С добавкой. Как в столовой дома отдыха социологов. То есть в столовой с каждым годом, как ни странно, все труднее получить добавку, даже если просить универсальную рыбку хек и какой-нибудь жуткий гарнир. Из полусырой перловки. А тут, с ядерными устройствами, макси там или мини, пожалуйста, никаких проблем, любое количество на каждого жаждущего!
Такие дела.
Однако о чем шумят, скрипят веретена в наш космический, атомный, ядерный век?
Гей не успел к разговору прислушаться, вообще не успел еще понять, а был ли какой-то разговор в гостиной Алины, как хозяйка включила телевизор, и все тотчас вокруг него сгрудились, на экран молча уставились, будто подчинились знаку гипнотизера. В толпе Гей увидел и Мээна, то есть Мээн-то как раз ближе всех оказался перед экраном, может, он и включил телевизор, а хозяйка лишь присутствовала при этом. Гей повертел головой, еще кого-то выглядывая... Нет, ни Шурика, ни Феникса тут не было. Гей подумал с облегчением, что их появление на телепланерке было связано с видеокассетой Алины, как и возникновение руки и голоса Бээна. Самое любопытное было в том, что Феникс и Шурик бывали на Комбинате Бээна, и не раз, он устраивал им то рыбалку, то охоту, то еще что-нибудь. Свои люди, одним словом. А кто-нибудь из детей Бээна, как водится, мог увлекаться видеозаписями...
- Сейчас пойдет одна занятная сцена, - сказал кто-то многозначительно, может, сам хозяин, Адам, или как там его зовут, может, Гей, и это была единственная фраза, как бы вступительная, напутственная, которую при полном желании нельзя выдать за разговор.
Все молча глазели на экран.
А вдруг, подумал Гей, сейчас покажут выступление президента? Он скажет, признается, что пошутил, пошутил неумно, нехорошо, сдуру брякнув про бомбардировку России.
Но к экрану было не протолкнуться. Там что-то происходило интригующее, завораживающее, судя по лицам гостей Алины, происходило совершенно беззвучно, и Гей подумал, что президент молча стоит перед народом Земли, как на Страшном Суде, опустив голову, прося прощения за немыслимые, чудовищные грехи перед человечеством.
Потом Гей понял, что там, на экране, совсем не то показывали, он быстро глянул на часы и тревожно сказал:
- Послушайте! А ведь Рейган и в самом деле может отдать приказ о начале ядерной войны...
На него зашикали. Собственно, это Мээн и зашикал. И даже сказал не без раздражения:
- Пошутил - и хватит! Посмотри лучше, что твой Адам вытворяет...
И Гею сразу же дали место перед экраном. Чтобы не был инакомыслящим. И Гей увидел коллегу Адама. Тот явился на виллу Эндэа. Но уже не слонялся как неприкаянный. На сей раз Адам был тут не столько в роли мужа Евы, сколько в роли социолога. И Ева первой поняла это, она теперь не отходила от Адама ни на шаг, она разыгрывала тоже новую для себя роль - не просто жены, любимой мужем, но еще и жены любящей - разумеется, своего мужа, только своего! Такие дела. То ли цену себе набивала, играя перед высоким красавцем с длинным острым носом и взглядом хищника, репортером бульварной газеты, похожим на сутенера, то ли Адаму пыль в глаза пускала, сбивая с него запал социолога, который был настроен к работе немедленной, причем глубоко научной и глубоко содержательной, - прямо на месте действия, на вилле Эндэа, в этом тварюшнике, как Адам некультурно выражался в последнее время.
Но у Евы с ее ролью ничего не выходило! Завал на первом же просмотре. На фотопробах. А ведь задание было пустячное. Как бы опережая желание мужа, она должна протянуть ему на блюдце с золотой каемочкой дольки апельсина, скажем, и она протягивает - разумеется, так, чтобы все застолье видело этот ее красивый жест, но Адам и ухом не ведет, будто не замечает этого красивого знака внимания жены, именно так это называется, и берет с другой тарелки без всякого золотого ободка самый обычный, банальный ломтик сыра, ну как вам это нравится? Ева зло и растерянно зыркает в сторону газетчика, похожего на сутенера, заметил он или нет этот некрасивый жест ее мужа, законного Адама, который теперь принародно оплевывал свою законную жену, как заявит потом Ева. Ну и так далее.
Знакомая история. Гей хотел было уйти отсюда, но режиссер-постановщик, подчиняясь воле Адама, повел камеру по кругу, по всему застолью, останавливаясь то на одной физиономии, то на другой, крупным планом конечно, и Гей моментально узнавал гостей Эндэа, людей избранных, разумеется, современную элиту. Каждой твари тут было по паре. Первыми среди первых считались торговцы, бизнесмены, то есть по-нашему если - спекулянты, фарцовщики, жулики. Они ворочали миллионами в любой валюте, они держали в своих руках гигантскую сеть магазинов, складов, баз, отелей, выставок, театров, больниц, игорных и. публичных домов, даже колледжей, с ними дружбу водили и самые сильные мира сего - чиновники разных ведомств. Такие дела. Чиновники эти были уже вторыми среди первых, а может, первыми среди вторых, смотря какое дело намечалось. А уж как фон, как задник жизни, тут была и другая публика - адвокаты и врачи, репетиторы и экстрасенсы, оценщики страховых контор и воротилы автосервиса. Словом, вся интеллигенция того буржуазного пригорода, где находилась вилла Эндэа. То есть вся шатия-братия.
Бедняга Адам! Впрочем, нет. Он уже не страдал, как прежде; он изучал эту публику, он пытался понять, в чем ее корни, в чем сила неистребимая. Будто на кассету магнитофона, социолог Адам наматывал на ус - о чем беседы идут на таких сборищах, пардон, вечеринках. Нет, не только анекдоты, сплетни, упаси боже! Обсуждались и дела, точнее, заключались деловые сделки. По весьма нехитрой схеме: ты - мне, я - тебе. Диалектика жизни. А может, бардак. Эти крылатые бээновские определения были на устах эндэановских гостей. То ли Бээн их позаимствовал, думал теперь Гей, то ли гости Эндэа позаимствовали эти выражения у Бээна. Да, но каким образом все эти мафиози, проститутки и гомосексуалисты могли знать Бээна? Правда, его дети если не учились, то стажировались за границей. Культурный, научный обмен. Дух и буква Хельсинки. Поэтому языки у всех неплохо подвешены. И Гею вдруг показалось, что все гости Эндэа - это дети Бээна. Семейный сбор. Не хватало только папаши...
Но тут к Адаму, виляя бедрами, какая-то дева подошла.
- Вы кто? - спросила она, затягиваясь дымом сигареты. - Писатель?
Ага, отметил Гей, у них не было своего писателя, газетчики - были, хоть отбавляй, а вот писателя не было.
- Он у меня ученый! - сказала Ева как бы даже с гордостью, но и не без презрительности. - Бакалавр...
- Я знаю одного бакалавра, - перебила ее дева не без презрительности, но и как бы даже с гордостью. - Он циклевал полы в моей квартире.
- Вот что делают, проклятые капиталисты... - Мээн глянул через плечо на Гея. - Такого ученого заставили полы циклевать!.. - Он помолчал и сказал презрительно, даже без тени всякой гордости: - Организмы...
- Кто-кто?! - встрепенулась Алина.
- Организмы.
- Это любимое слово Бээна, - добавил Гей.
- Любимое... - Алина не то подтвердила, не то хотела что-то вспомнить.
- Бээн так называет всю эту шатию-братию, - Мээн кивнул на экран, - когда клеймит ее в своих высказываниях.
- Этих людей еще называют посадочными, - сказал кто-то. - Они уже отсидели срок или готовятся отсидеть.
- Но их у нас мало, крайне мало! - воскликнул Мээн. - Так что у нас это явление, прямо скажем, не типичное.
- Их у вас еще называют нужниками...
Дамы сконфузились, полагая, наверно, что это диалектное русское слово является синонимом литературного слова ассенизатор. Дамы полагали, вероятно, что вся эта элита в тюрьмах туалеты обихаживает.
- Совсем не в том смысле понимать надо! - пояснила Алина. - Это когда от кого-то что нужно.
- И всем им что-то нужно?! - удивился кто-то.
- Да, всем. Хотя у всех все есть.
- Не понимаю...
- Диалектика жизни.
- Бардак.
Мээн смущен был этим диалогом и усилил звук телевизора.
Между тем Адам собрался с духом и ответил даме с сигаретой, ответил без гордости и презрительности, но и не без печали:
- Я самый обыкновенный гомо прекатастрофилис...
Даму, однако, слово это заинтересовало чрезвычайно!
- Очень, очень приятно познакомиться... - С дамы тотчас вся спесь сошла. Господа, господа! Я имею честь представить вам... - Она обращалась теперь к завсегдатаям виллы Эндэа. - Я хочу... как, как вы себя назвали? - спросила она Адама.
Но Адам угрюмо теперь помалкивал, напряженно оглядывая гостей Эндэа, которые окружали его со всех сторон. И когда кольцо совсем сомкнулось, он тихо, но внятно сказал:
- Вы маски, фантомы...
Там, на вилле, возникла немая сцена, почти по Гоголю, а Гей в это время сказал, поморщившись досадливо:
- Ой, ну как же Адам не прав!
- Вполне очевидная ошибка методологии, тэ сэзэть...
Гей вздрогнул, испуганно огляделся, но это сказал не Феникс, а Мээн.
- Какие же это, к черту, маски?! - возмутился Гей, кивая на экран. Откровенные жулики, вот они кто! Их же за версту видно!
- Значит, маска жулика, раз уж видно издалека.
- Не маска - сущность!
- Жуликами не рождаются...
- Социобиология...
- Да, Сэмюэл Батлер...
- А вы полагаете, что духовность как альтернативный момент в каждом индивидууме должна проявляться?
- Ежели она есть...
- Да она в каждом человеке есть! - взвился Гей. - Только задавлена бывает.
- Интересно кем?
- А вот это вопрос уже социальный, а может, и политический, - сказал кто-то.
- Надо бы избрать президиум и установить регламент, - сказал Мээн.
- Шутка ваша неуместна!
- А я и не шучу... - Он оглядел толпу возле телевизора. - Вон как все оживились! Этот Адам затронул больной вопрос... Так что можно бы провести...
- Совещание? - перебила его Алина. - Чтобы проработать этот больной вопрос...
Мээн смутился. А те, на экране, гости Эндэа, как бы испугавшись слова проработать, зашевелились наконец, угрожающе ожили.
- Господа, господа! - заверещал сам Эндэа. - Это что же получается?! Он публично оскорбил каждого из нас и вместе взятых! - Эндэа любил выражаться витиевато, в чем, наверно, Ева и увидела мощный источник духовности.
- Они сейчас отлупят Адама... - озабоченно произнес Мээн.
Но Адама голыми руками было не взять! Он сказал ровным, бесстрастным голосом:
- Все вы маски. Наглядный результат проблемы идентичности. Поясняю для несведущих. Идентичность - это равенство человека самому себе. Цитирую австрийского писателя Роберта Музиля: "Человек - существо, равно способное на критику чистого разума и людоедство".
Гей уловил в толпе масок смятение.
Но и Мээна голыми руками было не взять! Он с восторгом воскликнул:
- Да у меня же этот самый Роберт Музиль на полке стоит!
- Это писатель макулатурный? - спросила Адама какая-то маска, в которой Гей готов был признать секретаршу клуба социологов.
- Это писатель, которого я получил по списку, - строго сказал Мээн. Он посмотрел на Алину и добавил смущенно: - По списку для Бээна... Этого Музиля он брать не хотел. Ставить, говорит, некуда. Все полки забиты... - Мээн перевел взгляд на экран, где секретарша клуба социологов ждала ответ Адама. И вообще я макулатурой не занимаюсь!
Сбить с толку Адама не удалось, и он теперь говорил, говорил...
- Проблема идентичности... феномен отчуждения... - Гей сквозь ропот масок не все улавливал, но смысл речи Адама ему был ясен, все же коллеги по социологии, как-никак. - Слово и дело распались... пропасти между ними заполнили мнимости, кажимости... фантасмагорические навязчивые видения, сомнамбулические кошмары, составившие содержание сознания, ущемленного мерзостями капиталистического мироустройства...
Гей напряженно вспоминал, кого Адам цитировал, а Мээн победно палец поднял:
- Во, слыхали? Капиталистического мироустройства!.. Так что, дамы энд господа, проблема идентичности есть порождение буржуазного общества.
- Только ли? - спросила язвительно некая маска, в которой Гей почти узнал старую социологиню Шепелеву, самую воинственную обитательницу семейного пансионата в Дедове, похожую на облезлую собачонку.
Адам, закрыв глаза, молчал, как бы пытаясь представить себе все мерзости капиталистического мироустройства, и Мээн, беря в свои руки инициативу, сказал председательским голосом.
- Реплики с места, тем более в анонимной форме, попрошу товарищей энд господ не подавать... - сказал он усыпляюще ровным голосом принципиального человека. - Даже на собрании у нас, на Комбинате, этого себе не позволяют наши труженики цехов и лабораторий...
Почему Адам не назвал источник? - думал тревожно Гей.
Адам встрепенулся:
- Копирайт. Юрий Архипов. "Макс Фриш в поисках утраченного единства". Москва. СССР.
- Макс Фриш?! - встрепенулся и Мээн. - Тоже стоит на полке...
- А этот писатель - макулатурный?
- По списку, по списку!..
И Гею показалось, что Мээн сказал: "Поспи! Поспи!.." и его безудержно стало клонить ко сну, романное действие, то есть действие жизни, явно пробуксовывало, его сбой можно было объяснить разве что хаосом самого приема, ну и так далее.
- Но если говорить о проблеме идентичности, - Адам снова обвел взглядом тех, кто его окружал, - то надо бы упомянуть Федора Достоевского. Еще он отметил в своих романах эти явления.
- Увы, не он первый! - сказал Гей. - Эти явления были зафиксированы в трактатах датского философа Кьеркегора.
- Киркегор, - сказал Адам, - придал подмеченной им драме отчуждения в душе человека универсальные черты, прослеженные вплоть до Сократа...
Маски были словно в гипнозе.
- Собственно, чему тут удивляться? - Мээн слегка расслабился. - На месте Киркегора я проследил бы этот процесс вплоть до пещерного человека. Разумеется, не на нашей территории... Проработал бы этот вопрос. Если бы не текучка. Заела, проклятая! То одно, то другое... Вчера, к примеру, я был директором перерабатывающего завода на Комбинате Бээна, а сегодня, например, я уже управляющий отделением совхоза... Диалектика жизни! - Мээн хохотнул, а Гею показалось, что он хотел сказать нечто другое.
- Какого совхоза, Матвей Николаевич? При чем здесь совхоз? Вы же горняк по профессии!
- Так ведь я к примеру... - Мээн отвел взгляд, и Гей подумал, что Бээн и в цехе не стал долго держать Мээна, такие дела.
Но эта часть разговора только их двоих волновала, и маски опять зашевелились, загомонили, и Адам продолжал:
- Вообще-то Сократ Сократом, но я бы отметил, что в массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века... Расслоение личности на маски... расслоение неизбежное, если личность хотела выжить, приспособиться... Провозвестник безудержной мимикрии Анатоль Шницлер...
- Толя Шницель! Он тоже на полке!..
- Как и такие корифеи проблемы идентичности, как Гэ Эйзенрейх, Рэ Хоххут, Томас Манн, а также Франц Кафка.
- Ё-моё! Не поверите, все эти ребята стоят на полках если не у меня, то у Бээна! Читающий народ, тэ сэзэть...
- Кстати, насчет Кафки... - сказал Гей.
Адам встрепенулся:
- Кстати, насчет Кафки!.. Сбой перфоленты. Пошла не та информация...
Мээн озадаченно умолк, открыв рот, глаза его остекленели. Происходила перемотка перфоленты. Маски притихли.
Адам вяло улыбнулся и сказал со вздохом:
- В массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века. Это я уже говорил... Еще в тот период у нее было два аспекта. Во-первых, редукция индивидуума, сведение до уровня ничего не значащей и безгласной пылинки, одержимой и мучимой страхами за физическое бытие и за сохранность индивидуальной свободы. Этот аспект в рамках немецкоязычной литературы ярче всех выразил Франц Кафка.
- Это другое дело! - воскликнул Гей.
- Копирайт, - сказал Адам. - Юрий Архипов. Ну и так далее.
- Молодец, Юра! - сказал Мээн. - Даже иностранный Адам тебя процитировал! Сами допетрить не могут... Может, и Кафка не понимал, чего он выражает, какой такой аспект, - неожиданно вывел Мээн и как бы слегка испугался смелой этой мысли, нечаянно выпорхнувшей из его светлой головы, и выжидательно посмотрел на Гея.
Тот, любя Мээна, промолчал. Только болезненно поморщился и обвел взглядом гостей Алины. Тревога напрасной была, все отличались хорошим воспитанием, а может, еще и образованием, и каждый сделал вид, что слов Мээна даже в природе не было. Впрочем, вовсе не исключено, что все были поражены глубиной образования Мээна - и теперь, сосредоточившись, пытались понять, в чем же сущность этой глубины.
Мээн вдохновился.
- Или, к примеру, взять Мулярчика, - сказал он.
- Кого, кого?
- Извиняюсь... - Мээн поспешно достал из внутреннего кармана пиджака журнал "Иностранная литература", ловко раскрыл его на нужной странице. Джозеф Хеллер то есть, не Мулярчик! Американский писатель. В этом журнале роман его напечатали. Называется "Что-то случилось". Но этот Хеллер, может, и сам не понял, что же случилось, а наш Мулярчик все объяснил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Такие дела.
Однако о чем шумят, скрипят веретена в наш космический, атомный, ядерный век?
Гей не успел к разговору прислушаться, вообще не успел еще понять, а был ли какой-то разговор в гостиной Алины, как хозяйка включила телевизор, и все тотчас вокруг него сгрудились, на экран молча уставились, будто подчинились знаку гипнотизера. В толпе Гей увидел и Мээна, то есть Мээн-то как раз ближе всех оказался перед экраном, может, он и включил телевизор, а хозяйка лишь присутствовала при этом. Гей повертел головой, еще кого-то выглядывая... Нет, ни Шурика, ни Феникса тут не было. Гей подумал с облегчением, что их появление на телепланерке было связано с видеокассетой Алины, как и возникновение руки и голоса Бээна. Самое любопытное было в том, что Феникс и Шурик бывали на Комбинате Бээна, и не раз, он устраивал им то рыбалку, то охоту, то еще что-нибудь. Свои люди, одним словом. А кто-нибудь из детей Бээна, как водится, мог увлекаться видеозаписями...
- Сейчас пойдет одна занятная сцена, - сказал кто-то многозначительно, может, сам хозяин, Адам, или как там его зовут, может, Гей, и это была единственная фраза, как бы вступительная, напутственная, которую при полном желании нельзя выдать за разговор.
Все молча глазели на экран.
А вдруг, подумал Гей, сейчас покажут выступление президента? Он скажет, признается, что пошутил, пошутил неумно, нехорошо, сдуру брякнув про бомбардировку России.
Но к экрану было не протолкнуться. Там что-то происходило интригующее, завораживающее, судя по лицам гостей Алины, происходило совершенно беззвучно, и Гей подумал, что президент молча стоит перед народом Земли, как на Страшном Суде, опустив голову, прося прощения за немыслимые, чудовищные грехи перед человечеством.
Потом Гей понял, что там, на экране, совсем не то показывали, он быстро глянул на часы и тревожно сказал:
- Послушайте! А ведь Рейган и в самом деле может отдать приказ о начале ядерной войны...
На него зашикали. Собственно, это Мээн и зашикал. И даже сказал не без раздражения:
- Пошутил - и хватит! Посмотри лучше, что твой Адам вытворяет...
И Гею сразу же дали место перед экраном. Чтобы не был инакомыслящим. И Гей увидел коллегу Адама. Тот явился на виллу Эндэа. Но уже не слонялся как неприкаянный. На сей раз Адам был тут не столько в роли мужа Евы, сколько в роли социолога. И Ева первой поняла это, она теперь не отходила от Адама ни на шаг, она разыгрывала тоже новую для себя роль - не просто жены, любимой мужем, но еще и жены любящей - разумеется, своего мужа, только своего! Такие дела. То ли цену себе набивала, играя перед высоким красавцем с длинным острым носом и взглядом хищника, репортером бульварной газеты, похожим на сутенера, то ли Адаму пыль в глаза пускала, сбивая с него запал социолога, который был настроен к работе немедленной, причем глубоко научной и глубоко содержательной, - прямо на месте действия, на вилле Эндэа, в этом тварюшнике, как Адам некультурно выражался в последнее время.
Но у Евы с ее ролью ничего не выходило! Завал на первом же просмотре. На фотопробах. А ведь задание было пустячное. Как бы опережая желание мужа, она должна протянуть ему на блюдце с золотой каемочкой дольки апельсина, скажем, и она протягивает - разумеется, так, чтобы все застолье видело этот ее красивый жест, но Адам и ухом не ведет, будто не замечает этого красивого знака внимания жены, именно так это называется, и берет с другой тарелки без всякого золотого ободка самый обычный, банальный ломтик сыра, ну как вам это нравится? Ева зло и растерянно зыркает в сторону газетчика, похожего на сутенера, заметил он или нет этот некрасивый жест ее мужа, законного Адама, который теперь принародно оплевывал свою законную жену, как заявит потом Ева. Ну и так далее.
Знакомая история. Гей хотел было уйти отсюда, но режиссер-постановщик, подчиняясь воле Адама, повел камеру по кругу, по всему застолью, останавливаясь то на одной физиономии, то на другой, крупным планом конечно, и Гей моментально узнавал гостей Эндэа, людей избранных, разумеется, современную элиту. Каждой твари тут было по паре. Первыми среди первых считались торговцы, бизнесмены, то есть по-нашему если - спекулянты, фарцовщики, жулики. Они ворочали миллионами в любой валюте, они держали в своих руках гигантскую сеть магазинов, складов, баз, отелей, выставок, театров, больниц, игорных и. публичных домов, даже колледжей, с ними дружбу водили и самые сильные мира сего - чиновники разных ведомств. Такие дела. Чиновники эти были уже вторыми среди первых, а может, первыми среди вторых, смотря какое дело намечалось. А уж как фон, как задник жизни, тут была и другая публика - адвокаты и врачи, репетиторы и экстрасенсы, оценщики страховых контор и воротилы автосервиса. Словом, вся интеллигенция того буржуазного пригорода, где находилась вилла Эндэа. То есть вся шатия-братия.
Бедняга Адам! Впрочем, нет. Он уже не страдал, как прежде; он изучал эту публику, он пытался понять, в чем ее корни, в чем сила неистребимая. Будто на кассету магнитофона, социолог Адам наматывал на ус - о чем беседы идут на таких сборищах, пардон, вечеринках. Нет, не только анекдоты, сплетни, упаси боже! Обсуждались и дела, точнее, заключались деловые сделки. По весьма нехитрой схеме: ты - мне, я - тебе. Диалектика жизни. А может, бардак. Эти крылатые бээновские определения были на устах эндэановских гостей. То ли Бээн их позаимствовал, думал теперь Гей, то ли гости Эндэа позаимствовали эти выражения у Бээна. Да, но каким образом все эти мафиози, проститутки и гомосексуалисты могли знать Бээна? Правда, его дети если не учились, то стажировались за границей. Культурный, научный обмен. Дух и буква Хельсинки. Поэтому языки у всех неплохо подвешены. И Гею вдруг показалось, что все гости Эндэа - это дети Бээна. Семейный сбор. Не хватало только папаши...
Но тут к Адаму, виляя бедрами, какая-то дева подошла.
- Вы кто? - спросила она, затягиваясь дымом сигареты. - Писатель?
Ага, отметил Гей, у них не было своего писателя, газетчики - были, хоть отбавляй, а вот писателя не было.
- Он у меня ученый! - сказала Ева как бы даже с гордостью, но и не без презрительности. - Бакалавр...
- Я знаю одного бакалавра, - перебила ее дева не без презрительности, но и как бы даже с гордостью. - Он циклевал полы в моей квартире.
- Вот что делают, проклятые капиталисты... - Мээн глянул через плечо на Гея. - Такого ученого заставили полы циклевать!.. - Он помолчал и сказал презрительно, даже без тени всякой гордости: - Организмы...
- Кто-кто?! - встрепенулась Алина.
- Организмы.
- Это любимое слово Бээна, - добавил Гей.
- Любимое... - Алина не то подтвердила, не то хотела что-то вспомнить.
- Бээн так называет всю эту шатию-братию, - Мээн кивнул на экран, - когда клеймит ее в своих высказываниях.
- Этих людей еще называют посадочными, - сказал кто-то. - Они уже отсидели срок или готовятся отсидеть.
- Но их у нас мало, крайне мало! - воскликнул Мээн. - Так что у нас это явление, прямо скажем, не типичное.
- Их у вас еще называют нужниками...
Дамы сконфузились, полагая, наверно, что это диалектное русское слово является синонимом литературного слова ассенизатор. Дамы полагали, вероятно, что вся эта элита в тюрьмах туалеты обихаживает.
- Совсем не в том смысле понимать надо! - пояснила Алина. - Это когда от кого-то что нужно.
- И всем им что-то нужно?! - удивился кто-то.
- Да, всем. Хотя у всех все есть.
- Не понимаю...
- Диалектика жизни.
- Бардак.
Мээн смущен был этим диалогом и усилил звук телевизора.
Между тем Адам собрался с духом и ответил даме с сигаретой, ответил без гордости и презрительности, но и не без печали:
- Я самый обыкновенный гомо прекатастрофилис...
Даму, однако, слово это заинтересовало чрезвычайно!
- Очень, очень приятно познакомиться... - С дамы тотчас вся спесь сошла. Господа, господа! Я имею честь представить вам... - Она обращалась теперь к завсегдатаям виллы Эндэа. - Я хочу... как, как вы себя назвали? - спросила она Адама.
Но Адам угрюмо теперь помалкивал, напряженно оглядывая гостей Эндэа, которые окружали его со всех сторон. И когда кольцо совсем сомкнулось, он тихо, но внятно сказал:
- Вы маски, фантомы...
Там, на вилле, возникла немая сцена, почти по Гоголю, а Гей в это время сказал, поморщившись досадливо:
- Ой, ну как же Адам не прав!
- Вполне очевидная ошибка методологии, тэ сэзэть...
Гей вздрогнул, испуганно огляделся, но это сказал не Феникс, а Мээн.
- Какие же это, к черту, маски?! - возмутился Гей, кивая на экран. Откровенные жулики, вот они кто! Их же за версту видно!
- Значит, маска жулика, раз уж видно издалека.
- Не маска - сущность!
- Жуликами не рождаются...
- Социобиология...
- Да, Сэмюэл Батлер...
- А вы полагаете, что духовность как альтернативный момент в каждом индивидууме должна проявляться?
- Ежели она есть...
- Да она в каждом человеке есть! - взвился Гей. - Только задавлена бывает.
- Интересно кем?
- А вот это вопрос уже социальный, а может, и политический, - сказал кто-то.
- Надо бы избрать президиум и установить регламент, - сказал Мээн.
- Шутка ваша неуместна!
- А я и не шучу... - Он оглядел толпу возле телевизора. - Вон как все оживились! Этот Адам затронул больной вопрос... Так что можно бы провести...
- Совещание? - перебила его Алина. - Чтобы проработать этот больной вопрос...
Мээн смутился. А те, на экране, гости Эндэа, как бы испугавшись слова проработать, зашевелились наконец, угрожающе ожили.
- Господа, господа! - заверещал сам Эндэа. - Это что же получается?! Он публично оскорбил каждого из нас и вместе взятых! - Эндэа любил выражаться витиевато, в чем, наверно, Ева и увидела мощный источник духовности.
- Они сейчас отлупят Адама... - озабоченно произнес Мээн.
Но Адама голыми руками было не взять! Он сказал ровным, бесстрастным голосом:
- Все вы маски. Наглядный результат проблемы идентичности. Поясняю для несведущих. Идентичность - это равенство человека самому себе. Цитирую австрийского писателя Роберта Музиля: "Человек - существо, равно способное на критику чистого разума и людоедство".
Гей уловил в толпе масок смятение.
Но и Мээна голыми руками было не взять! Он с восторгом воскликнул:
- Да у меня же этот самый Роберт Музиль на полке стоит!
- Это писатель макулатурный? - спросила Адама какая-то маска, в которой Гей готов был признать секретаршу клуба социологов.
- Это писатель, которого я получил по списку, - строго сказал Мээн. Он посмотрел на Алину и добавил смущенно: - По списку для Бээна... Этого Музиля он брать не хотел. Ставить, говорит, некуда. Все полки забиты... - Мээн перевел взгляд на экран, где секретарша клуба социологов ждала ответ Адама. И вообще я макулатурой не занимаюсь!
Сбить с толку Адама не удалось, и он теперь говорил, говорил...
- Проблема идентичности... феномен отчуждения... - Гей сквозь ропот масок не все улавливал, но смысл речи Адама ему был ясен, все же коллеги по социологии, как-никак. - Слово и дело распались... пропасти между ними заполнили мнимости, кажимости... фантасмагорические навязчивые видения, сомнамбулические кошмары, составившие содержание сознания, ущемленного мерзостями капиталистического мироустройства...
Гей напряженно вспоминал, кого Адам цитировал, а Мээн победно палец поднял:
- Во, слыхали? Капиталистического мироустройства!.. Так что, дамы энд господа, проблема идентичности есть порождение буржуазного общества.
- Только ли? - спросила язвительно некая маска, в которой Гей почти узнал старую социологиню Шепелеву, самую воинственную обитательницу семейного пансионата в Дедове, похожую на облезлую собачонку.
Адам, закрыв глаза, молчал, как бы пытаясь представить себе все мерзости капиталистического мироустройства, и Мээн, беря в свои руки инициативу, сказал председательским голосом.
- Реплики с места, тем более в анонимной форме, попрошу товарищей энд господ не подавать... - сказал он усыпляюще ровным голосом принципиального человека. - Даже на собрании у нас, на Комбинате, этого себе не позволяют наши труженики цехов и лабораторий...
Почему Адам не назвал источник? - думал тревожно Гей.
Адам встрепенулся:
- Копирайт. Юрий Архипов. "Макс Фриш в поисках утраченного единства". Москва. СССР.
- Макс Фриш?! - встрепенулся и Мээн. - Тоже стоит на полке...
- А этот писатель - макулатурный?
- По списку, по списку!..
И Гею показалось, что Мээн сказал: "Поспи! Поспи!.." и его безудержно стало клонить ко сну, романное действие, то есть действие жизни, явно пробуксовывало, его сбой можно было объяснить разве что хаосом самого приема, ну и так далее.
- Но если говорить о проблеме идентичности, - Адам снова обвел взглядом тех, кто его окружал, - то надо бы упомянуть Федора Достоевского. Еще он отметил в своих романах эти явления.
- Увы, не он первый! - сказал Гей. - Эти явления были зафиксированы в трактатах датского философа Кьеркегора.
- Киркегор, - сказал Адам, - придал подмеченной им драме отчуждения в душе человека универсальные черты, прослеженные вплоть до Сократа...
Маски были словно в гипнозе.
- Собственно, чему тут удивляться? - Мээн слегка расслабился. - На месте Киркегора я проследил бы этот процесс вплоть до пещерного человека. Разумеется, не на нашей территории... Проработал бы этот вопрос. Если бы не текучка. Заела, проклятая! То одно, то другое... Вчера, к примеру, я был директором перерабатывающего завода на Комбинате Бээна, а сегодня, например, я уже управляющий отделением совхоза... Диалектика жизни! - Мээн хохотнул, а Гею показалось, что он хотел сказать нечто другое.
- Какого совхоза, Матвей Николаевич? При чем здесь совхоз? Вы же горняк по профессии!
- Так ведь я к примеру... - Мээн отвел взгляд, и Гей подумал, что Бээн и в цехе не стал долго держать Мээна, такие дела.
Но эта часть разговора только их двоих волновала, и маски опять зашевелились, загомонили, и Адам продолжал:
- Вообще-то Сократ Сократом, но я бы отметил, что в массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века... Расслоение личности на маски... расслоение неизбежное, если личность хотела выжить, приспособиться... Провозвестник безудержной мимикрии Анатоль Шницлер...
- Толя Шницель! Он тоже на полке!..
- Как и такие корифеи проблемы идентичности, как Гэ Эйзенрейх, Рэ Хоххут, Томас Манн, а также Франц Кафка.
- Ё-моё! Не поверите, все эти ребята стоят на полках если не у меня, то у Бээна! Читающий народ, тэ сэзэть...
- Кстати, насчет Кафки... - сказал Гей.
Адам встрепенулся:
- Кстати, насчет Кафки!.. Сбой перфоленты. Пошла не та информация...
Мээн озадаченно умолк, открыв рот, глаза его остекленели. Происходила перемотка перфоленты. Маски притихли.
Адам вяло улыбнулся и сказал со вздохом:
- В массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века. Это я уже говорил... Еще в тот период у нее было два аспекта. Во-первых, редукция индивидуума, сведение до уровня ничего не значащей и безгласной пылинки, одержимой и мучимой страхами за физическое бытие и за сохранность индивидуальной свободы. Этот аспект в рамках немецкоязычной литературы ярче всех выразил Франц Кафка.
- Это другое дело! - воскликнул Гей.
- Копирайт, - сказал Адам. - Юрий Архипов. Ну и так далее.
- Молодец, Юра! - сказал Мээн. - Даже иностранный Адам тебя процитировал! Сами допетрить не могут... Может, и Кафка не понимал, чего он выражает, какой такой аспект, - неожиданно вывел Мээн и как бы слегка испугался смелой этой мысли, нечаянно выпорхнувшей из его светлой головы, и выжидательно посмотрел на Гея.
Тот, любя Мээна, промолчал. Только болезненно поморщился и обвел взглядом гостей Алины. Тревога напрасной была, все отличались хорошим воспитанием, а может, еще и образованием, и каждый сделал вид, что слов Мээна даже в природе не было. Впрочем, вовсе не исключено, что все были поражены глубиной образования Мээна - и теперь, сосредоточившись, пытались понять, в чем же сущность этой глубины.
Мээн вдохновился.
- Или, к примеру, взять Мулярчика, - сказал он.
- Кого, кого?
- Извиняюсь... - Мээн поспешно достал из внутреннего кармана пиджака журнал "Иностранная литература", ловко раскрыл его на нужной странице. Джозеф Хеллер то есть, не Мулярчик! Американский писатель. В этом журнале роман его напечатали. Называется "Что-то случилось". Но этот Хеллер, может, и сам не понял, что же случилось, а наш Мулярчик все объяснил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47