Всюду валялись банки, бутылки, подносы. Несколько незнакомых мне людей спали на диване. Еще одно тело лежало на полу. Моего прихода никто не заметил. Никто даже не пошевелился.
Когда я открыла холодильник, чтобы положить сыр, из него со страшным грохотом хлынул целый водопад пивных банок. Одно из безжизненно лежавших тел резко дернулось. Послышалось бормотанье: «Овощ пастернак в Интернете», а потом все снова стихло.
Валиум пока не очень-то подействовал, поэтому я высыпала на ладонь еще несколько таблеток и запила их пивом из банки. Я сидела на полу в кухне и ждала, когда полегчает. Наконец мне показалось, что уже можно и лечь в постель. Вообще-то, когда меня одолевало это ужасное чувство пустоты, я терпеть не могла ложиться в постель одна. Открыв еще одну банку пива, я отправилась к себе. Чтобы обнаружить там… двоих, нет, даже троих! Да нет, одну минутку – четверых! – людей, лежащих на моей кровати. Никого из них я не знала.
Все они были мужчины, но ни один не показался мне достаточно привлекательным, чтобы лечь с ним в постель. Приглядевшись, я узнала в них тех самых подростков («Эй, девки, чего это у вас тут?»). Вот щенки паршивые, подумала я. Такие маленькие, а уже такие наглые!
Я попыталась растолкать их, чтобы выставить вон. Не удалось. Тогда я заглянула в комнату Бриджит. Там пахло спиртным и было ужасно накурено. Солнце проникало сквозь шторы. В комнате уже было жарко.
– Привет, – прошептала я, устраиваясь рядом с Бриджит. – Я украла немного сыра.
– Куда ты подевалась вместе с кокаином? – пробормотала она. – Ты бросила меня разбираться со всей этой толпой и не оставила мне кокаина!
– Но я встретила парня, – спокойно и с достоинством заявила я.
– Это не оправдание, Рейчел, – сказала Бриджит, все еще с закрытыми глазами. – Половина была моя. Ты не имела права ее брать.
Страх вспыхнул во мне с новой силой. Бриджит злилась на меня. Моей дрейфующей паранойе наконец-то было за что ухватиться. Мне очень хотелось бы теперь отыграть все обратно, сделать так, чтобы я вчера отсюда никуда не уходила. Особенно, если принять во внимание, какой бесполезной оказалась вся эта поездка.
Подумать только: ма-ма-ма! Псих проклятый! Вдруг он все-таки позвонит?
Бриджит отвернулась от меня и снова заснула. Но она даже во сне на меня злилась, я это чувствовала. Мне уже не хотелось лежать с ней в одной постели, но больше некуда было податься.
29
Меня просто тошнило от страха, что отзыв Люка будет прочитан на группе завтра же утром. Господи, молилась я, я сделаю все, что ты пожелаешь, только пусть минует меня чаша сия!
Единственным утешением служило то, что пациенты, кажется, были на моей стороне, во всяком случае, большинство. Когда утром я спустилась, чтобы готовить завтрак, то услышала вопрос Дона: «Так чего мы хотим?» и ответ Сталина: «Яйца… Люка Костелло, чтобы сделать из них серьги!» Тогда, устрашающе выкатив глаза. Дон возопил: «И когда они нужны нам?», а Сталин ответил: «Прямо сейчас!»
Вариации на эту тему не смолкали в течение всего завтрака. От Люка Костелло требовались также коленные чашечки – «на миски», задница – чтобы сделать из нее коврик, член – чтобы соорудить браслет, и, разумеется, были остро нужны его яички в специальных подставках, а также в качестве мячей для гольфа или игры в шарики.
Я была глубоко тронута такой поддержкой. Конечно, не все примкнули к сочувствующим мне. Майк, например, упорно сохранял на своем страшном лице каменное непроницаемое выражение. Большинство старожилов, тех, кто провел здесь около месяца, неодобрительно поджимали губы. Фредерик, например, который отмотал в Клойстерсе почтенный срок в шесть недель, сказал: «Вы не должны обвинять других, лучше подумайте о том, в чем вы сами виноваты». Но мои сторонники: Фергус, Чаки, Винсент, Джон Джоуи, Эдди, Сталин. Питер. Дейви-игрок. Эймон и юный Барри – хором закричали: «Заткнись!» И даже Нейл присоединился к ним, хотя без его поддержки я охотно обошлась бы.
Я внимательно наблюдала за Крисом и жаждала получить от него подтверждение, что он по-прежнему мой друг. Признаться, я была несколько уязвлена тем, что ему оказались совершенно не нужны «яйца Люка Костелло». Немного утешало лишь то, что и к старожилам, взывающим к самоанализу, он не спешил присоединиться. И лишь когда мы уже направлялись на занятия (а я шла туда, как на плаху), он схватил меня за руку.
– Доброе утро, – сказал он. – Можно тебя на пару слов?
– Конечно. – Я готова была сделать для него все, что угодно. Я жаждала убедиться в том, что по-прежнему нравлюсь ему, хотя он и знает, что я – лгунья.
– Ну как ты себя чувствуешь? – Бледно-голубая рубашка так шла к его глазам!
– Ничего, – осторожно ответила я.
– У меня к тебе одно предложение – сказал он.
– Да? – еще осторожнее спросила я. Я что-то сомневалась, что он склонен предложить мне встретиться с ним наедине и так, чтобы на нем не было никакой одежды, кроме презерватива.
– Я знаю, тебе кажется, что ты здесь по ошибке, что ты не нуждаешься в лечении, но раз уж ты здесь оказалось, почему бы не попробовать извлечь из этого максимум пользы?
– Каким образом? – осторожно спросила я.
– Ты ведь знаешь, что они, через некоторое время после поступления сюда, предлагают составить свое жизнеописание?
– Да, – ответила я, вспомнив о том, что зачитывал нам Джон Джоуи на первом моем занятии.
– Так вот, даже если ты – не наркоманка, – продолжал Крис, – это может быть очень полезно.
– Чем?
– Ну, понимаешь… – Он улыбнулся, и от этой улыбки у меня что-то внутри перевернулось. – Никому не помешает небольшая порция психотерапии.
– Правда? – удивилась я. – Даже тебе?
Он засмеялся, но каким-то невеселым смехом. Я поежилась.
– Да, – сказал он, глядя куда-то вдаль, уносясь от меня не меньше, чем на десять миль. – Нам всем надо немного помочь стать счастливыми.
– Счастливыми?
– Да. Счастливыми. Ты счастлива?
– Господи, да конечно! – доверительно сказала я. – Вокруг масса забавного.
– Нет. Я говорю о счастье, – возразил он. – Знаешь, когда ты спокойна, когда ты в ладу с самой собой.
Я не очень понимала, что он имеет в виду. Я не могла представить себя спокойной, всем довольной, и, что гораздо более важно, не хотела быть такой. Все это казалось мне очень скучным.
– У меня все прекрасно, – медленно произнесла я. – Я совершенно счастлива, разве что хотела бы кое-что изменить в жизни…
Я хотела бы изменить все, вдруг обожгла меня мысль: всю мою жизнь, карьеру, вес, финансовое положение, лицо, тело, рост, зубы. Прошлое. Настоящее. Будущее. Более того…
– Подумай о своем жизнеописании, – предложил Крис. – В конце концов, что ты теряешь?
– Ладно, – согласилась я.
– И еще подумай об отзыве твоего друга. – Он одарил меня новой улыбкой и сразу отошел.
Я в полной растерянности смотрела ему вслед. Я никак не могла взять в толк, что же происходит. То есть он все-таки ухаживает за мной или нет?
Усевшись – все хорошие места были уже заняты, – я попыталась по лицу Джозефины понять, дойдет сегодня до меня очередь или нет. Но благодаря недавнему визиту Эмер все внимание по-прежнему было сосредоточено на Нейле. Я почувствовала глубокое удовлетворение, когда группа обратила внимание на значительные расхождения между тем, что говорила о Нейле Эмер, и тем, что рассказывал о себе он сам.
Нейл по-прежнему стоял на том, что если бы присутствующие пожили с Эмер, они тоже били бы ее смертным боем. И хотя никто не проявил той свирепости, на которую я так рассчитывала, они все же сочли нужным указать Нейлу, что он не прав. Они самозабвенно трудились: Майк, Мисти, Чаки, Винсент, Кларенс. Даже Джон Джоуи выдавил из себя пару слов о том, как он никогда в жизни даже на теленка руки не поднял. Нейл продолжал категорически все отрицать.
– Ты отвратителен! – вдруг вырвалось у меня помимо воли. – Грубая скотина!
К моему огромному удивлению, меня не поддержал дружный хор пациентов. Они посмотрели на меня так же бесстрастно, как только что смотрели на Нейла.
– Итак. Рейчел, – сказала Джозефина, и я тут же пожалела о том, что открыла рот, – вам не нравится животная сторона натуры Нейла?
Я ничего не ответила.
– Что ж, Рейчел. – сказала она, и я почувствовала, что сейчас последует нечто очень неприятное. – Нам наиболее отвратительно в других то, что меньше всего нравится и в себе. Есть прекрасная возможность понаблюдать за животным началом в вас самой.
«Да здесь даже пукнуть нельзя, чтобы это как-нибудь не истолковали», – с отвращением подумала я. Кроме того, она ошиблась. Вот уж чего во мне не было, так это животного стремления давить и уничтожать. К моему большому облегчению, весь день в центре внимания оставался Нейл. Об отзыве Люка разговора не было.
В конце концов Джозефина решила, что пациенты уже сделали все, что в их силах, чтобы помочь Нейлу, и пришло время пустить в дело тяжелую артиллерию.
Это было захватывающее представление. Джозефина вновь вернулась к жизнеописанию Нейла, которое он, как оказалось, зачитал группе на одном из занятий до моего прихода. Аккуратно, виток за витком, она разматывала его жизнь, как будто ряд за рядом распускала свитер.
– Вы почти ничего не рассказали о своем отце, – заметила она. – И я нахожу это упущение весьма знаменательным.
– Я не желаю о нем говорить, – выпалил Нейл.
– Это очевидно, – кивнула она. – И именно поэтому нам необходимо о нем поговорить.
– Я не хочу о нем говорить, – снова сказал Нейл, уже громче.
– Почему? – спросила Джозефина, и в ее глазах зажегся хищный огонек.
– Не знаю, – ответил Нейл. – Просто не хочу, и все.
– Давайте все-таки разберемся, а? – предложила Джозефина фальшиво дружеским тоном. – Почему вы не хотите о нем говорить.
– Нет! – упорствовал Нейл. – Оставим все так, как есть.
– О нет, – улыбнулась она. – Оставить все как есть – это последнее, что нам надо делать.
– Мне нечего рассказывать. – Лицо Нейла потемнело.
– Похоже, что вам есть много чего рассказать, – возразила Джозефина. – Иначе почему вы так расстроились? Скажите-ка мне, ваш отец пил?
Нейл обессиленно кивнул.
– Много?
Еще один кивок.
– Это слишком важный факт, чтобы опускать его в жизнеописании, не так ли? – проницательно заметила Джозефина.
Нейл нервно кивнул.
– Когда он начал сильно пить?
Повисла долгая пауза.
– Так когда? – рявкнула Джозефина.
Нейл от неожиданности подскочил на стуле, потом сказал:
– Не знаю. Всегда пил.
– То есть вы с этим выросли?
Нейл утвердительно кивнул.
– А ваша мать? – напомнила Джозефина. – Кажется, вы очень привязаны к ней?
Лицо Нейла скорбно вытянулось.
– Да. Привязан, – произнес он хриплым от волнения голосом, что поразило меня.
Я-то думала, что единственный человек, которого Нейл любит, – это он сам. Может быть, он, когда кончает, выкрикивает свое собственное имя.
– А она пила?
– Нет.
– Она не пила за компанию с отцом?
– Нет, она не такая. Она старалась остановить его. В комнате воцарилась глубокая тишина.
– И что случилось, когда она пыталась остановить его?
Какое ужасное, напряженное молчание!
– Так что случилось?
– Он ударил ее, – произнес Нейл сдавленно, в его голосе чувствовались подступающие слезы.
Откуда она узнала? Откуда Джозефина знает, какие вопросы задавать?
– Это случалось часто?
Еще одна мучительная пауза, после которой Нейл выпалил:
– Да. Всякий раз.
У меня снова возникло то же болезненное чувство, какое я испытала, узнав, что Нейл бьет Эмер.
– Вы были старшим ребенком в семье, – сказала Джозефина Нейлу. – Вы пытались защитить свою мать?
Взгляд Нейла блуждал где-то очень далеко, в страшном прошлом.
– Я пытался, но был слишком мал. Пользы от меня не было никакой. Я все слышал сверху… понимаете? Удары. Пощечины. Стук… – Он как-то странно раскрыл рот, как будто его сейчас стошнит.
Он ладонью прикрыл раскрытый рот и застыл, а мы все смотрели на него вытаращенными от ужаса глазами.
– Она старалась не кричать, понимаете? – через силу произнес он с болезненной полуулыбкой. – Чтобы не пугать нас.
Я содрогнулась.
– А я изо всех сил старался отвлечь остальных, чтобы они не поняли, что происходит. Но это не помогало. Даже когда ничего не слышишь, все равно чувствуешь… страх.
У меня на лбу выступили капли пота.
– Обычно это происходило вечером в пятницу, так что с каждым новым днем недели мы боялись сильнее и сильнее. И я поклялся, что как только смогу, убью этого ублюдка. Я представлял, как он будет просить пощады, как он ее заставлял.
– И убили?
– Нет, – Нейл с трудом говорил. – У этого подонка случился удар. И теперь он сидит в кресле, как чучело, а моя мать бегает вокруг него и ухаживает за ним. А я все время говорю, чтобы она бросила его, а она меня не слушает, и это доводит меня до сумасшествия.
– Что вы теперь чувствуете к своему отцу? – спросила Джозефина.
– Я все еще ненавижу его.
– И как вам нравится то, что вы сами теперь стали, как он? – Мягкий и тихий голос Джозефины ничуть не скрадывал всей гибельности вопроса.
Нейл удивленно воззрился на нее, потом неуверенно улыбнулся дрожащими губами:
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, Нейл, – с расстановкой произнесла Джозефина, – что вы такой же, как ваш отец.
– Ничего подобного, – горячо запротестовал Нейл. – Я вовсе не такой, как он! Я давно поклялся, что никогда не буду таким, как он.
Я была потрясена способностью Нейла не замечать истинного положения вещей.
– Но вы – такой же, как он, – еще раз подтвердила Джозефина. – Вы ведете себя совершенно так же, как он. Вы много пьете, вы держите в страхе жену и детей и тем самым растите новое поколение алкоголиков – ваших детей.
– Нет! – зарычал Нейл. – Неправда! Я совсем другой человек, не такой, как мой отец!
– Вы бьете свою жену так же, как ваш отец бил вашу мать, – неумолимо продолжала Джозефина. – А Джемма – это ведь ваша старшая дочь? – вероятно, пытается отвлечь Кортни, как вы в свое время пытались отвлечь ваших братьев и сестер.
Нейл был близок к истерике. Он вжался в свой стул, как будто не сидел, а стоял у стены, окруженный свирепыми, рычащими, готовыми разорвать его питбулями.
– Нет! – завопил он. – Это неправда!
В глазах его был ужас. И я с изумлением поняла, что Нейл действительно верит в то, что это неправда.
Именно сейчас впервые в жизни я в полной мере поняла это модное, такое затасканное, избитое слово: неприятие. У меня внутри все похолодело. Нейл не видел этого сходства, он действительно, правда, не видел, он просто не мог его увидеть, и был в этом не виноват.
Во мне зажглась искорка сочувствия. Тишину в комнате нарушали только сдавленные всхлипы Нейла. Потом Джозефина снова заговорила.
– Нейл, – сказала она совершенно спокойно, как бы между прочим, – это очень хорошо, что вам так больно сейчас. Постарайтесь запомнить это ваше чувство. И еще я посоветовала бы вам уяснить одну вещь. Мы перенимаем стереотипы поведения наших родителей. Даже если мы ненавидим наших родителей и их манеру вести себя.
От вашего отца вы научились тому, как «должен вести себя мужчина». Вы научились этому, несмотря на то что это было вам отвратительно.
– Я не такой, как он! – вырвалось у Нейла. – У меня все по-другому!
– Вы были травмированы в детстве, – продолжала Джозефина. – И в каком-то смысле все еще травмированы. Это не извиняет того, что вы делали с Эмер, с детьми, с Мэнди. Но это, по крайней мере, что-то объясняет. Вы можете извлечь из этого урок, вы можете постараться залечить раны, нанесенные вашей семье, вашим детям и, прежде всего, самому себе. Вам еще многому надо научиться, особенно учитывая ваше нежелание видеть очевидное, но, к счастью, вы останетесь здесь еще шесть недель. И скажу для всех остальных, – она обвела нас всех глазами. – Не все вы из семей алкоголиков, но даже тем, кто из семей алкоголиков, я бы посоветовала не списывать на это свои собственные алкоголизм и наркоманию.
30
Совершенно измочаленные, мы поплелись обратно в столовую. Каждый день, после группы, самые заслуженные и облеченные доверием пациенты отправлялись в ближайшую кондитерскую и закупали там горы сигарет и шоколадок. Прием заказов был волнующим событием.
– Мне шоколад, – сказал Эдди Фредерику, который записывал заказы на четвертинке листка. У Фредерика был самый большой и красный нос из всех, какие я когда-либо видела. – Выбери для меня что-нибудь хорошенькое.
– «Турецкое наслаждение»? – предложил Фредерик.
– Нет, это слишком маленькая. На один зуб.
– «Аэро»?
– Ну уж нет! Не собираюсь платить деньги за воздух.
Тут раздался дружный вопль Майка, Сталина и Питера. Они яростно спорили о достоинствах мороженого «Марс» и о его преимуществах в сравнении с простым шоколадным батончиком «Марс». («Мороженое в три раза дороже!», «Зато оно в сто раз вкуснее», «Оно хотя бы в три раза лучше?», «Ну не знаю!»)
– «Курли-Вурли»? – предложил Крис Эдди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Когда я открыла холодильник, чтобы положить сыр, из него со страшным грохотом хлынул целый водопад пивных банок. Одно из безжизненно лежавших тел резко дернулось. Послышалось бормотанье: «Овощ пастернак в Интернете», а потом все снова стихло.
Валиум пока не очень-то подействовал, поэтому я высыпала на ладонь еще несколько таблеток и запила их пивом из банки. Я сидела на полу в кухне и ждала, когда полегчает. Наконец мне показалось, что уже можно и лечь в постель. Вообще-то, когда меня одолевало это ужасное чувство пустоты, я терпеть не могла ложиться в постель одна. Открыв еще одну банку пива, я отправилась к себе. Чтобы обнаружить там… двоих, нет, даже троих! Да нет, одну минутку – четверых! – людей, лежащих на моей кровати. Никого из них я не знала.
Все они были мужчины, но ни один не показался мне достаточно привлекательным, чтобы лечь с ним в постель. Приглядевшись, я узнала в них тех самых подростков («Эй, девки, чего это у вас тут?»). Вот щенки паршивые, подумала я. Такие маленькие, а уже такие наглые!
Я попыталась растолкать их, чтобы выставить вон. Не удалось. Тогда я заглянула в комнату Бриджит. Там пахло спиртным и было ужасно накурено. Солнце проникало сквозь шторы. В комнате уже было жарко.
– Привет, – прошептала я, устраиваясь рядом с Бриджит. – Я украла немного сыра.
– Куда ты подевалась вместе с кокаином? – пробормотала она. – Ты бросила меня разбираться со всей этой толпой и не оставила мне кокаина!
– Но я встретила парня, – спокойно и с достоинством заявила я.
– Это не оправдание, Рейчел, – сказала Бриджит, все еще с закрытыми глазами. – Половина была моя. Ты не имела права ее брать.
Страх вспыхнул во мне с новой силой. Бриджит злилась на меня. Моей дрейфующей паранойе наконец-то было за что ухватиться. Мне очень хотелось бы теперь отыграть все обратно, сделать так, чтобы я вчера отсюда никуда не уходила. Особенно, если принять во внимание, какой бесполезной оказалась вся эта поездка.
Подумать только: ма-ма-ма! Псих проклятый! Вдруг он все-таки позвонит?
Бриджит отвернулась от меня и снова заснула. Но она даже во сне на меня злилась, я это чувствовала. Мне уже не хотелось лежать с ней в одной постели, но больше некуда было податься.
29
Меня просто тошнило от страха, что отзыв Люка будет прочитан на группе завтра же утром. Господи, молилась я, я сделаю все, что ты пожелаешь, только пусть минует меня чаша сия!
Единственным утешением служило то, что пациенты, кажется, были на моей стороне, во всяком случае, большинство. Когда утром я спустилась, чтобы готовить завтрак, то услышала вопрос Дона: «Так чего мы хотим?» и ответ Сталина: «Яйца… Люка Костелло, чтобы сделать из них серьги!» Тогда, устрашающе выкатив глаза. Дон возопил: «И когда они нужны нам?», а Сталин ответил: «Прямо сейчас!»
Вариации на эту тему не смолкали в течение всего завтрака. От Люка Костелло требовались также коленные чашечки – «на миски», задница – чтобы сделать из нее коврик, член – чтобы соорудить браслет, и, разумеется, были остро нужны его яички в специальных подставках, а также в качестве мячей для гольфа или игры в шарики.
Я была глубоко тронута такой поддержкой. Конечно, не все примкнули к сочувствующим мне. Майк, например, упорно сохранял на своем страшном лице каменное непроницаемое выражение. Большинство старожилов, тех, кто провел здесь около месяца, неодобрительно поджимали губы. Фредерик, например, который отмотал в Клойстерсе почтенный срок в шесть недель, сказал: «Вы не должны обвинять других, лучше подумайте о том, в чем вы сами виноваты». Но мои сторонники: Фергус, Чаки, Винсент, Джон Джоуи, Эдди, Сталин. Питер. Дейви-игрок. Эймон и юный Барри – хором закричали: «Заткнись!» И даже Нейл присоединился к ним, хотя без его поддержки я охотно обошлась бы.
Я внимательно наблюдала за Крисом и жаждала получить от него подтверждение, что он по-прежнему мой друг. Признаться, я была несколько уязвлена тем, что ему оказались совершенно не нужны «яйца Люка Костелло». Немного утешало лишь то, что и к старожилам, взывающим к самоанализу, он не спешил присоединиться. И лишь когда мы уже направлялись на занятия (а я шла туда, как на плаху), он схватил меня за руку.
– Доброе утро, – сказал он. – Можно тебя на пару слов?
– Конечно. – Я готова была сделать для него все, что угодно. Я жаждала убедиться в том, что по-прежнему нравлюсь ему, хотя он и знает, что я – лгунья.
– Ну как ты себя чувствуешь? – Бледно-голубая рубашка так шла к его глазам!
– Ничего, – осторожно ответила я.
– У меня к тебе одно предложение – сказал он.
– Да? – еще осторожнее спросила я. Я что-то сомневалась, что он склонен предложить мне встретиться с ним наедине и так, чтобы на нем не было никакой одежды, кроме презерватива.
– Я знаю, тебе кажется, что ты здесь по ошибке, что ты не нуждаешься в лечении, но раз уж ты здесь оказалось, почему бы не попробовать извлечь из этого максимум пользы?
– Каким образом? – осторожно спросила я.
– Ты ведь знаешь, что они, через некоторое время после поступления сюда, предлагают составить свое жизнеописание?
– Да, – ответила я, вспомнив о том, что зачитывал нам Джон Джоуи на первом моем занятии.
– Так вот, даже если ты – не наркоманка, – продолжал Крис, – это может быть очень полезно.
– Чем?
– Ну, понимаешь… – Он улыбнулся, и от этой улыбки у меня что-то внутри перевернулось. – Никому не помешает небольшая порция психотерапии.
– Правда? – удивилась я. – Даже тебе?
Он засмеялся, но каким-то невеселым смехом. Я поежилась.
– Да, – сказал он, глядя куда-то вдаль, уносясь от меня не меньше, чем на десять миль. – Нам всем надо немного помочь стать счастливыми.
– Счастливыми?
– Да. Счастливыми. Ты счастлива?
– Господи, да конечно! – доверительно сказала я. – Вокруг масса забавного.
– Нет. Я говорю о счастье, – возразил он. – Знаешь, когда ты спокойна, когда ты в ладу с самой собой.
Я не очень понимала, что он имеет в виду. Я не могла представить себя спокойной, всем довольной, и, что гораздо более важно, не хотела быть такой. Все это казалось мне очень скучным.
– У меня все прекрасно, – медленно произнесла я. – Я совершенно счастлива, разве что хотела бы кое-что изменить в жизни…
Я хотела бы изменить все, вдруг обожгла меня мысль: всю мою жизнь, карьеру, вес, финансовое положение, лицо, тело, рост, зубы. Прошлое. Настоящее. Будущее. Более того…
– Подумай о своем жизнеописании, – предложил Крис. – В конце концов, что ты теряешь?
– Ладно, – согласилась я.
– И еще подумай об отзыве твоего друга. – Он одарил меня новой улыбкой и сразу отошел.
Я в полной растерянности смотрела ему вслед. Я никак не могла взять в толк, что же происходит. То есть он все-таки ухаживает за мной или нет?
Усевшись – все хорошие места были уже заняты, – я попыталась по лицу Джозефины понять, дойдет сегодня до меня очередь или нет. Но благодаря недавнему визиту Эмер все внимание по-прежнему было сосредоточено на Нейле. Я почувствовала глубокое удовлетворение, когда группа обратила внимание на значительные расхождения между тем, что говорила о Нейле Эмер, и тем, что рассказывал о себе он сам.
Нейл по-прежнему стоял на том, что если бы присутствующие пожили с Эмер, они тоже били бы ее смертным боем. И хотя никто не проявил той свирепости, на которую я так рассчитывала, они все же сочли нужным указать Нейлу, что он не прав. Они самозабвенно трудились: Майк, Мисти, Чаки, Винсент, Кларенс. Даже Джон Джоуи выдавил из себя пару слов о том, как он никогда в жизни даже на теленка руки не поднял. Нейл продолжал категорически все отрицать.
– Ты отвратителен! – вдруг вырвалось у меня помимо воли. – Грубая скотина!
К моему огромному удивлению, меня не поддержал дружный хор пациентов. Они посмотрели на меня так же бесстрастно, как только что смотрели на Нейла.
– Итак. Рейчел, – сказала Джозефина, и я тут же пожалела о том, что открыла рот, – вам не нравится животная сторона натуры Нейла?
Я ничего не ответила.
– Что ж, Рейчел. – сказала она, и я почувствовала, что сейчас последует нечто очень неприятное. – Нам наиболее отвратительно в других то, что меньше всего нравится и в себе. Есть прекрасная возможность понаблюдать за животным началом в вас самой.
«Да здесь даже пукнуть нельзя, чтобы это как-нибудь не истолковали», – с отвращением подумала я. Кроме того, она ошиблась. Вот уж чего во мне не было, так это животного стремления давить и уничтожать. К моему большому облегчению, весь день в центре внимания оставался Нейл. Об отзыве Люка разговора не было.
В конце концов Джозефина решила, что пациенты уже сделали все, что в их силах, чтобы помочь Нейлу, и пришло время пустить в дело тяжелую артиллерию.
Это было захватывающее представление. Джозефина вновь вернулась к жизнеописанию Нейла, которое он, как оказалось, зачитал группе на одном из занятий до моего прихода. Аккуратно, виток за витком, она разматывала его жизнь, как будто ряд за рядом распускала свитер.
– Вы почти ничего не рассказали о своем отце, – заметила она. – И я нахожу это упущение весьма знаменательным.
– Я не желаю о нем говорить, – выпалил Нейл.
– Это очевидно, – кивнула она. – И именно поэтому нам необходимо о нем поговорить.
– Я не хочу о нем говорить, – снова сказал Нейл, уже громче.
– Почему? – спросила Джозефина, и в ее глазах зажегся хищный огонек.
– Не знаю, – ответил Нейл. – Просто не хочу, и все.
– Давайте все-таки разберемся, а? – предложила Джозефина фальшиво дружеским тоном. – Почему вы не хотите о нем говорить.
– Нет! – упорствовал Нейл. – Оставим все так, как есть.
– О нет, – улыбнулась она. – Оставить все как есть – это последнее, что нам надо делать.
– Мне нечего рассказывать. – Лицо Нейла потемнело.
– Похоже, что вам есть много чего рассказать, – возразила Джозефина. – Иначе почему вы так расстроились? Скажите-ка мне, ваш отец пил?
Нейл обессиленно кивнул.
– Много?
Еще один кивок.
– Это слишком важный факт, чтобы опускать его в жизнеописании, не так ли? – проницательно заметила Джозефина.
Нейл нервно кивнул.
– Когда он начал сильно пить?
Повисла долгая пауза.
– Так когда? – рявкнула Джозефина.
Нейл от неожиданности подскочил на стуле, потом сказал:
– Не знаю. Всегда пил.
– То есть вы с этим выросли?
Нейл утвердительно кивнул.
– А ваша мать? – напомнила Джозефина. – Кажется, вы очень привязаны к ней?
Лицо Нейла скорбно вытянулось.
– Да. Привязан, – произнес он хриплым от волнения голосом, что поразило меня.
Я-то думала, что единственный человек, которого Нейл любит, – это он сам. Может быть, он, когда кончает, выкрикивает свое собственное имя.
– А она пила?
– Нет.
– Она не пила за компанию с отцом?
– Нет, она не такая. Она старалась остановить его. В комнате воцарилась глубокая тишина.
– И что случилось, когда она пыталась остановить его?
Какое ужасное, напряженное молчание!
– Так что случилось?
– Он ударил ее, – произнес Нейл сдавленно, в его голосе чувствовались подступающие слезы.
Откуда она узнала? Откуда Джозефина знает, какие вопросы задавать?
– Это случалось часто?
Еще одна мучительная пауза, после которой Нейл выпалил:
– Да. Всякий раз.
У меня снова возникло то же болезненное чувство, какое я испытала, узнав, что Нейл бьет Эмер.
– Вы были старшим ребенком в семье, – сказала Джозефина Нейлу. – Вы пытались защитить свою мать?
Взгляд Нейла блуждал где-то очень далеко, в страшном прошлом.
– Я пытался, но был слишком мал. Пользы от меня не было никакой. Я все слышал сверху… понимаете? Удары. Пощечины. Стук… – Он как-то странно раскрыл рот, как будто его сейчас стошнит.
Он ладонью прикрыл раскрытый рот и застыл, а мы все смотрели на него вытаращенными от ужаса глазами.
– Она старалась не кричать, понимаете? – через силу произнес он с болезненной полуулыбкой. – Чтобы не пугать нас.
Я содрогнулась.
– А я изо всех сил старался отвлечь остальных, чтобы они не поняли, что происходит. Но это не помогало. Даже когда ничего не слышишь, все равно чувствуешь… страх.
У меня на лбу выступили капли пота.
– Обычно это происходило вечером в пятницу, так что с каждым новым днем недели мы боялись сильнее и сильнее. И я поклялся, что как только смогу, убью этого ублюдка. Я представлял, как он будет просить пощады, как он ее заставлял.
– И убили?
– Нет, – Нейл с трудом говорил. – У этого подонка случился удар. И теперь он сидит в кресле, как чучело, а моя мать бегает вокруг него и ухаживает за ним. А я все время говорю, чтобы она бросила его, а она меня не слушает, и это доводит меня до сумасшествия.
– Что вы теперь чувствуете к своему отцу? – спросила Джозефина.
– Я все еще ненавижу его.
– И как вам нравится то, что вы сами теперь стали, как он? – Мягкий и тихий голос Джозефины ничуть не скрадывал всей гибельности вопроса.
Нейл удивленно воззрился на нее, потом неуверенно улыбнулся дрожащими губами:
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, Нейл, – с расстановкой произнесла Джозефина, – что вы такой же, как ваш отец.
– Ничего подобного, – горячо запротестовал Нейл. – Я вовсе не такой, как он! Я давно поклялся, что никогда не буду таким, как он.
Я была потрясена способностью Нейла не замечать истинного положения вещей.
– Но вы – такой же, как он, – еще раз подтвердила Джозефина. – Вы ведете себя совершенно так же, как он. Вы много пьете, вы держите в страхе жену и детей и тем самым растите новое поколение алкоголиков – ваших детей.
– Нет! – зарычал Нейл. – Неправда! Я совсем другой человек, не такой, как мой отец!
– Вы бьете свою жену так же, как ваш отец бил вашу мать, – неумолимо продолжала Джозефина. – А Джемма – это ведь ваша старшая дочь? – вероятно, пытается отвлечь Кортни, как вы в свое время пытались отвлечь ваших братьев и сестер.
Нейл был близок к истерике. Он вжался в свой стул, как будто не сидел, а стоял у стены, окруженный свирепыми, рычащими, готовыми разорвать его питбулями.
– Нет! – завопил он. – Это неправда!
В глазах его был ужас. И я с изумлением поняла, что Нейл действительно верит в то, что это неправда.
Именно сейчас впервые в жизни я в полной мере поняла это модное, такое затасканное, избитое слово: неприятие. У меня внутри все похолодело. Нейл не видел этого сходства, он действительно, правда, не видел, он просто не мог его увидеть, и был в этом не виноват.
Во мне зажглась искорка сочувствия. Тишину в комнате нарушали только сдавленные всхлипы Нейла. Потом Джозефина снова заговорила.
– Нейл, – сказала она совершенно спокойно, как бы между прочим, – это очень хорошо, что вам так больно сейчас. Постарайтесь запомнить это ваше чувство. И еще я посоветовала бы вам уяснить одну вещь. Мы перенимаем стереотипы поведения наших родителей. Даже если мы ненавидим наших родителей и их манеру вести себя.
От вашего отца вы научились тому, как «должен вести себя мужчина». Вы научились этому, несмотря на то что это было вам отвратительно.
– Я не такой, как он! – вырвалось у Нейла. – У меня все по-другому!
– Вы были травмированы в детстве, – продолжала Джозефина. – И в каком-то смысле все еще травмированы. Это не извиняет того, что вы делали с Эмер, с детьми, с Мэнди. Но это, по крайней мере, что-то объясняет. Вы можете извлечь из этого урок, вы можете постараться залечить раны, нанесенные вашей семье, вашим детям и, прежде всего, самому себе. Вам еще многому надо научиться, особенно учитывая ваше нежелание видеть очевидное, но, к счастью, вы останетесь здесь еще шесть недель. И скажу для всех остальных, – она обвела нас всех глазами. – Не все вы из семей алкоголиков, но даже тем, кто из семей алкоголиков, я бы посоветовала не списывать на это свои собственные алкоголизм и наркоманию.
30
Совершенно измочаленные, мы поплелись обратно в столовую. Каждый день, после группы, самые заслуженные и облеченные доверием пациенты отправлялись в ближайшую кондитерскую и закупали там горы сигарет и шоколадок. Прием заказов был волнующим событием.
– Мне шоколад, – сказал Эдди Фредерику, который записывал заказы на четвертинке листка. У Фредерика был самый большой и красный нос из всех, какие я когда-либо видела. – Выбери для меня что-нибудь хорошенькое.
– «Турецкое наслаждение»? – предложил Фредерик.
– Нет, это слишком маленькая. На один зуб.
– «Аэро»?
– Ну уж нет! Не собираюсь платить деньги за воздух.
Тут раздался дружный вопль Майка, Сталина и Питера. Они яростно спорили о достоинствах мороженого «Марс» и о его преимуществах в сравнении с простым шоколадным батончиком «Марс». («Мороженое в три раза дороже!», «Зато оно в сто раз вкуснее», «Оно хотя бы в три раза лучше?», «Ну не знаю!»)
– «Курли-Вурли»? – предложил Крис Эдди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56