И тут Патриция увидела, что Мигель верхом на Ультимато приближается к быку. В руке у Мигеля был красный флажок, вдобавок, он дразнил быка и голосом.
Сперва бык как будто не замечал их; затем опустил рога и бросился вперед. Пальцы Патриции невольно впились в шарфик у нее на шее. Ей захотелось закричать, но голоса не было, словно ее кто-то душил.
Ультимато устремился навстречу быку, и когда тот, слепо следуя за флажком, проскользнул в нескольких дюймах от коня, Мигель, перегнувшись в седле, вонзил ему в спину острый дротик. Конь с легкостью избежал столкновения, и публика разразилась радостными аплодисментами.
Бык, растерявшись, остановился. Он отчаянно замотал головой, словно пытаясь стряхнуть засевший в теле дротик. Кровь полилась у него по загривку. Патриция, сама того не желая, закрыла глаза.
Когда она вновь открыла их, Мигель совершал второй заход. Ей хотелось, чтобы бык, не поддаваясь на эту провокацию, остался стоять неподвижно в той части арены, где ему ничего не грозило. Но бык отказался прислушаться к ее мысленной мольбе. Он вновь бросился на врага.
Теперь она увидела, что и Ультимато пошел галопом – причем курсом, обещающим, казалось бы, неизбежное столкновение. Мигель бросил поводья и высоко занес обе руки над головой. В каждой из них было зажато по дротику.
Бык, стараясь не упустить своего мига, выставил рога, понесся вперед навстречу коню. Два животных, казалось, хотели сшибиться лоб в лоб, но в самое последнее мгновение Мигель, послав коня вбок, вонзил оба дротика в тяжелую бычью выю. Раненный бык рухнул на одно колено, и Патриции на миг показалось, будто он сейчас завалится наземь, но он не завалился. Он встал, беспомощный, красная кровь струясь из шеи, стекала по черным ногам и впитывалась в желтый песок.
Патрицию затошнило. Крики толпы стали невыносимыми. Весь амфитеатр словно превратился в сумасшедший дом – и места для нее здесь больше не было. Наблюдать за представлением она была не в состоянии.
Она встала и, шатаясь, побрела по проходу, держась за живот. Ей хотелось уберечь еще не рожденное дитя от этого зрелища, от этого насилия, от этой жестокости.
Патриция и сама не знала, сколько простояла здесь, прижавшись лицом к холодной стене, обшитой кроваво-красным линолеумом. И в душе у нее стоял неумолчный горестный крик. Что она здесь делает? Что здесь забыла? Нужно поскорее выбраться отсюда и исчезнуть из Лиссабона.
Но путь ей преградила толпа взбудораженных зрителей, устремившаяся на выход. Они проходили мимо, обтекая ее, как слегка меняющая свое русло река. Она боялась утонуть в этих водах. Ей оставалось только как можно плотней вжаться в стену, обхватив живот обеими руками.
И вдруг она почувствовала, как чья-то сильная рука взяла ее за плечо. Обернувшись, она увидела прямо перед собой смеющиеся глаза Эмилио. Он подмигнул ей.
– Пошли со мной, я организовал для вас аудиенцию совершенно особого рода.
– Нет-нет, – ответила она, внезапно ощутив, как ее охватывает паника. – Я дождусь его вместе с остальными.
Эмилио очень удивился.
– Но Мигель особо подчеркнул, чтобы я непременно препроводил вас к нему в грим-уборную. Он хочет увидеться с вами наедине.
Взяв ее за руку, он начал локтем прокладывать себе дорогу во встречной толпе. Добравшись до боковой двери, он повел Патрицию узкими, напоминающими лабиринт, пассажами.
– Осторожней, – предостерег он, когда они взобрались на дощатый помост над загоном и пошли по шатким и скрипучим доскам.
Эмилио указал Патриции на колышущуюся у них под ногами черную массу – спины запертых в загоне быков.
Наконец он открыл последнюю дверь – и они очутились в помещении, залитом светом юпитеров и вспышками ламп фотографов.
Патриция обнаружила, что попала в большой прокуренный зал, в общество элегантно одетых дам, непринужденно беседующих с аристократического вида господами. Судя по всему, это был высший свет, самые сливки лиссабонского общества. Кругом раздавались хлопки пробок от шампанского, звенели бокалы, слышался гортанный, но громогласный смех мужчин и деликатные смешки женщин. Все собравшиеся явно были настроены на самый веселый лад. И ей не хотелось находиться среди них.
Кое-кто из присутствующих, подходя к Эмилио, хлопал его по спине, восклицая при этом по-португальски что-то, остававшееся для нее непонятным. Раскланиваясь со знакомыми и принимая другие знаки внимания, Эмилио продолжал протискиваться с нею сквозь толпу, пока они не оказались у двери в дальнем конце зала. Эмилио открыл ее, и разве что не силой втолкнул туда Патрицию, после чего удалился, прикрыв дверь за собой.
Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к весьма скудному освещению. Первой вещью, попавшейся ей на глаза, был плащ Мигеля, небрежно брошенный на кресло. Как загипнотизированная, Патриция уставилась на него: плащ еще был забрызган кровью быка.
– Патриция.
Мигель шагнул к ней из глубины комнаты, но она не тронулась с места, одной рукой ухватившись за полу плаща, словно в поисках опоры.
Мигель мысленно репетировал эту сцену уже сотни раз, но все пошло отнюдь не по его сценарию.
Он не без трепета посмотрел на нее. Ему хотелось осыпать ее поцелуями, но он не мог заставить себя сдвинуться с места. Незримая рука удерживала его, не давала приблизиться к Патриции, заставляла соблюдать определенную дистанцию. Почему?
– Мне следовало бы поздравить тебя, – негромко, опустив глаза, сказала Патриция.
– Тебе следовало бы?!
– Да. Ведь ты добился того, к чему стремился всю жизнь.
– Вот как?
– Теперь ты матадор Номер Один во всей Португалии. Он ничего не ответил, его молчание тяжело повисло в воздухе, возбужденные голоса, доносящиеся из-за стены, только подчеркивали это.
– Тебе не следует заставлять их ждать, Мигель, им не терпится встретиться с тобой.
Она направилась к двери.
Мигель стремительно пересек комнату и преградил ей дорогу.
– Тебе следовало бы поздравить меня, но ты не в состоянии этого сделать. Ведь именно это ты хочешь сейчас сказать мне?
Она посмотрела ему прямо в лицо. В глазах у нее сверкали слезы.
– Патриция, я ведь тебя знаю. И я люблю тебя сильнее всего на свете. – Он обнял ее и, зарывшись лицом в ее волосы, продолжил страстный монолог. – Я вышел на арену, чтобы блеснуть перед тобой своим искусством. Но как только выпустили быка, я понял, о чем ты подумала. Тебе стало жаль его.
Молчаливые рыдания сотрясали все тело Патриции; Мигель обнял ее еще сильнее.
– Я постоянно чувствовал, что происходит у тебя в голове. И со мной самим случилась странная вещь – внезапно я увидел этого быка твоими глазами и понял то, чего никогда не понимал раньше. Обычно, когда бык бросался на меня, я чувствовал, какая им владеет ярость. А сейчас я понял, что это не ярость, а страх – насмерть перепуганное животное бросается в атаку, чтобы защититься. И бой этот довел до конца не я, а Ультимато.
– Ах, Мигель, Мигель… – Патриция с трудом подбирала слова. – Я так люблю тебя.
В дверь постучали. Появился Эмилио.
– Эй вы, голубки! Хватит заниматься любовью. Там публика с ума сходит.
– Эмилио, с ними придется разобраться тебе самому, – уверенно ответил Мигель. – Я к ним больше не выйду.
– Что такое? Да там тысяча человек, никак не меньше!
– Мы уйдем через боковую дверь.
– Там телекамеры! Там фотографы!
– Мы уходим.
– Ты сошел с ума!
– Да, Эмилио, сошел. Но сделай, как сказано. Эмилио, покачав головой, сокрушенно вздохнул.
– Никогда не спорь ни с кем из семейства Кардига. И он хлопнул за собой дверью.
Мигель хмыкнул.
– Бедный Эмилио! Надеюсь, его не разорвут на части. Патриция вяло улыбнулась.
– Ах, Патриция. – Он припал к ней с поцелуями. – Наберись со мною терпения, дай мне время. Я уже многому научился у тебя – но я сумею научиться большему.
Она затрепетала в его объятиях. Он поднял плащ, накинул ей на плечи и прижал ее к себе.
Трепещущими руками она гладила его курчавые волосы, как мать, ласкающая свое дитя. Они даже не обратили внимания на рев, донесшийся снаружи, после того, как Эмилио объявил, что Мигель больше не выйдет к публике.
Они стояли – двое, слившиеся воедино, под полуночно-синим плащом, расшитым золотыми звездами.

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ
ЭПИЛОГ

СТОУН РИДЖ
– Мамочка, можно мне после уроков покататься на Ультимато? – Нет, Пауло. Ты ведь знаешь правила – кататься только вместе с отцом.
– Но когда он еще вернется? – захныкал семилетний мальчик.
– Я тебе сотню раз говорила, – кротко возразила Патриция. – На следующей неделе.
– Но, мамочка, я…
– А ты до его возвращения можешь покататься на пони. А теперь я больше ничего не хочу слышать об этом. Иди вниз и закончи завтрак. И смотри, не опоздай опять на школьный автобус.
Понурив голову, малыш поплелся по лестнице.
– Когда же наконец вернется папа?
Патриция улыбнулась – сын произносил слово «папа» на португальский лад, и это неизменно забавляло ее.
Однажды, когда Мигель объяснял сыну, что его назвали в честь деда, который был знаменитым человеком, мальчик спросил:
– А как ты называл своего отца? Пауло?
– Нет, сынок, я называл его папой, но по-португальски – «пай».
И с тех пор маленький Пауло называл своего отца точно так же.
Патриция накинула синюю шерстяную шаль, которую Мигель привез ей из последней поездки в Лиссабон, и вышла на лестничную площадку. Таксомотор и Феба отправились следом за нею. Сейчас они уже не отличались прежней стремительностью, и Патриции приходилось отгонять от себя мысль о том, что их скоро и вовсе не станет.
На площадке она остановилась и уставилась на большое пятно невыцветших обоев на стене – на том месте, где до сегодняшнего утра висел «Звездолаз». Она уже скучала по картине, и чуть ли не раскаивалась в решении одолжить ее леди Макфэдден, чтобы та смогла выставить ее на экспозиции своих работ в Нью-Йорке.
Сперва Патриция и впрямь отказала. Но Люба сама позвонила ей с просьбой «одолжить мою лучшую работу, причем всего на пару недель».
Патриция не совсем понимала, почему же она в конце концов пошла на это, но через восемь лет ей вновь показалось интересным поглядеть на былую возлюбленную отца. И она решила сама доставить картину в галерею.
Она подхватила под мышку Фебу, у которой был артрит и, соответственно, нелегко давались лестничные ступени, и поспешила с нею на кухню.
Конча была туг как тут – с горячим кофе и круассанами.
– Нет-нет, Конча, я опаздываю.
Но экономка загородила ей проход, держа чашку в руке.
– Обещаю тебе, что перехвачу что-нибудь в городе…
– Я скажу мистеру Мигелю, – пригрозила Конча. Патриция вздохнула.
– У вас с ним заговор.
Она присела за стол, напротив маленького Пауло, который с аппетитом уплетал пирог.
– Мамочка, – начал он с набитым ртом. – А можно мне после уроков покататься в лесу?
– Нет, – твердо ответила Патриция.
– Но мне так нравится кататься по снегу.
– Под снегом лед, а ведь тебе известно, что папочка… Пауло надулся. Казалось, он вот-вот заплачет.
– Ах ты, бедняжка! Тебе придется покататься на большой крытой обогреваемой арене. Конечно, это великое горе.
Она допила кофе и поцеловала сына.
– Я успею вернуться, чтобы покататься с тобой. – И, рванувшись к выходу, бросила с порога. – Конча, проследи, чтобы он не опоздал на автобус.
Эдгар дожидался ее во дворе, мотор машины был уже прогрет.
– Картина – сзади, мисс Деннисон. (Она много раз поправляла Эдгара, но он так и не научился называть ее миссис Кардига.) – Я хорошо закутал ее.
– Спасибо, Эдгар. А у тебя действительно есть время доставить меня в город? В конце концов водить машину я и сама умею.
– А потом я получу нагоняй от босса – нет уж, мэм, большое спасибо! В это время года на ферме не так-то уж много дел.
Когда они немного отъехали от фермы, Патриция окинула взглядом заснеженный ландшафт; снег все еще продолжал падать. Лошади в толстых зимних попонах, на которых лежала плотная пелена снега, медленно ходили по кругу.
Движение было слабым, и машина остановилась у входа в галерею уже в десять утра. Патриция даже подумала, не слишком ли рано она приехала.
– Я сама ее возьму, – сказала она Эдгару, доставшему картину с заднего сиденья.
Она пошла по тротуару, который подметал молодой дворник. Миссис Смит, хозяйка галереи, уже стояла у открытых дверей.
– Я видела, как вы подъехали, миссис Кардига, – сказала она, принимая у Патриции тщательно закутанную картину. – Как мило с вашей стороны привезти ее лично!
– Да, знаете ли, эта картина имеет для меня особенное значение.
– Да, но в такую погоду!
– Я люблю снег, – сказала Патриция, сбивая его с башмаков и стряхивая легкие хлопья с шали.
– Мы уже подобрали ей надлежащее место. – Миссис Смит указала на стену. – Леди Макфэдден помнит точные параметры картины.
– Что верно, то верно, – послышалось из глубины помещения, и перед ними, улыбаясь, предстала Люба. – Не могу даже выразить вам, насколько я признательна за то, что вы разрешили выставить «Звездолаза» в моей экспозиции.
– Да что вы, пустое! – откликнулась Патриция. Люба с нетерпением развернула картину.
– Я сама не видела ее десять лет.
– А надолго она вам туг потребуется?
Люба ничего не ответила. Прислонив картину к стене, она неотрывно смотрела на нее. Патриция видела, как блестят ее глаза. Должно быть, она и впрямь по-настоящему любила отца Патриции.
И вдруг Люба воскликнула: «Пойдемте со мной!» – и повлекла Патрицию за собой в глубь галереи.
Патриция пошла следом за Любой, на ходу бросая заинтересованные взгляды на развешенные по стенам красочные картины. Здесь был «Сатир», которого она видела в витрине галереи на Маунт-стрит, и «Любовники из Тройя», висевшие над очагом в лондонском доме Макфэдденов.
Они вошли в гостиную, меблированную удобными креслами, расставленными вокруг матово поблескивающего стола красного дерева. Должно быть, здесь богатые покупатели, потягивая шампанское, торговались с хозяйкой салона относительно цен на картины.
– Хотите кофе? – предложила Люба.
– Нет, спасибо. Мне надо поскорей возвращаться. Пока дорога не стала непроходимой.
– Тогда не стану утомлять вас пустяками. За прошедшие восемь лет я много думала о вас и боролась с искушением все-таки показать вам письмо вашего отца.
Патриция пристально вглядывалась в лицо Любы. Она, бесспорно, была все еще красива – с полными чувственными губами, большими темными глазами, безупречной кожей и очаровательной улыбкой. На ней был стильный костюм черного цвета и подобранная в тон плиссированная блузка.
– Мой отец писал вам, а не мне. И какое у меня в конце концов право читать чужие любовные письма?
Люба прикоснулась к ее руке.
– Но я понимаю, как вам важно узнать последние слова, написанные отцом. – Она вздохнула, потом заговорила, тщательно взвешивая каждое слово. – В его глазах я часто читала страдание – какую-то глубоко скрытую муку. Но он никогда не заговаривал об этом, а я никогда не спрашивала. – Она достала из сумочки конверт. – А в его письме все сказано.
Патрицию охватил бессознательный страх.
– Мне кажется, он написал это мне, как бы репетируя то, что намеревался сказать вам при встрече. Но судьбе было угодно, чтобы вы так и не узнали об этом. – Теперь она говорила едва ли не шепотом. – И я спрашивала себя, следует ли мне раскрыть вам тайну того, что произошло задолго до вашего рождения. Но мне было страшно… и я откладывала решение… до нынешней минуты.
Патриция, как загипнотизированная, следила за тем, как Люба выкладывает письмо на стол.
– На случай, если я вам понадоблюсь, я буду в холле.
Оставшись в одиночестве, Патриция уставилась на письмо. Из-за двери было слышно, как вколачивают в стену гвоздь. Она посмотрела в окно: снег валил по-прежнему, машины мягко скользили по Пятьдесят седьмой улице.
Она взяла письмо. Конверт был едва заметно засален, словно его часто брали в руки.
Сколько всего произошло с той поры, когда Патриция встретилась с Любой в Лондоне. В то время ей было страшно жить и очень хотелось, вступив в мысленный разговор с отцом, позволить ему утешить ее и раскрыть ту тайну, которую он хранил. Она не могла смириться с мыслью, которую внушал ей доктор Соломон, – «некоторые двери надо оставлять закрытыми».
Она вновь посмотрела на письмо. Размашистым почерком отца оно было адресовано мисс Любе Джонсон.
Она на мгновение отвлеклась от письма и подумала о маленьком Пауло, о том, как он ерзает на уроке, потому что ему не терпится покататься на лошади. Она подумала о Мигеле – он не любил летать в Лиссабон без нее, и, как правило, они прибывали в Учебный центр вдвоем, но на этот раз она не поехала с ним. У них были замечательные планы по расширению филиала Учебного центра на ферме – он уже сейчас и размерами, и славой затмил основной центр, расположенный в Лиссабоне.
Патриция принялась вертеть письмо в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34