Любовник-новеллист обнял меня за шею, а я просунула язык ему в рот. Он в ответ страстно меня поцеловал. Тут я громко пукнула. Он закрыл лицо подушкой, потянулся за спичками и зажег следующую. Пока он махал ей под одеялом, я заметила, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не засмеяться. Но скоро терпению его пришел конец. Он стал смеяться сдавленным смехом, помахивая рукой перед своим носом, охая и морщась. Мой бойфренд смеялся мне прямо в лицо, потому что от меня жутко разило. Это было так унизительно.
Я понимала, что следует посмеяться вместе с ним, но почему-то была не в состоянии это сделать. Совсем недавно я, не задумываясь, советовала любовнику-новеллисту не стесняться и пердеть в моем присутствии, но оказалось, что совсем другое дело – не стесняться самой делать это при нем. Я поняла, что мое стремление к отношениям без стыда – на самом деле улица с односторонним движением. Мне хотелось, чтобы любовник-новеллист считал меня загадочной девушкой, принадлежащей ему Пози Паркер – хорошенькой, умной и сексуальной. Но я неожиданно превратилась из везучей Пози в вонючую Пози. Вонь от женщины – это ужасно!
Я скорбно посмотрела на приятеля.
– Не смотри так хмуро, – сказал он. – Ничего страшного. Это смешно. Правда.
Он обнял меня. Но лучше мне от этого не стало.
Вдруг он выскочил из кровати, помчался в ванную комнату и захлопнул дверь. Я услыхала, как он пустил воду из крана.
– Поставь, пожалуйста, музыку! – завопил мой любовник.
Но я не послушалась. Просто лежала, скрестив руки под головой, и ждала, прислушиваясь. Услышав, как льется вода в унитазе, я чуть-чуть приоткрыла дверь и бросила в ванную спички.
Однажды Ариэль Стейнер одарила нас неприкрытой порнухой. Теперь она утомляет читателей подробностями своих желудочно-кишечных проблем («Вонь от женщины», № 1/15). Что случилось с моей любимой центровой потаскушкой? Я рад, что ты нашла парня, который тебе нравится, Ариэль, но, пожалуйста, опиши нам без утайки все, что вы проделываете с любовником-новеллистом в горизонтальном положении. Извини, но чушь про выпускание газов не дотягивает до уровня твоих старых колонок.
Тони Валенти, Астория
В этом месяце это оказалось последнее письмо. Я изо всех сил старалась сделать свою устоявшуюся личную жизнь интересной, но по мере того как моя колонка стала превращаться из обозрения «целуй-пиши» в дневник моногамии, читатели перестали присылать отклики. После «Вони от женщины» я написала «Умасли меня» (о нашей с Адамом поездке в один из спортивно-оздоровительных комплексов Лонг-Айленда), «Святое семейство» (о свадьбе, которую мы посетили на Беркширах) и «Игра не по правилам» (о небольшой ссоре между нами после просмотра баскетбольного матча по телевидению). Я говорила себе, что оказываю городу услугу, поскольку веду хронику реально существующих, зрелых отношений. Наверняка некоторые из моих поклонников проявляли интерес к испытаниям и горестям, которым подвергаются все современные пары, но каждый раз, обращаясь к разделу «Почта», я не находила там откликов. Тернер перестал посылать мне по электронной почте хвалебные письма, Сара придумала мне кличку «Джун Кливер», а родители начали названивать каждую среду, чтобы сказать, как они мной гордятся.
Я пыталась уверить себя, что падение читательского интереса не так уж для меня и важно, учитывая, что я встретила своего «идеального мужчину». Но незадолго до Дня святого Валентина мы с Адамом столкнулись с проблемой, заставившей меня задаться вопросом: а стоит ли нам вообще быть вместе? Чуть раньше мы решили не заниматься любовью, пока оба полностью не «созреем», поскольку полагали, что ожидание, которое он называл «кружением по аэропорту», сделает наши отношения более значительными. Поначалу, обсуждая эту идею, мы ее одобрили, но, занимаясь пять недель подряд чем угодно, кроме секса, я начала испытывать определенный зуд.
В конце концов, однажды ночью, разбудив Адама, я вручила ему презерватив и спросила, не желает ли он этим заняться. Он натянул резинку и взгромоздился на меня. Начало было хорошим, но потом он куда-то заторопился, и у меня возникло ощущение, что мое тело становится совершенно бесчувственным. Это состояние можно было бы описать так: «Я ничего не чувствую, и тебе лучше обратить на это внимание, а не то я тебя возненавижу». Тем не менее, он спокойно и безмятежно продолжал, что заставило меня еще больше отгородиться от него. В конце концов, я сказала:
– Думаю, нам следует остановиться.
– Ты в порядке? – спросил он, ложась рядом со мной.
– Угу, – ответила я. – Просто я думала, что у нас все получится здорово – ведь мы так долго этого ждали. А когда не получилось, то мне это не понравилось, а ты ничего не понимал – вот я на тебя и разозлилась.
– Как же я мог заметить, если ты ничего мне не сказала?
– Не знаю. Разве нельзя обойтись без слов? Хотелось бы, чтобы ты был настроен со мной в унисон и сам смог понять, что именно со мной происходит.
Я зарылась лицом в подушку. Я разбила вдребезги все наши возвышенные романтические ожидания. Мы никогда больше не сможем заниматься сексом. Мы станем пытаться вернуть былую страсть, но все окажется тщетным. И Адам, в конце концов, бросит меня и начнет встречаться с девушкой, готовой заниматься сексом в любое время суток, в любой позе и с любым парнем.
– Ничего страшного, – сказал Адам, поглаживая меня по спине. – Не бывает все идеально в первую же встречу. Давай представим себе, что это… наш первый опыт.
Я захихикала.
Проснувшись на следующее утро, я взглянула на него спящего и вспомнила его шутку о первом опыте. И тут я поняла, что люблю Адама. Это меня так поразило, что я решила немедленно ему об этом сообщить, не сомневаясь, что и он должен испытывать такие же чувства.
Пока он припарковывал машину перед кафе «Осень», я собралась с духом и заявила:
– Хочу тебе кое-что сказать.
– Что именно? – спросил он, выключая двигатель.
– Я… тебя люблю.
Адам с улыбкой сжал мою руку и произнес:
– Спасибо.
Мне захотелось размозжить голову о лобовое стекло. Я сама все испортила. Я опередила его в продвижении к «линии серьезного поведения», а это означало, что я непременно отпугну парня. Хорошо известно, что каждый, кто первым достигает «линии серьезного поведения», оказывается, в конце концов, брошенным. Ведь если с самого начала степень привязанности друг к другу разная, то этот разрыв все увеличивается, и наконец тот, кто любит меньше, оказывается не в состоянии вынести этот дисбаланс. В конце концов, ему приходится прекратить отношения, а любящий сильнее вынужден уехать, куда глаза глядят.
Поэтому я сказала:
– Господи! Ты не сказал мне того же в ответ! Я ждала от тебя таких же слов! А теперь жалею, что вообще их произнесла!
– Я рад, что ты это сказала, – заметил Адам. – Очень правильно сделала. Я так счастлив.
– Я рада, что ты счастлив, – ответила я. – Но я надеялась, что ты меня тоже любишь. Никогда больше никому не признаюсь в любви.
– Почему же?
– Потому что, если женщина умная и выдержанная, мужчина любит ее только сильнее.
– Но я не хочу, чтобы ты была умной и выдержанной. Не хочу, чтобы ты притворялась.
– Но притворство – единственный способ удержать того, кого… кто тебе нравится.
– Это не так. Все мои знакомые, руководствующиеся в своих действиях умом, а не чувством, в конце концов, как правило, обманывают себя самих, становясь еще более несчастными, чем поначалу. Я к тебе очень сильно привязан. Ты ведь знаешь. Дело в том, что эти слова для меня слишком весомые.
– Почему?
– Моя мать буквально душила меня своей любовью, поэтому я всегда воспринимаю женскую любовь как некое насилие. Я очень долго не мог сказать Лоре: «Я тебя люблю».
Лора два года была его подружкой в Йеле.
Я заверила Адама, что все понимаю и что я на него не давлю. А потом подумала, что, наверное, слишком серьезно все воспринимаю. Потому что слова «Я тебя люблю» на самом деле вовсе не означают, что кто-то кого-то любит. Обычно они означают: «Я хочу услышать, что ты любишь меня». Это всего лишь реплика и не более того. Иногда эти слова означают: «Секс, которым мы сейчас занимаемся, кажется мне исключительно чувственным и лишенным эмоций, а я так хотела бы, чтобы он был нежным и романтическим». А иногда они значат: «Мне пора повесить трубку».
Но хотя я изо всех сил пыталась убедить себя, что мне наплевать, скажет ли Адам в ответ те же слова, меня это просто убивало. Если он не может произнести их сейчас, то когда же? Сколько времени мне надо ждать? Год? Пять лет? Целую вечность? Я никак не могла себе представить, что у моего «идеального мужчины» могут быть подобные проблемы. Я считала само собой разумеющимся, что раз уж я в него влюбилась, то и он сразу в меня влюбится и затопит меня своей любовью, сметая все возможные преграды.
Едва придя на работу, я позвонила Саре.
– А я как раз собиралась тебе звонить, – сказала она. – Мне надо тебе кое-что рассказать о Рике.
Рик был морским офицером в отставке, с которым она сейчас встречалась. Они познакомились на вечеринке недели полторы тому назад.
– Что случилось? – спросила я.
– Прошлой ночью я вдруг проснулась оттого, что мне показалось, будто Рик сказал: «Я тебя люблю». Я притворилась, что сплю, но утром стала его допрашивать. «Ты говорил мне что-нибудь ночью, – спросила я, – или мне это приснилось?» – «Я сказал, что люблю тебя, – отвечал он, – но не хотел говорить этого громко, потому что боялся, что напугаю тебя». Ты можешь в это поверить? Мы встречаемся всего одиннадцать дней, а он уже говорит, что меня любит. Ну, разве он не удивительный?
– Да, конечно, – сказала я.
Но из моих карикатурных ушей повалил дым. Как обидно, что подруга заполучила парня, который уже говорит ей эти слова, а я – нет. Ну до чего несправедливо!
– А сколько времени потребовалось Адаму, чтобы сказать тебе это? – спросила Сара.
– Гм, вообще-то, он мне до сих пор этого не говорил.
– Что?
– Я произнесла эту фразу сегодня утром, а он заявил, что еще не готов ответить.
– Правда? – удивилась Сара. – Я не сомневалась, что вы двое постоянно говорите это друг другу. Была убеждена, что эта фраза не сходит у вас с языка. Ишь ты! Теперь я вас, ребята, вижу в совершенно новом свете.
– Много ты понимаешь! – заорала я. – На самом деле меня это не так уж и волнует! Эти слова такие деликатные! Некоторым они трудно даются. По-настоящему хорошие отношения определяются тем, что ты чувствуешь, а не тем, как называешь свое чувство. У человека, придающего излишнее значение этим словам, искаженная система ценностей. Неужели не понимаешь? Это ведь и так ясно.
– Гм… наверное, – сказала она. – Разумеется, ты права.
Повесив трубку, я достала блокнот, положила его на колени и написала колонку о превратностях любви. Я назвала ее «Линия серьезного поведения». Но когда прочитала колонку и представила себе, что Адам увидит ее в газете, мне стало тошно. Я не была уверена, что хочу, чтобы он узнал, как я расстроена его «замедленной способностью выражать любовные чувства». Я опасалась, что это только усугубит ситуацию. Но мои переживания были подлинными, и мне не хотелось приглушать их ради него, поэтому я отправила колонку Тернеру по электронной почте в надежде, что все образуется.
Как бы не так. В день выхода газеты мне на работу позвонил Адам.
– Ты и правда так переживаешь? – спросил он.
– В смысле?
– Тебя действительно сильно огорчает, что я не в состоянии сказать эти слова?
– Нет! – заорала я. – Меня это совершенно не огорчает! То есть, конечно, чуточку беспокоит, но чего я добивалась в этом рассказе… то есть к чему стремилась, так это преувеличить свой страх. Понимаешь, ради комического эффекта. Хотела сочинить, будто бы я совершенно подавлена тем, что ты мне этого не говоришь. Но на самом деле я не подавлена. Вовсе нет.
– Отлично, – сказал Адам.
В течение следующих двух недель я старалась придумать другие сюжеты, помимо собственной неуверенности, но меня интересовал только этот аспект жизни. Следующая колонка, «Зеленая девушка», была посвящена безудержной ненависти, которую я испытывала каждый раз, когда мы с Адамом ходили на вечеринки, и он общался с другими женщинами. Потом были «Дышащая комната» (о том, как однажды я просила Адама заняться со мной сексом, а он сказал, что совершенно не готов) и «Женщина-призрак» (о моем опасении, что любовник бросит меня ради женщины, обладающей той уверенностью в себе, которой мне так недоставало).
Единственной наградой за ведение хроники моих непрестанных любовных терзаний стало то, что это, в конце концов, вызвало читательские отклики. Тернер переслал адресованные мне письма вроде: «Ариэль, почему ты прилипла к любовнику-новеллисту? Похоже, он неспособен тебя оценить» и «Если тебе нужен парень, который будет с тобой обращаться по-хорошему, можешь рассчитывать на меня». А в разделе «Почта» меня начали жалеть даже закоренелые клеветники:
Ариэль Стейнер могла бы заполучить любого мужика в городе. Для меня остается загадкой: почему она держится за такого безответственного чудаковатого неврастеника, как любовник-новеллист?
Фред Садовски, Уэст-Виллидж
Поначалу я полагал, что Ариэль Стейнер встретила свою половинку. Но теперь думаю по-другому. Ариэль, твой любовник-новеллист – просто растяпа! Он никогда не даст тебе той любви, которую ты ищешь, пока не разберется с матерью. Это обычная вещь у мужчин-евреев. Уж поверь мне, я это знаю. Пусть любовник-новеллист посетит хорошего психотерапевта, а потом возвращается к тебе.
Говард Кессел, Верхний Ист-Сайд
И хотя снова получать письма было здорово, они только усложнили наши отношения с Адамом. Каждую среду, когда очередной читатель выносил свои суждения о наших отношениях, Адам звонил мне на работу и с тревогой спрашивал:
– Ты считаешь, этот мужик прав? Ты действительно ощущаешь недостаток моей любви?
– Ну, вероятно, ты мог бы любить меня на один процент сильнее, – говорила я, а он испускал глубокий вздох и быстро вешал трубку.
Вечером того дня, когда вышла «Женщина-призрак», мы ужинали в ливанском ресторане на Атлантик-авеню. Вдруг Адам сказал:
– Мне надо с тобой поговорить.
– О чем?
– Последнее время я чувствую, что ты слишком ко мне приблизилась. Чтобы быть в своей тарелке, мужчинам необходим элемент погони, а я последнее время был не в состоянии за тобой охотиться. Я хочу, чтобы ты набралась терпения и дождалась, пока я сам к тебе приду. Как в кинофильме «Поле грез»: «Если построишь, то они придут». Я приду. Просто мне надо почувствовать, что, приходя к тебе, я сам делаю выбор. Чтобы именно я тебя упрашивал, а не наоборот. Сегодня я не хочу у тебя ночевать.
– Почему?
– Потому что хочу проснуться в собственной постели и заняться работой над романом.
Странное у него было настроение. До сих пор Адам не имел ничего против того, чтобы ночевать у меня.
– Хорошо, – сказала я. – Тогда я заночую у тебя.
– Боюсь, это не выход. Хочется, чтобы моя квартира была моим пространством, моей берлогой.
– Берлогой? Начитался Джона Грея?
– На днях пролистал его книгу в супермаркете – не такая уж и чепуха. Попадаются и весьма мудрые мысли. Мужчине нужно иметь место, которое он мог бы назвать своим.
– Ладно, – вздохнула я. – А как насчет завтра? Останешься ночевать у меня завтра?
И тогда Адам произнес три непереносимых для женщины слова:
– Там видно будет .
– Что с тобой случилось? – спросила я.
– Не знаю.
Но я-то знала. Хотя Адам и не признавался мне в открытую, я знала причину его клаустрофобии: моя колонка. Она постепенно начала его отпугивать. Если бы я не вдалбливала ему в голову, что начинаю бояться, едва ли бы он захотел смыться. Между тем, чтоб я чувствовала, и тем, чтоб он знал о моих чувствах, бреши не было. Еженедельно, называя вещи своими именами, я давала ему понять, что он царь и бог, а когда мужчина знает, что он царь и бог, то в конце концов исчезает. Я не могла позволить Адаму исчезнуть. Он был любовью всей моей жизни, но он не понимал при этом, что и я – любовь всей его жизни. Надо было найти способ привести чаши весов в равновесие.
Я придумала, как это сделать, после того как мы посмотрели одноактные пьесы Сэма Шепарда в театре «Паблик». Сэм Шепард занимал второе место в списке моих любимых актеров после Ника Фенстера. Впервые моя страсть к нему вспыхнула, когда я в тринадцать лет посмотрела «Бэби-бум». Как только Диана Китон пробудилась в ветеринарном кабинете Шепарда, едва лишь на экране появились его изогнутые брови и ласковые глаза, я поняла, что мне недолго осталось ждать первой менструации.
На втором курсе Брауна на занятиях по драматургии нам задали прочитать «Одуревшего от любви» и другие пьесы Шепарда. Сидя на кровати однажды вечером, я читала «Проклятие голодающего класса», когда вдруг поймала себя на том, что закрыла книгу и пялюсь на обложку с фотографией автора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Я понимала, что следует посмеяться вместе с ним, но почему-то была не в состоянии это сделать. Совсем недавно я, не задумываясь, советовала любовнику-новеллисту не стесняться и пердеть в моем присутствии, но оказалось, что совсем другое дело – не стесняться самой делать это при нем. Я поняла, что мое стремление к отношениям без стыда – на самом деле улица с односторонним движением. Мне хотелось, чтобы любовник-новеллист считал меня загадочной девушкой, принадлежащей ему Пози Паркер – хорошенькой, умной и сексуальной. Но я неожиданно превратилась из везучей Пози в вонючую Пози. Вонь от женщины – это ужасно!
Я скорбно посмотрела на приятеля.
– Не смотри так хмуро, – сказал он. – Ничего страшного. Это смешно. Правда.
Он обнял меня. Но лучше мне от этого не стало.
Вдруг он выскочил из кровати, помчался в ванную комнату и захлопнул дверь. Я услыхала, как он пустил воду из крана.
– Поставь, пожалуйста, музыку! – завопил мой любовник.
Но я не послушалась. Просто лежала, скрестив руки под головой, и ждала, прислушиваясь. Услышав, как льется вода в унитазе, я чуть-чуть приоткрыла дверь и бросила в ванную спички.
Однажды Ариэль Стейнер одарила нас неприкрытой порнухой. Теперь она утомляет читателей подробностями своих желудочно-кишечных проблем («Вонь от женщины», № 1/15). Что случилось с моей любимой центровой потаскушкой? Я рад, что ты нашла парня, который тебе нравится, Ариэль, но, пожалуйста, опиши нам без утайки все, что вы проделываете с любовником-новеллистом в горизонтальном положении. Извини, но чушь про выпускание газов не дотягивает до уровня твоих старых колонок.
Тони Валенти, Астория
В этом месяце это оказалось последнее письмо. Я изо всех сил старалась сделать свою устоявшуюся личную жизнь интересной, но по мере того как моя колонка стала превращаться из обозрения «целуй-пиши» в дневник моногамии, читатели перестали присылать отклики. После «Вони от женщины» я написала «Умасли меня» (о нашей с Адамом поездке в один из спортивно-оздоровительных комплексов Лонг-Айленда), «Святое семейство» (о свадьбе, которую мы посетили на Беркширах) и «Игра не по правилам» (о небольшой ссоре между нами после просмотра баскетбольного матча по телевидению). Я говорила себе, что оказываю городу услугу, поскольку веду хронику реально существующих, зрелых отношений. Наверняка некоторые из моих поклонников проявляли интерес к испытаниям и горестям, которым подвергаются все современные пары, но каждый раз, обращаясь к разделу «Почта», я не находила там откликов. Тернер перестал посылать мне по электронной почте хвалебные письма, Сара придумала мне кличку «Джун Кливер», а родители начали названивать каждую среду, чтобы сказать, как они мной гордятся.
Я пыталась уверить себя, что падение читательского интереса не так уж для меня и важно, учитывая, что я встретила своего «идеального мужчину». Но незадолго до Дня святого Валентина мы с Адамом столкнулись с проблемой, заставившей меня задаться вопросом: а стоит ли нам вообще быть вместе? Чуть раньше мы решили не заниматься любовью, пока оба полностью не «созреем», поскольку полагали, что ожидание, которое он называл «кружением по аэропорту», сделает наши отношения более значительными. Поначалу, обсуждая эту идею, мы ее одобрили, но, занимаясь пять недель подряд чем угодно, кроме секса, я начала испытывать определенный зуд.
В конце концов, однажды ночью, разбудив Адама, я вручила ему презерватив и спросила, не желает ли он этим заняться. Он натянул резинку и взгромоздился на меня. Начало было хорошим, но потом он куда-то заторопился, и у меня возникло ощущение, что мое тело становится совершенно бесчувственным. Это состояние можно было бы описать так: «Я ничего не чувствую, и тебе лучше обратить на это внимание, а не то я тебя возненавижу». Тем не менее, он спокойно и безмятежно продолжал, что заставило меня еще больше отгородиться от него. В конце концов, я сказала:
– Думаю, нам следует остановиться.
– Ты в порядке? – спросил он, ложась рядом со мной.
– Угу, – ответила я. – Просто я думала, что у нас все получится здорово – ведь мы так долго этого ждали. А когда не получилось, то мне это не понравилось, а ты ничего не понимал – вот я на тебя и разозлилась.
– Как же я мог заметить, если ты ничего мне не сказала?
– Не знаю. Разве нельзя обойтись без слов? Хотелось бы, чтобы ты был настроен со мной в унисон и сам смог понять, что именно со мной происходит.
Я зарылась лицом в подушку. Я разбила вдребезги все наши возвышенные романтические ожидания. Мы никогда больше не сможем заниматься сексом. Мы станем пытаться вернуть былую страсть, но все окажется тщетным. И Адам, в конце концов, бросит меня и начнет встречаться с девушкой, готовой заниматься сексом в любое время суток, в любой позе и с любым парнем.
– Ничего страшного, – сказал Адам, поглаживая меня по спине. – Не бывает все идеально в первую же встречу. Давай представим себе, что это… наш первый опыт.
Я захихикала.
Проснувшись на следующее утро, я взглянула на него спящего и вспомнила его шутку о первом опыте. И тут я поняла, что люблю Адама. Это меня так поразило, что я решила немедленно ему об этом сообщить, не сомневаясь, что и он должен испытывать такие же чувства.
Пока он припарковывал машину перед кафе «Осень», я собралась с духом и заявила:
– Хочу тебе кое-что сказать.
– Что именно? – спросил он, выключая двигатель.
– Я… тебя люблю.
Адам с улыбкой сжал мою руку и произнес:
– Спасибо.
Мне захотелось размозжить голову о лобовое стекло. Я сама все испортила. Я опередила его в продвижении к «линии серьезного поведения», а это означало, что я непременно отпугну парня. Хорошо известно, что каждый, кто первым достигает «линии серьезного поведения», оказывается, в конце концов, брошенным. Ведь если с самого начала степень привязанности друг к другу разная, то этот разрыв все увеличивается, и наконец тот, кто любит меньше, оказывается не в состоянии вынести этот дисбаланс. В конце концов, ему приходится прекратить отношения, а любящий сильнее вынужден уехать, куда глаза глядят.
Поэтому я сказала:
– Господи! Ты не сказал мне того же в ответ! Я ждала от тебя таких же слов! А теперь жалею, что вообще их произнесла!
– Я рад, что ты это сказала, – заметил Адам. – Очень правильно сделала. Я так счастлив.
– Я рада, что ты счастлив, – ответила я. – Но я надеялась, что ты меня тоже любишь. Никогда больше никому не признаюсь в любви.
– Почему же?
– Потому что, если женщина умная и выдержанная, мужчина любит ее только сильнее.
– Но я не хочу, чтобы ты была умной и выдержанной. Не хочу, чтобы ты притворялась.
– Но притворство – единственный способ удержать того, кого… кто тебе нравится.
– Это не так. Все мои знакомые, руководствующиеся в своих действиях умом, а не чувством, в конце концов, как правило, обманывают себя самих, становясь еще более несчастными, чем поначалу. Я к тебе очень сильно привязан. Ты ведь знаешь. Дело в том, что эти слова для меня слишком весомые.
– Почему?
– Моя мать буквально душила меня своей любовью, поэтому я всегда воспринимаю женскую любовь как некое насилие. Я очень долго не мог сказать Лоре: «Я тебя люблю».
Лора два года была его подружкой в Йеле.
Я заверила Адама, что все понимаю и что я на него не давлю. А потом подумала, что, наверное, слишком серьезно все воспринимаю. Потому что слова «Я тебя люблю» на самом деле вовсе не означают, что кто-то кого-то любит. Обычно они означают: «Я хочу услышать, что ты любишь меня». Это всего лишь реплика и не более того. Иногда эти слова означают: «Секс, которым мы сейчас занимаемся, кажется мне исключительно чувственным и лишенным эмоций, а я так хотела бы, чтобы он был нежным и романтическим». А иногда они значат: «Мне пора повесить трубку».
Но хотя я изо всех сил пыталась убедить себя, что мне наплевать, скажет ли Адам в ответ те же слова, меня это просто убивало. Если он не может произнести их сейчас, то когда же? Сколько времени мне надо ждать? Год? Пять лет? Целую вечность? Я никак не могла себе представить, что у моего «идеального мужчины» могут быть подобные проблемы. Я считала само собой разумеющимся, что раз уж я в него влюбилась, то и он сразу в меня влюбится и затопит меня своей любовью, сметая все возможные преграды.
Едва придя на работу, я позвонила Саре.
– А я как раз собиралась тебе звонить, – сказала она. – Мне надо тебе кое-что рассказать о Рике.
Рик был морским офицером в отставке, с которым она сейчас встречалась. Они познакомились на вечеринке недели полторы тому назад.
– Что случилось? – спросила я.
– Прошлой ночью я вдруг проснулась оттого, что мне показалось, будто Рик сказал: «Я тебя люблю». Я притворилась, что сплю, но утром стала его допрашивать. «Ты говорил мне что-нибудь ночью, – спросила я, – или мне это приснилось?» – «Я сказал, что люблю тебя, – отвечал он, – но не хотел говорить этого громко, потому что боялся, что напугаю тебя». Ты можешь в это поверить? Мы встречаемся всего одиннадцать дней, а он уже говорит, что меня любит. Ну, разве он не удивительный?
– Да, конечно, – сказала я.
Но из моих карикатурных ушей повалил дым. Как обидно, что подруга заполучила парня, который уже говорит ей эти слова, а я – нет. Ну до чего несправедливо!
– А сколько времени потребовалось Адаму, чтобы сказать тебе это? – спросила Сара.
– Гм, вообще-то, он мне до сих пор этого не говорил.
– Что?
– Я произнесла эту фразу сегодня утром, а он заявил, что еще не готов ответить.
– Правда? – удивилась Сара. – Я не сомневалась, что вы двое постоянно говорите это друг другу. Была убеждена, что эта фраза не сходит у вас с языка. Ишь ты! Теперь я вас, ребята, вижу в совершенно новом свете.
– Много ты понимаешь! – заорала я. – На самом деле меня это не так уж и волнует! Эти слова такие деликатные! Некоторым они трудно даются. По-настоящему хорошие отношения определяются тем, что ты чувствуешь, а не тем, как называешь свое чувство. У человека, придающего излишнее значение этим словам, искаженная система ценностей. Неужели не понимаешь? Это ведь и так ясно.
– Гм… наверное, – сказала она. – Разумеется, ты права.
Повесив трубку, я достала блокнот, положила его на колени и написала колонку о превратностях любви. Я назвала ее «Линия серьезного поведения». Но когда прочитала колонку и представила себе, что Адам увидит ее в газете, мне стало тошно. Я не была уверена, что хочу, чтобы он узнал, как я расстроена его «замедленной способностью выражать любовные чувства». Я опасалась, что это только усугубит ситуацию. Но мои переживания были подлинными, и мне не хотелось приглушать их ради него, поэтому я отправила колонку Тернеру по электронной почте в надежде, что все образуется.
Как бы не так. В день выхода газеты мне на работу позвонил Адам.
– Ты и правда так переживаешь? – спросил он.
– В смысле?
– Тебя действительно сильно огорчает, что я не в состоянии сказать эти слова?
– Нет! – заорала я. – Меня это совершенно не огорчает! То есть, конечно, чуточку беспокоит, но чего я добивалась в этом рассказе… то есть к чему стремилась, так это преувеличить свой страх. Понимаешь, ради комического эффекта. Хотела сочинить, будто бы я совершенно подавлена тем, что ты мне этого не говоришь. Но на самом деле я не подавлена. Вовсе нет.
– Отлично, – сказал Адам.
В течение следующих двух недель я старалась придумать другие сюжеты, помимо собственной неуверенности, но меня интересовал только этот аспект жизни. Следующая колонка, «Зеленая девушка», была посвящена безудержной ненависти, которую я испытывала каждый раз, когда мы с Адамом ходили на вечеринки, и он общался с другими женщинами. Потом были «Дышащая комната» (о том, как однажды я просила Адама заняться со мной сексом, а он сказал, что совершенно не готов) и «Женщина-призрак» (о моем опасении, что любовник бросит меня ради женщины, обладающей той уверенностью в себе, которой мне так недоставало).
Единственной наградой за ведение хроники моих непрестанных любовных терзаний стало то, что это, в конце концов, вызвало читательские отклики. Тернер переслал адресованные мне письма вроде: «Ариэль, почему ты прилипла к любовнику-новеллисту? Похоже, он неспособен тебя оценить» и «Если тебе нужен парень, который будет с тобой обращаться по-хорошему, можешь рассчитывать на меня». А в разделе «Почта» меня начали жалеть даже закоренелые клеветники:
Ариэль Стейнер могла бы заполучить любого мужика в городе. Для меня остается загадкой: почему она держится за такого безответственного чудаковатого неврастеника, как любовник-новеллист?
Фред Садовски, Уэст-Виллидж
Поначалу я полагал, что Ариэль Стейнер встретила свою половинку. Но теперь думаю по-другому. Ариэль, твой любовник-новеллист – просто растяпа! Он никогда не даст тебе той любви, которую ты ищешь, пока не разберется с матерью. Это обычная вещь у мужчин-евреев. Уж поверь мне, я это знаю. Пусть любовник-новеллист посетит хорошего психотерапевта, а потом возвращается к тебе.
Говард Кессел, Верхний Ист-Сайд
И хотя снова получать письма было здорово, они только усложнили наши отношения с Адамом. Каждую среду, когда очередной читатель выносил свои суждения о наших отношениях, Адам звонил мне на работу и с тревогой спрашивал:
– Ты считаешь, этот мужик прав? Ты действительно ощущаешь недостаток моей любви?
– Ну, вероятно, ты мог бы любить меня на один процент сильнее, – говорила я, а он испускал глубокий вздох и быстро вешал трубку.
Вечером того дня, когда вышла «Женщина-призрак», мы ужинали в ливанском ресторане на Атлантик-авеню. Вдруг Адам сказал:
– Мне надо с тобой поговорить.
– О чем?
– Последнее время я чувствую, что ты слишком ко мне приблизилась. Чтобы быть в своей тарелке, мужчинам необходим элемент погони, а я последнее время был не в состоянии за тобой охотиться. Я хочу, чтобы ты набралась терпения и дождалась, пока я сам к тебе приду. Как в кинофильме «Поле грез»: «Если построишь, то они придут». Я приду. Просто мне надо почувствовать, что, приходя к тебе, я сам делаю выбор. Чтобы именно я тебя упрашивал, а не наоборот. Сегодня я не хочу у тебя ночевать.
– Почему?
– Потому что хочу проснуться в собственной постели и заняться работой над романом.
Странное у него было настроение. До сих пор Адам не имел ничего против того, чтобы ночевать у меня.
– Хорошо, – сказала я. – Тогда я заночую у тебя.
– Боюсь, это не выход. Хочется, чтобы моя квартира была моим пространством, моей берлогой.
– Берлогой? Начитался Джона Грея?
– На днях пролистал его книгу в супермаркете – не такая уж и чепуха. Попадаются и весьма мудрые мысли. Мужчине нужно иметь место, которое он мог бы назвать своим.
– Ладно, – вздохнула я. – А как насчет завтра? Останешься ночевать у меня завтра?
И тогда Адам произнес три непереносимых для женщины слова:
– Там видно будет .
– Что с тобой случилось? – спросила я.
– Не знаю.
Но я-то знала. Хотя Адам и не признавался мне в открытую, я знала причину его клаустрофобии: моя колонка. Она постепенно начала его отпугивать. Если бы я не вдалбливала ему в голову, что начинаю бояться, едва ли бы он захотел смыться. Между тем, чтоб я чувствовала, и тем, чтоб он знал о моих чувствах, бреши не было. Еженедельно, называя вещи своими именами, я давала ему понять, что он царь и бог, а когда мужчина знает, что он царь и бог, то в конце концов исчезает. Я не могла позволить Адаму исчезнуть. Он был любовью всей моей жизни, но он не понимал при этом, что и я – любовь всей его жизни. Надо было найти способ привести чаши весов в равновесие.
Я придумала, как это сделать, после того как мы посмотрели одноактные пьесы Сэма Шепарда в театре «Паблик». Сэм Шепард занимал второе место в списке моих любимых актеров после Ника Фенстера. Впервые моя страсть к нему вспыхнула, когда я в тринадцать лет посмотрела «Бэби-бум». Как только Диана Китон пробудилась в ветеринарном кабинете Шепарда, едва лишь на экране появились его изогнутые брови и ласковые глаза, я поняла, что мне недолго осталось ждать первой менструации.
На втором курсе Брауна на занятиях по драматургии нам задали прочитать «Одуревшего от любви» и другие пьесы Шепарда. Сидя на кровати однажды вечером, я читала «Проклятие голодающего класса», когда вдруг поймала себя на том, что закрыла книгу и пялюсь на обложку с фотографией автора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35