– Тебе за твои советы платят, а я в них не нуждаюсь. – Что это он, прямо орет на нее, потише бы, потише.
Мэрион гордо откинула голову, но было заметно, как дрожат у нее губы. Она снова надела очки. «Как знаешь, отец», – произнесла она бесстрастно и пошла к двери.
Бен плюхнулся на стул у окна. Дождь хлестал вовсю, дразнила его своим искусственным совершенством эта ненавистная изгородь. Он вздохнул. Впервые за столько лет он позволил себе накричать на собственную дочь.
Вдруг ему стало ужасно одиноко, он потерял веру в свои силы. Может, Мэрион и права. Он, видимо, и вправду осел, только вот уж в чем он вовсе не сомневался, так это в том, что переехав к ней, он станет не просто ослом, а последним идиотом.
К вечеру между ними было заключено перемирие. Бен изо всех сил старался искупить свою вину, помогая Мэрион на кухне. К тому же это давало ему возможность держаться в стороне от ее гостей. Они оказались еще скучнее, чем в прошлый раз.
Разнося закуски, он невольно прислушивался к их разговорам, которые велись с ужасно важным видом. Один тип в твидовом пиджаке всем желающим объяснял, что им придуман замечательный план, как ликвидировать дефицит в торговле с Японией. Другой разглагольствовал про парниковый эффект. Ученая дама – этакая расплывшаяся коротышка с коротко остриженными седыми волосами, придававшими ей сходство с китайским болванчиком, – пресерьезно доказывала еще одному, курившему трубку (вонища-то какая!): «Но согласитесь, Чарльз, ваша гипотеза основывается на данных, не прошедших статистической обработки, и значит…»
Бен поставил блюдо с овощами на стол рядом с костлявым оратором, который вещал: «Нет, не спорьте, Израиль должен ускорить предоставление автономии палестинцам, не то весь мирный процесс будет сорван». Прикусив губу, Бен промолчал и почувствовал гордость за себя: сдержался-таки. У этих надутых снобов лежат в кармане ключи от всех проблем на земле. Чего проще: то там постоит, то с этими поболтает, одних похвалит, других упрекнет, а вокруг все свои, и натоплено тут хорошо, и уютно. Они бы хоть раз в жизни переночевали в парке, где когда-то стояли аттракционы, вот бы он на них посмотрел, специально бы утром приехал полюбоваться, как они потрясены.
– Папа… папа, послушай! – Мэрион перехватила его, когда он шел на кухню принести еще закусок. – Поставь пока этот поднос… Вот Присцилла, она хочет с тобой обсудить что-то насчет нагрузок, когда поднимаешь тяжести. – Крепкая на вид мужеподобная женщина, похожая на упитанного бульдога, была та самая, которая только что, он слышал, рассуждала о недопустимости сексуальных табу. Видно, у самой с этим порядочно забот.
– Вы в настоящее время гимнастикой где-нибудь занимаетесь? – вежливо поинтересовался он. Да на ней бы на самой тяжести возить.
– Конечно, я каждый день пробегаю восемь миль до завтрака, на работу езжу велосипедом, а вечером иду в бассейн и проплываю не меньше двадцати раз от борта до борта.
– Так вы, стало быть, троеборка?
– Ну что вы! – Она улыбнулась и при этом даже капельку похорошела. – Просто мне нравится ощущать себя в хорошем состоянии.
– Тогда один совет, с вашего позволения. Не надо так заботиться о своем хорошем состоянии, лучше позаботьтесь, чтобы в жизни все было как можно для вас радостнее. Тем, кто занимается регулярно, а это значит, что им нужно пятнадцать минут утром на упражнения, и только-то, вот им самое главное даже не тело свое поддерживать в форме, а извлекать из жизни максимум возможного.
Лицо Присциллы вытянулось, но тут Мэрион стала всех приглашать к столу, где уже стояло жаркое.
Только тут Бен сообразил, что просто цитировал Присцилле высказывания Эллен. Вот это да, этак он скоро и бутерброды с маслом начнет есть.
Он не был голоден, и поэтому отошел к окну, пока другие толпились у стола с тарелками. В свете фонарей изгородь была видна совсем ясно: так вся и ощетинилась, словно защищаясь. Дождь все шел, но уже не проливной, а просто осенний дождь, методично поливающий землю.
Как там эти из БВГ, не вымокнут ли до костей? Завтра на них, небось, взглянуть будет без слез нельзя… Эллен, надо думать, что-нибудь горячее им прихватит. Стало быть, ящик получится жутко тяжелый. И у нее опять разболится спина…
Все понятно, весь завтрашний день ему тут наедине с Мэрион просто не выдержать. Бен решил, что смотается рано утром.
Прижав к груди ящик с бутербродами, прикрывшись зонтиком, который почти не защищал от сильного дождя, Эллен бегом неслась по совершенно пустой улице. Она знала, как ее ждут, и не хотела опоздать, тем более что и погода сегодня ужасная. Да еще подзадержалась, возясь с духовкой: она решила сделать горячие бутерброды, поджаривала сыр. О Господи, как же она ненавидит кухню! Но по-другому никак нельзя, только духовка, не то все остынет, пока она доберется до Кони-Айленд. Завернула бутерброды в двойной слой фольги, сложила в коробку с изоляцией, может, доставит все-таки горячими.
Когда она сворачивала с Флэтбуш, пронесся грузовик, окатив ее грязью. «Свинья!» – крикнула она вслед. Явно не лучший ее день сегодня, явно не лучший. И вчера был такой же, потому что, сидя с Голди и Абдулом в ресторане, она все время чувствовала себя стесненной. Ахмед и правда оказался красив, воспитанный такой и вообще очень приятный молодой человек, но только ведь он бы не пришел, если бы его не упросила Голди, да что там упросила – заставила. Когда все кончилось, у Эллен вырвался вздох облегчения. Хорошо бы хоть Бен получше ее провел свои выходные там, в Принстоне.
Спускаясь в метро, она услышала, как тормозит у платформы поезд и лихорадочно стала складывать зонтик, рыться в кошельке – куда это жетон запропастился? Само собой, как только она этот жетон нашла, у нее перед носом захлопнулись двери вагона, а она так летела через турникет. Просто дымилась. И вот, пожалуйста, жди теперь минут пятнадцать, если не дольше. Так оно и оказалось: дольше.
Когда наконец она доехала линией «Д» до конца и вышла на Кони-Айленд, то к ее радости прекратился дождь. Платформа была высокая, и она, не заметив, что кто-то перегораживает ей путь, с разбегу уперлась в чью-то грудь.
– Эй, поосторожней, дамочка!
– Ах, извините, пожалуйста… Бен? – ее лицо просияло. – Как замечательно, что вы здесь!
– Соскучились без меня?
– Не без вас, а без вашей машины.
– Ну, это ничего, дождь-то перестал, значит, мне можно и назад ехать.
– Не смейте! – и она сунула ему коробку с бутербродами.
– Очень вам признателен! – Бен скорчил кислую физиономию, но видно было, что на самом деле он страшно рад.
Из-под колес его «камаро» в обе стороны летели грязные брызги, пока они по затопленным улицам тащились к входу в парк. Там у турникета стоял Профессор, обмотав голову и плечи полиэтиленовой сумкой, как плащом, и упершись локтями в заржавевший вагончик.
– Доброе утро, мисс Эллен!
– Извините, припозднилась сегодня.
– За стол без вас не садились, – он сделал подчеркнуто изысканный приглашающий жест. – Сюда, прошу вас.
Они пошли за ним через мокрые заросли, сразу промочив джинсы снизу почти до колен.
– А это что такое? – Эллен указала на свежий холмик земли, увенчанный маленьким деревянным крестом. – Просто как могила.
– Могила и есть, – ответил Профессор.
– Чья? – от ужаса Эллен чуть не онемела.
Профессор указал вверх, туда, где обрывались рельсы.
– Санни? Не может быть!
Он только молча кивнул.
– А что случилось?
– Думал, он Икар, вот и полетел на землю, хотя солнца не было. И так ударился, что тут уж ничего нельзя было сделать.
– То есть он нечаянно свалился, да? – Эллен просто ушам своим не верила.
– Не знаю, только у него на шее позвонки сломались, он тут же и помер.
– О Господи! А что же «скорую» не вызвали?
– Какая «скорая», помер он на месте, я же говорю.
– В полицию сообщили?
– Чтобы они нас отсюда выгнали на зиму глядя? – Он ясно давал понять, что вопрос она задала совершенно неуместный. – Мы его сами похоронили, честь по чести. Помирать всем придет время, что уж там. Каждому свой срок… – Он махнул рукой. – Пошли, мы голодные очень.
Бен взглянул на вагончик, вспоминая, как Санни сидел там наверху, беспечно болтая ногами. Видно было, до чего потрясена Эллен.
– Профессор прав, – сказал он, – каждому отведен свой срок, а жизнь… она продолжается.
Эллен молчала.
Подошли к помойке, где подыскали себе жилище ее регулярные подопечные, и сразу почувствовали, что сегодня тут как-то по-особенному пусто. Бен никогда не мог угадать, откуда они все вдруг появятся, однако Эллен ощущала, что здесь все опустело за эту неделю.
– А где же все они?
– Колесико с Летчиком подались на юг, холодно им тут у нас зимой, – Профессор жадно вцепился зубами в сыр. – Вот здорово, вкусный такой, а еще и горячий.
На земле валялся жестяной круг от сгнившего барабана, и Профессор подбросил в горевший посреди этого крута костер несколько щепок, чтобы побыстрее вскипела вода для кофе.
– А на юг – это куда? – поинтересовался Бен.
– В подвал. На Белт-Паркуэй, в трех кварталах отсюда.
– По-моему, очень даже разумно, – сказал Бен. – А вы почему туг остались? – Даже подумать страшно, каково это ночевать под дождем, когда у тебя всего-то и есть, что картонная коробка.
– Да там, в подвале этом, все время поезд над головой проходит, рельсы прямо поверх этого помещения проложены, а я стук вечный просто не могу слушать.
– Джелло-то где? – забеспокоилась Эллен. Профессор, не переставая жевать, кивком указал на вагончик. Ящик из-под холодильника развалился, и Джелло сидел прямо на сырой земле, задумчиво глядя перед собой.
Она помчалась к нему со всех ног.
– Джелло, вы простудитесь. Вставайте, поскорее встаньте!
– Да все ничего, – пробурчал он в ответ. – Только вот мне бы попить чего-нибудь от кашля. – Его так и била крупная дрожь.
– Вот так с самой среды продолжается, – покачал головой Профессор.
– О Господи, значит, уже четыре дня? – Она пощупала ему лоб. – Бен, да он же прямо горит, температура у него, сразу видно. Надо его немедленно в больницу.
– Никуда я не поеду, – замахал руками Джелло и потуже затянул на груди свой шарф, из которого выглядывала мышка.
– Вы бы лучше ее послушались, – Бен протянул руку, чтобы поднять его.
Джелло слабо отмахивался.
– Мне Младшего девать некуда. – Он затрясся в приступе кашля.
– Джелло, ну пожалуйста, положение и правда серьезное. А о Младшем я позабочусь, – упрашивала его Эллен.
Он взглянул на нее налитыми кровью глазами, словно взвешивал ее предложение на невидимых весах.
Увидев, что Джелло заколебался, Бен попробовал его окончательно убедить:
– Чего бояться, вы же знаете, ей доверять можно.
– Знаю. – Джелло переводил взор с него на нее и обратно. Снова начался приступ кашля. – Ну, ладно, – еле выдохнул он.
Бен помог ему встать на ноги, но тот так ослаб, что сам стоять был не в силах. И опять рухнул на землю. Тогда Бен взвалил его себе на плечи, чтобы отнести к машине. Это было совсем нетрудно: Джелло весил не больше, чем пушинка.
Глава XII
Когда они добрались домой, уже стемнело, и оба сразу почувствовали, до чего вымотались. – Знаете, Бен, какой это был для меня шок заполнять там, в больнице, анкету и прочее, я же его фамилию никогда не слышала.
– И как записали?
– Джелло, это как имя, а фамилия Бивгейн, ну, понимаете, БВГ.
– Фамилия как фамилия, по-моему, – заметил Бен, и она почувствовала, что он чем-то подавлен.
Она взглянула на него, удостоверившись, что его мысли где-то далеко отсюда. Тогда Эллен снова занялась поисками какого-то пристанища для Младшего, рылась в шкафу и выбрасывала на пол тряпки. Ага, коробка из-под обуви. Отлично. Она проделала дырки, бросила на дно салфетку и осторожно перенесла мышку, усадив поудобнее. «Спокойно, Младший, с Джелло все наладится. Выйдет оттуда, как заново родился». Она поставила обувную коробку на стол в кухне, осмотрелась.
Бен вытащил из буфета бутылку водки, налил себе, не разбавляя. Эллен так и онемела – ни разу еще не приходилось ей видеть, как он пьет.
Хотела было спросить, что произошло, но отчего-то – видимо, слишком было схоже с маской его лицо – почувствовала, что не надо к нему приставать. Она покрошила крекер, добавила чуточку сыра. Мышка так и накинулась на угощение. Эллен прикрыла коробку крышкой с отверстиями.
А Бен уже наливал себе снова. И тут Эллен не сдержалась.
– Вы же никогда не пьете.
– Просто я не выношу больниц.
– Ах вот что, мне так и показалось.
– Понимаете, я сегодня первый раз был в больнице с тех самых пор, как умерла моя жена, а это почти два года назад случилось.
Эллен корила себя за то, что начала этот разговор. Как бы сгладить? Она плеснула капельку и себе – раз уж нехорошо, пусть будет нехорошо обоим, правильно?
Он перешел в гостиную, уселся на диване. Подойдя поближе, она устроилась в кресле напротив.
Бен снова выпил, и опять залпом. Она терпеливо ждала, что будет дальше. Если захочет ей что-то рассказать, она рядом, не захочет – она не в обиде. Просто побудет с ним на всякий случай. Иногда ничего другого и не нужно, только посидеть, ни слова не проронив, с человеком, который в тоске.
Но ему захотелось говорить:
– У Бетти тяжелый случай был, особая форма, называется болезнь Альцмейхера. – В глазах его появилась такая боль, что у нее перехватило дыхание. – Вы знаете, что это такое?
– Знаю, что это ужасная болезнь, – мягко проговорила она. – О ней все время пишут, в библиотеке большая подборка на эту тему накопилась, только все равно, пока еще почти ничего не установлено, если разобраться…
Он кивнул.
– Когда у нее началось, никто поначалу не мог понять, что это такое. Просто… просто она вдруг стала совсем не такая, как была, личность ее изменилась. А сама она все поняла раньше врачей, потому что все время твердила одно: «Пожалуйста, не отдавай меня в приют для больных стариков».
– И вы ей это обещали?
– Конечно, а раз обещал, то и выполнил.
– Ох, вам, могу себе представить, тяжело досталось.
– Да уж что говорить. – На его лице было настоящее страдание.
– Так, выходит, вы сами за ней и ухаживали?
Он кивнул.
– А знаете, Бетти всю жизнь была такая оптимистка, вечно шутила, весело ко всему относилась… и вдруг как будто что-то сломалось в ней, что-то самое главное… она перестала понимать, что к чему, она даже в ярость стала впадать…
– В ярость?
– Ага, и причем из-за сущих мелочей. По лицу меня била, сжав кулаки. – Бен тяжело вздохнул. – Это уже была не моя жена, а кто-то другой. А жена, я так чувствовал, уже не здесь.
Он замолчал. Повисла тяжелая пауза. Эллен ждала.
– Хотя я честно проводил часы у ее постели… А она меня уже и узнавать перестала. Просто смотрит перед собой… иногда воды из стаканчика отхлебнет… пощиплет что-нибудь… Все больше сладкого просила, так мы ей конфетницу ставили, и вот если не уследишь, если пуста конфетница-то, так она выходила из себя. Мне сначала странно это было, что это вдруг такая любовь к конфетам, а потом понял, что нет, ей не конфеты нужны, а чтобы конфетница была непременно полной, можно было туда и орехи класть или изюм, да и попкорн тоже… – он не поднимал на нее глаз, уставившись себе под ноги.
– И что потом?
Он ответил резко, как бичом хлестнул:
– Потом она умерла по-настоящему.
Эллен не находила слов. Еле сдерживала слезы.
Он взглянул на нее, увидел, что в ее глазах неподдельное сострадание и что они полны влаги. И тогда негромко спросил.
– А хотите знать, как все это было?
– Конечно.
– Я об этом никому еще не рассказывал.
Опять тяжелая пауза. Потом, словно осознав, что ему и впрямь необходимо выговориться без остатка, Бен начал монотонно:
– Я об этом очень долго думал. И понял, что надо это сделать, что нет у меня другого выбора. Должен был найтись человек, которому хватило бы мужества избавить эту несчастную женщину от ее страданий… – он замолчал.
– Бен, милый, не продолжайте, вам же трудно!
– Нет, я договорю, – он низко опустил голову и теперь едва слышно шептал: – Значит, я взял бутылочку снотворного и высыпал все таблетки в эту конфетницу…
Эллен едва дышала.
– Сидел и смотрел, как она берет одну за другой и запивает водичкой… а потом там ничего не осталось. А я сидел, сидел, и я видел, как она уснула. – Бен затих. Эллен казалось, что в ней все вопит от боли.
– Это ужасно, да? – Он как будто обращал вопрос к самому себе. – Меня кошмары из-за этого преследовали, и все равно… повторись, я бы то же самое сделал. Не мог я видеть, во что она превратилась. А отдать ее в приют, нарушить свое обещание тоже не мог.
– Видно, вы ее очень любили.
– Да. Очень.
С трудом поднявшись на ноги, Бен отошел к окну. Вечером похолодало, и теперь с неба падал мокрый снег. Он отдернул занавеску, разглядывая большие белые хлопья, подсвеченные фонарями, – они устилали улицу, растекались едва различимыми во тьме ручейками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Мэрион гордо откинула голову, но было заметно, как дрожат у нее губы. Она снова надела очки. «Как знаешь, отец», – произнесла она бесстрастно и пошла к двери.
Бен плюхнулся на стул у окна. Дождь хлестал вовсю, дразнила его своим искусственным совершенством эта ненавистная изгородь. Он вздохнул. Впервые за столько лет он позволил себе накричать на собственную дочь.
Вдруг ему стало ужасно одиноко, он потерял веру в свои силы. Может, Мэрион и права. Он, видимо, и вправду осел, только вот уж в чем он вовсе не сомневался, так это в том, что переехав к ней, он станет не просто ослом, а последним идиотом.
К вечеру между ними было заключено перемирие. Бен изо всех сил старался искупить свою вину, помогая Мэрион на кухне. К тому же это давало ему возможность держаться в стороне от ее гостей. Они оказались еще скучнее, чем в прошлый раз.
Разнося закуски, он невольно прислушивался к их разговорам, которые велись с ужасно важным видом. Один тип в твидовом пиджаке всем желающим объяснял, что им придуман замечательный план, как ликвидировать дефицит в торговле с Японией. Другой разглагольствовал про парниковый эффект. Ученая дама – этакая расплывшаяся коротышка с коротко остриженными седыми волосами, придававшими ей сходство с китайским болванчиком, – пресерьезно доказывала еще одному, курившему трубку (вонища-то какая!): «Но согласитесь, Чарльз, ваша гипотеза основывается на данных, не прошедших статистической обработки, и значит…»
Бен поставил блюдо с овощами на стол рядом с костлявым оратором, который вещал: «Нет, не спорьте, Израиль должен ускорить предоставление автономии палестинцам, не то весь мирный процесс будет сорван». Прикусив губу, Бен промолчал и почувствовал гордость за себя: сдержался-таки. У этих надутых снобов лежат в кармане ключи от всех проблем на земле. Чего проще: то там постоит, то с этими поболтает, одних похвалит, других упрекнет, а вокруг все свои, и натоплено тут хорошо, и уютно. Они бы хоть раз в жизни переночевали в парке, где когда-то стояли аттракционы, вот бы он на них посмотрел, специально бы утром приехал полюбоваться, как они потрясены.
– Папа… папа, послушай! – Мэрион перехватила его, когда он шел на кухню принести еще закусок. – Поставь пока этот поднос… Вот Присцилла, она хочет с тобой обсудить что-то насчет нагрузок, когда поднимаешь тяжести. – Крепкая на вид мужеподобная женщина, похожая на упитанного бульдога, была та самая, которая только что, он слышал, рассуждала о недопустимости сексуальных табу. Видно, у самой с этим порядочно забот.
– Вы в настоящее время гимнастикой где-нибудь занимаетесь? – вежливо поинтересовался он. Да на ней бы на самой тяжести возить.
– Конечно, я каждый день пробегаю восемь миль до завтрака, на работу езжу велосипедом, а вечером иду в бассейн и проплываю не меньше двадцати раз от борта до борта.
– Так вы, стало быть, троеборка?
– Ну что вы! – Она улыбнулась и при этом даже капельку похорошела. – Просто мне нравится ощущать себя в хорошем состоянии.
– Тогда один совет, с вашего позволения. Не надо так заботиться о своем хорошем состоянии, лучше позаботьтесь, чтобы в жизни все было как можно для вас радостнее. Тем, кто занимается регулярно, а это значит, что им нужно пятнадцать минут утром на упражнения, и только-то, вот им самое главное даже не тело свое поддерживать в форме, а извлекать из жизни максимум возможного.
Лицо Присциллы вытянулось, но тут Мэрион стала всех приглашать к столу, где уже стояло жаркое.
Только тут Бен сообразил, что просто цитировал Присцилле высказывания Эллен. Вот это да, этак он скоро и бутерброды с маслом начнет есть.
Он не был голоден, и поэтому отошел к окну, пока другие толпились у стола с тарелками. В свете фонарей изгородь была видна совсем ясно: так вся и ощетинилась, словно защищаясь. Дождь все шел, но уже не проливной, а просто осенний дождь, методично поливающий землю.
Как там эти из БВГ, не вымокнут ли до костей? Завтра на них, небось, взглянуть будет без слез нельзя… Эллен, надо думать, что-нибудь горячее им прихватит. Стало быть, ящик получится жутко тяжелый. И у нее опять разболится спина…
Все понятно, весь завтрашний день ему тут наедине с Мэрион просто не выдержать. Бен решил, что смотается рано утром.
Прижав к груди ящик с бутербродами, прикрывшись зонтиком, который почти не защищал от сильного дождя, Эллен бегом неслась по совершенно пустой улице. Она знала, как ее ждут, и не хотела опоздать, тем более что и погода сегодня ужасная. Да еще подзадержалась, возясь с духовкой: она решила сделать горячие бутерброды, поджаривала сыр. О Господи, как же она ненавидит кухню! Но по-другому никак нельзя, только духовка, не то все остынет, пока она доберется до Кони-Айленд. Завернула бутерброды в двойной слой фольги, сложила в коробку с изоляцией, может, доставит все-таки горячими.
Когда она сворачивала с Флэтбуш, пронесся грузовик, окатив ее грязью. «Свинья!» – крикнула она вслед. Явно не лучший ее день сегодня, явно не лучший. И вчера был такой же, потому что, сидя с Голди и Абдулом в ресторане, она все время чувствовала себя стесненной. Ахмед и правда оказался красив, воспитанный такой и вообще очень приятный молодой человек, но только ведь он бы не пришел, если бы его не упросила Голди, да что там упросила – заставила. Когда все кончилось, у Эллен вырвался вздох облегчения. Хорошо бы хоть Бен получше ее провел свои выходные там, в Принстоне.
Спускаясь в метро, она услышала, как тормозит у платформы поезд и лихорадочно стала складывать зонтик, рыться в кошельке – куда это жетон запропастился? Само собой, как только она этот жетон нашла, у нее перед носом захлопнулись двери вагона, а она так летела через турникет. Просто дымилась. И вот, пожалуйста, жди теперь минут пятнадцать, если не дольше. Так оно и оказалось: дольше.
Когда наконец она доехала линией «Д» до конца и вышла на Кони-Айленд, то к ее радости прекратился дождь. Платформа была высокая, и она, не заметив, что кто-то перегораживает ей путь, с разбегу уперлась в чью-то грудь.
– Эй, поосторожней, дамочка!
– Ах, извините, пожалуйста… Бен? – ее лицо просияло. – Как замечательно, что вы здесь!
– Соскучились без меня?
– Не без вас, а без вашей машины.
– Ну, это ничего, дождь-то перестал, значит, мне можно и назад ехать.
– Не смейте! – и она сунула ему коробку с бутербродами.
– Очень вам признателен! – Бен скорчил кислую физиономию, но видно было, что на самом деле он страшно рад.
Из-под колес его «камаро» в обе стороны летели грязные брызги, пока они по затопленным улицам тащились к входу в парк. Там у турникета стоял Профессор, обмотав голову и плечи полиэтиленовой сумкой, как плащом, и упершись локтями в заржавевший вагончик.
– Доброе утро, мисс Эллен!
– Извините, припозднилась сегодня.
– За стол без вас не садились, – он сделал подчеркнуто изысканный приглашающий жест. – Сюда, прошу вас.
Они пошли за ним через мокрые заросли, сразу промочив джинсы снизу почти до колен.
– А это что такое? – Эллен указала на свежий холмик земли, увенчанный маленьким деревянным крестом. – Просто как могила.
– Могила и есть, – ответил Профессор.
– Чья? – от ужаса Эллен чуть не онемела.
Профессор указал вверх, туда, где обрывались рельсы.
– Санни? Не может быть!
Он только молча кивнул.
– А что случилось?
– Думал, он Икар, вот и полетел на землю, хотя солнца не было. И так ударился, что тут уж ничего нельзя было сделать.
– То есть он нечаянно свалился, да? – Эллен просто ушам своим не верила.
– Не знаю, только у него на шее позвонки сломались, он тут же и помер.
– О Господи! А что же «скорую» не вызвали?
– Какая «скорая», помер он на месте, я же говорю.
– В полицию сообщили?
– Чтобы они нас отсюда выгнали на зиму глядя? – Он ясно давал понять, что вопрос она задала совершенно неуместный. – Мы его сами похоронили, честь по чести. Помирать всем придет время, что уж там. Каждому свой срок… – Он махнул рукой. – Пошли, мы голодные очень.
Бен взглянул на вагончик, вспоминая, как Санни сидел там наверху, беспечно болтая ногами. Видно было, до чего потрясена Эллен.
– Профессор прав, – сказал он, – каждому отведен свой срок, а жизнь… она продолжается.
Эллен молчала.
Подошли к помойке, где подыскали себе жилище ее регулярные подопечные, и сразу почувствовали, что сегодня тут как-то по-особенному пусто. Бен никогда не мог угадать, откуда они все вдруг появятся, однако Эллен ощущала, что здесь все опустело за эту неделю.
– А где же все они?
– Колесико с Летчиком подались на юг, холодно им тут у нас зимой, – Профессор жадно вцепился зубами в сыр. – Вот здорово, вкусный такой, а еще и горячий.
На земле валялся жестяной круг от сгнившего барабана, и Профессор подбросил в горевший посреди этого крута костер несколько щепок, чтобы побыстрее вскипела вода для кофе.
– А на юг – это куда? – поинтересовался Бен.
– В подвал. На Белт-Паркуэй, в трех кварталах отсюда.
– По-моему, очень даже разумно, – сказал Бен. – А вы почему туг остались? – Даже подумать страшно, каково это ночевать под дождем, когда у тебя всего-то и есть, что картонная коробка.
– Да там, в подвале этом, все время поезд над головой проходит, рельсы прямо поверх этого помещения проложены, а я стук вечный просто не могу слушать.
– Джелло-то где? – забеспокоилась Эллен. Профессор, не переставая жевать, кивком указал на вагончик. Ящик из-под холодильника развалился, и Джелло сидел прямо на сырой земле, задумчиво глядя перед собой.
Она помчалась к нему со всех ног.
– Джелло, вы простудитесь. Вставайте, поскорее встаньте!
– Да все ничего, – пробурчал он в ответ. – Только вот мне бы попить чего-нибудь от кашля. – Его так и била крупная дрожь.
– Вот так с самой среды продолжается, – покачал головой Профессор.
– О Господи, значит, уже четыре дня? – Она пощупала ему лоб. – Бен, да он же прямо горит, температура у него, сразу видно. Надо его немедленно в больницу.
– Никуда я не поеду, – замахал руками Джелло и потуже затянул на груди свой шарф, из которого выглядывала мышка.
– Вы бы лучше ее послушались, – Бен протянул руку, чтобы поднять его.
Джелло слабо отмахивался.
– Мне Младшего девать некуда. – Он затрясся в приступе кашля.
– Джелло, ну пожалуйста, положение и правда серьезное. А о Младшем я позабочусь, – упрашивала его Эллен.
Он взглянул на нее налитыми кровью глазами, словно взвешивал ее предложение на невидимых весах.
Увидев, что Джелло заколебался, Бен попробовал его окончательно убедить:
– Чего бояться, вы же знаете, ей доверять можно.
– Знаю. – Джелло переводил взор с него на нее и обратно. Снова начался приступ кашля. – Ну, ладно, – еле выдохнул он.
Бен помог ему встать на ноги, но тот так ослаб, что сам стоять был не в силах. И опять рухнул на землю. Тогда Бен взвалил его себе на плечи, чтобы отнести к машине. Это было совсем нетрудно: Джелло весил не больше, чем пушинка.
Глава XII
Когда они добрались домой, уже стемнело, и оба сразу почувствовали, до чего вымотались. – Знаете, Бен, какой это был для меня шок заполнять там, в больнице, анкету и прочее, я же его фамилию никогда не слышала.
– И как записали?
– Джелло, это как имя, а фамилия Бивгейн, ну, понимаете, БВГ.
– Фамилия как фамилия, по-моему, – заметил Бен, и она почувствовала, что он чем-то подавлен.
Она взглянула на него, удостоверившись, что его мысли где-то далеко отсюда. Тогда Эллен снова занялась поисками какого-то пристанища для Младшего, рылась в шкафу и выбрасывала на пол тряпки. Ага, коробка из-под обуви. Отлично. Она проделала дырки, бросила на дно салфетку и осторожно перенесла мышку, усадив поудобнее. «Спокойно, Младший, с Джелло все наладится. Выйдет оттуда, как заново родился». Она поставила обувную коробку на стол в кухне, осмотрелась.
Бен вытащил из буфета бутылку водки, налил себе, не разбавляя. Эллен так и онемела – ни разу еще не приходилось ей видеть, как он пьет.
Хотела было спросить, что произошло, но отчего-то – видимо, слишком было схоже с маской его лицо – почувствовала, что не надо к нему приставать. Она покрошила крекер, добавила чуточку сыра. Мышка так и накинулась на угощение. Эллен прикрыла коробку крышкой с отверстиями.
А Бен уже наливал себе снова. И тут Эллен не сдержалась.
– Вы же никогда не пьете.
– Просто я не выношу больниц.
– Ах вот что, мне так и показалось.
– Понимаете, я сегодня первый раз был в больнице с тех самых пор, как умерла моя жена, а это почти два года назад случилось.
Эллен корила себя за то, что начала этот разговор. Как бы сгладить? Она плеснула капельку и себе – раз уж нехорошо, пусть будет нехорошо обоим, правильно?
Он перешел в гостиную, уселся на диване. Подойдя поближе, она устроилась в кресле напротив.
Бен снова выпил, и опять залпом. Она терпеливо ждала, что будет дальше. Если захочет ей что-то рассказать, она рядом, не захочет – она не в обиде. Просто побудет с ним на всякий случай. Иногда ничего другого и не нужно, только посидеть, ни слова не проронив, с человеком, который в тоске.
Но ему захотелось говорить:
– У Бетти тяжелый случай был, особая форма, называется болезнь Альцмейхера. – В глазах его появилась такая боль, что у нее перехватило дыхание. – Вы знаете, что это такое?
– Знаю, что это ужасная болезнь, – мягко проговорила она. – О ней все время пишут, в библиотеке большая подборка на эту тему накопилась, только все равно, пока еще почти ничего не установлено, если разобраться…
Он кивнул.
– Когда у нее началось, никто поначалу не мог понять, что это такое. Просто… просто она вдруг стала совсем не такая, как была, личность ее изменилась. А сама она все поняла раньше врачей, потому что все время твердила одно: «Пожалуйста, не отдавай меня в приют для больных стариков».
– И вы ей это обещали?
– Конечно, а раз обещал, то и выполнил.
– Ох, вам, могу себе представить, тяжело досталось.
– Да уж что говорить. – На его лице было настоящее страдание.
– Так, выходит, вы сами за ней и ухаживали?
Он кивнул.
– А знаете, Бетти всю жизнь была такая оптимистка, вечно шутила, весело ко всему относилась… и вдруг как будто что-то сломалось в ней, что-то самое главное… она перестала понимать, что к чему, она даже в ярость стала впадать…
– В ярость?
– Ага, и причем из-за сущих мелочей. По лицу меня била, сжав кулаки. – Бен тяжело вздохнул. – Это уже была не моя жена, а кто-то другой. А жена, я так чувствовал, уже не здесь.
Он замолчал. Повисла тяжелая пауза. Эллен ждала.
– Хотя я честно проводил часы у ее постели… А она меня уже и узнавать перестала. Просто смотрит перед собой… иногда воды из стаканчика отхлебнет… пощиплет что-нибудь… Все больше сладкого просила, так мы ей конфетницу ставили, и вот если не уследишь, если пуста конфетница-то, так она выходила из себя. Мне сначала странно это было, что это вдруг такая любовь к конфетам, а потом понял, что нет, ей не конфеты нужны, а чтобы конфетница была непременно полной, можно было туда и орехи класть или изюм, да и попкорн тоже… – он не поднимал на нее глаз, уставившись себе под ноги.
– И что потом?
Он ответил резко, как бичом хлестнул:
– Потом она умерла по-настоящему.
Эллен не находила слов. Еле сдерживала слезы.
Он взглянул на нее, увидел, что в ее глазах неподдельное сострадание и что они полны влаги. И тогда негромко спросил.
– А хотите знать, как все это было?
– Конечно.
– Я об этом никому еще не рассказывал.
Опять тяжелая пауза. Потом, словно осознав, что ему и впрямь необходимо выговориться без остатка, Бен начал монотонно:
– Я об этом очень долго думал. И понял, что надо это сделать, что нет у меня другого выбора. Должен был найтись человек, которому хватило бы мужества избавить эту несчастную женщину от ее страданий… – он замолчал.
– Бен, милый, не продолжайте, вам же трудно!
– Нет, я договорю, – он низко опустил голову и теперь едва слышно шептал: – Значит, я взял бутылочку снотворного и высыпал все таблетки в эту конфетницу…
Эллен едва дышала.
– Сидел и смотрел, как она берет одну за другой и запивает водичкой… а потом там ничего не осталось. А я сидел, сидел, и я видел, как она уснула. – Бен затих. Эллен казалось, что в ней все вопит от боли.
– Это ужасно, да? – Он как будто обращал вопрос к самому себе. – Меня кошмары из-за этого преследовали, и все равно… повторись, я бы то же самое сделал. Не мог я видеть, во что она превратилась. А отдать ее в приют, нарушить свое обещание тоже не мог.
– Видно, вы ее очень любили.
– Да. Очень.
С трудом поднявшись на ноги, Бен отошел к окну. Вечером похолодало, и теперь с неба падал мокрый снег. Он отдернул занавеску, разглядывая большие белые хлопья, подсвеченные фонарями, – они устилали улицу, растекались едва различимыми во тьме ручейками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33