А может быть, тут я уже ощутила дуновение свободы?! Тебриз находился в стороне от революционных событий. Отделы пасдаров и иранской армии были везде, но мне казалось, что население Тебриза в большей степени чувствует себя дома, чем жители Тегерана.
Водитель долго кружил окольными улицами, пока вдруг не остановил машину. Женщина приказала парнишке выйти. Я понимала по-персидски настолько, чтобы уяснить, что он приехал навестить тетушку. Его проконсультировали, что он не должен ничего говорить о нас. Подросток вышел и направился в боковую улочку, но спустя несколько минут вернулся. «Тети нет дома», – сообщил он. Женщина вышла из машины, намереваясь удостовериться лично. Не знаю почему, но меня это обеспокоило. Позже я поняла, что, хотя она была совершенно чужой, ее присутствие в машине придавало мне уверенности. Мужчины были вполне симпатичные, но у меня не было желания остаться с ними наедине.
Махтаб посмотрела на меня и прошептала:
– Мне плохо.
У нее горела головка. Она жаловалась, что болит живот. Я успела открыть дверцу, когда Махтаб вытошнило. Она тоже чувствовала напряжение. Наконец женщина вернулась одна.
Тетя оказалась дома, но не слышала, как стучал мальчуган. Я приободрилась, поняв, что эта женщина будет нас сопровождать. Мы поехали дальше.
Спустя две-три минуты мы остановились на перегруженном перекрестке. Это была центральная площадь города. Наш водитель стоял перед регулировщиком.
– Быстро! Быстро! – торопила нас женщина.
В этот момент мы молниеносно пересели в оказавшуюся рядом машину. Если все это было запланировано, то вполне удалось. Пока кто-нибудь сумел сориентироваться, мы с Махтаб были уже надежно спрятаны в другой машине. Муж, жена и дочь втиснулись за нами, и снова мы двинулись в путь.
Женщина, указав на нашего нового водителя, мужчину лет шестидесяти, сказала:
– Не разговаривай с этим человеком, не говори, что ты американка.
Водитель производил впечатление вполне благопристойного человека, однако, вероятно, не был посвящен в суть операции.
Мы пересекли Тебриз и направились в сторону другого города. Мы видели ужасающие следы войны – разрушенные бомбами здания, изрешеченные осколками стены которых напоминали соты. Везде было много военных патрулей. Спустя какое-то время мы остановились в боковой улочке за голубым «пикапом», внутри которого сидели двое мужчин. Один из них вышел и медленно направился к нашей машине. Он поговорил о чем-то с водителем на незнакомом мне языке, который я приняла за турецкий. Затем вернулся в «пикап», и автомобиль уехал.
Наша машина последовала за ним, но вскоре мы потеряли его в уличном движении. Несколько минут мы кружили по городу. «Почему это так долго?» – нетерпеливо думала я. Была суббота, день, когда я должна была вместе с адвокатом встретиться с Муди. Как скоро до него дойдет, что его обманули? Когда его гнев достигнет такой степени, что он сообщит в полицию о моем побеге? А может быть, он уже сделал это?
Я подумала об Амале. Он так просил связаться с ним. Но это оказалось невозможным.
А что с Джо, Джоном и моими родителями в далеком Мичигане? Звонил ли Муди им? Возможно, они сообщили что-нибудь об отце? Что Муди мог им сказать? Волнуются ли они по-прежнему за нашу с Махтаб жизнь? Неужели мою семью в ближайшее время ждут три смерти?
«Поспешите, пожалуйста!» – хотелось мне кричать.
Наконец мы покинули город и направились на запад. Часы проходили в полнейшем молчании, которое было прервано единственным незначительным инцидентом.
– Не делай этого! – проворчал водитель, оглянувшись на Махтаб.
– Ты стучишь в его сиденье, – сказала я Махтаб и подтянула ее повыше.
Путешествие продолжалось. В полдень мы подъехали к заброшенному дому возле полевой дороги. Сразу же за нами остановился знакомый «пикап». Нам с Махтаб велели пересесть в него. Машина тронулась, и мы остались с двумя мужчинами.
Хмурое выражение лица одного вселяло тревогу.
Другой оказался более приветливым. Высокий и худощавый, в нем было что-то властное. Он улыбнулся мне и сказал по-персидски:
– Меня зовут Мосейн.
Мы проехали не более сотни метров и повернули на полевую дорогу, ведущую в маленькую деревню. В ней было лишь несколько разбросанных то здесь, то там домов. Несмотря на поземку, дети бегали без обуви, почти раздетые. Мы резко остановились, а водитель, подбежав к кирпичной стене, взобрался на нее, видимо, проверить, что за ней. Дорога была свободной. Кивком он велел подъехать. Мосейн проскользнул на место водителя и медленно подогнал машину. Мы въехали в железные Ворота, которые тотчас же захлопнулись за нами.
– Быстрее! Быстрее! – подгонял Мосейн.
Мы с Махтаб выскочили из машины прямо в болото посреди двора. Спотыкаясь, мы тащились за Мосейном, который вел нас к напоминавшему сарай дому. Несколько животных сопровождало нас.
Цементные стены дома усиливали и без того пронизывающий холод. Нас била дрожь. Мое дыхание зависало в воздухе ледяным облачком, когда я шептала Махтаб:
– Сейчас лучше не отвечай никому, ничего не переводи, пока я тебя не попрошу об этом. Не признавайся, что ты понимаешь, о чем идет речь. Притворись уставшей и сонной.
Я обняла свою девочку, стараясь таким образом согреть ее и себя. Я осмотрелась вокруг. На полу были расстелены плахты с ярким рисунком. Сшитые, они выглядели, как одеяла без ваты. Вдоль стен лежали шерстяные одеяла. Мужчины принесли печку, которую топили мазутом, разожгли ее, подтянули плахты поближе к огню и жестом пригласили нас сесть.
Мы сели как можно ближе к печи, укрываясь настывшими влажными одеялами. Маленькая печурка едва грела.
– Я скоро вернусь, – пообещал Мосейн и вышел.
В курдийском национальном костюме, очень отличавшемся от бесцветных одежд женщин в Тегеране, в сарай вошла женщина. На ней было несколько слоев юбок ярких расцветок, достигающих пола и сильно собранных в талии. К спине ее был привязан, видимо, годовалый ребенок с выразительными, как у нашего водителя, чертами лица. Я догадалась, что это его сын.
Женщина была невероятно подвижна. Сначала она чистила сабзи, потом вышла. Я наблюдала за ней через открытые ворота. Она поливала двор водой. Вскоре она вошла снова и стала собирать с пола тряпичные половички и одеяла, сворачивая и складывая их. Потом подмела голый пол метелкой из сухой травы.
«Что будет дальше? – думала я. – Действительно ли Мосейн вернется за нами?»
Вскоре женщина ушла, но тут же вернулась с хлебом, сыром и чаем. Хотя мы были очень голодны, сыр есть было невозможно: он был очень острым. Мы попили чаю и пожевали немного твердого хлеба.
Вечер принес с собой гнетущую тишину. Мы с Махтаб дрожали от холода и страха, чувствуя себя беззащитными и бессильными. Если бы этим людям пришло в голову расправиться с нами, у нас не было бы никаких шансов на спасение.
Наконец вернулся Мосейн. Увидев его, я вздохнула с облегчением. Что-то в его поведении вызывало доверие.
– Что у тебя в сумке? – спросил он.
Я высыпала все на каменный пол: альбомы для рисования Махтаб, сменную одежду, бижутерию, деньги, монеты для телефона-автомата, которые дал Амаль, наши паспорта.
– Дай мне это, – сказал он.
«Неужели он просто вор? – подумала я». Все, кроме часов, я отдала ему.
Мосейн, рассортировав вещи, сложил их в маленькие пакеты.
– Завтра, – сказал он по-персидски, – наденете все, что сможете, на себя. Остальное оставите.
Он перебирал в руках две мои цепочки и перламутровый браслет, затем положил их в карман.
Желая как-то его ублажить, я достала свою косметичку и также подала ему.
– Подари это своей жене, – сказала я. Была ли у него жена?
Он завернул также деньги, паспорта и золотую цепочку.
– Оставь это на сегодняшнюю ночь, но перед тем, как мы выедем, я заберу эти вещи, – предупредил он.
– Хорошо, – поспешно согласилась я.
Он осмотрел школьный учебник персидского языка, который Махтаб взяла с собой. Когда он заталкивал книгу в карман плаща, в глазах Махтаб заблестели слезы.
– Я хочу это взять, – всхлипывала она.
– Я отдам тебе потом, – пообещал он.
Этот человек с каждой минутой казался мне все более загадочным. Он держался очень мило, но его слова и действия не оставляли нам выбора. Он улыбался по-отечески, а карманы набил моими драгоценностями.
– Я вернусь сюда утром, – сказал он и вышел в темную холодную ночь.
Было поздно. Мы с Махтаб закутались в плахты, прижавшись друг к другу возле печи. Махтаб наконец погрузилась в неспокойный, неровный сон.
Изнуренная до предела, дрожащая от холода, голодная, почти в бессознательном состоянии от напряжения и беспокойства, я лежала рядом со своей девочкой. У меня все сжималось внутри от мысли, что Муди уже мчится по нашим следам. Я страшилась полиции, солдат, пасдаров. Я боялась завтрашнего дня, опасностей, связанных с пересечением границы. Как они это сделают?
Я волновалась об отце, маме, Джо и Джоне.
Переполненная тревогами и страхом, я то забывалась в полном кошмаров сне, то просыпалась. Так прошла ночь.
К утру сарай казался еще холоднее, чем с вечера.
Женщина принесла нам чай, хлеб, а также сыр, но еще более острый, просто несъедобный. Когда мы пили чай и жевали твердый хлеб, женщина вернулась с настоящим лакомством – семечками подсолнуха на маленьком подносе. Как обрадовалась моя Махтаб! Мы были голодны, и я была уверена, что она проглотит все сразу. Но Махтаб разделила семечки на две маленькие порции.
– Мама, мы не должны съесть все сегодня. Нужно немного оставить, – сказала она. – Вот эти съедим сегодня, а те оставим на завтра.
Она поразила меня своим совсем не детским рационализмом.
Женщина суетилась во дворе, разжигая маленький костер. Она готовила курицу, одну из тех, которые бегали по двору.
В воздухе стоял аппетитный аромат отварного мяса. Женщина вернулась и стала приготавливать сабзи. Я села рядом, чтобы помочь ей.
Еда была готова, на полу расставили тарелки, и мы только сели обедать, как внезапно появился Мосейн.
– Зад баш! Зад баш! – распорядился он. Женщина тут же встала и вышла на улицу, а какое-то время спустя вернулась с ворохом одежды. Она быстро нарядила меня в тяжелый яркий четырехъярусный курдийский костюм. В моем одеянии были длинные рукава с почти восьмисантиметровой ширины полоской ткани, свисающей у запястья. Внешний слой юбки был сшит из тяжелой шелковой парчи апельсинового, голубого и розового цветов.
Голову мне плотно обернули длинным куском ткани, концы которой с одной стороны свисали. Таким образом, я стала курдкой.
На Махтаб по-прежнему было манто.
– У меня нет брюк, – сказала я.
Мосейн тут же принес длинные мужские брюки. Я подвернула манжеты, пытаясь натянуть брюки под многочисленными слоями курдийских юбок. Затем Мосейн вручил нам с Махтаб толстые шерстяные носки, на которые мы надели обувь.
Только сейчас мы были готовы.
Мосейн попросил деньги, цепочку и паспорта – все ценное, что оставалось у нас, за исключением часов. Не имело смысла переживать о них, если речь шла о нашей жизни.
– Побыстрее! Побыстрее! – подгонял он.
Мы вышли за ним из сарая, оставляя нетронутым обед, и забрались в голубой «пикап».
– Ты не беспокойся, не беспокойся, – повторял Мосейн.
Он объяснил мне, как умел, свой план: какое-то время мы будем ехать «пикапом», потом пересядем в другую машину и наконец в машину красного цвета.
Детали я так и не смогла уяснить.
По-прежнему у меня были к Мосейну смешанные чувства. Его поведение часто таило в себе что-то зловещее. У него были мои деньги и драгоценности. О паспортах я не беспокоилась: без виз они все равно были бесполезны. Если нам только удастся добраться до посольства США в Анкаре, наверное, нам выдадут новые.
С другой стороны, он был заботливый и доброжелательный. Я ожидала от него защиты и помощи. Будет ли он сопровождать нас всю дорогу?
– Я никогда еще и ни с кем не переходил границу, – сказал он по-персидски. – Но ты моя сестра, и я перейду границу вместе с тобой.
Оригинально. Я сразу же почувствовала себя увереннее.
Спустя какое-то время мы увидели мчащийся нам навстречу автомобиль. Поравнявшись, машины внезапно затормозили. Мосейн торопил нас.
Мы вышли на шоссе. Я повернулась к Мосейну, уверенная, что он присоединится к нам.
– Отдай это мужчине в другой машине, – сказал он, подавая мне паспорта.
Я быстро потеряла его из виду, потому что водитель нажал на педаль газа до отказа. Голубой «пикап» исчез, а вместе с ним и Мосейн.
«Значит, он не поедет с нами, – убедилась я. – Я никогда больше не увижу его».
Очередная машина развернулась и затормозила прямо возле нас. Мы забрались в кабину.
Это была открытая машина вроде «джипа». В кабине сидели двое мужчин. Одному из них я подала паспорта. Он взял их осторожно, точно они обжигали. Ни у кого не было желания быть пойманным с американскими паспортами.
Затем он сказал нам пересесть наверх. Я не знала, для чего это нужно, но выполнила его распоряжение. Мы тотчас же двинулись с бешеной скоростью.
В прошлую ночь в каменном сарае мне казалось, что холоднее уже не может быть. Но я ошибалась. Мы с Махтаб прижались друг к другу на открытой платформе. Ледяной ветер пронизывал нас насквозь, но ни Махтаб, ни я не жаловались. Мы ехали по ухабистой дороге, вьющейся серпантином в гору.
«Сколько испытаний уготовано судьбой еще на нашу долю?» – спрашивала я себя.
Проехав около километра, водитель остановился и пригласил нас в кабину. Мужчина, которому я отдала паспорта, указал рукой на вершину горы. Я посмотрела в ту сторону и увидела силуэт стоявшего там человека с карабином через плечо. Это был часовой. Мы ехали дальше, и мужчина все время показывал мне все новых и новых часовых.
Вдруг тишину разорвал резкий выстрел из карабина. Второй разнесся эхом от горных откосов.
Водитель тотчас же остановился. Оба мужчины побледнели от страха. Их страх усилил мой. Махтаб прижалась ко мне, точно пыталась забраться внутрь меня. В напряженном молчании мы ждали приближающегося солдата. На нем был мундир цвета хаки, стянутый в талии ремнем. Внезапно в моих руках оказались паспорта. Не зная, что с ними делать, я всадила их в сапог и ждала, прижав Махтаб еще крепче к себе.
– Не смотри на этого человека, – прошептала я ей, – ничего не говори.
Солдат осторожно подошел к окну машины, а дуло карабина направил на водителя. Сердце у меня остановилось.
Солдат что-то сказал на непонятном мне языке. Махтаб сжала свою ручонку у меня на ладони. Я боялась дышать.
Наконец спустя несколько минут, которые показались мне вечностью, солдат отошел. Наш водитель взглянул на своего товарища с явным облегчением. Видимо, он сумел наговорить солдату нечто правдоподобное.
Снова тряслись мы по ухабам, пока не выехали на автостраду. Нас то и дело обгоняли военные машины. Впереди показался контрольный пост, но, прежде чем мы к нему подъехали, водитель свернул на обочину и жестом приказал выйти. Речь явно шла о том, чтобы обойти пост.
Мы последовали за мужчиной по открытой местности – плоскогорью, покрытому снегом и льдом. Мы все время находились в поле зрения поста. Я чувствовала себя мишенью на стрельбище. Несколько минут мы брели по полю, пока не добрались до следующей автострады.
Я надеялась, что здесь нас заберет «джип» или та красная машина, о которой вспоминал Мосейн. Но вместо того, чтобы ждать на обочине, наш проводник повел нас по откосу вдоль дороги. Замерзшие, несчастные и дезориентированные, мы продолжали идти за ним. Махтаб топала своими маленькими ножками, и я ни разу не услышала от нее жалобы.
Так тащились мы около часа, пока у подножия крутой горы наш проводник не нашел ровное место в снегу. Он кивнул нам, чтобы мы сели и отдохнули. Жестами он приказал нам остаться здесь и дал понять, что вернется, а затем исчез.
«А, собственно, зачем ему было возвращаться? – подумала я с горечью. – Амаль заплатил этим людям с лихвой. Чего ради, скажите, этот мужчина должен возвращаться?»
Я не знаю, как долго мы находились там, ожидая, полные недоверия, волнения и отчаяния.
Вдруг я увидела «джип». За рулем сидел тот же человек, который разговаривал с солдатом. Он посмотрел на нас, но не подал виду, что узнал.
Махтаб молчала, но лицо ее выражало еще большую решительность, чем раньше: она возвращалась в Америку.
Этот человек не вернется. Сейчас я уже была уверена в этом. Подождем до наступления сумерек, а потом надо что-то предпринять. Но что? Двигаться самим на запад? Мать и дочь, самостоятельно пытающиеся пробраться через горы в Турцию! А может быть, лучше найти обратную дорогу на пост, сдаться, теряя иллюзии и даже жизнь? Или просто замерзнем здесь ночью и умрем.
Этот человек не вернется…
Я вспомнила рассказанную мне Элен (как давно это было!) историю об иранке и ее дочери, которых бросили так же, как и нас. Девочка умерла. Женщина едва выжила, но в результате этой трагедии потеряла все зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Водитель долго кружил окольными улицами, пока вдруг не остановил машину. Женщина приказала парнишке выйти. Я понимала по-персидски настолько, чтобы уяснить, что он приехал навестить тетушку. Его проконсультировали, что он не должен ничего говорить о нас. Подросток вышел и направился в боковую улочку, но спустя несколько минут вернулся. «Тети нет дома», – сообщил он. Женщина вышла из машины, намереваясь удостовериться лично. Не знаю почему, но меня это обеспокоило. Позже я поняла, что, хотя она была совершенно чужой, ее присутствие в машине придавало мне уверенности. Мужчины были вполне симпатичные, но у меня не было желания остаться с ними наедине.
Махтаб посмотрела на меня и прошептала:
– Мне плохо.
У нее горела головка. Она жаловалась, что болит живот. Я успела открыть дверцу, когда Махтаб вытошнило. Она тоже чувствовала напряжение. Наконец женщина вернулась одна.
Тетя оказалась дома, но не слышала, как стучал мальчуган. Я приободрилась, поняв, что эта женщина будет нас сопровождать. Мы поехали дальше.
Спустя две-три минуты мы остановились на перегруженном перекрестке. Это была центральная площадь города. Наш водитель стоял перед регулировщиком.
– Быстро! Быстро! – торопила нас женщина.
В этот момент мы молниеносно пересели в оказавшуюся рядом машину. Если все это было запланировано, то вполне удалось. Пока кто-нибудь сумел сориентироваться, мы с Махтаб были уже надежно спрятаны в другой машине. Муж, жена и дочь втиснулись за нами, и снова мы двинулись в путь.
Женщина, указав на нашего нового водителя, мужчину лет шестидесяти, сказала:
– Не разговаривай с этим человеком, не говори, что ты американка.
Водитель производил впечатление вполне благопристойного человека, однако, вероятно, не был посвящен в суть операции.
Мы пересекли Тебриз и направились в сторону другого города. Мы видели ужасающие следы войны – разрушенные бомбами здания, изрешеченные осколками стены которых напоминали соты. Везде было много военных патрулей. Спустя какое-то время мы остановились в боковой улочке за голубым «пикапом», внутри которого сидели двое мужчин. Один из них вышел и медленно направился к нашей машине. Он поговорил о чем-то с водителем на незнакомом мне языке, который я приняла за турецкий. Затем вернулся в «пикап», и автомобиль уехал.
Наша машина последовала за ним, но вскоре мы потеряли его в уличном движении. Несколько минут мы кружили по городу. «Почему это так долго?» – нетерпеливо думала я. Была суббота, день, когда я должна была вместе с адвокатом встретиться с Муди. Как скоро до него дойдет, что его обманули? Когда его гнев достигнет такой степени, что он сообщит в полицию о моем побеге? А может быть, он уже сделал это?
Я подумала об Амале. Он так просил связаться с ним. Но это оказалось невозможным.
А что с Джо, Джоном и моими родителями в далеком Мичигане? Звонил ли Муди им? Возможно, они сообщили что-нибудь об отце? Что Муди мог им сказать? Волнуются ли они по-прежнему за нашу с Махтаб жизнь? Неужели мою семью в ближайшее время ждут три смерти?
«Поспешите, пожалуйста!» – хотелось мне кричать.
Наконец мы покинули город и направились на запад. Часы проходили в полнейшем молчании, которое было прервано единственным незначительным инцидентом.
– Не делай этого! – проворчал водитель, оглянувшись на Махтаб.
– Ты стучишь в его сиденье, – сказала я Махтаб и подтянула ее повыше.
Путешествие продолжалось. В полдень мы подъехали к заброшенному дому возле полевой дороги. Сразу же за нами остановился знакомый «пикап». Нам с Махтаб велели пересесть в него. Машина тронулась, и мы остались с двумя мужчинами.
Хмурое выражение лица одного вселяло тревогу.
Другой оказался более приветливым. Высокий и худощавый, в нем было что-то властное. Он улыбнулся мне и сказал по-персидски:
– Меня зовут Мосейн.
Мы проехали не более сотни метров и повернули на полевую дорогу, ведущую в маленькую деревню. В ней было лишь несколько разбросанных то здесь, то там домов. Несмотря на поземку, дети бегали без обуви, почти раздетые. Мы резко остановились, а водитель, подбежав к кирпичной стене, взобрался на нее, видимо, проверить, что за ней. Дорога была свободной. Кивком он велел подъехать. Мосейн проскользнул на место водителя и медленно подогнал машину. Мы въехали в железные Ворота, которые тотчас же захлопнулись за нами.
– Быстрее! Быстрее! – подгонял Мосейн.
Мы с Махтаб выскочили из машины прямо в болото посреди двора. Спотыкаясь, мы тащились за Мосейном, который вел нас к напоминавшему сарай дому. Несколько животных сопровождало нас.
Цементные стены дома усиливали и без того пронизывающий холод. Нас била дрожь. Мое дыхание зависало в воздухе ледяным облачком, когда я шептала Махтаб:
– Сейчас лучше не отвечай никому, ничего не переводи, пока я тебя не попрошу об этом. Не признавайся, что ты понимаешь, о чем идет речь. Притворись уставшей и сонной.
Я обняла свою девочку, стараясь таким образом согреть ее и себя. Я осмотрелась вокруг. На полу были расстелены плахты с ярким рисунком. Сшитые, они выглядели, как одеяла без ваты. Вдоль стен лежали шерстяные одеяла. Мужчины принесли печку, которую топили мазутом, разожгли ее, подтянули плахты поближе к огню и жестом пригласили нас сесть.
Мы сели как можно ближе к печи, укрываясь настывшими влажными одеялами. Маленькая печурка едва грела.
– Я скоро вернусь, – пообещал Мосейн и вышел.
В курдийском национальном костюме, очень отличавшемся от бесцветных одежд женщин в Тегеране, в сарай вошла женщина. На ней было несколько слоев юбок ярких расцветок, достигающих пола и сильно собранных в талии. К спине ее был привязан, видимо, годовалый ребенок с выразительными, как у нашего водителя, чертами лица. Я догадалась, что это его сын.
Женщина была невероятно подвижна. Сначала она чистила сабзи, потом вышла. Я наблюдала за ней через открытые ворота. Она поливала двор водой. Вскоре она вошла снова и стала собирать с пола тряпичные половички и одеяла, сворачивая и складывая их. Потом подмела голый пол метелкой из сухой травы.
«Что будет дальше? – думала я. – Действительно ли Мосейн вернется за нами?»
Вскоре женщина ушла, но тут же вернулась с хлебом, сыром и чаем. Хотя мы были очень голодны, сыр есть было невозможно: он был очень острым. Мы попили чаю и пожевали немного твердого хлеба.
Вечер принес с собой гнетущую тишину. Мы с Махтаб дрожали от холода и страха, чувствуя себя беззащитными и бессильными. Если бы этим людям пришло в голову расправиться с нами, у нас не было бы никаких шансов на спасение.
Наконец вернулся Мосейн. Увидев его, я вздохнула с облегчением. Что-то в его поведении вызывало доверие.
– Что у тебя в сумке? – спросил он.
Я высыпала все на каменный пол: альбомы для рисования Махтаб, сменную одежду, бижутерию, деньги, монеты для телефона-автомата, которые дал Амаль, наши паспорта.
– Дай мне это, – сказал он.
«Неужели он просто вор? – подумала я». Все, кроме часов, я отдала ему.
Мосейн, рассортировав вещи, сложил их в маленькие пакеты.
– Завтра, – сказал он по-персидски, – наденете все, что сможете, на себя. Остальное оставите.
Он перебирал в руках две мои цепочки и перламутровый браслет, затем положил их в карман.
Желая как-то его ублажить, я достала свою косметичку и также подала ему.
– Подари это своей жене, – сказала я. Была ли у него жена?
Он завернул также деньги, паспорта и золотую цепочку.
– Оставь это на сегодняшнюю ночь, но перед тем, как мы выедем, я заберу эти вещи, – предупредил он.
– Хорошо, – поспешно согласилась я.
Он осмотрел школьный учебник персидского языка, который Махтаб взяла с собой. Когда он заталкивал книгу в карман плаща, в глазах Махтаб заблестели слезы.
– Я хочу это взять, – всхлипывала она.
– Я отдам тебе потом, – пообещал он.
Этот человек с каждой минутой казался мне все более загадочным. Он держался очень мило, но его слова и действия не оставляли нам выбора. Он улыбался по-отечески, а карманы набил моими драгоценностями.
– Я вернусь сюда утром, – сказал он и вышел в темную холодную ночь.
Было поздно. Мы с Махтаб закутались в плахты, прижавшись друг к другу возле печи. Махтаб наконец погрузилась в неспокойный, неровный сон.
Изнуренная до предела, дрожащая от холода, голодная, почти в бессознательном состоянии от напряжения и беспокойства, я лежала рядом со своей девочкой. У меня все сжималось внутри от мысли, что Муди уже мчится по нашим следам. Я страшилась полиции, солдат, пасдаров. Я боялась завтрашнего дня, опасностей, связанных с пересечением границы. Как они это сделают?
Я волновалась об отце, маме, Джо и Джоне.
Переполненная тревогами и страхом, я то забывалась в полном кошмаров сне, то просыпалась. Так прошла ночь.
К утру сарай казался еще холоднее, чем с вечера.
Женщина принесла нам чай, хлеб, а также сыр, но еще более острый, просто несъедобный. Когда мы пили чай и жевали твердый хлеб, женщина вернулась с настоящим лакомством – семечками подсолнуха на маленьком подносе. Как обрадовалась моя Махтаб! Мы были голодны, и я была уверена, что она проглотит все сразу. Но Махтаб разделила семечки на две маленькие порции.
– Мама, мы не должны съесть все сегодня. Нужно немного оставить, – сказала она. – Вот эти съедим сегодня, а те оставим на завтра.
Она поразила меня своим совсем не детским рационализмом.
Женщина суетилась во дворе, разжигая маленький костер. Она готовила курицу, одну из тех, которые бегали по двору.
В воздухе стоял аппетитный аромат отварного мяса. Женщина вернулась и стала приготавливать сабзи. Я села рядом, чтобы помочь ей.
Еда была готова, на полу расставили тарелки, и мы только сели обедать, как внезапно появился Мосейн.
– Зад баш! Зад баш! – распорядился он. Женщина тут же встала и вышла на улицу, а какое-то время спустя вернулась с ворохом одежды. Она быстро нарядила меня в тяжелый яркий четырехъярусный курдийский костюм. В моем одеянии были длинные рукава с почти восьмисантиметровой ширины полоской ткани, свисающей у запястья. Внешний слой юбки был сшит из тяжелой шелковой парчи апельсинового, голубого и розового цветов.
Голову мне плотно обернули длинным куском ткани, концы которой с одной стороны свисали. Таким образом, я стала курдкой.
На Махтаб по-прежнему было манто.
– У меня нет брюк, – сказала я.
Мосейн тут же принес длинные мужские брюки. Я подвернула манжеты, пытаясь натянуть брюки под многочисленными слоями курдийских юбок. Затем Мосейн вручил нам с Махтаб толстые шерстяные носки, на которые мы надели обувь.
Только сейчас мы были готовы.
Мосейн попросил деньги, цепочку и паспорта – все ценное, что оставалось у нас, за исключением часов. Не имело смысла переживать о них, если речь шла о нашей жизни.
– Побыстрее! Побыстрее! – подгонял он.
Мы вышли за ним из сарая, оставляя нетронутым обед, и забрались в голубой «пикап».
– Ты не беспокойся, не беспокойся, – повторял Мосейн.
Он объяснил мне, как умел, свой план: какое-то время мы будем ехать «пикапом», потом пересядем в другую машину и наконец в машину красного цвета.
Детали я так и не смогла уяснить.
По-прежнему у меня были к Мосейну смешанные чувства. Его поведение часто таило в себе что-то зловещее. У него были мои деньги и драгоценности. О паспортах я не беспокоилась: без виз они все равно были бесполезны. Если нам только удастся добраться до посольства США в Анкаре, наверное, нам выдадут новые.
С другой стороны, он был заботливый и доброжелательный. Я ожидала от него защиты и помощи. Будет ли он сопровождать нас всю дорогу?
– Я никогда еще и ни с кем не переходил границу, – сказал он по-персидски. – Но ты моя сестра, и я перейду границу вместе с тобой.
Оригинально. Я сразу же почувствовала себя увереннее.
Спустя какое-то время мы увидели мчащийся нам навстречу автомобиль. Поравнявшись, машины внезапно затормозили. Мосейн торопил нас.
Мы вышли на шоссе. Я повернулась к Мосейну, уверенная, что он присоединится к нам.
– Отдай это мужчине в другой машине, – сказал он, подавая мне паспорта.
Я быстро потеряла его из виду, потому что водитель нажал на педаль газа до отказа. Голубой «пикап» исчез, а вместе с ним и Мосейн.
«Значит, он не поедет с нами, – убедилась я. – Я никогда больше не увижу его».
Очередная машина развернулась и затормозила прямо возле нас. Мы забрались в кабину.
Это была открытая машина вроде «джипа». В кабине сидели двое мужчин. Одному из них я подала паспорта. Он взял их осторожно, точно они обжигали. Ни у кого не было желания быть пойманным с американскими паспортами.
Затем он сказал нам пересесть наверх. Я не знала, для чего это нужно, но выполнила его распоряжение. Мы тотчас же двинулись с бешеной скоростью.
В прошлую ночь в каменном сарае мне казалось, что холоднее уже не может быть. Но я ошибалась. Мы с Махтаб прижались друг к другу на открытой платформе. Ледяной ветер пронизывал нас насквозь, но ни Махтаб, ни я не жаловались. Мы ехали по ухабистой дороге, вьющейся серпантином в гору.
«Сколько испытаний уготовано судьбой еще на нашу долю?» – спрашивала я себя.
Проехав около километра, водитель остановился и пригласил нас в кабину. Мужчина, которому я отдала паспорта, указал рукой на вершину горы. Я посмотрела в ту сторону и увидела силуэт стоявшего там человека с карабином через плечо. Это был часовой. Мы ехали дальше, и мужчина все время показывал мне все новых и новых часовых.
Вдруг тишину разорвал резкий выстрел из карабина. Второй разнесся эхом от горных откосов.
Водитель тотчас же остановился. Оба мужчины побледнели от страха. Их страх усилил мой. Махтаб прижалась ко мне, точно пыталась забраться внутрь меня. В напряженном молчании мы ждали приближающегося солдата. На нем был мундир цвета хаки, стянутый в талии ремнем. Внезапно в моих руках оказались паспорта. Не зная, что с ними делать, я всадила их в сапог и ждала, прижав Махтаб еще крепче к себе.
– Не смотри на этого человека, – прошептала я ей, – ничего не говори.
Солдат осторожно подошел к окну машины, а дуло карабина направил на водителя. Сердце у меня остановилось.
Солдат что-то сказал на непонятном мне языке. Махтаб сжала свою ручонку у меня на ладони. Я боялась дышать.
Наконец спустя несколько минут, которые показались мне вечностью, солдат отошел. Наш водитель взглянул на своего товарища с явным облегчением. Видимо, он сумел наговорить солдату нечто правдоподобное.
Снова тряслись мы по ухабам, пока не выехали на автостраду. Нас то и дело обгоняли военные машины. Впереди показался контрольный пост, но, прежде чем мы к нему подъехали, водитель свернул на обочину и жестом приказал выйти. Речь явно шла о том, чтобы обойти пост.
Мы последовали за мужчиной по открытой местности – плоскогорью, покрытому снегом и льдом. Мы все время находились в поле зрения поста. Я чувствовала себя мишенью на стрельбище. Несколько минут мы брели по полю, пока не добрались до следующей автострады.
Я надеялась, что здесь нас заберет «джип» или та красная машина, о которой вспоминал Мосейн. Но вместо того, чтобы ждать на обочине, наш проводник повел нас по откосу вдоль дороги. Замерзшие, несчастные и дезориентированные, мы продолжали идти за ним. Махтаб топала своими маленькими ножками, и я ни разу не услышала от нее жалобы.
Так тащились мы около часа, пока у подножия крутой горы наш проводник не нашел ровное место в снегу. Он кивнул нам, чтобы мы сели и отдохнули. Жестами он приказал нам остаться здесь и дал понять, что вернется, а затем исчез.
«А, собственно, зачем ему было возвращаться? – подумала я с горечью. – Амаль заплатил этим людям с лихвой. Чего ради, скажите, этот мужчина должен возвращаться?»
Я не знаю, как долго мы находились там, ожидая, полные недоверия, волнения и отчаяния.
Вдруг я увидела «джип». За рулем сидел тот же человек, который разговаривал с солдатом. Он посмотрел на нас, но не подал виду, что узнал.
Махтаб молчала, но лицо ее выражало еще большую решительность, чем раньше: она возвращалась в Америку.
Этот человек не вернется. Сейчас я уже была уверена в этом. Подождем до наступления сумерек, а потом надо что-то предпринять. Но что? Двигаться самим на запад? Мать и дочь, самостоятельно пытающиеся пробраться через горы в Турцию! А может быть, лучше найти обратную дорогу на пост, сдаться, теряя иллюзии и даже жизнь? Или просто замерзнем здесь ночью и умрем.
Этот человек не вернется…
Я вспомнила рассказанную мне Элен (как давно это было!) историю об иранке и ее дочери, которых бросили так же, как и нас. Девочка умерла. Женщина едва выжила, но в результате этой трагедии потеряла все зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39