четками вокруг шеи.
– Кто это такой? – поинтересовалась я.
– Святой Кристофер, – прозвучало в ответ.
Я решила, что, пожалуй, не буду ставить на дверной косяк шкатулку со свистком, на котором написано какое-нибудь изречение на иврите.
– Я живу ниже этажом вместе с братом Карлом, – сказал хозяин, поднимаясь по лестнице. – Нам не нужны шум и всякие глупости. Карл много работает и дома нуждается в покое.
– Чем он занимается? – спросила Сара.
– Он директор похоронного бюро.
– А вы где работаете? – поинтересовалась я.
– О, я не могу работать, – сумрачно произнес Эл.
– А почему?
– У меня повреждена нога. Я ее сломал на стройке восемь лет тому назад, и с тех пор она страшно болит. Но я предъявил иск городу, и, похоже, скоро все должно устроиться.
– И давно вы предъявили иск? – спросила Сара.
– Сразу после несчастного случая. Еще в восемьдесят восьмом.
Когда мы поднялись на верхнюю лестничную площадку, я заметила в стене нишу глубиной около трех футов.
– Здесь что, была статуя? – спросила я у Эла.
– Нет, – ответил он. – В каждой квартире в Кэррол Гарденс есть такая ниша. Это для того, чтобы, когда вы умрете, ваш гроб пролез. Предполагалось, что тот, кто вселится в дом этого округа, проживет здесь всю свою жизнь.
Идея мне понравилась – вот только мне не особенно хотелось, чтобы мой гроб выносил Эл.
Он открыл дверь квартиры, и я вошла, затаив дыхание. Квартирка была уютной и светлой. Справа находились два окна, выходящие во внутренний двор, с видом на автостраду Бруклин-Куинз. Слева размещались кухня-столовая, огромный стенной шкаф и крошечная ванная комната с раковиной из огнеупорной пластмассы, большой голубой ванной и унитазом. Пока я проверяла краны, вошла Сара.
– Ну, как тебе? – шепотом спросила я.
– Думаю, предложение очень выгодное, – сказала подруга.
Я подошла к Элу и заявила:
– Я согласна.
Ко времени переезда я похудела до ста двадцати девяти фунтов. Не Карен Карпентер, конечно, но достаточно худощавая, чтобы предстать перед Фей в качестве кандидатки на амплуа инженю. Короче говоря, как-то раз, во время обеденного перерыва, я переоделась в коричневую мини-юбку, облегающую черную футболку, высокие красные ботинки, как у танцовщиц в ночных клубах, и поехала на автобусе в ее офис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35