«Держите своего красивого мужа дома, понимаете?».
– Бэлис! Бэлис!
Она громко кричала, без конца повторяя его имя. Густое облако нависло над ее сознанием. Она старалась бороться с этим, шире раскрывала глаза, спотыкалась, снова бежала вперед.
– Бэлис! Бэлис!
Темная фигура обрисовалась впереди, выйдя из тени карликовых дубов у поворота дороги. Она, казалось, колебалась, расплывалась, как пятно в бледном блеске звезд.
– Бэй!
Его имя пронзительно резким звуком отдалось в окутывавшем ее тяжелом безмолвии…
Она поняла, что впервые в жизни лишилась сознания. Но теперь было так приятно на краю дороги в освещенной светом Балке лежать без движения на руках Бэлиса, растиравшего ей виски и что-то говорившего тихим-тихим голосом.
Она немного повернулась, чтобы близко заглянуть ему в лицо.
– Что, лучше немного, маленький враг? – спросил он.
Ей не хотелось говорить. Ей хотелось трогать его, впитывать его близость, убеждаться, что это действительно он. Проведя рукой вдоль его шеи и дальше вниз за воротник, она чуть снова не лишилась чувств и отчаянно ухватилась за него.
– Ты не ранен, Бэй?
– Ни одной царапины. Но не говори пока. Полежи спокойно одну минуту.
Она откинулась назад в его руках.
– Что произошло? – спросила она его.
Он склонил к ней голову, касаясь щекой ее волос.
– Пьяный дурак Нэт! – сказал он. – Я возвращался домой мимо его пастбища. Зинка ушла к Фанни. Он вышел на дорогу передо мной с ружьем в руках. Мы крупно поговорили. Когда я отказался сказать ему, где Зинка, он поднял ружье. Оно выстрелило прежде, чем я успел его отнять у него. Потом я отнял его и бросил в болото.
– Где… где он теперь?
– Валяется там в канаве. Немного погодя он придет в себя, отправится домой и проспится.
Вся дрожа, Эльза высвободилась из объятий Бэлиса.
– Этот выстрел, Бэй, – я буду слышать его всю мою жизнь, – произнесла она.
Он снова прижал ее к себе, обняв обеими руками, и она сидела неподвижно, глядя на восток, где туман поднялся и открыл серебристо-серое море осоки. Ей казалось, что оттуда доносятся тонкие таинственные звуки, еле слышные, похожие на отдаленный странный треск.
– Как ты себя чувствуешь теперь? – спросил он ее.
– Отведи меня домой, Бэй, – прошептала она. Он встал и помог ей подняться. Одно мгновение они стояли оба неподвижно под сиянием звезд. Она вдруг подняла руки, притянула к себе его голову и поцеловала. Он подхватил ее, и глубокая горячая волна залила все ее тело. Из глаз ее потекли слезы, и она чувствовала, как они увлажняют его щеки и губы.
– Отведи меня домой, Бэй, отведи меня домой, – прошептала она опять.
Она еле различала окружающее сквозь полуопущенные дрожащие ресницы, и дорога впереди казалась смутной полосой, неожиданными зигзагами вившейся все выше и выше в гору.
ГЛАВА XIX
Весь день Эльза пребывала в каком-то священном кругу превыше всякого зла и печали. Когда бы она ни выходила во двор перед домом, она могла посмотреть вниз и увидеть Бэлиса, занятого осенней пахотой в поле к востоку. Она простаивала так по несколько минут, глядя, как очарованная, на смоченную дождем окрестность. Серый влажный воздух так нежно ласкал ей лицо и шею, что слезы настоящего блаженства подступали к ее глазам, и, когда она возвращалась опять в дом, все пело у нее внутри.
В середине дня Горхэм вернулся из Сендауэра. Увидев его едущим по дороге, пересекавшей Балку, Эльза рассеянно подумала о том, распространился ли уже кругом слух о столкновении Бэлиса с Нэтом Брэзеллом. Ее мысли обратились к Зинке. Провела ли она ночь у Фанни Ипсмиллер, как предполагала, или вернулась домой?
Горхэм въехал во двор, и Эльза направилась к сараю, где он распрягал лошадь.
– Хорошо провели время у сестры? – спросила она его.
– Прекрасно. Я предполагал вернуться домой раньше, но не всегда бывает легко вырваться, – сказал Горхэм с улыбкой. – А потом я еще задержался в городе на два-три часа… Вы слышали, должно быть, новость о Нэте Брэзелле?
Внезапная тревога охватила Эльзу при этом вопросе.
– Нет, Горхэм. Мы ничего не слышали. В чем дело? Горхэм быстро сплюнул в сторону.
– Кажется, было бы лучше, если бы я поменьше болтал. Да… во всяком случае, если вы ничего не слыхали, я думаю, пусть вам расскажет сам хозяин. Эта новость может взбудоражить вас.
– Что за вздор, Горхэм!
Ее голос прозвучал так тревожно, что работник вопросительно взглянул на нее. Она поторопилась изменить тон:
– Что тут может меня беспокоить, если только дело не касается моих? Говорите!
– О, нет, это не имеет никакого отношения к вашим родственникам. Это касается только Нэта Брэзелла. Он умер.
– Горхэм! Нэт Брэзелл умер? Горхэм еще раз выразительно сплюнул.
– Да… Он повесился ночью в своем коровнике. Эльза устремила невидящий взор мимо него на груду серых, синеватых и розовых облаков, разорванных дождем и мчавшихся почти над самой вершиной Горы. Нэт Брэзелл…
Горхэм, раз уже начал, готов был говорить без конца.
– Жена Нэта ночевала у Фанни Ипсмиллер. Нэт, говорят, последние два дня пьянствовал в городе. Во всяком случае, жена была в эту ночь у Фанни Ипсмиллер, и когда они обе пришли в дом утром, то нашли его там висящим на балке с веревкой на шее. Нильс влез наверх и срезал веревку, но ничего из этого не вышло. Должно быть, он почти всю ночь провисел уже мертвый. Так говорит доктор.
– А где его жена, Горхэм?
– Ее взяли домой, к отцу, на ту сторону Гэрли. Говорят, она чуть не помешалась от потрясения. От нее нельзя было добиться ни слова. Может быть, удалось бы что-нибудь выяснить, если бы можно было заставить ее говорить, но она не в состоянии ничего сказать, только плачет, как сумасшедшая.
Эльза чувствовала на себе взгляд Горхэма, устремленный на нее с тайным любопытством. Быть может, он знал больше, чем говорил. Ей хотелось знать, упоминалось ли в связи с этой трагедией имя Бэлиса. Вдруг дикое возмущение прорвало завесу ужаса, окутавшую ее мозг, когда она слушала рассказ Горхэма. Эта грязная трагедия ворвалась в ее жизнь как раз в час ее восторженного счастья. Она вся болезненно сжалась, пошла к дому, почти не видя лежавшей перед ней дорожки.
Скрываясь за чувством возмущения, ее одолевал в глубине души также отвратительный страх, что по тому или иному поводу имя Бэлиса Кэрью могло даже сейчас быть на устах тех, которые говорили о Нэте Брэзелле и Зинке, его жене. Даже сейчас тень колоритных Кэрью двигалась по земле, чтобы омрачить день ее сладостного счастья. Она инстинктивно отшатнулась, обороняясь от невидимого врага.
В эту минуту вернулся с поля Бэлис. Эльза смотрела на него через окно кухни, когда он стоял и разговаривал с Горхэмом. Она видела, как он снял шляпу и провел пальцами по волосам. Потом пожал плечами – жест Питера Кэрью, подумала она про себя – и направился по дорожке к дому.
Эльза встретила его в дверях. Он натянуто улыбнулся, приподнял рукой ее подбородок и поцеловал.
– Горхэм уже рассказал тебе? – произнес он.
Она заглянула ему прямо в глаза и снова подумала, как когда-то давно, что они были цвета темно-красного моха подо льдом. В них была теплота, скрытая глубоко внутри под твердой и блестящей поверхностью.
– Да, он сказал мне, – ответила она. – Я ждала тебя.
Его взгляд своей силой как бы приковал ее к месту.
– Ты не дашь этой истории испортить наши отношения? – сказал он затем. – Будет, конечно, как всегда, много разговоров…
Она покачала головой, улыбнулась и притянула к себе его лицо.
Как во сне проносились теплые дремотные дни октября, темные и влажные сумерки ноября и кристально-черные ночи декабря. Эльза чувствовала, что и она несется с ними в тумане блаженного, похожего на грезы счастья, вместе с Бэлисом, совершенно поддавшимся их волшебному очарованию. Она знала – как будто по слабым, едва проникавшим сквозь эти чары отголоскам, не нарушавшим ее покоя, – что жизнь вне их маленького дома на Горе продолжала идти обычным порядком.
О смерти Нэта Брэзелла уже почти перестали говорить. Только изредка рассказывали о ней какому-нибудь новому человеку в округе, когда он слушал всякие местные истории, сидя у огня в холодную ночь. Земля Брэзелла была продана, и, как говорили, Зинка и ее родные жили на вырученные деньги в сравнительной роскоши на южной окраине Гэрли. Жители Балки окопались против зимы, экономя где возможно и делая сбережения, чтобы посылать своих детей в школу тепло одетыми. Джо Трэси гостил три дня у Леона на ферме Бауэрсов. Эльза ездила туда и говорила с ним в один субботний вечер, когда и Риф приезжал из города и привез с собой к ужину Клэрис. Через несколько дней после того Джо опять уехал, и все говорили о том, какой у него был цветущий и преуспевающий вид, как он пел и играл, и какие рассказывал новые истории из своей жизни в Южной Дакоте. Соседки сделали подарки Лили Фосберг, когда та разрешилась от бремени, и Эльза послала ей через Клэрис шелковое одеяльце. Грэс Кэрью заблудилась, выйдя одна в окрестные поля в холодную дождливую ночь, и ее разыскали на старой тропинке, проходившей по восточному краю Балки. Один из молодых Филлипсов встретил ее там, возвращаясь домой от соседей, и привел в полночь в дом Кэрью. Майкл Кэрью ездил в Техас, и половина населения Сендауэра со всеми его окрестностями была в неописуемом возбуждении от привезенных им новостей.
Но Эльзе жизнь окружавших ее людей казалась чем-то нереальным. Действительность для нее была теперь ограничена стенами дома на вершине Горы. Здесь, в вечера, когда холодный ветер с жалобным воем носился над Балкой, она сидела, свернувшись на подушках, набросанных на пол, прислонившись головой к коленям Бэлиса и читая или разговаривая с ним. Действительностью для нее был роман ее сердца – роман, развертывавшийся где-то высоко над землей, блестевшей от раннего мороза, где-то под остроконечными звездами с холодным ярким светом. Действительностью для нее был первый снег, медленно ткавший в туманном сумраке белую паутину безмолвия, свои смутные, нежные грезы. И настоящей действительностью был образ Бэлиса, поднимавшегося в гаснущем свете дня по склону от пристроек к дому и бодро шагавшего по серовато-белой пустыне, – олицетворение замкнутости, терпения и гордости.
В один ясный день второй недели декабря Эльзу навестила Фанни Ипсмиллер. Она просидела до вечера перед ярко горевшим камином в гостиной и весело рассказывала о новом платье, которое она делала себе к Рождеству. В Сендауэре появилась новая портниха, выполнявшая заказы Клэрис Флетчер, девиц Мэгнюсон и Лили Фосберг, которой, без сомнения, понадобится теперь что-нибудь специальное. И разве не странно, что Флоренс Брин и Аду Кэрью уже не удовлетворяют платья, которые они могут купить или заказать в Сендауэре? Даже Хилдред и Грэс почти все, что носят, заказывают на стороне, хотя, наверное, бедная Грэс теперь не очень интересуется платьями и тому подобными вещами. О Грэс много толковали как раз на прошлой неделе на собрании Общества помощи матерям, но Фанни никогда не могла понять, чего ради, собственно говоря, люди болтают о чужих делах.
– И, право, не знаю, пойду ли я когда-нибудь опять на их собрания, – объявила Фанни, пожимая своими толстыми широкими плечами. – Я устала от их болтливых языков. Я лучше чувствую себя со своими коровами и цыплятами, если уж на то пошло.
– У участниц Общества, вероятно, самые хорошие намерения, Фанни! – заметила Эльза.
– Не знаю, много ли значат хорошие намерения, если все-таки причиняют зло, – возразила Фанни. – Вот, например, этот бедный Аксель Фосберг. Они не могут оставить его в покое. «Работает, как вол, для маленького желтоволосого дитенка», – одна из них, я слышала, сказала так на последнем собрании. Это меня прямо взбесило. Как будто он не женился на девушке и она не ведет его хозяйство! Уж она-то лучше всех тех, которые сплетничают о ней за ее спиной! Но, конечно, именно те, которые не могут сказать ничего дурного, злословят больше всех.
– Вы бы не слушали их, Фанни, – сказала Эльза.
– Я и не слушаю, но только бывают такие вещи, которые вы не можете не слышать, если вы не глухи! Вам хорошо, конечно, что у вас есть мужчина, с которым вы можете говорить… хотя некоторым нравится делать вид, что они вас жалеют.
– Никто меня не жалеет, Фанни, – рассмеялась Эльза. – Я не нуждаюсь в сожалении.
– Если бы вы нуждались в этом, они бы вас как раз не пожалели! Я это давно знаю. Одна из них – не стоит, конечно, называть имена – сказала как-то на днях: «Бедняжка Эльза Бауэрс, как она гордо несет свою голову, несмотря ни на что!» Я так и вспыхнула. «Несмотря на что, позвольте узнать?», – спросила я. Увидев, что я слушаю, они сейчас же замолчали. Вся эта свора полна зависти: завидуют Лили, потому что ей достался хороший муж, изо всех сил работающий для нее и построивший ей дом, и завидуют вам, потому что вы вышли замуж за человека, которого вся их шайка, взятая вместе, не могла бы удержать и с помощью лассо. Они не могут вынести мысли о том, что Эльза Бауэрс вышла замуж за одного из Кэрью, вот и все! А миссис Блок старается больше всех, хотя одна из ее дочерей тоже вышла за Кэрью.
Эльза улыбнулась, чтобы скрыть свое раздражение. «Что это им вздумалось жалеть меня!», – с удивлением думала она. Когда Фанни уехала, она продолжала думать об этом, пока ей не стало стыдно, что она могла так заинтересоваться сплетнями, которые распускали о ней и Бэлисе. Разве она не достаточно знала этих женщин, чтобы ждать от них чего-нибудь иного? Усилием воли она заставила себя не думать больше об этих разговорах и решила ничего не говорить даже Бэлису. Она жила, вся поглощенная любовью, и все, даже мелкие сплетни соседей, только усиливало прекрасную напряженность ее жизни.
В один январский вечер Хилдред приехала в сопровождении как-то безлично державшейся за нею Грэс Кэрью, чтобы поужинать у Эльзы и Бэлиса. Эльза почти не виделась с Грэс в течение тех месяцев, которые прошли со времени памятной летней сцены. Очень долго Эльза не могла думать о Грэс без горечи. Но когда жизнь заполнена Любовью, горьким чувствам не бывает места. Кроме того, Грэс теперь возбуждала только жалость.
Эльза провела их в гостиную, и Грэс подсела к ярко горевшему камину, похожая, как думала Эльза, на съежившийся от пламени лист. Как постарела вдова Питера, как увяла и вся ушла в себя! Эльза вспоминала розовую, красивую молодую женщину, с ясными, как солнечный свет, глазами, десять-двенадцать лет назад качавшуюся в кресле-качалке в гостиной Бауэрсов и оправляющую свое дорогое белое платье. И это была вдова Питера!
Хилдред рассказывала о детях Нелли, когда Грэс вдруг жалобно сказала:
– Что там такое Бэси делает во дворе? Разве у него нет людей, чтобы работать за него? Почему он не приходит поговорить со мной?
– Ну, Грэс, – терпеливо ответила Хилдред, – вы ведь знаете, что Бэлис сам делает половину всей работы. Вы же часто слышали, как мы говорили об этом.
В этот момент Эльза услышала, что Бэлис вошел в дом. Грэс тоже услышала его шаги, и Эльза заметила, как настороженно она прислушивалась. В ее позе было что-то пугающее. Когда он, наконец, вошел, закурил свою трубку и уселся на ручке кресла, в котором сидела Эльза, она увидела настойчивый, испытующий взгляд, который устремила на него Грэс.
– Ну, какие сногсшибательные новости вы привезли из дому? – шутливо спросил он, бросая спичку в камин.
Он откинулся таким образом, что рука его легла на плечо Эльзы. Глаза Грэс, напряженно смотревшие на него, превратились в острые, как иглы, черные точки, блестевшие на ее похудевшем лице. Эльза почувствовала себя неприятно от этого неестественно напряженного взгляда. Она встала бы с кресла и вышла из комнаты, если бы Грэс внезапно не заговорила. Голос ее прозвучал тихо, кротко и как-то неправдоподобно.
– Как ты похож на Питера, Бэси, дорогой! – сказала она. – Ты все больше и больше становишься похожим на него!
– Вы льстите мне, тетя Грэс, – рассмеялся Бэлис. – Питер был очень красивый мужчина.
Грэс нежно улыбнулась.
– Питер был очень красивый мужчина, – рассеянно повторила она. – Все женщины это говорили. Они все были влюблены в моего Питера.
– Майкл собирается на будущей неделе в Техас, – прервала ее Хилдред, чтобы переменить тему.
Но Грэс не так легко было смутить.
– Питер и сам любил женщин, – продолжала она более громким голосом. – И, говорят, ты и в этом похож на него, Бэси. Он часто ездил туда, к этим цыганам. В них есть что-то дикое, говорил он. Будь осторожен, Бэси, дорогой! Ты знаешь, что случилось с Питером, а ты – Питер теперь!
– Грэс!
Это был голос Хилдред, резкий, как щелкнувшая сталь. Пальцы Бэлиса сильнее и сильнее сжимали плечо Эльзы, пока звучал неторопливый голос Грэс. Эльза опустила взор на свои руки, крепко сжатые на коленях, и ждала.
Грэс медленно откинулась в кресле, ее глаза закрылись, вся она как-то опустилась и ослабла, как утомленный ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Бэлис! Бэлис!
Она громко кричала, без конца повторяя его имя. Густое облако нависло над ее сознанием. Она старалась бороться с этим, шире раскрывала глаза, спотыкалась, снова бежала вперед.
– Бэлис! Бэлис!
Темная фигура обрисовалась впереди, выйдя из тени карликовых дубов у поворота дороги. Она, казалось, колебалась, расплывалась, как пятно в бледном блеске звезд.
– Бэй!
Его имя пронзительно резким звуком отдалось в окутывавшем ее тяжелом безмолвии…
Она поняла, что впервые в жизни лишилась сознания. Но теперь было так приятно на краю дороги в освещенной светом Балке лежать без движения на руках Бэлиса, растиравшего ей виски и что-то говорившего тихим-тихим голосом.
Она немного повернулась, чтобы близко заглянуть ему в лицо.
– Что, лучше немного, маленький враг? – спросил он.
Ей не хотелось говорить. Ей хотелось трогать его, впитывать его близость, убеждаться, что это действительно он. Проведя рукой вдоль его шеи и дальше вниз за воротник, она чуть снова не лишилась чувств и отчаянно ухватилась за него.
– Ты не ранен, Бэй?
– Ни одной царапины. Но не говори пока. Полежи спокойно одну минуту.
Она откинулась назад в его руках.
– Что произошло? – спросила она его.
Он склонил к ней голову, касаясь щекой ее волос.
– Пьяный дурак Нэт! – сказал он. – Я возвращался домой мимо его пастбища. Зинка ушла к Фанни. Он вышел на дорогу передо мной с ружьем в руках. Мы крупно поговорили. Когда я отказался сказать ему, где Зинка, он поднял ружье. Оно выстрелило прежде, чем я успел его отнять у него. Потом я отнял его и бросил в болото.
– Где… где он теперь?
– Валяется там в канаве. Немного погодя он придет в себя, отправится домой и проспится.
Вся дрожа, Эльза высвободилась из объятий Бэлиса.
– Этот выстрел, Бэй, – я буду слышать его всю мою жизнь, – произнесла она.
Он снова прижал ее к себе, обняв обеими руками, и она сидела неподвижно, глядя на восток, где туман поднялся и открыл серебристо-серое море осоки. Ей казалось, что оттуда доносятся тонкие таинственные звуки, еле слышные, похожие на отдаленный странный треск.
– Как ты себя чувствуешь теперь? – спросил он ее.
– Отведи меня домой, Бэй, – прошептала она. Он встал и помог ей подняться. Одно мгновение они стояли оба неподвижно под сиянием звезд. Она вдруг подняла руки, притянула к себе его голову и поцеловала. Он подхватил ее, и глубокая горячая волна залила все ее тело. Из глаз ее потекли слезы, и она чувствовала, как они увлажняют его щеки и губы.
– Отведи меня домой, Бэй, отведи меня домой, – прошептала она опять.
Она еле различала окружающее сквозь полуопущенные дрожащие ресницы, и дорога впереди казалась смутной полосой, неожиданными зигзагами вившейся все выше и выше в гору.
ГЛАВА XIX
Весь день Эльза пребывала в каком-то священном кругу превыше всякого зла и печали. Когда бы она ни выходила во двор перед домом, она могла посмотреть вниз и увидеть Бэлиса, занятого осенней пахотой в поле к востоку. Она простаивала так по несколько минут, глядя, как очарованная, на смоченную дождем окрестность. Серый влажный воздух так нежно ласкал ей лицо и шею, что слезы настоящего блаженства подступали к ее глазам, и, когда она возвращалась опять в дом, все пело у нее внутри.
В середине дня Горхэм вернулся из Сендауэра. Увидев его едущим по дороге, пересекавшей Балку, Эльза рассеянно подумала о том, распространился ли уже кругом слух о столкновении Бэлиса с Нэтом Брэзеллом. Ее мысли обратились к Зинке. Провела ли она ночь у Фанни Ипсмиллер, как предполагала, или вернулась домой?
Горхэм въехал во двор, и Эльза направилась к сараю, где он распрягал лошадь.
– Хорошо провели время у сестры? – спросила она его.
– Прекрасно. Я предполагал вернуться домой раньше, но не всегда бывает легко вырваться, – сказал Горхэм с улыбкой. – А потом я еще задержался в городе на два-три часа… Вы слышали, должно быть, новость о Нэте Брэзелле?
Внезапная тревога охватила Эльзу при этом вопросе.
– Нет, Горхэм. Мы ничего не слышали. В чем дело? Горхэм быстро сплюнул в сторону.
– Кажется, было бы лучше, если бы я поменьше болтал. Да… во всяком случае, если вы ничего не слыхали, я думаю, пусть вам расскажет сам хозяин. Эта новость может взбудоражить вас.
– Что за вздор, Горхэм!
Ее голос прозвучал так тревожно, что работник вопросительно взглянул на нее. Она поторопилась изменить тон:
– Что тут может меня беспокоить, если только дело не касается моих? Говорите!
– О, нет, это не имеет никакого отношения к вашим родственникам. Это касается только Нэта Брэзелла. Он умер.
– Горхэм! Нэт Брэзелл умер? Горхэм еще раз выразительно сплюнул.
– Да… Он повесился ночью в своем коровнике. Эльза устремила невидящий взор мимо него на груду серых, синеватых и розовых облаков, разорванных дождем и мчавшихся почти над самой вершиной Горы. Нэт Брэзелл…
Горхэм, раз уже начал, готов был говорить без конца.
– Жена Нэта ночевала у Фанни Ипсмиллер. Нэт, говорят, последние два дня пьянствовал в городе. Во всяком случае, жена была в эту ночь у Фанни Ипсмиллер, и когда они обе пришли в дом утром, то нашли его там висящим на балке с веревкой на шее. Нильс влез наверх и срезал веревку, но ничего из этого не вышло. Должно быть, он почти всю ночь провисел уже мертвый. Так говорит доктор.
– А где его жена, Горхэм?
– Ее взяли домой, к отцу, на ту сторону Гэрли. Говорят, она чуть не помешалась от потрясения. От нее нельзя было добиться ни слова. Может быть, удалось бы что-нибудь выяснить, если бы можно было заставить ее говорить, но она не в состоянии ничего сказать, только плачет, как сумасшедшая.
Эльза чувствовала на себе взгляд Горхэма, устремленный на нее с тайным любопытством. Быть может, он знал больше, чем говорил. Ей хотелось знать, упоминалось ли в связи с этой трагедией имя Бэлиса. Вдруг дикое возмущение прорвало завесу ужаса, окутавшую ее мозг, когда она слушала рассказ Горхэма. Эта грязная трагедия ворвалась в ее жизнь как раз в час ее восторженного счастья. Она вся болезненно сжалась, пошла к дому, почти не видя лежавшей перед ней дорожки.
Скрываясь за чувством возмущения, ее одолевал в глубине души также отвратительный страх, что по тому или иному поводу имя Бэлиса Кэрью могло даже сейчас быть на устах тех, которые говорили о Нэте Брэзелле и Зинке, его жене. Даже сейчас тень колоритных Кэрью двигалась по земле, чтобы омрачить день ее сладостного счастья. Она инстинктивно отшатнулась, обороняясь от невидимого врага.
В эту минуту вернулся с поля Бэлис. Эльза смотрела на него через окно кухни, когда он стоял и разговаривал с Горхэмом. Она видела, как он снял шляпу и провел пальцами по волосам. Потом пожал плечами – жест Питера Кэрью, подумала она про себя – и направился по дорожке к дому.
Эльза встретила его в дверях. Он натянуто улыбнулся, приподнял рукой ее подбородок и поцеловал.
– Горхэм уже рассказал тебе? – произнес он.
Она заглянула ему прямо в глаза и снова подумала, как когда-то давно, что они были цвета темно-красного моха подо льдом. В них была теплота, скрытая глубоко внутри под твердой и блестящей поверхностью.
– Да, он сказал мне, – ответила она. – Я ждала тебя.
Его взгляд своей силой как бы приковал ее к месту.
– Ты не дашь этой истории испортить наши отношения? – сказал он затем. – Будет, конечно, как всегда, много разговоров…
Она покачала головой, улыбнулась и притянула к себе его лицо.
Как во сне проносились теплые дремотные дни октября, темные и влажные сумерки ноября и кристально-черные ночи декабря. Эльза чувствовала, что и она несется с ними в тумане блаженного, похожего на грезы счастья, вместе с Бэлисом, совершенно поддавшимся их волшебному очарованию. Она знала – как будто по слабым, едва проникавшим сквозь эти чары отголоскам, не нарушавшим ее покоя, – что жизнь вне их маленького дома на Горе продолжала идти обычным порядком.
О смерти Нэта Брэзелла уже почти перестали говорить. Только изредка рассказывали о ней какому-нибудь новому человеку в округе, когда он слушал всякие местные истории, сидя у огня в холодную ночь. Земля Брэзелла была продана, и, как говорили, Зинка и ее родные жили на вырученные деньги в сравнительной роскоши на южной окраине Гэрли. Жители Балки окопались против зимы, экономя где возможно и делая сбережения, чтобы посылать своих детей в школу тепло одетыми. Джо Трэси гостил три дня у Леона на ферме Бауэрсов. Эльза ездила туда и говорила с ним в один субботний вечер, когда и Риф приезжал из города и привез с собой к ужину Клэрис. Через несколько дней после того Джо опять уехал, и все говорили о том, какой у него был цветущий и преуспевающий вид, как он пел и играл, и какие рассказывал новые истории из своей жизни в Южной Дакоте. Соседки сделали подарки Лили Фосберг, когда та разрешилась от бремени, и Эльза послала ей через Клэрис шелковое одеяльце. Грэс Кэрью заблудилась, выйдя одна в окрестные поля в холодную дождливую ночь, и ее разыскали на старой тропинке, проходившей по восточному краю Балки. Один из молодых Филлипсов встретил ее там, возвращаясь домой от соседей, и привел в полночь в дом Кэрью. Майкл Кэрью ездил в Техас, и половина населения Сендауэра со всеми его окрестностями была в неописуемом возбуждении от привезенных им новостей.
Но Эльзе жизнь окружавших ее людей казалась чем-то нереальным. Действительность для нее была теперь ограничена стенами дома на вершине Горы. Здесь, в вечера, когда холодный ветер с жалобным воем носился над Балкой, она сидела, свернувшись на подушках, набросанных на пол, прислонившись головой к коленям Бэлиса и читая или разговаривая с ним. Действительностью для нее был роман ее сердца – роман, развертывавшийся где-то высоко над землей, блестевшей от раннего мороза, где-то под остроконечными звездами с холодным ярким светом. Действительностью для нее был первый снег, медленно ткавший в туманном сумраке белую паутину безмолвия, свои смутные, нежные грезы. И настоящей действительностью был образ Бэлиса, поднимавшегося в гаснущем свете дня по склону от пристроек к дому и бодро шагавшего по серовато-белой пустыне, – олицетворение замкнутости, терпения и гордости.
В один ясный день второй недели декабря Эльзу навестила Фанни Ипсмиллер. Она просидела до вечера перед ярко горевшим камином в гостиной и весело рассказывала о новом платье, которое она делала себе к Рождеству. В Сендауэре появилась новая портниха, выполнявшая заказы Клэрис Флетчер, девиц Мэгнюсон и Лили Фосберг, которой, без сомнения, понадобится теперь что-нибудь специальное. И разве не странно, что Флоренс Брин и Аду Кэрью уже не удовлетворяют платья, которые они могут купить или заказать в Сендауэре? Даже Хилдред и Грэс почти все, что носят, заказывают на стороне, хотя, наверное, бедная Грэс теперь не очень интересуется платьями и тому подобными вещами. О Грэс много толковали как раз на прошлой неделе на собрании Общества помощи матерям, но Фанни никогда не могла понять, чего ради, собственно говоря, люди болтают о чужих делах.
– И, право, не знаю, пойду ли я когда-нибудь опять на их собрания, – объявила Фанни, пожимая своими толстыми широкими плечами. – Я устала от их болтливых языков. Я лучше чувствую себя со своими коровами и цыплятами, если уж на то пошло.
– У участниц Общества, вероятно, самые хорошие намерения, Фанни! – заметила Эльза.
– Не знаю, много ли значат хорошие намерения, если все-таки причиняют зло, – возразила Фанни. – Вот, например, этот бедный Аксель Фосберг. Они не могут оставить его в покое. «Работает, как вол, для маленького желтоволосого дитенка», – одна из них, я слышала, сказала так на последнем собрании. Это меня прямо взбесило. Как будто он не женился на девушке и она не ведет его хозяйство! Уж она-то лучше всех тех, которые сплетничают о ней за ее спиной! Но, конечно, именно те, которые не могут сказать ничего дурного, злословят больше всех.
– Вы бы не слушали их, Фанни, – сказала Эльза.
– Я и не слушаю, но только бывают такие вещи, которые вы не можете не слышать, если вы не глухи! Вам хорошо, конечно, что у вас есть мужчина, с которым вы можете говорить… хотя некоторым нравится делать вид, что они вас жалеют.
– Никто меня не жалеет, Фанни, – рассмеялась Эльза. – Я не нуждаюсь в сожалении.
– Если бы вы нуждались в этом, они бы вас как раз не пожалели! Я это давно знаю. Одна из них – не стоит, конечно, называть имена – сказала как-то на днях: «Бедняжка Эльза Бауэрс, как она гордо несет свою голову, несмотря ни на что!» Я так и вспыхнула. «Несмотря на что, позвольте узнать?», – спросила я. Увидев, что я слушаю, они сейчас же замолчали. Вся эта свора полна зависти: завидуют Лили, потому что ей достался хороший муж, изо всех сил работающий для нее и построивший ей дом, и завидуют вам, потому что вы вышли замуж за человека, которого вся их шайка, взятая вместе, не могла бы удержать и с помощью лассо. Они не могут вынести мысли о том, что Эльза Бауэрс вышла замуж за одного из Кэрью, вот и все! А миссис Блок старается больше всех, хотя одна из ее дочерей тоже вышла за Кэрью.
Эльза улыбнулась, чтобы скрыть свое раздражение. «Что это им вздумалось жалеть меня!», – с удивлением думала она. Когда Фанни уехала, она продолжала думать об этом, пока ей не стало стыдно, что она могла так заинтересоваться сплетнями, которые распускали о ней и Бэлисе. Разве она не достаточно знала этих женщин, чтобы ждать от них чего-нибудь иного? Усилием воли она заставила себя не думать больше об этих разговорах и решила ничего не говорить даже Бэлису. Она жила, вся поглощенная любовью, и все, даже мелкие сплетни соседей, только усиливало прекрасную напряженность ее жизни.
В один январский вечер Хилдред приехала в сопровождении как-то безлично державшейся за нею Грэс Кэрью, чтобы поужинать у Эльзы и Бэлиса. Эльза почти не виделась с Грэс в течение тех месяцев, которые прошли со времени памятной летней сцены. Очень долго Эльза не могла думать о Грэс без горечи. Но когда жизнь заполнена Любовью, горьким чувствам не бывает места. Кроме того, Грэс теперь возбуждала только жалость.
Эльза провела их в гостиную, и Грэс подсела к ярко горевшему камину, похожая, как думала Эльза, на съежившийся от пламени лист. Как постарела вдова Питера, как увяла и вся ушла в себя! Эльза вспоминала розовую, красивую молодую женщину, с ясными, как солнечный свет, глазами, десять-двенадцать лет назад качавшуюся в кресле-качалке в гостиной Бауэрсов и оправляющую свое дорогое белое платье. И это была вдова Питера!
Хилдред рассказывала о детях Нелли, когда Грэс вдруг жалобно сказала:
– Что там такое Бэси делает во дворе? Разве у него нет людей, чтобы работать за него? Почему он не приходит поговорить со мной?
– Ну, Грэс, – терпеливо ответила Хилдред, – вы ведь знаете, что Бэлис сам делает половину всей работы. Вы же часто слышали, как мы говорили об этом.
В этот момент Эльза услышала, что Бэлис вошел в дом. Грэс тоже услышала его шаги, и Эльза заметила, как настороженно она прислушивалась. В ее позе было что-то пугающее. Когда он, наконец, вошел, закурил свою трубку и уселся на ручке кресла, в котором сидела Эльза, она увидела настойчивый, испытующий взгляд, который устремила на него Грэс.
– Ну, какие сногсшибательные новости вы привезли из дому? – шутливо спросил он, бросая спичку в камин.
Он откинулся таким образом, что рука его легла на плечо Эльзы. Глаза Грэс, напряженно смотревшие на него, превратились в острые, как иглы, черные точки, блестевшие на ее похудевшем лице. Эльза почувствовала себя неприятно от этого неестественно напряженного взгляда. Она встала бы с кресла и вышла из комнаты, если бы Грэс внезапно не заговорила. Голос ее прозвучал тихо, кротко и как-то неправдоподобно.
– Как ты похож на Питера, Бэси, дорогой! – сказала она. – Ты все больше и больше становишься похожим на него!
– Вы льстите мне, тетя Грэс, – рассмеялся Бэлис. – Питер был очень красивый мужчина.
Грэс нежно улыбнулась.
– Питер был очень красивый мужчина, – рассеянно повторила она. – Все женщины это говорили. Они все были влюблены в моего Питера.
– Майкл собирается на будущей неделе в Техас, – прервала ее Хилдред, чтобы переменить тему.
Но Грэс не так легко было смутить.
– Питер и сам любил женщин, – продолжала она более громким голосом. – И, говорят, ты и в этом похож на него, Бэси. Он часто ездил туда, к этим цыганам. В них есть что-то дикое, говорил он. Будь осторожен, Бэси, дорогой! Ты знаешь, что случилось с Питером, а ты – Питер теперь!
– Грэс!
Это был голос Хилдред, резкий, как щелкнувшая сталь. Пальцы Бэлиса сильнее и сильнее сжимали плечо Эльзы, пока звучал неторопливый голос Грэс. Эльза опустила взор на свои руки, крепко сжатые на коленях, и ждала.
Грэс медленно откинулась в кресле, ее глаза закрылись, вся она как-то опустилась и ослабла, как утомленный ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26