.. Кто возбранит нам начертать на этом столпе Церкви Российской слово "мудрость"? Не коллегиум ли киевский? Но он вдоволь наслушался его мудрых речей, науки философии, когда почивший был в нем знаменитым профессором философии. Не консистория ли Киевской митрополии, что при храме Софии, Мудрости Божией? Но консистория вдоволь пользовалась его мудрыми советами, и церковь Софии Мудрости имела в нем мудрого стража, от премудрого Бога ей дарованного. Не вся ли Россия? Но она знает его мудрость, читая его Патерик или жития св. отцов Печерских и другие книги. Не из противных ли кто-либо и особенно не из кола ли сенаторов польских? Но они сами были свидетелями, как он в 1650 г., явившись посреди них, сенаторов светских и духовных, с отважным сердцем, с сердцем пастырским, говорил, к удивлению всех, о вере православной кафолической, заступаясь за Церковь Божию. Все тогда признали, что он мудр, что Дух Божий вещал его устами, что он был исполнен духа премудрости и разума, духа совета и крепости..." Во второй, или последней, половине панегирика, написанной силлабическими стихами, воспевались одна за другою крайне изысканно и многословно составные части герба Коссова: литера N, лев в клетке, стрела и пр. или, точнее, воспевались разные достоинства Коссова применительно к этим частям его герба и, наконец, излагались сетования и плач при гробе Коссова в форме акростиха на его имя и звания, как архиепископа, митрополита Киевского, Галицкого и всея России, экзарха святейшего апостольского Константинопольского трону.
В трудных обстоятельствах пришлось действовать митрополиту Сильвестру Коссову, когда совершалось и совершилось присоединение Малороссии к Московской державе. Одна часть его митрополии, находившейся в Малороссии, переходила и перешла под власть Москвы; другая, большая, часть оставалась в пределах Польши. Нужно было ему покоряться и угождать московскому правительству, но так, чтобы не раздражить против себя и против своих единоверцев в Литве и Польше польского правительства. Притом хотя Малороссия и поддалась русскому царю, а вскоре и Белоруссия покорилась его оружию, но никто не мог поручиться, что так останется навсегда, что поляки не возвратят себе этих потерянных провинций и не овладеют снова самим Киевом. Не говорим уже о личных интересах митрополита Сильвестра, которым более благоприятствовало прежнее положение его под владычеством польским. Неудивительно, если он принужден был как бы двоиться и разом служить двум господам, если поведение его казалось каким-то скрытным, нерешительным, двусмысленным и не вполне отвечало желаниям и видам правительственной власти в Москве. При всем том роковое событие совершилось в его управление Западнорусскою Церковию: при нем соединилась она с Восточнорусской Церковию, хотя это соединение было пока неполное или только начало соединения, соединение лишь фактическое, а не правовое, соединение, которое не раз еще более или менее нарушалось, пока не утвердилось окончательно с согласия самого Константинопольского патриарха. Еще при жизни Киевского митрополита Сильвестра Коссова Московский патриарх начал называться патриархом всея не только Великия, но и Малыя, и Белыя России.
II
Первым и важнейшим из дел патриаршествования Никона было исправление богослужебных книг и церковной обрядности. Начало такому исправлению, как мы видели, положено было еще во дни патриарха Иосифа, и тогда же обозначились те два начала, или правила, которыми потом Никон постоянно руководствовался, занимаясь этим делом.
Богослужебные книги правились у нас при всех доселе бывших патриархах, когда приготовляемы были к печати. Но правились только по славянским "добрым переводам", или спискам (не упоминаем о несчастной попытке преподобного Дионисия и его сотрудников). А как и "добрые" славянские списки даже самые древние не чужды были погрешностей и немало разнились между собою в частностях, то очень естественно, что и в печатных книгах, появившихся при первых наших патриархах, повторились все эти погрешности и разности, доходящие иногда до противоречий. Под конец жизни патриарха Иосифа у нас наконец ясно сознана была мысль, что исправлять церковные книги по одним славянским спискам недостаточно, а нужно вместе исправлять и по греческому тексту. И вот сам царь Алексей Михайлович обратился в Киев с просьбою прислать в Москву ученых мужей, знавших греческий язык, чтобы они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую тогда намеревались вновь напечатать. Ученые люди скоро прибыли в Москву, и хотя некоторые встретили их здесь неприязненно за самую их ученость, хотя им не было поручено тотчас же приступить к исправлению Библии, но они успели еще при жизни патриарха Иосифа исправить по греческому тексту одну, уже оканчивавшуюся печатанием, книгу "Шестоднев" и напечатали свои исправления в конце книги, чтобы всю ее не перепечатывать. Это была первая напечатанная в Москве церковная книга, исправленная не по славянским только спискам, но и по греческому тексту, и в этом выразился первый принцип, которого потом держался Никон: править богослужебные книги по "добрым" славянским спискам и вместе по греческому тексту.
В отправлении богослужения у нас с давнего времени допускалось крайнее бесчиние, происходившее от многогласия и от хомового пения. Службы совершались разом многими голосами: один читал, другой в то же время пел, третий говорил ектении или возгласы, а иногда читали разом двое или трое, и совершенно различное. А при господствовавшем хомовом пении слова растягивались до бессмыслия, с переменою в них ударений, с переменою полугласных букв на гласные, с прибавлением новых гласных. Против такого бесчиния восставали еще Стоглавый Собор и патриарх Гермоген, а теперь, при патриархе Иосифе, восстали некоторые даже из светских людей, каков был Федор Ртищев, и два самых авторитетных московских протоиерея: казанский Неронов и благовещенский - Вонифатьев, царский духовник. К ним присоединились Новгородский митрополит Никон и сам царь. А патриарх Иосиф сначала колебался, но потом обратился с просьбою к Цареградскому патриарху Парфению, чтобы он вместе с другими греческими иерархами решил, "подобает ли в службах по мирским церквам и по монастырям соблюдать единогласие". И когда из Царьграда получен был ответ, что чтение в церквах должно совершаться единогласно и певцам подобает петь согласно, а не рыканием неподобным, тогда патриарх Иосиф с Собором своих русских архиереев в присутствии самого государя и его синклита постановил, чтобы по всем церквам пели чинно, безмятежно и единогласно и читали в один голос, тихо и неспешно. В этом выразился второй принцип, которого также постоянно держался Никон: во всех важных и недоуменных случаях при исправлении церковной обрядности просить совета и решения Восточных первосвятителей).
Явились новые обстоятельства, которые нудили не только не прекращать, напротив, с большею энергиею продолжать начатое дело исправления церковных книг и обрядов. При благочестивом царе Алексее Михайловиче еще чаще, чем прежде, приходили в Москву греческие иерархи и другие духовные лица для милостыни и иногда оставались у нас довольно долго. Присматриваясь с любопытством к нашей церковности, они не могли не замечать и действительно замечали в нашей Церкви некоторые разности от чинов и обрядов Греческой Церкви и некоторые новины, или "новшества", каким особенно казалось им употребление двуперстия для крестного знамения, так как это новшество, несмотря на решение Стоглавого Собора, доселе слабо проникавшее в народ, который издревле от предков привык креститься тремя перстами, теперь именно, при патриархе Иосифе, будучи внесено в некоторые учительные и богослужебные наши книги, наиболее стало распространяться и утверждаться и наиболее бросаться в глаза приходившим к нам с Востока единоверцам. В числе других пришельцев к нам находился и Иерусалимский патриарх Паисий, принятый в Москве с величайшим уважением. Заметил и он наши новшества и с укором указывал на них царскому любимцу Никону и другим. Встревоженные царь и патриарх Иосиф, прощаясь с Паисием, отпустили с ним на Восток своего старца Арсения Суханова, чтобы он изучил там церковные чины и обряды и доставил о них сведения. Но Арсений, двукратно возвращавшийся с пути по поручению Паисия, остановившегося в Молдавии, в последний раз (8 декабря 1650 г.) привез с собою в Москву "Статейный список", в котором подробно изложил свой жаркий спор с греками о двуперстии для крестного знамения и о некоторых других церковных предметах, которыми русские разнились тогда от греков, и вместе привез достоверное, им самим обследованное известие, что на Афоне монахи всех греческих монастырей, собравшись воедино, соборне признали двуперстие ересью, сожгли московские книги, в которых напечатано о нем, как книги еретические и хотели сжечь самого старца, у которого нашли те книги. Все это еще более должно было встревожить царя и церковные власти в Москве и показать им, до чего могут довести те обрядовые разности, которые находили у нас греки и прямо называли новшествами. Вместе с Арсением прибыл в Москву с письмами от Иерусалимского патриарха Паисия к царю и к патриарху Иосифу Назаретский митрополит Гавриил, которого очень полюбил Алексей Михайлович и всячески старался оставить на житье у себя в России, и этот митрополит также высказал свои укоризны на наши церковные новшества. Что же оставалось делать нашему церковному правительству? Патриарх Иосиф был уже дряхл и слаб и скоро скончался. Но Никон, столько могущественный и при патриархе Иосифе, а теперь сделавшийся его преемником, мог ли Никон быть спокоен и не отозваться со всею ревностию на все эти укоризны греков? И он действительно отозвался. Тотчас по вступлении на патриаршую кафедру Никон, как рассказывается в предисловии изданного им Служебника, "упразднися от всех и вложися в труд, еже бы Святое Писание разсмотрити, и, входя в книгохранильницу, со многим трудом многи дни в разсмотрении положи". В книгохранильнице он нашел подлинную уложенную грамоту об учреждении патриаршества в России, подписанную патриархами Иеремиею Цареградским и Иовом Московским и многими другими святителями, русскими и греческими; нашел также подлинную грамоту, или книгу, об утверждении патриаршества в России, подписанную и присланную в 1593 г. всеми Восточными патриархами со множеством греческих епископов. В последней грамоте он прочел, что Московский патриарх есть брат всех прочих православных патриархов, единочинен им и сопрестолен, а потому должен быть согласен с ними во всем. Наиболее же остановили на себе в этой грамоте внимание Никона следующие слова: "Так как православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковного смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцов, и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякого приложения или отъятия". Прочитав всю эту грамоту, Никон впал в великий страх, не допущено ли в России какого-либо отступления от православного греческого закона, и начал прежде всего рассматривать Символ веры. Он прочел Символ веры, начертанный греческими буквами на саккосе, который за 250 лет пред тем принесен был в Москву митрополитом Фотием и сравнил с этим Символом славянский, как он изложен был в новых московских печатных книгах, и убедился, что в славянском Символе есть несогласия с древним греческим. Рассмотрел затем точно так же святую литургию, т. е. Служебник, и нашел, что иное в нем прибавлено, другое отнято или превращено, а после Служебника узрел и в других книгах многие несходства. После этого, проникнутый сознанием своего долга быть во всем согласным с Восточными патриархами и потреблять всякие новины, которые могут вести к несогласиям в Церкви, смутам и разделению, и убедившись лично, что такие новины у нас действительно есть в печатных церковных книгах и в самом даже Символе веры, Никон решился приступить к исправлению наших богослужебных книг и церковных обрядов.
Первая попытка в этом роде сделана была Никоном спустя около семи месяцев после вступления его на патриаршую кафедру и касалась только двух новшеств. Но при первой же этой попытке обнаружились и ярые противники Никона и начатогоим дела. Пред наступлением Великого поста в 1653 г. Никон разослал по всем церквам московским следующую "Память": "По преданию св. апостол и св. отец не подобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились". В таком сжатом виде передает "Память" протопоп Аввакум, но относительно поклонов передает неясно и неточно, конечно, не без намерения. Никон, в чем мы убедимся впоследствии, указывал вовсе не то, чтобы православные не клали вообще земных поклонов в церкви, а то лишь, чтобы в святую Четыредесятницу при чтении известной молитвы святого Ефрема Сирина не клали православные одних земных многочисленных (числом до 17) поклонов, как делалось у нас тогда, но клали поклоны поясные, кроме только четырех земных. "Память" эта прислана была и в Казанский собор протопопу Ивану Неронову. Неронов тотчас пригласил к себе протопопа Аввакума, который проживал у него, и других своих близких. "Мы же, - рассказывает Аввакум, - задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал идти в церковь (т. е. Казанский собор), а сам един скрылся в Чудов, седмицу в палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: "Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати". Он же мне, плачучи, сказал, таже Коломенскому епископу Павлу... потом Даниилу, костромскому протопопу, таже сказал и всей братии. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении перст и о поклонех, и подали государю, много писано было. "Он же не вем, где скрыл их, мнится, Никону отдал". Вот кто явились противниками Никона и как они начали борьбу с ним! Что ж подвигло их на эту роковую борьбу? Ужели одна привязанность к тем двум обрядам, или обычаям, которые хотел изменить Никон? Мы уже упоминали, что протопопы, казанский Неронов и благовещенский Вонифатьев, были при патриархе Иосифе самые авторитетные люди в московском духовенстве, сильные пред патриархом и царем, и что к ним и под их покровительство стекались и другие, преимущественно иногородние, протопопы, каковы были: Аввакум юрьевский, Даниил костромской, Логгин муромский, составлявшие вокруг них "братию". В числе своих близких и друзей временщики-протопопы считали и Никона, нового царского любимца, пока он был архимандритом и даже Новгородским митрополитом. Но когда патриарх Иосиф скончался, эти мнимые друзья Никона, воспользовавшись его отсутствием из Москвы, повели козни, чтобы не допустить его до патриаршества. Никон по возвращении в Москву узнал о кознях и как только сделался патриархом, то не стал, по выражению протопопа Аввакума в его автобиографии, пускать к себе бывших друзей своих и в крестовую. Такого унижения и оскорбления не в силах был перенести Неронов с своими приближенными, и они ждали только случая отомстить Никону. Случай, как им казалось, представился. Никон разослал "Память" духовенству - они написали на нее опровержение из книг, выставляя ее, конечно, еретическою, и подали свою рукопись государю, рассчитывая уязвить Никона и повредить ему. Но ошиблись в расчете: Никон остался в полной силе, а только еще более раздражился против бывших своих друзей. И началась борьба преимущественно из личных побуждений, которая по тому, как скоро увидим, в самом уже начале своем приняла с обеих сторон самый резкий характер. Но достойно замечания, что Никон в этот раз как бы не обратил внимания на поступок своих врагов, не потребовал их на суд за оказанное сопротивление архипастырскому распоряжению и вовсе их не преследовал.
Между тем 16 апреля (1653) прибыл в Москву еще один из высших святителей Востока, бывший Константинопольский патриарх Афанасий, с довольно многочисленною свитою. Он три раза восходил на патриарший престол, но оставался на нем в первый раз (1633) только сорок дней, во второй (1634 - 1635) около года и в третий раз (1651) только пятнадцать дней. В последнее время Афанасий проживал в Волошской земле, в городе Галаце, где имел в своем управлении монастырь святителя Николая, откуда и прибыл к нам. Государь принял 22 апреля патриарха Афанасия со всею его свитою уже не с такою торжественностию, как прежде принимал Иерусалимского патриарха Паисия: то был действительный патриарх, а этот - патриарх без кафедры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
В трудных обстоятельствах пришлось действовать митрополиту Сильвестру Коссову, когда совершалось и совершилось присоединение Малороссии к Московской державе. Одна часть его митрополии, находившейся в Малороссии, переходила и перешла под власть Москвы; другая, большая, часть оставалась в пределах Польши. Нужно было ему покоряться и угождать московскому правительству, но так, чтобы не раздражить против себя и против своих единоверцев в Литве и Польше польского правительства. Притом хотя Малороссия и поддалась русскому царю, а вскоре и Белоруссия покорилась его оружию, но никто не мог поручиться, что так останется навсегда, что поляки не возвратят себе этих потерянных провинций и не овладеют снова самим Киевом. Не говорим уже о личных интересах митрополита Сильвестра, которым более благоприятствовало прежнее положение его под владычеством польским. Неудивительно, если он принужден был как бы двоиться и разом служить двум господам, если поведение его казалось каким-то скрытным, нерешительным, двусмысленным и не вполне отвечало желаниям и видам правительственной власти в Москве. При всем том роковое событие совершилось в его управление Западнорусскою Церковию: при нем соединилась она с Восточнорусской Церковию, хотя это соединение было пока неполное или только начало соединения, соединение лишь фактическое, а не правовое, соединение, которое не раз еще более или менее нарушалось, пока не утвердилось окончательно с согласия самого Константинопольского патриарха. Еще при жизни Киевского митрополита Сильвестра Коссова Московский патриарх начал называться патриархом всея не только Великия, но и Малыя, и Белыя России.
II
Первым и важнейшим из дел патриаршествования Никона было исправление богослужебных книг и церковной обрядности. Начало такому исправлению, как мы видели, положено было еще во дни патриарха Иосифа, и тогда же обозначились те два начала, или правила, которыми потом Никон постоянно руководствовался, занимаясь этим делом.
Богослужебные книги правились у нас при всех доселе бывших патриархах, когда приготовляемы были к печати. Но правились только по славянским "добрым переводам", или спискам (не упоминаем о несчастной попытке преподобного Дионисия и его сотрудников). А как и "добрые" славянские списки даже самые древние не чужды были погрешностей и немало разнились между собою в частностях, то очень естественно, что и в печатных книгах, появившихся при первых наших патриархах, повторились все эти погрешности и разности, доходящие иногда до противоречий. Под конец жизни патриарха Иосифа у нас наконец ясно сознана была мысль, что исправлять церковные книги по одним славянским спискам недостаточно, а нужно вместе исправлять и по греческому тексту. И вот сам царь Алексей Михайлович обратился в Киев с просьбою прислать в Москву ученых мужей, знавших греческий язык, чтобы они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую тогда намеревались вновь напечатать. Ученые люди скоро прибыли в Москву, и хотя некоторые встретили их здесь неприязненно за самую их ученость, хотя им не было поручено тотчас же приступить к исправлению Библии, но они успели еще при жизни патриарха Иосифа исправить по греческому тексту одну, уже оканчивавшуюся печатанием, книгу "Шестоднев" и напечатали свои исправления в конце книги, чтобы всю ее не перепечатывать. Это была первая напечатанная в Москве церковная книга, исправленная не по славянским только спискам, но и по греческому тексту, и в этом выразился первый принцип, которого потом держался Никон: править богослужебные книги по "добрым" славянским спискам и вместе по греческому тексту.
В отправлении богослужения у нас с давнего времени допускалось крайнее бесчиние, происходившее от многогласия и от хомового пения. Службы совершались разом многими голосами: один читал, другой в то же время пел, третий говорил ектении или возгласы, а иногда читали разом двое или трое, и совершенно различное. А при господствовавшем хомовом пении слова растягивались до бессмыслия, с переменою в них ударений, с переменою полугласных букв на гласные, с прибавлением новых гласных. Против такого бесчиния восставали еще Стоглавый Собор и патриарх Гермоген, а теперь, при патриархе Иосифе, восстали некоторые даже из светских людей, каков был Федор Ртищев, и два самых авторитетных московских протоиерея: казанский Неронов и благовещенский - Вонифатьев, царский духовник. К ним присоединились Новгородский митрополит Никон и сам царь. А патриарх Иосиф сначала колебался, но потом обратился с просьбою к Цареградскому патриарху Парфению, чтобы он вместе с другими греческими иерархами решил, "подобает ли в службах по мирским церквам и по монастырям соблюдать единогласие". И когда из Царьграда получен был ответ, что чтение в церквах должно совершаться единогласно и певцам подобает петь согласно, а не рыканием неподобным, тогда патриарх Иосиф с Собором своих русских архиереев в присутствии самого государя и его синклита постановил, чтобы по всем церквам пели чинно, безмятежно и единогласно и читали в один голос, тихо и неспешно. В этом выразился второй принцип, которого также постоянно держался Никон: во всех важных и недоуменных случаях при исправлении церковной обрядности просить совета и решения Восточных первосвятителей).
Явились новые обстоятельства, которые нудили не только не прекращать, напротив, с большею энергиею продолжать начатое дело исправления церковных книг и обрядов. При благочестивом царе Алексее Михайловиче еще чаще, чем прежде, приходили в Москву греческие иерархи и другие духовные лица для милостыни и иногда оставались у нас довольно долго. Присматриваясь с любопытством к нашей церковности, они не могли не замечать и действительно замечали в нашей Церкви некоторые разности от чинов и обрядов Греческой Церкви и некоторые новины, или "новшества", каким особенно казалось им употребление двуперстия для крестного знамения, так как это новшество, несмотря на решение Стоглавого Собора, доселе слабо проникавшее в народ, который издревле от предков привык креститься тремя перстами, теперь именно, при патриархе Иосифе, будучи внесено в некоторые учительные и богослужебные наши книги, наиболее стало распространяться и утверждаться и наиболее бросаться в глаза приходившим к нам с Востока единоверцам. В числе других пришельцев к нам находился и Иерусалимский патриарх Паисий, принятый в Москве с величайшим уважением. Заметил и он наши новшества и с укором указывал на них царскому любимцу Никону и другим. Встревоженные царь и патриарх Иосиф, прощаясь с Паисием, отпустили с ним на Восток своего старца Арсения Суханова, чтобы он изучил там церковные чины и обряды и доставил о них сведения. Но Арсений, двукратно возвращавшийся с пути по поручению Паисия, остановившегося в Молдавии, в последний раз (8 декабря 1650 г.) привез с собою в Москву "Статейный список", в котором подробно изложил свой жаркий спор с греками о двуперстии для крестного знамения и о некоторых других церковных предметах, которыми русские разнились тогда от греков, и вместе привез достоверное, им самим обследованное известие, что на Афоне монахи всех греческих монастырей, собравшись воедино, соборне признали двуперстие ересью, сожгли московские книги, в которых напечатано о нем, как книги еретические и хотели сжечь самого старца, у которого нашли те книги. Все это еще более должно было встревожить царя и церковные власти в Москве и показать им, до чего могут довести те обрядовые разности, которые находили у нас греки и прямо называли новшествами. Вместе с Арсением прибыл в Москву с письмами от Иерусалимского патриарха Паисия к царю и к патриарху Иосифу Назаретский митрополит Гавриил, которого очень полюбил Алексей Михайлович и всячески старался оставить на житье у себя в России, и этот митрополит также высказал свои укоризны на наши церковные новшества. Что же оставалось делать нашему церковному правительству? Патриарх Иосиф был уже дряхл и слаб и скоро скончался. Но Никон, столько могущественный и при патриархе Иосифе, а теперь сделавшийся его преемником, мог ли Никон быть спокоен и не отозваться со всею ревностию на все эти укоризны греков? И он действительно отозвался. Тотчас по вступлении на патриаршую кафедру Никон, как рассказывается в предисловии изданного им Служебника, "упразднися от всех и вложися в труд, еже бы Святое Писание разсмотрити, и, входя в книгохранильницу, со многим трудом многи дни в разсмотрении положи". В книгохранильнице он нашел подлинную уложенную грамоту об учреждении патриаршества в России, подписанную патриархами Иеремиею Цареградским и Иовом Московским и многими другими святителями, русскими и греческими; нашел также подлинную грамоту, или книгу, об утверждении патриаршества в России, подписанную и присланную в 1593 г. всеми Восточными патриархами со множеством греческих епископов. В последней грамоте он прочел, что Московский патриарх есть брат всех прочих православных патриархов, единочинен им и сопрестолен, а потому должен быть согласен с ними во всем. Наиболее же остановили на себе в этой грамоте внимание Никона следующие слова: "Так как православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковного смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцов, и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякого приложения или отъятия". Прочитав всю эту грамоту, Никон впал в великий страх, не допущено ли в России какого-либо отступления от православного греческого закона, и начал прежде всего рассматривать Символ веры. Он прочел Символ веры, начертанный греческими буквами на саккосе, который за 250 лет пред тем принесен был в Москву митрополитом Фотием и сравнил с этим Символом славянский, как он изложен был в новых московских печатных книгах, и убедился, что в славянском Символе есть несогласия с древним греческим. Рассмотрел затем точно так же святую литургию, т. е. Служебник, и нашел, что иное в нем прибавлено, другое отнято или превращено, а после Служебника узрел и в других книгах многие несходства. После этого, проникнутый сознанием своего долга быть во всем согласным с Восточными патриархами и потреблять всякие новины, которые могут вести к несогласиям в Церкви, смутам и разделению, и убедившись лично, что такие новины у нас действительно есть в печатных церковных книгах и в самом даже Символе веры, Никон решился приступить к исправлению наших богослужебных книг и церковных обрядов.
Первая попытка в этом роде сделана была Никоном спустя около семи месяцев после вступления его на патриаршую кафедру и касалась только двух новшеств. Но при первой же этой попытке обнаружились и ярые противники Никона и начатогоим дела. Пред наступлением Великого поста в 1653 г. Никон разослал по всем церквам московским следующую "Память": "По преданию св. апостол и св. отец не подобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились". В таком сжатом виде передает "Память" протопоп Аввакум, но относительно поклонов передает неясно и неточно, конечно, не без намерения. Никон, в чем мы убедимся впоследствии, указывал вовсе не то, чтобы православные не клали вообще земных поклонов в церкви, а то лишь, чтобы в святую Четыредесятницу при чтении известной молитвы святого Ефрема Сирина не клали православные одних земных многочисленных (числом до 17) поклонов, как делалось у нас тогда, но клали поклоны поясные, кроме только четырех земных. "Память" эта прислана была и в Казанский собор протопопу Ивану Неронову. Неронов тотчас пригласил к себе протопопа Аввакума, который проживал у него, и других своих близких. "Мы же, - рассказывает Аввакум, - задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал идти в церковь (т. е. Казанский собор), а сам един скрылся в Чудов, седмицу в палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: "Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати". Он же мне, плачучи, сказал, таже Коломенскому епископу Павлу... потом Даниилу, костромскому протопопу, таже сказал и всей братии. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении перст и о поклонех, и подали государю, много писано было. "Он же не вем, где скрыл их, мнится, Никону отдал". Вот кто явились противниками Никона и как они начали борьбу с ним! Что ж подвигло их на эту роковую борьбу? Ужели одна привязанность к тем двум обрядам, или обычаям, которые хотел изменить Никон? Мы уже упоминали, что протопопы, казанский Неронов и благовещенский Вонифатьев, были при патриархе Иосифе самые авторитетные люди в московском духовенстве, сильные пред патриархом и царем, и что к ним и под их покровительство стекались и другие, преимущественно иногородние, протопопы, каковы были: Аввакум юрьевский, Даниил костромской, Логгин муромский, составлявшие вокруг них "братию". В числе своих близких и друзей временщики-протопопы считали и Никона, нового царского любимца, пока он был архимандритом и даже Новгородским митрополитом. Но когда патриарх Иосиф скончался, эти мнимые друзья Никона, воспользовавшись его отсутствием из Москвы, повели козни, чтобы не допустить его до патриаршества. Никон по возвращении в Москву узнал о кознях и как только сделался патриархом, то не стал, по выражению протопопа Аввакума в его автобиографии, пускать к себе бывших друзей своих и в крестовую. Такого унижения и оскорбления не в силах был перенести Неронов с своими приближенными, и они ждали только случая отомстить Никону. Случай, как им казалось, представился. Никон разослал "Память" духовенству - они написали на нее опровержение из книг, выставляя ее, конечно, еретическою, и подали свою рукопись государю, рассчитывая уязвить Никона и повредить ему. Но ошиблись в расчете: Никон остался в полной силе, а только еще более раздражился против бывших своих друзей. И началась борьба преимущественно из личных побуждений, которая по тому, как скоро увидим, в самом уже начале своем приняла с обеих сторон самый резкий характер. Но достойно замечания, что Никон в этот раз как бы не обратил внимания на поступок своих врагов, не потребовал их на суд за оказанное сопротивление архипастырскому распоряжению и вовсе их не преследовал.
Между тем 16 апреля (1653) прибыл в Москву еще один из высших святителей Востока, бывший Константинопольский патриарх Афанасий, с довольно многочисленною свитою. Он три раза восходил на патриарший престол, но оставался на нем в первый раз (1633) только сорок дней, во второй (1634 - 1635) около года и в третий раз (1651) только пятнадцать дней. В последнее время Афанасий проживал в Волошской земле, в городе Галаце, где имел в своем управлении монастырь святителя Николая, откуда и прибыл к нам. Государь принял 22 апреля патриарха Афанасия со всею его свитою уже не с такою торжественностию, как прежде принимал Иерусалимского патриарха Паисия: то был действительный патриарх, а этот - патриарх без кафедры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67