Но скоро обстоятельства начали было располагаться не в пользу Москвы. Хмельницкий и московский воевода Шереметев в том же месяце генваре встретились с татарским и польским войсками под Ахматовом и принуждены были отступить к Белой Церкви, а из Белоруссии стали доноситься вести, что некоторые из покорившихся царю городов изменяют ему и передаются полякам и что литовский гетман Радзивилл уже осадил Могилев. И вот тот же самый архимандрит Феодосий Василевич, который недавно вместе с прочим киевским духовенством совершал в Софийском соборе молебствие по случаю побед московского государя в Белоруссии, тот самый Феодосий, который в июле прошлого года посылал к царю Алексею Михайловичу челобитную и уверял его в своей непоколебимой преданности и о котором тогда же Хмельницкий говорил царю: "Той архимандрит зело потребен есть Церкви святой, искусен муж и премудр, и на вся дела вере нашей благочестивой благопотребен, и тебе, великому государю нашему, верен, и всякаго добра прямо желает", - тот самый архимандрит Феодосий внезапно очутился теперь (в марте и апреле 1655 г.) в стане литовского гетмана Радзивилла под Могилевом и старался убедить осажденных могилевцев, чтобы они сдались польскому войску. Он рассчитывал более всего подействовать на них ложными известиями об опасности, и переслал в Могилев два свои письма, совершенно сходные по содержанию, одно к бурмистрам, радцам и лавникам, другое к отцу мукачевскому и вообще к духовенству, и в письмах говорил: "Я едва убежал из Украйны, совсем уже завоеванной ордою и коронным войском, и не мог найти себе более безопасного пристанища, как тут, в Литовском крае. Да и все духовенство радо бы перейти сюда, если бы не мешали татарские разъезды. Сам его милость митрополит имел намерение удалиться в Могилев, не ведая о вашей несчастной и пагубной для нашей веры измене, что вы своему прямому пану (королю) не покоряетесь и сделались его врагами. Теперь я подлинно узнал, что отец митрополит изволит направить свой путь куда-либо в другое место, а не сюда. Только дал бы ему Бог безопасно высвободиться из-за Днепра, где ныне находится. Киев подлинно завоеван, ибо при мне орда с польским войском была в осми милях от него. Белая Церковь, Бреславль, Корсунь, Умань и другие города орда опустошила и разграбила. Сам Хмельницкий с несколькими десятками всадников как в воду канул, и не знают, где ныне находится. Московского войска с Бутурлиным и Шереметевым было двенадцать тысяч, и оно так побито, что едва нечто ушло. А орды 80000 и коронного войска 50000, и они, завоевав Украйну, готовятся идти на столицу Москву. Москвитяне в великих попыхах и уже из Путивля уходят. Мы же, убогие, с его милостию отцом митрополитом и со всеми духовными ничего другого для себя и придумать не можем, как только приютиться здесь, в Литве, возлагая всю надежду на Бога и на милость князя (Радзивилла). Только то нам мешает, что ваши милости не хотите покориться пану гетману (т. е. Радзивиллу)..." Но могилевцы не только не послушали этих писем, а еще задержали у себя монаха Арсения, посланного к ним Феодосием Василевичем. Разгневанный Василевич написал к ним новое письмо на имя духовенства и мещан в следующих словах: "Окаменело сердце ваше; вы и Бога в себе не имеете, и, конечно, не в состоянии ни мыслить, ни делать ничего доброго. Я думал, что вы почитаете пастырскую власть отца митрополита, от которого я приехал сюда для убеждения вас его именем, и, не желая вашей погибели, просил именем того же митрополита князя (Радзивилла), чтобы он сохранил вас в целости, когда покорит. А вы, когда я забочусь о вашей целости, воздавая мне злом за добро, не только не хотите опомниться, но еще о. Арсения схватили, который для вас вместе со мною трудился. Это злое дело совершили вы в вечную укоризну священному сану и в бесчестье уже не мне только, но и отцу митрополиту, которого я наместник... Я говорю вам как духовный ваш пастырь и прошу, под клятвою архиерейскою прошу: одумайтесь, возвратите о. Арсения, склонитесь на истину и вышлите с о. Арсением ваше окончательное решение. Если же этого не сделаете, пусть казнит вас Бог временно и вечно; пусть город ваш погибнет, как Иерихон, Содом и Гоморра, и да будут имена ваши изглажены из книги живота - это я изрекаю вам именем отца митрополита с вечным проклятием..." Но ни устрашения, ни проклятия Василевича не подействовали на жителей Могилева; они не покорились, отбили приступы Радзивилла, остались верными московскому государю и переслали к нему самые письма Василевича вместе с другими подобными. В подписях под своими письмами Феодосии Василевич называл себя не только игуменом (киево-) михайловским и архимандритом слуцким, но и "икономом-наместником митрополии Корунной", т. е. наместником митрополита в той части его митрополитской епархии, которая находилась еще в пределах Польши. Этим достаточно объясняется, по-видимому, недостойный образ действий Феодосия Василевича. Когда он действовал в Киеве как игумен михайловский, он действовал как подданный московского государя, исполнял его волю, покорялся московским властям. Но когда действовал в пределах Польши как архимандрит слуцкий и наместник митрополии Коронной, он действовал как подданный короля польского и должен был покоряться польским властям из опасения лишиться всего. И очень возможно, что гетман Радзивилл, двигаясь с своим войском, случайно застал Феодосия в его Слуцкой обители, взял его с собою и приказал ему писать в Могилев от имени самого митрополита те самые письма, какие, рад не рад, писал Феодосий. Во всяком случае утверждать ввиду тогдашних обстоятельств, будто Феодосий писал эти письма по собственному желанию и убеждению, или будто бы писал по приказанию, или с согласия самого митрополита, было бы явною несправедливостию. Митрополит, сидя в Киеве, мог вовсе не знать, что пришлось делать его наместнику и его именем под Могилевом. Для Феодосия это дело не прошло даром: он лишился Михайловского игуменства в Киеве и остался только слуцким архимандритом, т. е. подданным польского короля. А к митрополиту Сильвестру могилевцы сохраняли добрые отношения, несмотря на то что от его лица Василевич предавал их проклятию за непокорность Польше. В сентябре 1656 г. митрополит прислал им свою грамоту, в которой благодарил их за то, что они по своей сыновней любви не забывали его в его великих нуждах своими щедрыми приношениями, и давал обещание молиться за них Богу, да воздаст им за такую любовь всякими благами. Кроме того, митрополит писал: "Хотел бы уведомить вас о делах Церкви Божией, но бумаге поверить того невозможно. Да будет, однако ж, ведомо вам: скоро та комиссия кончится. Ибо теперь и царь, его милость, затруднен военными занятиями, которые да окончит счастливо к умножению православия, молю Господа Бога". Что это за комиссия, о которой упоминает митрополит? Она, очевидно, была по делам Церкви и, может быть, занималась теми самыми делами, о которых в августе 1654 г. просили Киевский митрополит и все духовенство царя Алексея Михайловича чрез своих послов под Смоленском и решение которых царь отложил тогда до возвращения своего в Москву. Что сделала эта комиссия, в какой мере удовлетворила она просьбе киевского духовенства, определила ли в подробностях отношения его к Московскому патриарху, осталось неизвестным.
Сохранилась одна небольшая грамота патриарха Никона к митрополиту Сильвестру Коссову (черновая, с поправками), довольно ясно показывающая, как относился первый к последнему. Грамота эта следующая: "Божиею милостию великий государь святейший Никон, архиепископ царствующаго града Москвы и всея Великия, и Малыя, и Белыя России, и всея северныя страны и Помория и многих государств патриарх, возлюбленному в Дусе сыну Сильвестру Коссову, преосвященному архиепископу, митрополиту Киевскому, Галицкому (экзарсе св. трону Консппантинопольскаго - эти слова зачеркнуты) мир Божий и наше благословение. Непрестанно мы, возлюбленне, на уме имуще Спасителя нашего Христа о любви заповедание, восхотехом к тебе зде назнаменати, да, присно во евангельских заповедех пребывая, должную (сыновнюю - зачеркнуто) любовь к нам (пастырю твоему - зачеркнуто) показуеши (ведый нас, тебе, яко сына нашего в Дусе приискренняго, любящих - зачеркнуто) и часто о (добром твоем жительстве слышати волящих, еже наше изволение писанием твоим нам сказуй зачеркнуто) здравии твоем возвещая. Веждь же нас милосердием Божиим здравых быти и в будущее в тойже доброй надежди упование полагати. Хощем же убо, да присно о многолетном великаго нашего государя царя и великаго князя Алексея Михайловича здравии и благополучении Бога Вседержителя молиши (и во всех его царского величества делех, яже суть у вас, добрая и полезная строити зачеркнуто) и с киевскими его царскаго величества воеводами мир и должную любовь (во исполнение его царского величества повелений, да - зачеркнуто) имееши; даже отвсюду его царскаго величества повеление добре исполняемо имать быти всем христианом на благополучное и многолюбное веселие, еже и ты со усердием исполняя добре и немятежне (возлюбленный в Дусе сыне зачеркнуто). Здравствуй, и благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Св. Духа да будет со всеми нами же и вами непрестанно. (На обороте.) Дана в царствующем и богохранимом граде Москве, в дому Пресвятыя Богородицы, в лето от Воплощения Единосущнаго безначальному Отцу Слова 1656, маия 10". Таким образом Никон хотя признавал Киевского митрополита своим духовным сыном, преподавал ему свое благословение, требовал от него должной любви к себе, но в то же время как бы стеснялся прямо назвать себя его пастырем. И есть данные, которые свидетельствуют, что Никон действительно не управлял Киевскою митрополиею как ее верховный пастырь, не вступался в ее церковные дела. В 1655 г. нужно было избрать и поставить игумена в Киево-Михайловский монастырь на место Феодосия Василевича, архимандрита слуцкого. Это избрание и поставление совершилось без всякого участия со стороны Никона. Нового игумена, именно Феодосия Сафоновича, бывшего наместника Киево-братского монастыря, избрала себе сама братия Киево-Михайловского монастыря на основании своих стародавних прав, утвердил своею грамотою (от 2 июня) гетман Хмельницкий и благословил Киевский митрополит Сильвестр. Нужно было избрать и поставить нового епископа на Черниговскую кафедру, и это совершилось без видимого участия патриарха Никона. Новый епископ Черниговский Лазарь Баранович, бывший ректор киево-братского коллегиума, избран был "мирным и благоизволенным духовнаго и мирскаго чину советом" и поставлен 8 марта 1657 г. в Яссах Сочавским митрополитом Гедеоном, который в настольной грамоте Лазарю говорил, что посвятил его, имея "истинное свидетельство" и от митрополита Киевского Сильвестра Коссова, и от гетмана Хмельницкого, и от генерального писаря Ивана Выговского. Значит, это сделалось с их общего согласия. Сам митрополит Сильвестр не рукоположил нового епископа для Черниговской епархии, всего вероятнее, по своей тяжкой предсмертной болезни. Но успел дать ему от себя благословенную грамоту от 12 апреля, за день до своей кончины. В грамоте этой первосвятитель говорил: "Смирение наше, зря вдовеющую без предстателя и архиерея святейшую епископию Черниговскую, преставлену сущу от земных к небесным ея предводителю, блаженной памяти господину отцу Зосиме, тщание вседушное творити не вознераде, да не намного времени Христовы разумныя овцы, пастыря не имуще, растлятся... обрете мужа благочестива и всякими от Бога добродетельными нравы и целомудрием украшена, во иноческом житии от юности совершение воспитанна, господина отца Лазаря Барановича, ректора киевскаго, св. православной Церкви многа блага соделавша. Сего, глаголю, мужа святым и благоподобным обычаем церковным, по преданию апостолов и богоносных отец на престоле святейшия помененныя Черниговския Церкви благословили..." Почему же митрополит Сильвестр отправил Лазаря Барановича для рукоположения не в Москву, а в Яссы? И как могли согласиться на это гетман и Выговский, особенно последний, столько, казалось, преданный патриарху Никону? Можно думать, что дело устроилось не без ведома самого Никона. Он мог дать только свое согласие и благословение, чтобы в Чернигов был избран и посвящен новый епископ; самое же избрание и посвящение его предоставил совершить по древним правам Киевской митрополии, в которые не должен был вступаться. И так как Киевский митрополит, считавшийся еще в церковном округе Цареградского патриарха, не в силах был рукоположить избранного на Черниговскую кафедру сам, то и просил об этом другого митрополита, Сочавского, находившегося в том же патриаршем округе. А что Никон не считал себя вправе вступаться в дела Киевской митрополии, как принадлежавшей Цареградскому патриарху, об этом он сам впоследствии писал Цареградскому патриарху Дионисию.
Митрополит Сильвестр Коссов скончался 13 апреля 1657 г. В киево-могилянском училищном коллегиуме составили в честь его обширный панегирик, написанный на употреблявшемся тогда в Киеве польско-русском наречии, ныне почти невразумительном, панегирик, весьма богатый фразами и разными схоластическими хитросплетениями и риторическими украшениями, но крайне скудный историческим содержанием. В первой половине этого панегирика, изложенной прозою, восхваляли преимущественно три достоинства скончавшегося святителя: его заботливость о благе Церкви, его терпеливость среди трудных обстоятельств его пастырского служения и его мудрость, но восхваляли более общими чертами, почти без указаний на какие-либо частные случаи в его жизни. Вот, например, как изображали его заботливость о благе Церкви: "Не Сильвестр, не лесной ("Silvester" на латинском языке значит "лесной, дикий") был он для вас, сыны России, а вернее, Соль-вестр (sol vester) - солнце ваше. Избранная Церковь Христова имела в нем пастыря своего, избранного, как солнце. Положил Бог солнце то в область дня для вас, сынов российских, ходящих во дне кафолической апостольской веры, и солнце то непрестанно сияло пред лицом Господним. Шло оно по своему зодиаку и вступало в знак льва: тогда, как лев, устремлялось на еретиков и бесстыдных отступников от Церкви Божией и устрашало их голосом своим, голосом силы. Вступало в знак овна: тогда с любовию принимало к себе послушных своих овец и питало на лоне своем... Но хотя Церковь Российская говорила о нем: "Благ есть", многие вопили: "Нет, но льстит народы". Держащиеся пышного римского двора говорили о нем: "Льстит народы". Проклятая секта униатская, отлученная от добрых и соединенная с лукавыми, говорила о нем: "Льстит народы". Еретики, эта фальшивая серебряная монета, имеющая только снаружи царское изображение, без внутреннего достоинства, имеющие образ благочестия, силы же его отвергшиеся, говорили о нем: "Льстит народы"... О терпеливости митрополита Сильвестра в панегирике ему читаем: "Раз дали знать языческому мудрецу Зенону, что корабль на море разбит волнами и потонул. Что же Зенон? Он не только не смутился и не изменился в лице, но весело сказал: "Фортуна учит меня равнодушнее философствовать". Не раз давали знать почившему в Бозе преосвященному пастырю нашему еще и тогда, как он был епископом Белорусским, что своевольные скопища, как морские волны, разбивают корабль Церкви Божией, расхищают ее сокровища, то на сеймах, то на трибуналах, то на сеймиках ведут несправедливые суды, чтобы погубить корабль Восточной Церкви, отобрать все ее имения. А он, почивший, возвышаясь над всем этим, говаривал не как тот языческий философ о фортуне, но как христианский пастырь: "Всем в мире управляет Бог Своим Провидением". И, полагаясь на Промысл Божий, терпеливо переносил пастырь наш Российский все, не оставляя своего епископского служения... И разве мало ран переносил на теле своем пастырь наш, отошедший к Богу? Разве мало перетерпел невзгод, когда ездил от трибунала до трибунала, от сейма до сейма то в княжестве Литовском, то в Короне Польской, не щадя своего здоровья? Разве мало вытерпел несносных болезней, нося на раменах своих немалое бремя? Кому сан епископский был honos (честь), а ему onus (бремя)..." Наконец, относительно мудрости Коссова в панегирике сказано: "Не раз отступники, враги Церкви Восточной, видя его мудрость, слыша его разумные слова, завидовали Восточной Церкви, что она имеет такого пастыря, и усиливались привлечь его к Церкви Западной, обещая ему высокие достоинства и почести и указывая на примеры Потеев, Рагоз, Смотрицких и подобных отступников. Но он говаривал в ответ: "Мудрый все, что ни делает, делает только для благочестия..." Сам лжеархиепископ Полоцкий уступал ему, когда еще он был епископом Белорусским, даже свою архиепископскую кафедру, но он, как столп, остался непоколебимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67