Великий Пауло Кардига! Никто не в состоянии сравниться с тобой. Ни австрийцы.
– Мигель!
– … ни немцы…
– Мигель, с меня этого хватит! Вся моя карьера была построена исключительно на любви к лошадям.
– Тогда почему же ты не хочешь понять, что я люблю Ультимато? Точь-в-точь так, как ты любил свою Аманту?
Пауло замолчал. Из открытого окна до них доносился голос Филипе, отдающего распоряжения ученикам школы.
В конце концов Пауло принял решение.
– Хорошо. Я продам тебе Ультимато – за пятьдесят тысяч долларов.
– Ты прекрасно знаешь, что у меня вообще нет денег Мигель пробормотал это сквозь стиснутые зубы.
– Тогда отработай эти деньги, если уж хочешь воссоединиться со своей великой любовью, – потребовал Пауло.
– Что ты имеешь в виду?
– Возвращайся в Центр. Начни преподавать здесь. Помоги мне подготовиться к следующей выставке. Выступи вместе со мной.
– Выступить вместе с тобой?
– Да. Единственный раз в жизни мне хотелось бы выступить вместе с сыном. Потому что на всей земле нет другого человека, который не уступил бы мне ни в одном маневре.
ЛОЗАННА
Искусно ведя машину по петляющей над пропастью дороге, доктор Соломон вез Патрицию в аэропорт Глубоко задумавшись, она едва замечала, что из-под здешнего снега уже начали пробиваться крокусы.
– Вы крайне удивили меня внезапным решением вернуться домой.
Голос доктора вывел Патрицию из оцепенения.
– Доктор, я провела здесь два месяца, этого вполне достаточно. Вам следует позаботиться о тех больных, которые и впрямь нуждаются в вашей помощи.
Девушка произнесла это резче, чем ей самой хотелось. Он бросил на нее быстрый взгляд из-под очков с толстыми стеклами.
– Вы сердитесь?
– Да, но не на вас.
– Что ж, по крайней мере, это меня радует.
– Можете себе представить – он уехал с фермы и забрал одного из моих коней.
– О чем это вы?
– А я заплатила его отцу за этого коня сто пятьдесят тысяч долларов!
– Это Мигель поступил так? Должно быть, произошло какое-то недоразумение.
– Я всегда чувствовала, что ему не хочется отдавать мне этого коня.
– Иногда мы ошибочно судим о мотивах, которыми руководствуются другие.
– Это он поступил ошибочно!
– А не лучше ли было бы вам сперва поговорить с ним, а уж потом принимать определенное решение?
– Нет, я вообще не хочу с ним больше разговаривать. За меня это сделают мои адвокаты.
Доктор Соломон какое-то время помолчал, потом задумчиво произнес:
– Патриция, позвольте дать вам на прощание еще один совет.
– И в чем же он заключается?
– Не возвращайтесь сейчас домой.
– Но я соскучилась по ферме.
– Не используйте ферму как еще один вариант бегства от самой себя.
– Но куда же вы прикажете мне отправиться?
– В Лиссабон.
– Вы сошли с ума?
– Может быть, и так. – Он хмыкнул. – Большинство психиатров – люди, более или менее сумасшедшие.
Патриция поневоле улыбнулась.
– Я хотела сказать вовсе не это. Но что мне делать в Лиссабоне?
– Разобраться во всей этой истории. Судя по тому, что вы рассказывали мне ранее, Мигель высокомерен и держится вызывающе, но одним из главных его достоинств является любовь к лошадям. Возможно, конь захворал – и ему понадобилось какое-нибудь специальное лечение.
– Доктор, у нас в Нью-Йорке – замечательные ветеринары.
– Что ж, может быть, вы и правы. Но истинную причину вы не узнаете, если не спросите у него самого.
Патриция, отвернулась, посмотрела на дорогу.
– Пользуясь вашими же словами, доктор, эта дверь закрыта.
– Вот что ненавидит любой психиатр! Когда пациент оказывается умнее его.
Но, когда доктор выходил из машины, вид у него был весьма унылый.
Экипаж уже поджидал Патрицию, стоя у трапа лайнера корпорации Стоунхэм. Прощаясь с доктором, она уткнулась ему в плечо.
– Попытаюсь больше никогда не тревожить вас моими проблемами.
Голос у нее дрожал.
– Если вы не будете позванивать мне время от времени, я на вас обижусь.
Он поцеловал ее в обе щеки, и Патриция по трапу поспешила в салон самолета.
В полете, пока пилот устранял какие-то мелкие неполадки, Патриция бросила взгляд на дисплей, на котором алый язычок, отмечающий местоположение самолета, дюйм за дюймом скользил по карте Европы. Она увидела на карте небольшое пятно, возле которого было написано «Лиссабон».
Один вопрос так и не давал ей покоя. Почему он уехал с фермы так скоропалительно? Она вспомнила слова доктора Соломона о том, что никогда не узнает истинную причину, если не спросит о ней у самого Мигеля. Она вновь посмотрела на отметку с надписью «Лиссабон». Та, казалось, была просто рядом.
Она нажала кнопку связи с кабиной летчика.
– Капитан… а не могли бы мы изменить план полета и приземлиться в Лиссабоне?
– Самолет принадлежит вам, мисс Деннисон, – хмыкнув, ответил летчик.
– Благодарю вас. – Она взяла в руки радиотелефон. – Международная телефонная связь? Мне хотелось бы позвонить в Португалию.
– Назовите пожалуйста, нужный номер.
– Одну минуту…
Она принялась лихорадочно листать записную книжку, нашла нужный номер и назвала его.
Вдоль по международным линиям раздалось множество гудков. И затем они перешли в длинный гудок вызова конкретного абонента. И тут Патрицию охватила паника. А что она ему скажет? И как он отреагирует на ее звонок? Она повесила трубку.
Она перевела дыхание, затем еще раз вызвала кабину пилота.
– Капитан… не могли бы мы приземлиться?
– Сейчас?
– Да. Немедленно… где угодно – только бы приземлиться.
– Где угодно?
– Вот именно.
– Ну, что ж… мы находимся в воздушном пространстве Великобритании. Если вам так угодно, я могу попросить разрешения на посадку в аэропорту Хитроу.
– Вот так и сделайте.
– Самолет принадлежит вам, мисс Деннисон.
На этот раз летчик не хмыкнул.
ЛИССАБОН
Сады возле дворца Квелуз – маленький Версаль в Миндальной долине – были залиты ослепительным светом. На террасе толпилось великое множество гостей в изысканных вечерних нарядах: дамы – в длинных платьях из шелка и шифона, мужчины в смокингах. Все вились вокруг устроителя торжества – президента страны Соарита. И вдруг, перекрывая общий шум, зазвучали фанфары. Все взгляды устремились на присыпанную песком арену с обтянутыми шелком перилами, на которую вела лестница, украшенная изваяниями львов.
Фанфары смолкли – и тут же заиграл симфонический оркестр. Исполнялся полонез Шопена.
Пауло и Мигель Кардига выехали на арену бок о бок. На их лошадях не было упряжи. Во рту у каждой была лишь алая шелковая лента, концы которой находились в руках у наездника. С галереи донеслись возгласы изумления и восторга.
Краешком глаза Мигель увидел, как распрямились сутулые до того плечи отца, когда они выехали на середину арены. Присутствие зрителей и звучание оркестра всегда вдохновляли старика. Музыка на мгновение смолкла, и оба коня в унисон, опустившись на передние колени, поприветствовали публику; отец и сын сняли украшенные плюмажами шляпы и отсалютовали президенту страны.
Толпа разразилась бурными аплодисментами: впервые великий Пауло Кардига выступал вместе с сыном. Но среди одобрительных и восторженных восклицаний кое-где раздавался и шепот: «Он ведь одноногий». Трагический инцидент во время корриды был общеизвестен.
Вновь заиграла музыка. Группа распалась надвое, причем кони заскользили, чтобы не сказать поплыли по диагонали в две противоположные стороны. Это было воистину ни с чем не сравнимое па-де-де: каждый из наездников зеркально повторял движения другого, причем делал это с изысканной безупречностью.
Мигель увидел по выражению лица Пауло, что тот им доволен.
И вот на арену выехали еще десять всадников. Пятеро выстроились в одну линию за спиной у отца, пятеро – за спиной у сына. Это были самые талантливые и многообещающие воспитанники Учебного центра верховой езды семейства Кардига. Они следовали соответственно за лидерами каждой из групп, лошади изящно двигались в такт музыке.
Вновь и вновь с галереи доносились восторженные аплодисменты. Но вот воспитанники, один за другим, покинули арену. И тогда Пауло и Мигель спешились, позволив лошадям повести себя на арене непринужденно. Устав от выступления, Ультимато опустился наземь, перекатился на спину и принялся брыкать ногами. Из громкоговорителей послышался голос Пауло: «Вот что нужно. И человеку и животному – свобода! свобода!»
Президент страны поднялся со своего места и зааплодировал; охваченные единым порывом, к нему присоединились все остальные зрители. И лишь одна гостья президентского торжества оставалась молчаливой и безучастной. Исабель Велосо, однако же, не сводила взгляда с двух прекрасных коней, уносящихся с арены в заботливые руки отца и сына Кардига.
Последующая трапеза, устроенная в богато раззолоченном Зеркальном зале, удалась на славу. Все пребывали в праздничном настроении, шампанское буквально текло рекой. Мигель делал все возможное, чтобы не замечать пронзительного взгляда Исабель, пока они с отцом со всей учтивостью внимали президентской похвале.
Улучив удобную минуту, Пауло повел сына в сад и тяжело опустился на край фонтана.
– Посиди и ты, Мигель, ты ведь устал.
– Но я совсем не устал!..
И тут он поймал тревожный блеск в отцовских глазах.
– Уж не хочешь ли ты, чтобы я признался, что испытываю усталость? Меня зовут Пауло Кардига, и я не знаю, что такое усталость.
Мигель был озадачен. Он и впрямь никогда еще не видел отца настолько измученным – как правило, Пауло после выступления бывал воодушевлен, особенно, когда оно заканчивалось, как сегодня, полным успехом у самой взыскательной публики.
– Мигель, я горжусь тобой… ты держался сегодня просто замечательно!
– А я был не слишком жесток по отношению к животному?
Даже сейчас Мигель не смог удержаться от сарказма. Пауло улыбнулся.
– Ты не был жесток с животными начиная с того самого дня, когда я научил тебя этому. Или ты не помнишь?
– Разве можно забыть об этом? – кротко возразил Мигель, наклонившись над фонтаном и пытаясь подманить поближе парочку скользящих по воде лебедей.
Пауло положил руку на плечо сыну и поднялся с места.
– А сейчас я отправлюсь домой, но ты, пожалуйста, оставайся. Надо же кому-то представительствовать за нас обоих.
Было заметно, как трудно он дышал.
– С тобой все в порядке?
Мигель пытался заглянуть отцу в глаза.
– Да-да, – ответил Пауло. – А утром расскажешь мне о том, как закончилось празднество.
Мигель долго смотрел отцу вслед: тот шел медленно, впервые Мигель увидел в нем всего лишь уставшего старика.
И вдруг лебеди тревожно заверещали: из-за кустарника рядом с фонтаном появилась женщина, закутавшаяся в длинную золотистую шаль.
– Наконец-то я тебя отыскала! – рванулась к Мигелю Исабель. – Какое изумительное выступление!
– Во всем этом заслуга моего отца.
Мигель пошел было прочь, стремясь избежать объяснения с Исабель, но она взяла его за руку и сильно потянула на себя.
– Мне надо поговорить с тобой.
– Ну, конечно же… Почему бы нам не встретиться на следующей неделе?
– Нет, Мигель, прямо сейчас.
Он поглядел на нее. Должно быть, готовясь к сегодняшнего вечеру, она провела немало времени перед зеркалом. Ее черные волосы были гладко зачесаны назад и в них блестела золотая лента; сережки с бриллиантами подчеркивали безукоризненный овал лица; косметикой она явно злоупотребила, хотя та была ей пока вроде бы ни к чему. Волей-неволей он остановился рядом с нею.
– Ты доволен своим американским путешествием? – любезно осведомилась она.
– Да, конечно.
– Это было очевидно. Особенно, если судить по тому, что ты не отвечал мне ни на звонки, ни на письма.
– Прости меня.
– Нет, не прощу. Я уязвлена, Мигель, по-настоящему уязвлена.
– Мне очень жаль.
– Одного извинения недостаточно.
Мигель присел на край фонтана.
– А чего же окажется достаточно? – с циничной усмешкой поинтересовался он.
– Приходи сегодня ночью ко мне домой, – она перешла на шепот. – Дорогу ты знаешь.
– Я не могу.
– Ты просто обязан.
– Обязан?
– Ты мне остался это должен.
– Послушай, Исабель, мы ничего не должны друг другу. По всем нашим счетам мы полностью расквитались.
Исабель посмотрела в сторону террасы, на которой оживленно болтали и весело смеялись участники приема. Парочку, укрывшуюся в тени фонтана, видно оттуда не было. Ее лицо оказалось совсем близко от Мигеля. Она прошипела:
– Ты меня просто использовал.
– Нет, Исабель. – Мигель покачал головой. – Мы с тобой использовали друг друга.
– Я люблю тебя, Мигель!
– Нет, не любишь.
– Но это правда!
– Я сейчас скажу тебе правду. Нам обоим хотелось хорошо потрахаться. Мы и сделали то, чего нам хотелось. И я заплатил за это. – Он постучал пальцем по протезу.
– Ты убил моего мужа… Я это видела. А что, если я объявлю об этом всему свету?
Он грубо схватил ее за руку.
– Ну, так и объяви, если хочешь! Но ведь у тебя непременно поинтересуются, почему ты предпочитала держать язык за зубами до сих пор?
– Всем известно, что я любила своего мужа. Мигель отпустил ее и сел посвободней.
– Всем известно, что ты вышла за Луиса Велосо из-за его денег.
И он прикоснулся к ее алмазным сережкам. Лицо у Исабель пошло морщинами, по щекам потекли слезы.
– Прошу тебя! Ты мне нужен!
– У тебя и так есть все, что тебе нужно. Он встал и пошел прочь.
Глава XI
ЛОНДОН
Патриция чувствовала себя жалкой и беспомощной, она словно бы затерялась на гигантской – королевских габаритов – кровати, которая, в свою очередь, затерялась в похожей на пещеру анфиладе комнат, представляющих собой гостиничный номер Стоунхэмов в отеле «Кларидж». Прибыв сюда, она с разочарованием узнала о том, что миссис Спербер сейчас нет в городе, – она испытала еще более глубокое одиночество из-за того, что ее единственная добрая знакомая во всем этом огромном городе куда-то уехала. А если так, то что она сама здесь делает? Почему она не отправилась прямо домой, как и собиралась?
Собрав воедино все оставшиеся силы, Патриция попыталась поразмышлять о чем-нибудь приятном. Она поглядела на пасмурное небо, представила себе папочку, взбирающегося туда по лестнице, держа в руке звезду. Вообразила, будто она сама съежилась в комочек где-нибудь на краю звезды – а отец несет ее все выше и выше в небо, и все ее проблемы остаются далеко внизу. После этого она немного успокоилась и решила поспать.
Но прекрасные образы, погрузившись в которые, она засыпала, почти сразу же исказились и превратились в кошмар. Небо в этом кошмаре, правда, тоже присутствовало… и лестница… и силуэт поднимающегося человека… но когда он обернулся, она поняла, что это не папочка. С лестницы на нее глядел Дж. Л. И со злобной ухмылкой он принялся срывать с неба одну звезду за другой.
Она проснулась в холодном поту. Поднявшись с постели, приняла душ и позвонила, чтобы ей подали кофе. Ей хотелось, чтобы голова у нее стала ясной прежде, чем она совершит то, что собирается совершить.
Проникнувшись решимостью, она села за письменный стол и взяла авторучку. Разгладила листок фирменной гостиничной бумаги. «Дорогой Мигель», – начала она. И тут же вычеркнула написанное. «Дорогой мистер Кардига». Нет, тоже не то. Слова «дорогой» он не заслуживает. «Мистер Кардига!»
И вот обращение было найдено, оставалось только составить текст письма, но первая фраза ей почему-то никак не давалась. Вместо этого в голову лезли всякие глупости – вроде детских стишков про лошадей. Вздохнув, она положила ручку на стол и поднялась с места.
Патриция принялась мерять шагами спальню, знакомое чувство беспомощности охватило ее вновь, – выходит, она не в состоянии написать элементарное письмо! Она вновь села за стол, попыталась было сосредоточиться, но тут се отвлек пронзительный звон телефона.
– Миссис Спербер! А я-то думала, что вы в отъезде.
– Я возвратилась вчера вечером – и нашла вашу записку у себя на столе. – В голосе у миссис Спербер, всегда по-британски сдержанной, на этот раз звучали нотки истинной радости. – Мне не терпится повидаться с вами, дорогая.
– Вы даже не можете себе представить, как я по вам соскучилась, миссис Спербер. В совете вас заменил какой-то совершенно чудовищный тип. Так что теперь они принимают все решения единогласно – и все направлены против меня.
– Ах вы, бедняжка. А я-то надеялась, что ваш предстоящий брак положит конец отвратительному опекунству совета.
– Но я… я разорвала помолвку… Мне нужно столько рассказать вам.
– За ланчем? Скажем, в час?
– Вот и прекрасно! А где мы встретимся?
– В моем любимом ресторане – «Бар у Гарри».
– Это паб? – удивилась Патриция.
– Нет, что вы. Под этим плебейским названием скрывается вполне респектабельное заведение.
Патриция повесила трубку. Сейчас она уже чувствовала себя заметно лучше. Миссис Спербер во всех делах брала ее сторону. И Патриция с удовольствием предвкушала совместный ланч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Мигель!
– … ни немцы…
– Мигель, с меня этого хватит! Вся моя карьера была построена исключительно на любви к лошадям.
– Тогда почему же ты не хочешь понять, что я люблю Ультимато? Точь-в-точь так, как ты любил свою Аманту?
Пауло замолчал. Из открытого окна до них доносился голос Филипе, отдающего распоряжения ученикам школы.
В конце концов Пауло принял решение.
– Хорошо. Я продам тебе Ультимато – за пятьдесят тысяч долларов.
– Ты прекрасно знаешь, что у меня вообще нет денег Мигель пробормотал это сквозь стиснутые зубы.
– Тогда отработай эти деньги, если уж хочешь воссоединиться со своей великой любовью, – потребовал Пауло.
– Что ты имеешь в виду?
– Возвращайся в Центр. Начни преподавать здесь. Помоги мне подготовиться к следующей выставке. Выступи вместе со мной.
– Выступить вместе с тобой?
– Да. Единственный раз в жизни мне хотелось бы выступить вместе с сыном. Потому что на всей земле нет другого человека, который не уступил бы мне ни в одном маневре.
ЛОЗАННА
Искусно ведя машину по петляющей над пропастью дороге, доктор Соломон вез Патрицию в аэропорт Глубоко задумавшись, она едва замечала, что из-под здешнего снега уже начали пробиваться крокусы.
– Вы крайне удивили меня внезапным решением вернуться домой.
Голос доктора вывел Патрицию из оцепенения.
– Доктор, я провела здесь два месяца, этого вполне достаточно. Вам следует позаботиться о тех больных, которые и впрямь нуждаются в вашей помощи.
Девушка произнесла это резче, чем ей самой хотелось. Он бросил на нее быстрый взгляд из-под очков с толстыми стеклами.
– Вы сердитесь?
– Да, но не на вас.
– Что ж, по крайней мере, это меня радует.
– Можете себе представить – он уехал с фермы и забрал одного из моих коней.
– О чем это вы?
– А я заплатила его отцу за этого коня сто пятьдесят тысяч долларов!
– Это Мигель поступил так? Должно быть, произошло какое-то недоразумение.
– Я всегда чувствовала, что ему не хочется отдавать мне этого коня.
– Иногда мы ошибочно судим о мотивах, которыми руководствуются другие.
– Это он поступил ошибочно!
– А не лучше ли было бы вам сперва поговорить с ним, а уж потом принимать определенное решение?
– Нет, я вообще не хочу с ним больше разговаривать. За меня это сделают мои адвокаты.
Доктор Соломон какое-то время помолчал, потом задумчиво произнес:
– Патриция, позвольте дать вам на прощание еще один совет.
– И в чем же он заключается?
– Не возвращайтесь сейчас домой.
– Но я соскучилась по ферме.
– Не используйте ферму как еще один вариант бегства от самой себя.
– Но куда же вы прикажете мне отправиться?
– В Лиссабон.
– Вы сошли с ума?
– Может быть, и так. – Он хмыкнул. – Большинство психиатров – люди, более или менее сумасшедшие.
Патриция поневоле улыбнулась.
– Я хотела сказать вовсе не это. Но что мне делать в Лиссабоне?
– Разобраться во всей этой истории. Судя по тому, что вы рассказывали мне ранее, Мигель высокомерен и держится вызывающе, но одним из главных его достоинств является любовь к лошадям. Возможно, конь захворал – и ему понадобилось какое-нибудь специальное лечение.
– Доктор, у нас в Нью-Йорке – замечательные ветеринары.
– Что ж, может быть, вы и правы. Но истинную причину вы не узнаете, если не спросите у него самого.
Патриция, отвернулась, посмотрела на дорогу.
– Пользуясь вашими же словами, доктор, эта дверь закрыта.
– Вот что ненавидит любой психиатр! Когда пациент оказывается умнее его.
Но, когда доктор выходил из машины, вид у него был весьма унылый.
Экипаж уже поджидал Патрицию, стоя у трапа лайнера корпорации Стоунхэм. Прощаясь с доктором, она уткнулась ему в плечо.
– Попытаюсь больше никогда не тревожить вас моими проблемами.
Голос у нее дрожал.
– Если вы не будете позванивать мне время от времени, я на вас обижусь.
Он поцеловал ее в обе щеки, и Патриция по трапу поспешила в салон самолета.
В полете, пока пилот устранял какие-то мелкие неполадки, Патриция бросила взгляд на дисплей, на котором алый язычок, отмечающий местоположение самолета, дюйм за дюймом скользил по карте Европы. Она увидела на карте небольшое пятно, возле которого было написано «Лиссабон».
Один вопрос так и не давал ей покоя. Почему он уехал с фермы так скоропалительно? Она вспомнила слова доктора Соломона о том, что никогда не узнает истинную причину, если не спросит о ней у самого Мигеля. Она вновь посмотрела на отметку с надписью «Лиссабон». Та, казалось, была просто рядом.
Она нажала кнопку связи с кабиной летчика.
– Капитан… а не могли бы мы изменить план полета и приземлиться в Лиссабоне?
– Самолет принадлежит вам, мисс Деннисон, – хмыкнув, ответил летчик.
– Благодарю вас. – Она взяла в руки радиотелефон. – Международная телефонная связь? Мне хотелось бы позвонить в Португалию.
– Назовите пожалуйста, нужный номер.
– Одну минуту…
Она принялась лихорадочно листать записную книжку, нашла нужный номер и назвала его.
Вдоль по международным линиям раздалось множество гудков. И затем они перешли в длинный гудок вызова конкретного абонента. И тут Патрицию охватила паника. А что она ему скажет? И как он отреагирует на ее звонок? Она повесила трубку.
Она перевела дыхание, затем еще раз вызвала кабину пилота.
– Капитан… не могли бы мы приземлиться?
– Сейчас?
– Да. Немедленно… где угодно – только бы приземлиться.
– Где угодно?
– Вот именно.
– Ну, что ж… мы находимся в воздушном пространстве Великобритании. Если вам так угодно, я могу попросить разрешения на посадку в аэропорту Хитроу.
– Вот так и сделайте.
– Самолет принадлежит вам, мисс Деннисон.
На этот раз летчик не хмыкнул.
ЛИССАБОН
Сады возле дворца Квелуз – маленький Версаль в Миндальной долине – были залиты ослепительным светом. На террасе толпилось великое множество гостей в изысканных вечерних нарядах: дамы – в длинных платьях из шелка и шифона, мужчины в смокингах. Все вились вокруг устроителя торжества – президента страны Соарита. И вдруг, перекрывая общий шум, зазвучали фанфары. Все взгляды устремились на присыпанную песком арену с обтянутыми шелком перилами, на которую вела лестница, украшенная изваяниями львов.
Фанфары смолкли – и тут же заиграл симфонический оркестр. Исполнялся полонез Шопена.
Пауло и Мигель Кардига выехали на арену бок о бок. На их лошадях не было упряжи. Во рту у каждой была лишь алая шелковая лента, концы которой находились в руках у наездника. С галереи донеслись возгласы изумления и восторга.
Краешком глаза Мигель увидел, как распрямились сутулые до того плечи отца, когда они выехали на середину арены. Присутствие зрителей и звучание оркестра всегда вдохновляли старика. Музыка на мгновение смолкла, и оба коня в унисон, опустившись на передние колени, поприветствовали публику; отец и сын сняли украшенные плюмажами шляпы и отсалютовали президенту страны.
Толпа разразилась бурными аплодисментами: впервые великий Пауло Кардига выступал вместе с сыном. Но среди одобрительных и восторженных восклицаний кое-где раздавался и шепот: «Он ведь одноногий». Трагический инцидент во время корриды был общеизвестен.
Вновь заиграла музыка. Группа распалась надвое, причем кони заскользили, чтобы не сказать поплыли по диагонали в две противоположные стороны. Это было воистину ни с чем не сравнимое па-де-де: каждый из наездников зеркально повторял движения другого, причем делал это с изысканной безупречностью.
Мигель увидел по выражению лица Пауло, что тот им доволен.
И вот на арену выехали еще десять всадников. Пятеро выстроились в одну линию за спиной у отца, пятеро – за спиной у сына. Это были самые талантливые и многообещающие воспитанники Учебного центра верховой езды семейства Кардига. Они следовали соответственно за лидерами каждой из групп, лошади изящно двигались в такт музыке.
Вновь и вновь с галереи доносились восторженные аплодисменты. Но вот воспитанники, один за другим, покинули арену. И тогда Пауло и Мигель спешились, позволив лошадям повести себя на арене непринужденно. Устав от выступления, Ультимато опустился наземь, перекатился на спину и принялся брыкать ногами. Из громкоговорителей послышался голос Пауло: «Вот что нужно. И человеку и животному – свобода! свобода!»
Президент страны поднялся со своего места и зааплодировал; охваченные единым порывом, к нему присоединились все остальные зрители. И лишь одна гостья президентского торжества оставалась молчаливой и безучастной. Исабель Велосо, однако же, не сводила взгляда с двух прекрасных коней, уносящихся с арены в заботливые руки отца и сына Кардига.
Последующая трапеза, устроенная в богато раззолоченном Зеркальном зале, удалась на славу. Все пребывали в праздничном настроении, шампанское буквально текло рекой. Мигель делал все возможное, чтобы не замечать пронзительного взгляда Исабель, пока они с отцом со всей учтивостью внимали президентской похвале.
Улучив удобную минуту, Пауло повел сына в сад и тяжело опустился на край фонтана.
– Посиди и ты, Мигель, ты ведь устал.
– Но я совсем не устал!..
И тут он поймал тревожный блеск в отцовских глазах.
– Уж не хочешь ли ты, чтобы я признался, что испытываю усталость? Меня зовут Пауло Кардига, и я не знаю, что такое усталость.
Мигель был озадачен. Он и впрямь никогда еще не видел отца настолько измученным – как правило, Пауло после выступления бывал воодушевлен, особенно, когда оно заканчивалось, как сегодня, полным успехом у самой взыскательной публики.
– Мигель, я горжусь тобой… ты держался сегодня просто замечательно!
– А я был не слишком жесток по отношению к животному?
Даже сейчас Мигель не смог удержаться от сарказма. Пауло улыбнулся.
– Ты не был жесток с животными начиная с того самого дня, когда я научил тебя этому. Или ты не помнишь?
– Разве можно забыть об этом? – кротко возразил Мигель, наклонившись над фонтаном и пытаясь подманить поближе парочку скользящих по воде лебедей.
Пауло положил руку на плечо сыну и поднялся с места.
– А сейчас я отправлюсь домой, но ты, пожалуйста, оставайся. Надо же кому-то представительствовать за нас обоих.
Было заметно, как трудно он дышал.
– С тобой все в порядке?
Мигель пытался заглянуть отцу в глаза.
– Да-да, – ответил Пауло. – А утром расскажешь мне о том, как закончилось празднество.
Мигель долго смотрел отцу вслед: тот шел медленно, впервые Мигель увидел в нем всего лишь уставшего старика.
И вдруг лебеди тревожно заверещали: из-за кустарника рядом с фонтаном появилась женщина, закутавшаяся в длинную золотистую шаль.
– Наконец-то я тебя отыскала! – рванулась к Мигелю Исабель. – Какое изумительное выступление!
– Во всем этом заслуга моего отца.
Мигель пошел было прочь, стремясь избежать объяснения с Исабель, но она взяла его за руку и сильно потянула на себя.
– Мне надо поговорить с тобой.
– Ну, конечно же… Почему бы нам не встретиться на следующей неделе?
– Нет, Мигель, прямо сейчас.
Он поглядел на нее. Должно быть, готовясь к сегодняшнего вечеру, она провела немало времени перед зеркалом. Ее черные волосы были гладко зачесаны назад и в них блестела золотая лента; сережки с бриллиантами подчеркивали безукоризненный овал лица; косметикой она явно злоупотребила, хотя та была ей пока вроде бы ни к чему. Волей-неволей он остановился рядом с нею.
– Ты доволен своим американским путешествием? – любезно осведомилась она.
– Да, конечно.
– Это было очевидно. Особенно, если судить по тому, что ты не отвечал мне ни на звонки, ни на письма.
– Прости меня.
– Нет, не прощу. Я уязвлена, Мигель, по-настоящему уязвлена.
– Мне очень жаль.
– Одного извинения недостаточно.
Мигель присел на край фонтана.
– А чего же окажется достаточно? – с циничной усмешкой поинтересовался он.
– Приходи сегодня ночью ко мне домой, – она перешла на шепот. – Дорогу ты знаешь.
– Я не могу.
– Ты просто обязан.
– Обязан?
– Ты мне остался это должен.
– Послушай, Исабель, мы ничего не должны друг другу. По всем нашим счетам мы полностью расквитались.
Исабель посмотрела в сторону террасы, на которой оживленно болтали и весело смеялись участники приема. Парочку, укрывшуюся в тени фонтана, видно оттуда не было. Ее лицо оказалось совсем близко от Мигеля. Она прошипела:
– Ты меня просто использовал.
– Нет, Исабель. – Мигель покачал головой. – Мы с тобой использовали друг друга.
– Я люблю тебя, Мигель!
– Нет, не любишь.
– Но это правда!
– Я сейчас скажу тебе правду. Нам обоим хотелось хорошо потрахаться. Мы и сделали то, чего нам хотелось. И я заплатил за это. – Он постучал пальцем по протезу.
– Ты убил моего мужа… Я это видела. А что, если я объявлю об этом всему свету?
Он грубо схватил ее за руку.
– Ну, так и объяви, если хочешь! Но ведь у тебя непременно поинтересуются, почему ты предпочитала держать язык за зубами до сих пор?
– Всем известно, что я любила своего мужа. Мигель отпустил ее и сел посвободней.
– Всем известно, что ты вышла за Луиса Велосо из-за его денег.
И он прикоснулся к ее алмазным сережкам. Лицо у Исабель пошло морщинами, по щекам потекли слезы.
– Прошу тебя! Ты мне нужен!
– У тебя и так есть все, что тебе нужно. Он встал и пошел прочь.
Глава XI
ЛОНДОН
Патриция чувствовала себя жалкой и беспомощной, она словно бы затерялась на гигантской – королевских габаритов – кровати, которая, в свою очередь, затерялась в похожей на пещеру анфиладе комнат, представляющих собой гостиничный номер Стоунхэмов в отеле «Кларидж». Прибыв сюда, она с разочарованием узнала о том, что миссис Спербер сейчас нет в городе, – она испытала еще более глубокое одиночество из-за того, что ее единственная добрая знакомая во всем этом огромном городе куда-то уехала. А если так, то что она сама здесь делает? Почему она не отправилась прямо домой, как и собиралась?
Собрав воедино все оставшиеся силы, Патриция попыталась поразмышлять о чем-нибудь приятном. Она поглядела на пасмурное небо, представила себе папочку, взбирающегося туда по лестнице, держа в руке звезду. Вообразила, будто она сама съежилась в комочек где-нибудь на краю звезды – а отец несет ее все выше и выше в небо, и все ее проблемы остаются далеко внизу. После этого она немного успокоилась и решила поспать.
Но прекрасные образы, погрузившись в которые, она засыпала, почти сразу же исказились и превратились в кошмар. Небо в этом кошмаре, правда, тоже присутствовало… и лестница… и силуэт поднимающегося человека… но когда он обернулся, она поняла, что это не папочка. С лестницы на нее глядел Дж. Л. И со злобной ухмылкой он принялся срывать с неба одну звезду за другой.
Она проснулась в холодном поту. Поднявшись с постели, приняла душ и позвонила, чтобы ей подали кофе. Ей хотелось, чтобы голова у нее стала ясной прежде, чем она совершит то, что собирается совершить.
Проникнувшись решимостью, она села за письменный стол и взяла авторучку. Разгладила листок фирменной гостиничной бумаги. «Дорогой Мигель», – начала она. И тут же вычеркнула написанное. «Дорогой мистер Кардига». Нет, тоже не то. Слова «дорогой» он не заслуживает. «Мистер Кардига!»
И вот обращение было найдено, оставалось только составить текст письма, но первая фраза ей почему-то никак не давалась. Вместо этого в голову лезли всякие глупости – вроде детских стишков про лошадей. Вздохнув, она положила ручку на стол и поднялась с места.
Патриция принялась мерять шагами спальню, знакомое чувство беспомощности охватило ее вновь, – выходит, она не в состоянии написать элементарное письмо! Она вновь села за стол, попыталась было сосредоточиться, но тут се отвлек пронзительный звон телефона.
– Миссис Спербер! А я-то думала, что вы в отъезде.
– Я возвратилась вчера вечером – и нашла вашу записку у себя на столе. – В голосе у миссис Спербер, всегда по-британски сдержанной, на этот раз звучали нотки истинной радости. – Мне не терпится повидаться с вами, дорогая.
– Вы даже не можете себе представить, как я по вам соскучилась, миссис Спербер. В совете вас заменил какой-то совершенно чудовищный тип. Так что теперь они принимают все решения единогласно – и все направлены против меня.
– Ах вы, бедняжка. А я-то надеялась, что ваш предстоящий брак положит конец отвратительному опекунству совета.
– Но я… я разорвала помолвку… Мне нужно столько рассказать вам.
– За ланчем? Скажем, в час?
– Вот и прекрасно! А где мы встретимся?
– В моем любимом ресторане – «Бар у Гарри».
– Это паб? – удивилась Патриция.
– Нет, что вы. Под этим плебейским названием скрывается вполне респектабельное заведение.
Патриция повесила трубку. Сейчас она уже чувствовала себя заметно лучше. Миссис Спербер во всех делах брала ее сторону. И Патриция с удовольствием предвкушала совместный ланч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34