Вернувшись на родину, Франкита выкупила дом своих покойных родителей, потратив половину тех денег, что дал ей чужестранец при рождении сына, а вторую половину отложила. Она жила своим трудом: шила, гладила белье для жителей Эчезара и сдавала фермерам из соседней деревни две комнаты внизу и хлев, где они могли разместить своих коров и овец.
Привычные домашние звуки убаюкивали Рамунчо в его постели: сначала звук бегущей рядом с домом горной реки, потом пение соловьев и утреннее щебетание птиц. А этой весной стоявшие в хлеву прямо под его комнатой коровы, вероятно чуя запах свежего сена, все ночи напролет вздыхали и ворочались во сне, позванивая колокольчиками.
Часто после долгого ночного похода он спал часок-другой после обеда, растянувшись где-нибудь в тени на мягкой подстилке из травы и мха. Впрочем, как и все контрабандисты, он был не слишком ранней пташкой для деревенского парня. Ему случалось просыпаться, когда солнце стояло уже высоко, и сквозь плохо пригнанные доски пола из хлева, двери которого оставались распахнутыми настежь, после того как скотину выгоняли на пастбище, проникали лучи яркого веселого света. Тогда он шел к окну, открывал тяжелые каштановые, выкрашенные в оливковый цвет ставни и, опершись на широкий подоконник, любовался утренним небом, солнцем, облаками.
Все, что открывалось его взору, было зеленым, того восхитительного зеленого цвета, каким окрашиваются весной все закоулки этого сумрачного и дождливого края. Папоротники, осенью отливающие таким теплым рыжим цветом, сейчас были во всем блеске своей зеленой весенней свежести и покрывали горы огромным ковром длинной курчавой шерсти, среди которой тут и там мелькали розовые цветы наперстянки. Внизу, в овраге, скрытая ветвями деревьев, шумела река. Наверху карабкались по склонам купы дубов и буков. А над этим безмятежным раем величественно и властно вздымала к облакам свою обнаженную вершину Гизуна. Немного поодаль виднелись церковь и дома Эчезара, одинокой деревушки, затерявшейся в могучих горах, вдали от всего, вдали от цивилизации, взбаламутившей и погубившей прибрежную равнинную часть края. Эчезар огражден от разрушительного любопытства чужестранцев и пока еще живет так же, как жили баски в прежние времена.
Покой и кроткая безмятежность потоком льются в комнату Рамунчо сквозь распахнутое окно. Ликующая радость охватывает его каждое утро, потому что теперь он знает, что вечером в условленном месте его будет ждать его юная невеста, его Грациоза. Смутное беспокойство и беспричинная грусть, омрачавшие раньше момент пробуждения, исчезли, их сменило воспоминание о вчерашнем и ожидание сегодняшнего свидания. Вся жизнь его переменилась; теперь, едва открыв глаза, он чувствовал, как его заполняет ощущение безграничного чарующего блаженства, источаемого буйной апрельской зеленью и благоуханными цветами. Каждый день безмятежность весеннего утра казалась ему чем-то новым, непохожим на испытанное в прежние годы, сладко волновавшим душу и пробуждавшим сладострастные порывы плоти, таинственные и восхитительные.
13
Пасхальный вечер, отзвонили деревенские колокола, смолкли последние отзвуки пасхальной службы, доносившиеся из Испании и Франции.
Сидя на берегу Бидассоа, Рамунчо и Флорентино поджидают лодку. Абсолютная тишина, колокола спят. Теплые сумерки не спешат уступить место ночи, в воздухе чувствуется приближение лета.
Едва стемнеет, с испанского берега должна отчалить лодка контрабандистов с грузом категорически запрещенного фосфора. Не дожидаясь, пока лодка пристанет к берегу, они направляются к ней вброд, вооружившись длинными острыми палками, чтобы, если их задержат, сказать, что они просто-напросто рыбачили.
В эту ночь поверхность реки кажется блестящим неподвижным, чуть более ярким, чем небо, зеркалом, в котором отражаются и все созвездия, и вся гора на испанском берегу, вырисовывающаяся темным силуэтом в тихом летнем воздухе. Лето, приближение лета чувствуется во всем, и в этом прозрачном и нежном сумраке, и в томной теплоте воздуха, разлитой над рекой, на берегу которой бесшумно трудятся контрабандисты.
Но сегодня устье реки, разделяющей две страны, кажется Рамунчо каким-то особенно печальным, замкнутым, замурованным вздымающимися вокруг черными горами, у подножия которых тут и там светятся мерцающие огни. И тогда его вновь охватывает желание узнать, что находится там, далеко, по ту сторону мрачных гор… О, уйти туда! Вырваться хоть на время из-под власти этой страны, которую он, однако, так любит. Прежде чем смерть поглотит его, вырваться из-под гнета однообразного и безысходного существования. Испытать что-то иное, бежать отсюда, путешествовать, узнать новое.
Не переставая наблюдать за поверхностью реки, где должна появиться лодка, он время от времени поднимает глаза к небу, где медленно движется тонкий серп молодого месяца, смотрит на звезды, так часто помогающие людям его ремесла не сбиться ночью с пути, и его охватывает волнение при мысли об огромности и непостижимости окружающего мира.
Старый эчезарский священник, некогда обучавший его катехизису, заинтересовавшись любознательным юношей, стал давать ему книги и беседовать с ним о тысяче разных вещей: о движении звезд, о безграничности вселенной, приоткрывая его взору величественные бездны пространства и времени.
И вот врожденные сомнения, страхи и отчаяние, тяжелое наследие чужестранца, пробудились и черной пеленой затуманили его душу. Под широким пологом ночного неба наивная вера баскского мальчишки стала слабеть. В его сердце нет более простодушной доверчивости, необходимой, чтобы не рассуждая принимать обряды и догмы, все в беспорядке смешалось в его юной душе, и некому наставить его на путь истинный. Он не знает, что самое благоразумное – доверчиво склониться перед освященными веками молитвами и верованиями, ибо через них, быть может, и открываются людям непознаваемые истины.
Звон пасхальных колоколов, который в прошлом году наполнял его благоговейным и сладким чувством, сейчас казался ему заурядной музыкой, немного грустной и почти лишенной смысла. Отзвучала последняя нота торжественной мессы, и он с невыразимой грустью прислушивается к могучему гулу волн, быть может, с сотворения мира бьющихся о берега Бискайского залива, и чей вечный зов в тихие вечера долетает до слуха людей по ту сторону гор.
Но грезы его непостоянны… По мере того как устье окутывается мраком и человеческие жилища исчезают из виду, река понемногу принимает иное обличие, и вдруг, словно по мановению волшебного жезла, перед его глазами остаются только длинные, обрывистые, вечно неизменные линии берегов, и он с удивлением замечает, что в голове у него бродят туманные мысли о совсем старых временах, расплывчатых и загадочных в своей древности. Дух древних времен, который порой выходит из-под земли в тихие ночи, когда засыпают мятежные силы дня, дух древних времен, кажется, начинает вокруг него свой бесшумный полет. Его интуиция и художественное чутье не были отточены образованием, а потому он не может выразить словами теснящиеся в душе неясные и тревожные предчувствия. Мысли хаотически бьются в его мозгу, так и не находя выхода. Но вот огромный красноватый серп луны медленно исчезает за черной горой, и в окружающих предметах на какой-то миг появляется нечто дикое и первозданное; зыбкий призрак первобытных времен, притаившийся в каком-то уголке пространства, на мгновение обретает плоть, и душу Рамунчо охватывает необъяснимый трепет; он невольно представляет себе людей, которые жили в этих лесах в те времена, в те туманные и незапамятные времена, потому что ночную тишину разорвал донесшийся откуда-то издалека мрачный фальцет протяжного баскского крика irrintzina, единственного, с чем Рамунчо так и не смог до конца свыкнуться в этом краю… Издали доносится нестройный и словно насмешливый гул, железный грохот, свистки: там, позади них, во мраке французского берега мчится поезд Париж – Мадрид. И дух старых времен складывает свои сотканные из сумрака крылья и исчезает. Снова все погружается в безмолвие, но дух не возвращается: это нелепое грохочущее чудовище прогнало его.
Наконец лодка, которую поджидали Рамунчо и Флорентино, решается показаться на горизонте, различимая только для зорких глаз молодых контрабандистов: маленькая серая скорлупка, оставляющая позади себя легкую рябь на черном зеркале воды, в которую опрокинуто усеянное звездами небо. Время выбрано очень удачно: таможенники в этот час не слишком усердно несут свою вахту, да и видно очень плохо, так как только что погасли последние отблески солнца и скрывшегося за горой месяца и глаза еще не приспособились к окутывающему землю сумраку.
Теперь, взяв длинные рыболовные шесты, они молча идут по воде за своим запретным грузом…
14
В следующее воскресенье в Эррибияге, расположенном довольно далеко от Эчезара, у подножия высоких гор, состоится большая игра. Рамунчо, Аррошкоа и Флорентино будут играть против трех знаменитых испанцев. В этот вечер, чтобы немного размять мышцы, они собрались потренироваться на площади Эчезара, и Грациоза с подружками пришла заранее и устроилась на каменных скамьях, чтобы посмотреть на игру. Хорошенькие, все как на подбор, изящные в своих светлых затейливых кофточках, сшитых по последней моде. Они заливались смехом, эти девчушки. Они смеялись, сами не зная чему, просто потому что начали смеяться и не могли остановиться. Довольно было пустяка, полуслова, сказанного одной из них просто так, без всякой связи… Право же, нет в мире другого такого уголка, где бы девичий смех звучал так звонко, заливисто, свежо и молодо.
Аррошкоа уже пришел и, привязав к руке перчатку из ивовых прутьев, играл один, а мальчишки подбирали ему мячи. Но о чем думают Рамунчо и Флорентино? Куда они запропастились?
Наконец они появились, вспотевшие, запыхавшиеся, неуклюже переставляя ноги. В ответ на насмешливые вопросы девчушек – когда их много, они всегда подтрунивают над мальчиками – те улыбнулись и постучали себя по груди, издавшей гулкий металлический звук. По горным тропинкам они вернулись из Испании, облаченные в тяжелые доспехи из медных монет с изображением славного короля Альфонса XIII. Новая проделка контрабандистов: по поручению Ичуа они с выгодой обменяли довольно крупную сумму на биллоны, чтобы затем сбыть их один к одному на ближайших ярмарках в различных деревнях Ландов, где имеют хождение испанские монеты. Вдвоем они принесли в карманах и под рубашкой килограммов сорок меди и высыпали все это дождем на древний гранит ступеней к ногам смеющихся девочек, поручив им считать и стеречь монеты. Затем, вытерев пот и немного передохнув, принялись играть и прыгать, и им казалось, что, избавившись от этого груза, они стали еще более легкими и проворными, чем обычно.
Кроме трех или четырех мальчишек, носившихся, как котята, за перелетающими через стену мячами, на площади были только эти девчушки, сбившиеся в стайку на самом нижнем ряду пустынных в этот час красноватых каменных ступеней, среди которых уже пробивались стебельки травы и первые апрельские цветочки. Их белые и розовые ситцевые платьица казались островками радости в этом торжественно-печальном месте. Рядом с Грациозой сидела белокурая Панчика Даргеньярац. Ей тоже было пятнадцать лет, и она была помолвлена с ее братом. Они собирались в ближайшее время пожениться, потому что Аррошкоа, как сын вдовы, был освобожден от военной службы.
Критикуя игроков, раскладывая кучками монеты, они смеялись и щебетали с таким певучим акцентом и таким раскатистым «р» в конце слов, что казалось, будто во рту у них трепещут крылышки воробьев.
Юноши тоже от души хохотали и время от времени, чтобы отдохнуть, усаживались рядом с девочками. Этих насмешливых девчушек они боялись гораздо больше, чем публики на больших соревнованиях.
Грациоза сообщила Рамунчо, что мать разрешила ей поехать на праздник в Эррибияг, посетить этот незнакомый ей край и посмотреть на игру. Она поедет вместе с Панчикой и ее матерью. Они встретятся с Рамунчо в Эррибияге и, может быть, вернутся вместе.
За те две недели, что они встречались по вечерам, ему впервые удалось поговорить с ней на людях, при свете дня, отчего в их манерах появилась какая-то скованность, под которой скрывалась сладостная тайна… Ему давно уже не случалось видеть ее так близко при таком ярком свете: этой весной она еще больше похорошела. И как же она была прелестна! Грудь ее стала более округлой, талия более тонкой, а в походке появилась элегантная гибкость. Она по-прежнему была похожа на брата, те же правильные черты, тот же безупречный овал лица, только глаза их становились все более различными: голубовато-зеленые уклончивые глаза Аррошкоа никогда не смотрели в лицо собеседника, в то время как черные, опушенные густыми ресницами глаза Грациозы всегда смотрели пристально и прямо. Рамунчо ни у кого не видел таких глаз; он обожал их простодушную нежность и затаенный в их глубине тревожный вопрос. Задолго до пробуждения в нем чувственности взрослого мужчины эти чистые и добрые глаза завладели его нетронутой детской душой. И вот теперь великая чародейка-природа, загадочная и могущественная, облекла трепетную душу красотой плоти, которая властно влекла к себе его плоть, как к божественному причастию.
Эти смешливые девочки в белых и розовых платьях очень отвлекали игроков, и те тоже смеялись, видя, что играют гораздо хуже, чем обычно. Они занимали лишь маленький уголок старинного амфитеатра; за ними шли ряды пустых, уже начавших разрушаться скамеек; затем дома Эчезара, так уютно отгороженные от большого мира; и наконец, заполняющая небо огромная темная масса Гизуны, окутанной спящими на ее склонах облаками. Совсем безобидные и не грозящие пролиться дождем, эти серо-голубые весенние облака казались такими же теплыми, как вечерний воздух.
День клонился к закату, и в разрыве облаков, много ниже уходящей в небо вершины, уже проглядывал серебристый диск луны.
Они играли до самых сумерек, до того часа, когда появляются первые летучие мыши, а взлетевший в воздух мяч становится почти невидимым. Может быть, все они бессознательно чувствовали, что подобные мгновения редко повторяются, а потому всеми силами старались продлить их.
Закончив игру, они все вместе отправились к Ичуа, чтобы отдать ему его испанские монеты. Их разложили в два толстых порыжевших портфеля, каждый из которых несли вдвоем мальчик и девочка, шагая в ногу и напевая песню «Прядильщицы льна».
Как сладостны долгие и светлые апрельские сумерки! Вокруг почтенных белых домов с коричневыми или зелеными ставнями цвели розы и множество других цветов. Воздух был напоен благоуханием жасмина, жимолости и цветущих лип. Для Грациозы и Рамунчо это были те восхитительные часы, воспоминание о которых позже, в момент тревожно-тоскливого пробуждения ото сна, пронзительным и сладостным сожалением сжимает сердце…
Кто скажет, зачем существуют на свете весенние вечера и улыбки девушек, и благоухание садов, наполняющее воздух апрельской ночью, и все это восхитительное обольщение жизни, если по неизбежной иронии бытия все кончается разлукой, угасанием, смертью…
15
На пятницу намечен отъезд в деревню, где в воскресенье состоится праздник. Она расположена очень далеко, в глубоком ущелье у подножия высоких, заросших густым лесом гор. Аррошкоа родился и провел первые месяцы жизни в этой деревне: отец его был там бригадиром таможенников. Но Аррошкоа был тогда слишком мал, чтобы сохранить хоть какие-нибудь воспоминания об этих местах.
Грациоза, Панчика и вместо кучера ее мать, мадам Даргеньярац, с длинным кнутом в руках выехали в маленькой повозке сразу после полуденной мессы, потому что впереди был долгий путь по горным дорогам.
Рамунчо, Аррошкоа и Флорентино, которым еще надо было уладить кое-какие контрабандные дела в Сен-Жан-де-Люз, пришлось сделать большой крюк, чтобы добраться до Эррибияга по железной дороге, связывающей Байонну с Бургеттой. Все трое беззаботны и радостны. Никогда еще баскские береты не красовались над такими сияющими лицами.
В сгущающихся сумерках маленький местный поезд несет их в глубь страны. В вагонах, как обычно весенними вечерами, полно людей, весело возвращающихся с какого-нибудь праздника; девушки в легких шелковых платочках и юноши в шерстяных беретах поют, целуются. Спускается ночь, но еще можно разглядеть белоснежные ряды боярышника, усыпанные белыми цветами кусты акаций, в открытые окна льются сладостно-пьянящие ароматы, источаемые весенней природой. И поезд, несущийся среди растворяющейся в темноте белой кипени цветов, словно оставляет за собой след радости, мелодию старинной песни, которую без устали распевают эти юноши и девушки под грохот колес и свист паровой машины…
Эррибияг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18