– Какая романтика? – Милт со вздохом принялся за гантели: по десять наклонов вправо и влево – все это делают. – Ты про то, что звезды спят то с тем, то с этим? – Так это просто, чтобы в газетах писали, поддерживали интерес, вот и все.
– А что, на самом деле не спят?
– Да уж будь уверен, только не друг с другом. – Милт подмигнул ему: – С агентами.
– Да брось ты, неужели с такими вот, вроде тебя?
– Ну ясное дело! А друг с другом звезды только грызутся: каждой лучший сценарий подавай, и чтобы снимок на первой полосе и самый крупный, и чтобы свет падал снизу, а не сверху. Да они готовы друг другу глотку перегрызть.
– Ну да!
– А вот и да. Роскошные девки эти, как домой после съемок вернутся, уж меньше всего на свете хотели бы опять общаться с роскошными парнями, которые перед камерой были. Вымотаны они, раздражены. Значит, скорей в ванну, потом рубашечку ночную и давай звонить агенту. Уснуть-то не могут.
– Ты что, серьезно?
– А ты как думал! Ну агенту куда деваться: собираешься, едешь. За руку ее держишь, утешения нашептываешь, говоришь, что, мол, вы самая талантливая и прочее, трахаешь ее под конец. И она тебе благодарна.
Бен только покачал головой, немного прибавив громкости на магнитофоне.
– Стало быть, агент со всего свои десять процентов берет?
– Агент для того и агент, чтобы во всем помогать клиентам.
Бен расхохотался.
– Понимаешь, – Милт с грохотом опустил на пол гантели, заставив Бена вздрогнуть, – я вот думаю, как бы было хорошо, если бы трахи эти тогдашние можно было в банк положить, а теперь жить на проценты, ну как на пенсию.
– У тебя, Милт, – укоризненно ответил Бен, – все секс да секс на уме.
– Только и есть, что на уме, а то бы об этом не разглагольствовал.
Бен промолчал.
– Слушай-ка, юноша, а у тебя как, все функционирует или не очень?
Бен криво улыбнулся:
– Знаешь, такой домкрат пока еще не придумали, чтобы эту штуку подымать. А выдумают, я сразу целых три закажу: себе одни, а тебе остальные – идет, Милт?
– Отлично. – Милт, закончив упражнения, вытирал пот и уже потянулся за одеждой. – Ладно, мне торопиться надо, Майкелсон приехал.
– Майкелсон?
– Пень этот, который директор агентства.
Милт достал из чемоданчика свежую рубашку и приложил ее к себе, стоя перед зеркалом. Видно было, как Бен в глубине зала пританцовывает в ритме танго, целиком захваченный мелодией. Он притянул к себе воображаемую партнершу, потом резко ее запрокинул.
– А помнишь, – Милт тяжело вздохнул, – помнишь, как вы с Бетти взяли первый приз на Кони-Айленд, когда там танцплощадка была? Господи, когда ж это было-то… В сорок пятом?
– Давно, можешь не сомневаться. А жаль, что танго больше не танцуют. – В голосе Бена чувствовалось настоящее сожаление.
– Конечно, в Париже последнее танго было.
– Ты о чем?
– То есть как, ты не видел эту картину, ну с Марлоном Брандо?
– Нет, не видел, Бетти не любила в кино ходить.
– Вот это да. Знаешь, она сейчас идет в «Плазе», там старые знаменитые фильмы показывают.
– Бывал я там.
– Ну и опять сходи.
– Может, и схожу. Хотел, правда, сегодня квартиру поискать, да черт с ней.
– «Последнее танго в Париже». Тебе понравится, не сомневайся.
В этом Бен не был так уж уверен. Марлон Брандо никогда ему не нравился, но раз там есть танго, не может такого быть, чтобы картина оказалась совсем уж скверной.
Глава II
Острые зубья электропилы издавали скрежещущий, хриплый звук. Воздух наполнился кисловатым запахом подпаленной человеческой плоти. У Эллен все плыло перед глазами, но она, сжав зубы, заставила себя смотреть дальше.
Рука Рихарда в резиновой перчатке твердо удерживала пилу, вонзившуюся в широкую кость как раз в центре грудной клетки, а по сторонам летели крохотные поблескивающие осколки. Повторяя каждое его движение, следовала рука ассистента с электродом для зажима сосудов, чтобы предотвратить кровотечение. Отсутствие крови придавало грудной клетке сходство с грудкой индейки, приготовленной к разделке, – нафаршируют и подадут к столу в День благодарения. Эллен под маской чуть не фыркнула, но поспешила себе напомнить, что там, под зеленым тентом над столом, лежит живой человек, которому делают операцию. И опять на нее накатила волна тошноты.
Рихард привел в движение какой-то стержень на приспособлении из нержавеющей стали, напоминающем средневековую машину для пыток. Эллен отвернулась, сделав вид, что ее интересуют цифры, пляшущие на экранчиках приборов вокруг операционного стола, но звук все равно был слышен, невыносимый звук разламываемых ребер. У нее подогнулись колени, заставив ее вцепиться в руку анестезиолога. «Все нормально?» – прошептал он из-под маски.
– У кого? У меня? Не волнуйтесь, это же просто потрясающе! – пробормотала она в ответ.
Хмыкнув, анестезиолог счел нелишним подставить ей табуретку.
– Спасибо большое.
Она плюхнулась на нее, жадно глотая воздух, а лицо в маске так и поплыло у нее перед глазами.
– Ну где? – резкий выкрик Рихарда с этим его австрийским акцентом так и зазвенел, отскакивая от одной кафельной стены к другой.
– Вертолет только что приземлился на крыше, одну секунду, сейчас доставят, – ответила одна из сестер.
– Отлично, пошли дальше, – бросил Рихард.
Эллен заставила себя широко открыть глаза, когда скальпель одну за другой перерезал трубочки, ведущие к сердцу. Но вот Рихард нырнул рукой вглубь и выхватил что-то вялое, безжизненное, как кусок говядины в мясной лавке, и она едва не лишилась чувств.
– Воды выпейте, – посоветовал анестезиолог. Она с благодарностью ухватилась за этот предлог, чтобы на минуточку выскочить из операционной. Какой ужас, она ведь и правда могла грохнуться без сознания, или прямо там, в операционной, ее бы стошнило. Самое время капельку перевести дух – Рихард, похоже, слишком поглощен работой, ничего и не заметит.
В холле она свалилась на каталку и прижалась лбом к холодным стальным краям. Желудок почти успокоился, и тут она увидела, как из лифта выбежал дежурный сотрудник, держа в руках холодильную камеру. Пулей пронесясь мимо нее, он постучал в дверь операционной.
Тут же выглянула сестра и забрала переносную камеру у него из рук. Ничего особенного: маленькая шкатулочка из пластика – в такие складывают бутерброды, уезжая на пикник, ну еще пара бутылок содовой туда поместится. А на самом деле в этой шкатулочке привезли сердце, которое держали там несколько часов в специальном соляном растворе со льдом.
О пересадке сердца Эллен знала все, что полагается знать. Она была в этой больнице библиотекарем и читала кое-что о новейших методах трансплантации органов, но, как это делается, увидела впервые. К медицине ее влекло со школьных лет, но уже на подготовительном лечебном факультете выяснилось, что она не переносит вида крови. Работа в медицинской библиотеке оказалась как раз тем, что нужно, чтобы чувствовать себя причастной к делу, которое она любила, но не подвергаться повседневной муке, а ведь без этого тут нельзя. Ни за что в жизни не пошла бы она смотреть на эту операцию да и любую другую, если бы хирург не был ее любовником.
Прошло несколько минут, она собралась с силами, чтобы снова войти в операционную, и твердо решила, что теперь уж останется там до конца, чего бы ей это ни стоило.
На всякий случай набрав в легкие побольше воздуха, она открыла дверь и приблизилась к столу. Грудная полость пациента была пуста. Вот, смотри, человек лежит без сердца, все его артерии зажаты и подсоединены к пластиковым трубочкам, которые тянутся вниз, вниз, к кардиопульмональному отводному аппарату, управляемому компьютером, – отсюда же поступают молекулы кислорода, и все это идет обратно к телу. Какие-то вращающиеся цилиндры – вот что сейчас заменяет легкие и сердце.
– Ну как, интересно? – Рихард явно спрашивал об этом ее, и Эллен немного растерялась.
– Исключительно интересно, – выдавила она из себя. Ее обычно хрипловатый, как у Лорен Баксаль, голос – считалось, что он сильно придает ей эротической привлекательности, – из-за напряжения, требовавшегося, чтобы не сплоховать в нужную минуту, прозвучал каким-то приглушенным дискантом, точно ее душили.
– Все в порядке?
– Конечно, не беспокойтесь.
Джина, хирургическая сестра, стоявшая рядом с Рихардом, бросила на него встревоженный взгляд. Это не укрылось от Эллен: с чего бы она, к чему?
Господи, она же тут ни черта не смыслит, просто как с другой планеты свалилась, и этот молчаливый язык взглядов, которым в операционных пользуются хирурги и сестры, – для нее тайна за семью печатями.
Джина поставила холодильную камеру на стол рядом с Рихардом и сняла крышку. Ассистент запустил обе руки в ледяное крошево и достал большую пластиковую сумку, где был еще лед, а в нем стеклянный сосуд. Счистив лед, он откинул верх. Внутри что-то плавало. Рихард достал содержимое сам.
«Боже Всемогущий!» – ахнула про себя Эллен. Ей было известно, что там в сосуде, но, увидев, как Рихард это вынимает и держит на ладони, она все равно испытала изумление. Сердце, настоящее человеческое сердце. Только что она видела, как такое же удалили из груди пациента. Хотя нет, это другое, это же здоровое сердце, оно может снова забиться. И для тела, распростертого на столе, это сердце – то же, что жизнь вопреки смерти, самая настоящая жизнь, которую взяли и без всяких церемоний привезли, запихнув в подержанную холодильную камеру.
Вооружившись скальпелем, Рихард ловко подравнивал какие-то завиточки сбоку. Эллен была потрясена. Ну совсем как она на кухне, когда надо срезать с мяса пленочки и жирок, перед тем как положить его в духовку. Один к одному, даже движения те же самые.
Теперь сердце уже было помещено в полость, и в руках у Рихарда появились длинные щипчики, а в них серповидная игла с нитью. Он принялся шить, а ассистент затягивал узлы после каждого стежка. Джина непрерывно зачерпывала ложечкой лед, помещая его вокруг сердца, и что-то нашептывала Рихарду.
Наконец-то Эллен испытала чувство облечения, только вот ноги побаливали, оттого что пришлось так долго стоять. Сколько же это продолжалось? Три часа. В общем-то не с чего было так уж сильно уставать, просто она напереживалась.
Рихард все шил, подсоединяя трубочки, отходившие от нового сердца, к перерезанным сосудам в груди, и опять у нее мелькнуло в голове: до чего все обыкновенно, до чего буднично – самая обычная обработка антрекота перед жаркой. Или вот мама, помнится, вот так же подрубала юбку. Все ужасающе убого, но ведь цель-то какая великая – спасти жизнь, обманув смерть.
Рихард снял зажимы и подал знак оператору, сидевшему за аппаратом. Анестезиолог тоже вскочил на ноги. Решающий миг. Заработает ли?
Новое сердце, в которое несколько часов не поступала кровь, встрепенулось. Затем дернулось – слабое, спазматическое движение – и опять дернулось. Эллен показалось: словно маленький изголодавшийся зверек, который дергается, ища воздуха; только тут не воздух, тут кровь нужна.
Электрические лопасти были у Джины в руках, но Рихард только отмахнулся. «На надо стимуляции, – сказал он, улыбаясь глазами, – сердце видите какое жадное». По-английски он всегда выражал свою мысль точно, и это придавало ему особое достоинство. Он повернулся к Эллен. Под маской, это она чувствовала безошибочно, он сейчас улыбается во весь рот: «Ну, вот и все».
– Просто чудо, – отозвалась она, вне себя от восторга.
– Посмотрела, теперь сама должна сделать не хуже, – сказал Рихард, растянув губы в улыбке.
– Лучше еще раз приходите, – добавила Джина, – и тогда студентам показывать сможете. – В ее голосе чувствовался какой-то сарказм.
Эллен подавила в себе желание сорвать с Джины маску, чтобы все увидели гнусную усмешечку, уж наверняка гнусную, в этом Эллен не сомневалась. Она холодно посмотрела на Джину глаза в глаза – да, туши не пожалела, изо всех сил старается, чтобы всем было видно, какие у нее крупные темно-карие зрачки. «А взгляд-то, корова коровой», – подумала Эллен, тут же укорив себя за глупую ревность.
Она завидовала Джине, завидовала потому, что той дано было право день за днем находиться здесь рядом с человеком, которого Эллен любила, и смотреть, как он творит чудеса.
– А, черт! – это уже Рихард. Что-то у него не так. Крохотная струйка крови сочилась из верхней трубочки.
– Надо поскорее зашить, – сказал ассистент, схватив щипчики.
Эллен с беспокойством взглянула на анестезиолога.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – просто шов не затянулся, такое часто случается. Секунду подождите, все сделаем.
Но на нее уже опять накатывало ощущение тошноты.
– Я так понимаю, все сделано, – выговорила Эллен, не сумев скрыть, что ее спокойствие наигранное. – Мне пора.
– Предоставляете нам одним все подчистить, да? – кольнула ее Джина.
– У меня своей работы хватает. – Она быстро двинулась к дверям, словно опасаясь, что ее сейчас остановят.
– Хорошо, что нас навестили, – Рихард был весь поглощен наблюдением за открытой полостью. – Увидимся за ленчем.
Она ясно представила себе тарелки на столе, и страх, что сию минуту ее вырвет, заставил Эллен со всех ног броситься прочь.
Она сбросила халат, достала жакетик и, вновь почувствовав себя в своей тарелке, отправилась в приемное отделение медицинского центра «Сент-Джозеф». Было девять утра, очень горячее время для самой перегруженной больницы Кони-Айленд (а значит, и Бруклина), но Эллен словно не замечала спешивших ей навстречу врачей, сестер, санитаров. Подумать только, на ее глазах сейчас случилось чудо, и это чудо сотворил человек, которого она любит, знаменитый доктор Рихард Вандерманн, первый и главный из хирургов, посвятивших себя пересадке органов – опаснейшей из всех медицинских специальностей. Никогда еще она им так не восторгалась, как сегодня.
Пройдет пять дней, будет ровно восемь месяцев, как он вошел в библиотеку, и это изменило ее жизнь. В тот вечер Эллен задержалась на работе – надо было подобрать материал, связанный с редким случаем рака груди, об этом попросил главный онколог больницы. Как всегда, у нее побаливала спина, и она оторвалась от книжек, чтобы сделать два-три наклона, – пальцы вытянуть, коснуться ступней, – когда послышался мужской голос, в котором сразу чувствовался акцент.
– Я-то шел в библиотеку, а тут, выходит, спортзал?
Она резко выпрямилась, повернулась к нему, как подстегнутая. Голос принадлежал высокому стройному мужчине лет сорока с небольшим – лицо словно вычеканенное, нос чуточку с горбинкой, голубоглазый блондин, волосы вьются, хоть и коротко подстрижены. Нордический тип. Очень хорош собой.
– Чем могу быть вам полезна? – она решила пропустить его неизобретательную шуточку мимо ушей.
– Меня зовут доктор Вандерманн, – ударение в фамилии приходилось на последний слог. – Я только что приехал из Стэнфонда, и мне предстоит возглавить кардиологическое отделение.
Ах, так это он и есть. В больнице уже несколько месяцев только и разговоров, что о его предстоящем приезде. Еще бы, он же ученик самого Кристиана Барнарда, а последнее время работал с Норманом Шамуэем – личностью таинственной, но прославившейся тем, что разработал методику многих трансплантаций. Короче, для больницы «Сент-Джозеф» доктор Вандерманн – настоящее приобретение, по крайней мере, так считалось. Теперь и в этой больнице можно будет делать очень сложные операции, а значит, сюда рекой потекут миллионы долларов, накопленных по страхованию. Поговаривали, будто между несколькими больницами чуть не началась война из-за того, что всем хотелось, чтобы в их штате числился доктор Вандерманн. И, чтобы заполучить его, так говорили, руководство больницы «Сент-Джозеф» пообещало доктору Вандерманну зарплату, выражаемую шестизначной цифрой плюс надбавки, да еще пришлось гарантировать, что в течение двух лет он станет главным врачом, и, наконец, предоставить в его пользование специально оборудованную лабораторию для опытов над павианами – на них опробовались новейшие способы трансплантации. В общем, никто бы не усомнился, что доктор Вандерманн знает себе цену. Да вдобавок ко всему он такой красивый.
Там, в Стэнфордском университете, все сестры из клиники медицинского колледжа – Эллен пари держать готова – заходятся сейчас рыданиями. Уж понятно, он не чета доктору Торну, бывшему главному кардиологу, – у того толстяка-коротышки плешь в полголовы и вечно вываливаются челюсти.
– Вам, должно быть, неуютно тут у нас в Бруклине после солнечной Калифорнии.
– Да, знаете, я еще и не почувствовал разницы, ведь я только что приехал.
– Еще почувствуете. Хотите, дам совет? На улицу у нас выходить надо только в темноте, тогда копоть на коже не очень заметна.
Он широко улыбнулся. Ровные ослепительные зубы – просто супермен какой-то.
– Вам что-то нужно из книг? – спросила она, чувствуя, как он ощупывает ее взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33