Патриция сидела неподвижно, закрыв глаза и стиснув руки на коленях.
– Имеете ли вы в виду доктора Томаса Кигана, кавалера Ордена Свободы, под руководством которого она выстроила больницу для детей-инвалидов в Бейруте?
– Да.
– Упрекали ли вы Патрицию в подобной альтруистической активности?
– Нет, сэр.
– Почему?
– Благотворительный фонд корпорации Стоунхэм внес более чем достаточную лепту в самаритянские учреждения.
Судебная стенографистка подняла руку.
– Сама… как там дальше? – спросила она. Хови огорченно покачал головой.
– Мистер Коулмен затрудняет работу судебной стенографистки. Он имел в виду богоугодные заведения.
Судья позволил себе едва заметную улыбку.
– Но, будучи членом совета директоров, вы все же как-то ограничивали ее благотворительную деятельность, – спросил меж тем Хови.
– Да уж, по мере сил.
– И вас не волновала вероятность того, что, продав контрольный пакет, она может пустить на благотворительные нужды все вырученные ею деньги?
– Да, такая опасность существовала, но я считал ее меньшим из двух зол. По крайней мере, таким образом она избавилась бы от непосильного бремени, и без того искалечившего ее хрупкую душу.
Хови улыбнулся, вновь кивнул и принялся расхаживать из стороны в сторону.
– А кто приобрел бы у нее контрольный пакет?
– Мистер Биндер, думаю, не составило бы труда подыскать достойного покупателя.
– И будет ли с моей стороны справедливо предположить, что вы и ваши сообщники…
– Протест. – Смит вскочил с места. – Оскорбление свидетеля!
– Протест принят.
– Что вы и ваши коллеги смогли бы оказаться такими покупателями?
– Совершенно верно.
Хови остановился и помолчал, пристально всматриваясь в лицо Коулмену.
– Но таким образом вам удалось бы установить контроль над корпорацией с общей стоимостью в десять миллиардов долларов.
– И в корпорации не произошло бы никаких перемен. Мы продолжали бы выполнять свой долг – то есть блюсти интересы наших акционеров.
– Но теперь у вас появился бы контрольный пакет. А это означало бы, что никто не вправе помешать вам, вздумай вы, например, повысить себе жалованье или использовать в личных целях принадлежащий компании самолет…
– Протест! – вновь поднялся с места Смит. – Ни на чем не основанные домыслы.
– Протест принят.
Хови подошел к своему столу и взял с него стопку бумаг.
– У меня тут имеются документы, озаглавленные «Предложения по тендеру». Они подписаны вами, мистер Коулмен, а также мистером Эшем и мистером Роузмонтом. Не будете ли вы так любезны подтвердить, что это именно ваши подписи?
Он положил документы на стойку, за которой стоял Коулмен.
– Да, это предложения, переданные нами мисс Деннисон.
– Предложения по продаже контрольного пакета акций?
– Совершенно верно.
– В сто раз дешевле истинной цены?
– Я протестую, мистер Биндер. Предложение было честным – текущая рыночная цена акций корпорации.
Хови, круто развернувшись на каблуках, схватил в руки солидную кожаную папку с документами.
– Здесь у меня результаты аудиторской оценки активов корпорации Стоунхэм, подписанные лично вами, мистер Коулмен. Вам ведь знаком этот документ, не правда ли?
– Да… конечно… но…
– И здесь утверждается, что текущая рыночная цена акций компании Стоунхэм значительно занижена.
– Это всего лишь предположение, мистер Биндер. Предположение, согласно которому акции компании Стоунхэм когда-нибудь резко поднимутся в цене.
– Я вас понял, мистер Коулмен. Так как же вы собираетесь поступить в своих заботах о соблюдении интересов моей клиентки?
– Продажа акций не была произведена. Патриция передумала. И, вместо того, чтобы продать контрольный пакет, начала вмешиваться в вопросы оперативного руководства компанией. То есть – в совершенно не ведомую для нее область.
– А она не объяснила, почему она так поступает?
– Она сказала, что ей хотелось бы вдохнуть «совесть» в дела компании.
– А что вы имеете против этого?
– Все хорошо в меру. И совесть в делах вовсе не означает бездумную благотворительность. Наша компания – доходное предприятие.
Хови приподнялся на цыпочки.
– Но когда она вела речь о совести, то имела в виду гуманное отношение к служащим компании – и прежде всего к тем, кто работает на заводе в Ногалесе. Не так ли?
– Она получила неправильные советы. Нашими соседями по ту сторону мексиканской границы являются такие промышленные гиганты, как «Дженерал Моторс», «ИТТ», «Форд», «ИБМ», «Объединенные технологии», «Ксерокс» и многие другие. И мы придерживаемся тех же стандартов, что и они.
– Стандартов ниже минимума, предусмотренного законодательством США?
– Мистер Биндер, в Ногалесе действует мексиканское законодательство.
– И вы экономите на очистных работах и других мерах техники безопасности? Разве не против этого и восстала Патриция?
– У нее нос не дорос судить о таких вещах, – рявкнул Коулмен; лицо у него побагровело. – Она хотела, чтобы мы целиком и полностью превратились в благотворительную организацию, сократили свои доходы, поправ тем самым интересы акционеров. А ведь контрольный пакет акций у нее – значит, она выступила против собственных интересов!
– Но Патриция смотрит на эти вещи несколько иначе, не так ли?
– Вот именно!
– И поэтому вы решили начать процесс о признании ее недееспособной?
– Мы пошли на это только потому, что, тщательно все продумав и взвесив, пришли к выводу, что у нас нет другого способа защитить Патрицию от нее самой.
– Защитить Патрицию? Притащив ее в зал суда? Заставив ее «хрупкую душу», выражаясь вашими же словами, мистер Коулмен, пройти через эмоционально утомительную, чтобы не сказать унизительную процедуру?
Коулмен выпятил грудь. Его голос задрожал от гнева.
– Мистер Биндер, у нас не было другого выхода!
Глава XXI

СТОУН РИДЖ
Оскорбленная и измученная обвинениями, которые обрушивались на нее в зале суда уже на протяжении целой недели, Патриция была рада двухдневному перерыву на выходные перед началом второй недели процесса.
Она слишком устала. Все ее тело разламывалось. Она лежала в постели, забравшись под одеяло с головой, свернувшись в клубок, и не обращала внимания на Таксомотора и Фебу, которые делили с ней ложе. Если б ей только удалось выспаться… В последнее время она почти совсем не спала.
Погубленные розы… Пожар… Увечье Эдгара… Смерть Пауло… Арест Мигеля. Что еще выпадет на ее долю?
Напряжение, в котором она пребывала в зале суда, под строгим взором судьи и под неусыпными взглядами публики, было для нее невыносимо. В суде толковали о нервных срывах, о попытках самоубийства, о безответственном поведении… Пилот личного лайнера, давая показания, поведал о ее взбалмошности. Летим в Америку… Нет, летим в Лиссабон… Нет, приземляемся, где попало. Худшее для нее начиналось, когда речь заходила о ее слепой влюбчивости, – о том, как она едва не вышла замуж за гомосексуалиста.
К настоящему времени судья, должно быть, уже окончательно уверился в том, будто она безумна. Порой она начинала верить в это сама. Ее бросало в дрожь от одной мысли о том, что надо снова идти в зал суда. Почему она отказалась продать контрольный пакет… Конечно, Мигель был бы разочарован тем, что она отказалась от борьбы, но ведь именно сейчас он оказался так далеко отсюда. А она так устала, ей так хотелось уснуть – уснуть спокойным сном и никогда больше не просыпаться.
В дверь тихо постучали. Вошла Лаура со стаканом теплого молока и с пригоршней таблеток.
– Ну-ка, детка, прими поскорее все это! – Она поднесла таблетки к самому рту Патриции и дала запить их из стакана. – Тебе необходим отдых.
– Ах, Лаура, ты так добра ко мне! Просто не знаю, что бы я делала, не будь тебя рядом.
– Ну, это старая песенка. Для того на свете и существуют друзья, не так ли? Так что не заставляй меня заводить ее заново, – добродушно сказала Лаура.
Патриция вяло улыбнулась.
– Не думаю, Лаура, что мне удастся все это выдержать.
– Да тебе это и не нужно, детка! Пошли их всех к черту и продай акции!
Патриция сонно пробормотала:
– Не знаю… может быть, ты и права… сама не знаю.
И она заснула.
Лаура на цыпочках вышла из спальни и осторожно прикрыла за собой дверь. Потом помчалась на кухню и схватила телефонную трубку.
– Ну, и? – поинтересовался Хорейс Коулмен.
– Думаю, что вот-вот сломается.
– Гмм… – Коулмен на мгновенье замолчал, взвешивая то, что собирался сказать. – Лаура, как бы вы отнеслись к вознаграждению в четверть миллиона долларов?
У Лауры перехватило дыхание.
– С восторгом!
– Тогда позаботьтесь, чтобы она сломалась.
ЛИССАБОН
Мигель не осмеливался открыть глаза. Ведь во сне он сжимал Патрицию в объятиях, чувствовал нежность ее кожи, вкус ее раскрытых губ…
В церкви зазвонил колокол, и Мигель окончательно проснулся. Чудесный сон развеялся – он по-прежнему находился в тюрьме, лежал на нарах в одиночной камере. Удастся ли ему когда-нибудь свидеться с нею наяву?
Он испросил разрешения ежедневно посещать тюремную часовню, благодаря чему прослыл самым набожным из заключенных, хотя отправлялся он туда только затем, чтобы вспомнить минуты, проведенные на каменном полу вдвоем с Патрицией. Обычно он ходил в часовню после обеда, когда солнечный свет, пробиваясь сквозь окно-розетку, был точь-в-точь таким же, как когда он увидел ее здесь перед алтарем.
Он уставился на большое желтое пятно, с неровными бурыми разводами, расплывшееся чуть ли не по всему потолку. Каждое утро он ломал себе голову над тем, откуда оно могло взяться. Сегодня он решил, будто узник из камеры, находящейся выше этажом, разбил в припадке ярости «парашу», и ее содержимое просочилось сквозь штукатурку.
Мигель встал и подошел к зарешеченному окну. На тюремном дворе жгли гору мусора, и черный дым, извиваясь, полз в безоблачное воскресное небо.
Когда же его будут судить? Эмилио сказал, что суду потребуется определенное время на дознание. И ждать оказалось хуже всего – просто невыносимо.
Но когда суд все-таки начнется, какие же слова подыскать ему в собственную защиту? Он убил Луиса Велосо, это факт. Сейчас Исабель – чувствуя себя уязвленной – захотела взять реванш. Ему никогда не забыть того дня, когда она привела к нему полицию.
Хорошенький же она устроила спектакль! На кладбище – прямо у могилы Пауло.
Он приходил туда каждый день и тихо сидел на камне возле последнего отцовского приюта. Ему казалось, будто они с отцом разговаривают, он припоминал и повторял слова, которыми они обменялись накануне смерти Пауло.
А в тот злополучный день, уходя с кладбища, он увидел, как к нему приближается одетая в черное Исабель. С нею было двое полицейских.
– Вы арестованы!
– За что же?
– За убийство Луиса Велосо.
Мигель поглядел на Исабель, но лицо ее было скрыто под черной вуалью.
– Исабель, – негромко воскликнул он. А потом повторил. – За что же?
Она ничего не ответила, хотя он почувствовал, что она дышит ядом.
Это произошло в воскресенье, ровно две недели назад. С тех пор прошла, кажется, целая вечность.
Пока Мигель наблюдал за тем, как поднимается в небо дым от груды сжигаемого мусора, неизменно досаждавший ему колокольный звон становился все громче и громче. По другую сторону тюремной стены просыпался город. «Ах, Патриция, где же ты? Клянусь, я готов отдать все на свете, лишь бы провести несколько минут вместе с тобой. Готов даже полюбить этот звон!»
А колокола продолжали названивать. Интересно, стоит ли сейчас Ультимато в стойле, дожидаясь, пока его заберет Эмилио? Он так хорошо проявил себя в поединке с бычком – теперь ему опять не терпится в бой. Ему кажется, будто о нем забыли. Мигелю оставалось надеяться только на то, что Филипе не забудет угостить Ультимато лишней морковкой и пустит его порезвиться на внутренней арене и поваляться в опилках.
Снаружи, из коридора, послышался шум шагов: заключенных после завтрака разводили по камерам. Мигель в столовую не пошел: он не чувствовал голода.
В замке повернулся ключ, дверь открылась, показалась голова охранника:
– Эй, одноногий! Тебя ждут в главной конторе.
Его повели в помещение, в котором он очутился впервые сразу после ареста. «Вот ваши вещи», – сказал ему тюремщик, перебросив Мигелю сверток в бурой бумаге, перетянутый грубой веревкой.
Мигель недоуменно уставился на него.
– Не унывайте, – добродушно сказал тюремщик. – Церквей полно и на воле.
– Меня выпускают?
– Есть такой слушок.
Когда перед Мигелем открылись тяжелые стальные ворота, по другую сторону их уже дожидался Эмилио. Вид у него был самый торжественный.
– Следуй за мной, – таинственно произнес он.
– Да, но…
– Ни слова больше! Садись в машину.
Когда они отъехали от тюрьмы, Мигель решил настоять на своем:
– И все-таки, будь любезен, объясни мне, что происходит.
– Тебя выпустили из тюрьмы, друг мой, – разве этого не достаточно?
– Да, конечно, но…
– Никаких «но». Будь счастлив. – Эмилио хмыкнул. – Хотя не демонстрируй своего счастья слишком в открытую – тебе ведь придется присутствовать на похоронах.
– А кто умер?
Эмилио окрестил себя крестным знамением.
– Исабель.
Мигель сжал ему руку с такой силой, что машина пошла юзом.
– Эй, полегче!
Эмилио с трудом выровнял машину.
– Оставь эти шутки! Я и так всласть насмеялся в тюрьме.
– Это не шутка. Ты свободен. Теперь некому давать показания против тебя.
– Что же произошло?
– Она покончила с собой.
– Покончила с собой?
– Да – заколола себя кинжалом. Сразу после того, как Патриция покинула ее дом.
– Что за чушь ты мелешь?
– Это длинная история. Патриция настояла на том, чтобы повидаться с Исабель. Она пыталась убедить ее отозвать обвинение. Исабель вышла из себя и накинулась на Патрицию, решив убить ее.
– О Господи!
Мигель оцепенел от страха.
– Эй, гляди веселее! Ничего с твоей драгоценной подружкой не произошло. Но мне опять исцарапали всю физиономию, пока я вырывал нож из рук Исабель.
Мигель был не в силах рассмеяться.
– И тем же самым ножом она лишила себя жизни.
– Она и впрямь была сумасшедшей… но какая беда.
– Лучше бы ты меня пожалел. Мне еще чертовски повезло, что в момент самоубийства рядом оказалась служанка.
Мигель вопросительно посмотрел на него.
– Весь этот нож был покрыт отпечатками моих пальцев. Нас с тобой вполне могли бросить в соседние камеры.
Впервые за весь разговор Мигель улыбнулся.
– Лучше в одну камеру. И я отдал бы тебе верхние нары.
– Вот уж нет! Я боюсь высоты.
Мигель на сей раз не смог удержаться от смеха. Однако затем сразу же посерьезнел.
– Эмилио, окажи мне одну услугу.
– Если надо пригласить кого-нибудь на танец, то я – пас.
– Нет-нет. Мне нужен билет в Нью-Йорк. Эмилио протянул ему билет в почтовом конверте.
– Жаль, что все это так затянулось.
СТОУН РИДЖ
В течение всего уик-энда Патриция пыталась заниматься обычными делами. Но она могла поручиться, что даже Спорт почуял что-то неладное – он вертел головой и посматривал на нее настороженными карими глазами. И даже Таксомотор как-то скованно перебирал длинными лапами. Она намеренно избегала дороги, ведущей к лесу, – туда, где она так любила предаваться грезам, туда, где так часто виделась с Мигелем. Оказаться там без него было бы слишком тяжело.
Проезжая мимо загона для дряхлых лошадей, она уже собиралась было повернуть к дому, но вдруг заметила, что один из коней ведет себя как-то странно. Он ходил по небольшому кругу, кусая себя за бок. Патриция посмотрела на других лошадей. Еще две делали то же самое. Кишечные колики? Лошадей никогда не рвет, и желудочная боль может спровоцировать у них подобную реакцию. Она решила поскорее приготовить им горячий отвар, но прежде окинула взглядом весь, если можно так выразиться, табун.
Старый Сверчок, самый дряхлый коняга на ферме, стоял весь в поту, понурив голову. И вдруг ноги у него подкосились и он завалился наземь, подергался какое-то время, а потом застыл.
Патриция закричала:
– Эдгар! Эдгар!
Тот тут же явился на зов, в сопровождении кого-то из конюхов.
– Скорее сюда! Скорее!
За то время, которое понадобилось Эдгару, чтобы проникнуть в загон, еще три лошади упали наземь и застыли.
– Горячий отвар! Живо! – приказал Эдгар конюху. – И ветеринара сюда немедленно!
К тому времени, как прибыл ветеринар, погибло десять лошадей. Он, не веря своим глазам, уставился на них.
– Что происходит, доктор Кронин? – голос у Патриции дрожал, она не владела собой. – Что за напасть? Что происходит?
– Еще не знаю. Отгоните остальных в стойло. Изолируйте друг от друга. Оботрите их виски и минеральным маслом. А я сейчас возьму кровь на анализ.
Держа руке повод, Патриция подошла к Туману, который тихо стоял в стороне, понурив голову. И тут она заметила, что он тоже весь в поту, а изо рта у него бежит пена. Его жалобный взгляд, казалось, взывал к ней о помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34