Но тебе, наверно, трудно, сынок, делать все одному.
– Это неважно, – сказал Мартин. – Меня это не беспокоит.
По сути, ему нравилось работать одному на строительстве часовни в Роуэлл-Кросс. Ему нравилась независимость. Он много работал, ему хотелось все закончить к Пасхе. Он знал, что отец будет очень доволен. Да и заказчик тоже. Но главное – он сам будет доволен собой.
Тем утром он был в каменоломне с первыми лучами солнца, собираясь грузить на телегу перемычку двери часовни. Перемычка была большой и тяжелой: десять футов длиной, один фут толщиной и два с половиной фута шириной. Она весила, по крайней мере, тонну с четвертью. Чтобы поднять камень, в лебедку нужно было впрячь Биффина.
Мартин начал с того, что передвинул камень на подъемные цепи, затем, собрав концы их вместе, продел крюк в кольца, другие концы он привязал к хомуту Биффина, который стоял спокойно, ожидая команды Мартина.
– Хорошо, Биффин. Стоять! Теперь, осторожно… Вот так.
Старая лошадь двинулась с места, потянув за собой цепи. Он взял лошадь за хомут, начиная понукать ее.
– Осторожно! – говорил Мартин. – Вот так. – Мартин старался избежать резкого рывка, чтобы не вырвался крюк, когда натянутся цепи. – Тихо, осторожно! Ну! Вот так.
Лошадь, давно привыкшая к этой работе, тянула медленно и непрерывно, перемычка поднялась в воздух. Мартин опытным глазом прикинул вес, опять крикнул лошади:
– Теперь стой, Биффин! Стой, мой мальчик! Лошадь остановилась, Мартин опять посмотрел на железный крюк. Держит хорошо, подумал он и отошел за телегой, подвел ее и установил под раскачивающейся перемычкой.
Камень был на восемнадцать дюймов длиннее, чем телега, его следовало уложить так, чтобы эти восемнадцать дюймов были сзади, где с телеги была снята задняя стенка. Мартин был уже готов укладывать камень, но вдруг увидел, что старый крюк начал открываться. Одновременно он услышал тихое скрежетание цепей.
Придерживая камень обеими руками, он тихонько окликнул лошадь – обычным голосом, чтобы не испугать ее.
– Теперь назад, Биффин. Осторожно назад. Вот так. Биффин послушно подал назад, камень начал медленно опускаться.
– Тихо, Биффин. Тихо, мальчик.
Направляя камень, он взглянул наверх и увидел, что крюк открывается дальше, медленно, но неуклонно, как будто у него была своя собственная воля. Потом, совершенно внезапно, камень накренился в его сторону, затем приостановился, но лишь на мгновение. Инстинктивно он налег на него, стараясь оттолкнуть его от себя. И тут открылся крюк, цепи распались и перемычка рухнула на телегу, поломав боковые стенки и вдребезги разбив ось. Мартин стоял рядом с телегой и, не успев отступить назад, упал на спину. Его нога попала под проломленную ось и ее придавило между лодыжкой и голенью. Он почувствовал, как все его тело пронзила острая боль. Сознание затуманилось; он чувствовал, что проваливается в темноту; но потом он услышал голоса и смутно увидел, что над ним склонились отец и сестра.
– Не могу двинуть ногой, – едва произнес он сквозь плотно сжатые губы. – Ее крепко придавило.
– Я знаю, я только что посмотрел, – сказал отец. – На ней лежит ось – на лодыжке.
– О, Мартин, – Нэн была в слезах. – Что же нам теперь делать?
– Ты поспешишь за помощью на ферму.
– Но это же займет много времени!
– Мальчик прав! – сказал Руфус. – Беги на ферму и скажи им, что случилось. Скажи, что требуются двое сильных мужчин, и попроси их кого-нибудь послать за доктором. А я останусь здесь с Мартином.
– Да, да. Хорошо, я уже бегу.
Нэн побежала так быстро, как только могла. Руфус достал старый мешок, свернул его и подложил Мартину под голову.
– Отказал крюк?
– Да, – ответил Мартин.
– Я виноват. Я знаю это. Ты говорил, что когда-нибудь это случится. – Руфус говорил хриплым голосом. Его лицо посерело от горя. – Тебе очень больно, мой мальчик?
– Да, больно.
– Я принесу тебе бренди, который ты купил, когда ездил за продуктами. Возможно, это немного поможет.
Руфус отошел на несколько шагов, но в это мгновение за его спиной раздался треск ломающегося дерева. Он поспешил обратно. Под тяжестью камня телега продолжала оседать. Давление на ногу Мартина усилилось, и он закричал от боли. Его лицо было искажено, глаза закрыты, он, выпрямившись, лежал на спине. Когда через некоторое время он открыл глаза, то увидел, что его отец стоит около телеги. Он опять закричал, на этот раз от страха.
– Нет, она слишком тяжелая! Это убьет тебя!
– Не будь глупым! – ответил отец. – Проклятая телега продолжает оседать, и если ты оттуда не выберешься, то можешь потерять ногу.
Он тщательно выбрал место, слева от придавленной ноги Мартина, и взялся за тот конец камня, который высовывался с телеги.
– Ну! Готов? Хорошо! Начали!
Согнув ноги в коленях и напрягая плечи, Руфус изо всех сил старался распрямиться и приподнять камень. Ему удалось это сделать: камень приподнялся немного, но при этом он начал двигаться, и Руфус с коротким рычанием положил его на место.
– Отец, не надо! – закричал Мартин. – Ради Бога, оставь все как есть!
Руфус не отвечал. Он тяжело дышал, его лицо налилось кровью. На лбу и шее надулись вены, глаза ничего не видели. Он был полон решимости поднять камень, и это придавало ему сил. Он переменил положение, взялся за камень, и опять изо всех сил попытался приподнять его так, чтобы он скользил не на него, а к краю телеги. Он держал камень секунды три, до тех пор пока Мартин не выбрался из-под телеги.
– Все в порядке, отец! Я выбрался! Я свободен!
Лежа на спине, он видел, что отец положил камень, потом услышал треск ломающегося дерева и увидел, как сломался другой конец оси. Камень одним концом рухнул на землю, подняв при этом облако пыли.
Какое-то мгновение Руфус оставался в том же положении, в каком был, когда положил камень: его ноги были согнуты, спина тоже, голова утонула между плечами. У него уже не было сил, чтобы разогнуться, и он упал на колени. Мартин пополз к нему, и он медленно, медленно падал, пока не опустился на землю. Так случилось, что он сел на землю рядом с одним из столбов лебедки, и прислонился к нему. Он пытался восстановить дыхание, его больные легкие и надорванное сердце не давали ему сделать это.
Мартин, наконец, дополз до отца и сел рядом с ним. Он смотрел на отца с ужасом, видя, как наливается кровью его лицо, как пульсируют вены на висках и шее, как он пытается дышать, несмотря на ужасную боль.
– Отец! – закричал мальчик. – Зачем ты сделал это сам? Я же говорил тебе, чтобы ты все оставил как есть! – Он протянул руку и дотронулся до руки отца. – Потерпи, отец, если можешь. Скоро придет доктор. Скоро придет.
Руфус слышал. Он повернул голову. Он пытался что-то сказать, но боль пронзила его сердце. Его правая рука вырвалась из руки Мартина и схватилась за грудь, левая рука дергалась, хватая воздух. Его лицо посинело, глаза выкатились, рот превратился в черную дыру, из которой вырвался последний беззвучный крик.
Мартин смотрел на отца, не в силах помочь ему. Всхлипывая, он чувствовал, что не может смотреть на это, но не мог и отвернуться, потому что это было бы предательством. Глаза отца остановились на нем, моля о чем-то, он не мог ответить на эту мольбу, мог лишь разделить его агонию. Раздался последний хриплый звук, и мучение было окончено. Голова отца упала на грудь, руки замерли, тело, казавшееся теперь очень маленьким, медленно обмякло и сползло на один бок, прямо в протянутые руки Мартина.
Когда, через некоторое время, прибежала Нэн, приведя помощь с фермы, она застала такую картину: ее отец был мертв – это она поняла сразу, – а брат прижимал его тело к себе, и, раскачиваясь из стороны в сторону, горько-горько плакал.
Люди перенесли тело на скамью и накрыли полотняной простыней. Мартина перенесли в хижину и уложили на кровать. Потом они пошли к лошади, которая все еще была впряжена в телегу; кроме того, нужно было снять камень для большей безопасности. К этому времени подоспел доктор, и все покинули хижину, сказав на прощание несколько слов соболезнования Нэн.
– Если мы понадобимся, ты только позови. Мы зайдем проведать вас попозже.
Доктор, услышав, что Руфус мертв, не стал осматривать тело – это может подождать, заметил он, – но сразу же прошел в хижину, чтобы осмотреть поврежденную ногу Мартина и услышать рассказ о том, как все произошло.
Пока Мартин рассказывал, доктор ножницами разрезал брюки и ботинок, чтобы осмотреть ногу. У Нэн, которая стояла рядом, вырвался крик. Носок тоже пришлось разрезать, и открылось страшное зрелище: нога была багрово-черной от колена до щиколотки. Хотя повреждения были ужасными, но сухожилия не были задеты, и доктор заметил что все могло закончиться значительно хуже.
– По крайней мере, нет переломов. Уже за это можно благодарить Бога! По сути, вы очень удачливый молодой человек. Если бы телега упала прямо на вас с камнем весом в тонну… Мне не нужно говорить вам, что ваш отец, без сомнения, спас вашу ногу.
– Да, но убил себя.
– Он знал, какая опасность угрожала его сердцу. Я предупредил его достаточно ясно. Из этого следует, что он сделал свой выбор.
Доктор объяснил, как лечить раненую ногу Мартина: холодные компрессы через определенные промежутки времени, и покой; ногу следовало положить на подушки.
– Возможно, пройдет две или три недели, прежде чем вы сможете ходить; но я пришлю кого-нибудь с парой костылей для вас. Еще я пришлю лекарство, которое поможет снять опухоль. Вам, молодые люди, в следующие дни придется заниматься многими делами: организацией похорон и так далее. Вам придется нанять транспорт.
Затем доктор вышел, чтобы осмотреть тело их отца. Через несколько минут он вернулся и, сев за стол, написал свидетельство о смерти.
– Тело не должно оставаться на улице. Но и сюда вы его не можете занести. С вашего разрешения я могу попросить владельца похоронного бюро Джессопа заняться всем этим. Он может перевезти тело вашего отца в подходящее место до похорон.
– Но нам нужно встретиться с мистером Джессопом, чтобы обсудить организацию похорон?
– Да, но сначала вам нужно поговорить со священником. Нужно также зарегистрировать смерть. Я запишу все это вам. Я думаю, эти люди помогут вам, но если возникнут какие-то трудности, то вы можете обратиться ко мне.
– Спасибо, доктор. Это очень любезно с вашей стороны.
Проводив доктора, Нэн приготовила миску с водой, чистые тряпки и вернулась к Мартину. Она намочила ткань и приложила к ноге Мартина. Он вскрикнул от боли.
– О, Мартин, прости! – Она посмотрела на него страдающими глазами.
– Это не твоя вина. Этому не поможешь. И мне сейчас уже лучше. Компресс смягчает боль.
– Правда?
– Да. Клянусь.
Он протянул к ней руку, чтобы она успокоилась. Ее лицо было таким же бледным, как и его, потому что она, как и он, была почти в шоке. Какое-то время они оба молчали. Они были одни в этом мире, случившееся сблизило их еще больше. Наконец Нэн заговорила, она сумела взять себя в руки, хотя ее голос все еще дрожал:
– Бедный папа, он лежит там один. Я не могу поверить в то, что он умер. Бедный Мартин, тебе пришлось смотреть, как он умирал. Сначала это утро казалось таким обычным… таким чудесным… отец чувствовал себя намного лучше… Он стоял у окна и наблюдал, как ты возишься с этим камнем. Он сказал, что каждый день молится о том, чтобы поскорее вернуться к работе… А теперь – о, Мартин! – теперь он умер. Что мы будем делать?
– Сначала ты приготовь чай, – сказал Мартин. – Это нужно и мне, и тебе. Мы будем чувствовать себя лучше, тогда обо всем и подумаем.
Раньше им никогда не приходилось принимать решения. Теперь придется делать это. Они обсудили все вместе, и Нэн записала все те вопросы, которые остались нерешёнными.
– Нам не нужно беспокоиться о деньгах, – сказал Мартин, – у меня еще осталось больше восемнадцати фунтов в мешочке отца. Мы сможем заплатить за похороны… И сделать все, как говорил доктор… Я уверен, что у отца были отложены еще деньги, по сколько их, я не имею представления.
Это навело их на мысль, что им следует заглянуть в сундучок отца, – маленький деревянный сундучок, обитый железом, который всегда был заперт и ревниво охранялся отцом. Он стоял под кроватью, на которой теперь лежал Мартин. Нэн достала его и поставила на стул. Она нашла ключ во внутреннем кармане пиджака отца, который висел на крючке за дверью. Дрожащими руками, как будто делала что-то недозволенное, она отперла сундучок и откинула крышку.
Но внутри не было денег; там были лишь какие-то записи отца и конверт, на котором было написано: «Здесь моя Воля и Завещание. Завещание хранится у Мистера Сэмсона Годвина, Сейдж-стрит, Чардуэлл. Я, Руфус Фредерик Кокс, оставляю все, чем владею, моему дорогому сыну Мартину, который должен будет заботиться о своей сестре».
Мартин, когда Нэн прочитала эти слова, саркастически улыбнулся:
– Нам придется немного подождать, пока мы узнаем, насколько мы богаты. Но я должен заботиться о тебе– то есть делать больше, чем делал сам отец.
– Мартин, ты не должен говорить такие вещи.
– Я лишь говорю правду. А правда не меняется только оттого, что кто-то умер.
– Это вопрос уважения.
Чтение записей отца было для него внове. Пока Нэн занималась домашней работой, он лежал и читал записки о «Выполненной работе» и о «Поставках камня». Читая их, он, казалось, слышал ворчание отца. Потом, изучая в подробностях «Оплату счетов» и «Получение платы», он впервые в жизни узнал кое-что о расценках на работу, хотя способ расчетов отца был таким, что Мартину пришлось долго изучать записи, прежде чем он в них что-то понял. Там были записи, которых он не понимал вообще: «Получено от мистера Кинга 2.6.8 фунта; получено от мистера Беннета 1.15.0 фунта». Он точно знал, что люди с такими именами никогда не заказывали камень из каменоломни и для них не выполнялось никакой строительной работы.
Он был занят разгадыванием этих записей, когда от доктора привезли обещанные костыли. Он осторожно поднялся с кровати и стал учиться ходить с их помощью, сначала по хижине, потом по каменоломне под наблюдением Нэн. Пока он занимался этим, приехали люди из похоронного бюро, привезли в крытой повозке гроб. Нэн опять расплакалась, когда увидела, как отца кладут в гроб и увозят.
– Бедный папа, – повторила она опять.
Она стояла не двигаясь, и слезы струились по ее лицу.
Мартин, опираясь на костыли, тоже наблюдал за повозкой, пока та не скрылась из виду. Нога опять сильно болела. В лодыжке боль была такая, как будто нога все еще была придавлена телегой. Да и вся нога горела так, будто и кости и плоть плавились от боли. Он не сумел сдержать стона, и Нэн тут же оказалась рядом с ним. Она довела его до дома и уложила на кровать; после того как боль слегка затихла, он крепко заснул.
Следующим утром Нэн сходила в Чардуэлл и вернулась с пони и маленьким экипажем, который она выбрала потому, что он был низким, и Мартину было легко забраться в него. Сначала они поехали к мистеру Хиксону, викарию церкви Святого Луки, потом к мистеру Джессопу, в похоронное бюро. Когда все было улажено с похоронами, они отправились на Сейдж-стрит, где, после небольшого ожидания, их провели к мистеру Сэмсону Годвину, юристу. Он поднялся им навстречу из-за своего письменного стола. Это был седовласый человек, лет за пятьдесят, очень учтивый и обходительный. Он усадил их обоих в кресла, сел сам и с интересом поглядывал на них, пока Мартин рассказывал ему о причине их визита.
– Ваш отец был старым и уважаемым моим клиентом, – сказал он. – Я знал его около тридцати лет. Его смерть так неожиданна. Он был таким крепким человеком. – Он посочувствовал молодым людям и заговорил об их отце, вспоминая его двадцатилетним человеком, только что арендовавшим каменоломню Скарр. – Я оформлял эту сделку для него, да и все другие документы, касающиеся его деятельности, и, конечно, его последнюю волю и завещание.
Мистер Годвин повернулся к высокому буфету, достал оттуда черную металлическую коробочку, одну из многих, которые стояли на полках, и поставил ее на письменный стол. На крышке было имя: «Р. Кокс». Мартин и Нэн с удивлением переглянулись. Они молча смотрели, как мистер Годвин открыл ее и достал оттуда пачку документов.
– Последняя воля вашего отца вам известна. Вы, Мартин, являетесь наследником. Что касается до сути, я давно понял, что ваш отец держал все свои дела в строжайшей тайне.
– Да, мы ничего не знаем, – согласился Мартин.
– Ну, давайте посмотрим. – Мистер Годвин достал один из документов. – У вашего отца есть депозитный вклад в банке на сумму в пятьсот фунтов. – Он передал бумагу Мартину. – Это приносит около двух процентов прибыли.
Мартин, нахмурившись, смотрел на бумагу. При упоминании суммы в пятьсот фунтов его сердце сильно забилось. Он с трудом мог поверить в это. Но вот оно, написано черным по белому.
– Да, хорошо, – хрипло сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Это неважно, – сказал Мартин. – Меня это не беспокоит.
По сути, ему нравилось работать одному на строительстве часовни в Роуэлл-Кросс. Ему нравилась независимость. Он много работал, ему хотелось все закончить к Пасхе. Он знал, что отец будет очень доволен. Да и заказчик тоже. Но главное – он сам будет доволен собой.
Тем утром он был в каменоломне с первыми лучами солнца, собираясь грузить на телегу перемычку двери часовни. Перемычка была большой и тяжелой: десять футов длиной, один фут толщиной и два с половиной фута шириной. Она весила, по крайней мере, тонну с четвертью. Чтобы поднять камень, в лебедку нужно было впрячь Биффина.
Мартин начал с того, что передвинул камень на подъемные цепи, затем, собрав концы их вместе, продел крюк в кольца, другие концы он привязал к хомуту Биффина, который стоял спокойно, ожидая команды Мартина.
– Хорошо, Биффин. Стоять! Теперь, осторожно… Вот так.
Старая лошадь двинулась с места, потянув за собой цепи. Он взял лошадь за хомут, начиная понукать ее.
– Осторожно! – говорил Мартин. – Вот так. – Мартин старался избежать резкого рывка, чтобы не вырвался крюк, когда натянутся цепи. – Тихо, осторожно! Ну! Вот так.
Лошадь, давно привыкшая к этой работе, тянула медленно и непрерывно, перемычка поднялась в воздух. Мартин опытным глазом прикинул вес, опять крикнул лошади:
– Теперь стой, Биффин! Стой, мой мальчик! Лошадь остановилась, Мартин опять посмотрел на железный крюк. Держит хорошо, подумал он и отошел за телегой, подвел ее и установил под раскачивающейся перемычкой.
Камень был на восемнадцать дюймов длиннее, чем телега, его следовало уложить так, чтобы эти восемнадцать дюймов были сзади, где с телеги была снята задняя стенка. Мартин был уже готов укладывать камень, но вдруг увидел, что старый крюк начал открываться. Одновременно он услышал тихое скрежетание цепей.
Придерживая камень обеими руками, он тихонько окликнул лошадь – обычным голосом, чтобы не испугать ее.
– Теперь назад, Биффин. Осторожно назад. Вот так. Биффин послушно подал назад, камень начал медленно опускаться.
– Тихо, Биффин. Тихо, мальчик.
Направляя камень, он взглянул наверх и увидел, что крюк открывается дальше, медленно, но неуклонно, как будто у него была своя собственная воля. Потом, совершенно внезапно, камень накренился в его сторону, затем приостановился, но лишь на мгновение. Инстинктивно он налег на него, стараясь оттолкнуть его от себя. И тут открылся крюк, цепи распались и перемычка рухнула на телегу, поломав боковые стенки и вдребезги разбив ось. Мартин стоял рядом с телегой и, не успев отступить назад, упал на спину. Его нога попала под проломленную ось и ее придавило между лодыжкой и голенью. Он почувствовал, как все его тело пронзила острая боль. Сознание затуманилось; он чувствовал, что проваливается в темноту; но потом он услышал голоса и смутно увидел, что над ним склонились отец и сестра.
– Не могу двинуть ногой, – едва произнес он сквозь плотно сжатые губы. – Ее крепко придавило.
– Я знаю, я только что посмотрел, – сказал отец. – На ней лежит ось – на лодыжке.
– О, Мартин, – Нэн была в слезах. – Что же нам теперь делать?
– Ты поспешишь за помощью на ферму.
– Но это же займет много времени!
– Мальчик прав! – сказал Руфус. – Беги на ферму и скажи им, что случилось. Скажи, что требуются двое сильных мужчин, и попроси их кого-нибудь послать за доктором. А я останусь здесь с Мартином.
– Да, да. Хорошо, я уже бегу.
Нэн побежала так быстро, как только могла. Руфус достал старый мешок, свернул его и подложил Мартину под голову.
– Отказал крюк?
– Да, – ответил Мартин.
– Я виноват. Я знаю это. Ты говорил, что когда-нибудь это случится. – Руфус говорил хриплым голосом. Его лицо посерело от горя. – Тебе очень больно, мой мальчик?
– Да, больно.
– Я принесу тебе бренди, который ты купил, когда ездил за продуктами. Возможно, это немного поможет.
Руфус отошел на несколько шагов, но в это мгновение за его спиной раздался треск ломающегося дерева. Он поспешил обратно. Под тяжестью камня телега продолжала оседать. Давление на ногу Мартина усилилось, и он закричал от боли. Его лицо было искажено, глаза закрыты, он, выпрямившись, лежал на спине. Когда через некоторое время он открыл глаза, то увидел, что его отец стоит около телеги. Он опять закричал, на этот раз от страха.
– Нет, она слишком тяжелая! Это убьет тебя!
– Не будь глупым! – ответил отец. – Проклятая телега продолжает оседать, и если ты оттуда не выберешься, то можешь потерять ногу.
Он тщательно выбрал место, слева от придавленной ноги Мартина, и взялся за тот конец камня, который высовывался с телеги.
– Ну! Готов? Хорошо! Начали!
Согнув ноги в коленях и напрягая плечи, Руфус изо всех сил старался распрямиться и приподнять камень. Ему удалось это сделать: камень приподнялся немного, но при этом он начал двигаться, и Руфус с коротким рычанием положил его на место.
– Отец, не надо! – закричал Мартин. – Ради Бога, оставь все как есть!
Руфус не отвечал. Он тяжело дышал, его лицо налилось кровью. На лбу и шее надулись вены, глаза ничего не видели. Он был полон решимости поднять камень, и это придавало ему сил. Он переменил положение, взялся за камень, и опять изо всех сил попытался приподнять его так, чтобы он скользил не на него, а к краю телеги. Он держал камень секунды три, до тех пор пока Мартин не выбрался из-под телеги.
– Все в порядке, отец! Я выбрался! Я свободен!
Лежа на спине, он видел, что отец положил камень, потом услышал треск ломающегося дерева и увидел, как сломался другой конец оси. Камень одним концом рухнул на землю, подняв при этом облако пыли.
Какое-то мгновение Руфус оставался в том же положении, в каком был, когда положил камень: его ноги были согнуты, спина тоже, голова утонула между плечами. У него уже не было сил, чтобы разогнуться, и он упал на колени. Мартин пополз к нему, и он медленно, медленно падал, пока не опустился на землю. Так случилось, что он сел на землю рядом с одним из столбов лебедки, и прислонился к нему. Он пытался восстановить дыхание, его больные легкие и надорванное сердце не давали ему сделать это.
Мартин, наконец, дополз до отца и сел рядом с ним. Он смотрел на отца с ужасом, видя, как наливается кровью его лицо, как пульсируют вены на висках и шее, как он пытается дышать, несмотря на ужасную боль.
– Отец! – закричал мальчик. – Зачем ты сделал это сам? Я же говорил тебе, чтобы ты все оставил как есть! – Он протянул руку и дотронулся до руки отца. – Потерпи, отец, если можешь. Скоро придет доктор. Скоро придет.
Руфус слышал. Он повернул голову. Он пытался что-то сказать, но боль пронзила его сердце. Его правая рука вырвалась из руки Мартина и схватилась за грудь, левая рука дергалась, хватая воздух. Его лицо посинело, глаза выкатились, рот превратился в черную дыру, из которой вырвался последний беззвучный крик.
Мартин смотрел на отца, не в силах помочь ему. Всхлипывая, он чувствовал, что не может смотреть на это, но не мог и отвернуться, потому что это было бы предательством. Глаза отца остановились на нем, моля о чем-то, он не мог ответить на эту мольбу, мог лишь разделить его агонию. Раздался последний хриплый звук, и мучение было окончено. Голова отца упала на грудь, руки замерли, тело, казавшееся теперь очень маленьким, медленно обмякло и сползло на один бок, прямо в протянутые руки Мартина.
Когда, через некоторое время, прибежала Нэн, приведя помощь с фермы, она застала такую картину: ее отец был мертв – это она поняла сразу, – а брат прижимал его тело к себе, и, раскачиваясь из стороны в сторону, горько-горько плакал.
Люди перенесли тело на скамью и накрыли полотняной простыней. Мартина перенесли в хижину и уложили на кровать. Потом они пошли к лошади, которая все еще была впряжена в телегу; кроме того, нужно было снять камень для большей безопасности. К этому времени подоспел доктор, и все покинули хижину, сказав на прощание несколько слов соболезнования Нэн.
– Если мы понадобимся, ты только позови. Мы зайдем проведать вас попозже.
Доктор, услышав, что Руфус мертв, не стал осматривать тело – это может подождать, заметил он, – но сразу же прошел в хижину, чтобы осмотреть поврежденную ногу Мартина и услышать рассказ о том, как все произошло.
Пока Мартин рассказывал, доктор ножницами разрезал брюки и ботинок, чтобы осмотреть ногу. У Нэн, которая стояла рядом, вырвался крик. Носок тоже пришлось разрезать, и открылось страшное зрелище: нога была багрово-черной от колена до щиколотки. Хотя повреждения были ужасными, но сухожилия не были задеты, и доктор заметил что все могло закончиться значительно хуже.
– По крайней мере, нет переломов. Уже за это можно благодарить Бога! По сути, вы очень удачливый молодой человек. Если бы телега упала прямо на вас с камнем весом в тонну… Мне не нужно говорить вам, что ваш отец, без сомнения, спас вашу ногу.
– Да, но убил себя.
– Он знал, какая опасность угрожала его сердцу. Я предупредил его достаточно ясно. Из этого следует, что он сделал свой выбор.
Доктор объяснил, как лечить раненую ногу Мартина: холодные компрессы через определенные промежутки времени, и покой; ногу следовало положить на подушки.
– Возможно, пройдет две или три недели, прежде чем вы сможете ходить; но я пришлю кого-нибудь с парой костылей для вас. Еще я пришлю лекарство, которое поможет снять опухоль. Вам, молодые люди, в следующие дни придется заниматься многими делами: организацией похорон и так далее. Вам придется нанять транспорт.
Затем доктор вышел, чтобы осмотреть тело их отца. Через несколько минут он вернулся и, сев за стол, написал свидетельство о смерти.
– Тело не должно оставаться на улице. Но и сюда вы его не можете занести. С вашего разрешения я могу попросить владельца похоронного бюро Джессопа заняться всем этим. Он может перевезти тело вашего отца в подходящее место до похорон.
– Но нам нужно встретиться с мистером Джессопом, чтобы обсудить организацию похорон?
– Да, но сначала вам нужно поговорить со священником. Нужно также зарегистрировать смерть. Я запишу все это вам. Я думаю, эти люди помогут вам, но если возникнут какие-то трудности, то вы можете обратиться ко мне.
– Спасибо, доктор. Это очень любезно с вашей стороны.
Проводив доктора, Нэн приготовила миску с водой, чистые тряпки и вернулась к Мартину. Она намочила ткань и приложила к ноге Мартина. Он вскрикнул от боли.
– О, Мартин, прости! – Она посмотрела на него страдающими глазами.
– Это не твоя вина. Этому не поможешь. И мне сейчас уже лучше. Компресс смягчает боль.
– Правда?
– Да. Клянусь.
Он протянул к ней руку, чтобы она успокоилась. Ее лицо было таким же бледным, как и его, потому что она, как и он, была почти в шоке. Какое-то время они оба молчали. Они были одни в этом мире, случившееся сблизило их еще больше. Наконец Нэн заговорила, она сумела взять себя в руки, хотя ее голос все еще дрожал:
– Бедный папа, он лежит там один. Я не могу поверить в то, что он умер. Бедный Мартин, тебе пришлось смотреть, как он умирал. Сначала это утро казалось таким обычным… таким чудесным… отец чувствовал себя намного лучше… Он стоял у окна и наблюдал, как ты возишься с этим камнем. Он сказал, что каждый день молится о том, чтобы поскорее вернуться к работе… А теперь – о, Мартин! – теперь он умер. Что мы будем делать?
– Сначала ты приготовь чай, – сказал Мартин. – Это нужно и мне, и тебе. Мы будем чувствовать себя лучше, тогда обо всем и подумаем.
Раньше им никогда не приходилось принимать решения. Теперь придется делать это. Они обсудили все вместе, и Нэн записала все те вопросы, которые остались нерешёнными.
– Нам не нужно беспокоиться о деньгах, – сказал Мартин, – у меня еще осталось больше восемнадцати фунтов в мешочке отца. Мы сможем заплатить за похороны… И сделать все, как говорил доктор… Я уверен, что у отца были отложены еще деньги, по сколько их, я не имею представления.
Это навело их на мысль, что им следует заглянуть в сундучок отца, – маленький деревянный сундучок, обитый железом, который всегда был заперт и ревниво охранялся отцом. Он стоял под кроватью, на которой теперь лежал Мартин. Нэн достала его и поставила на стул. Она нашла ключ во внутреннем кармане пиджака отца, который висел на крючке за дверью. Дрожащими руками, как будто делала что-то недозволенное, она отперла сундучок и откинула крышку.
Но внутри не было денег; там были лишь какие-то записи отца и конверт, на котором было написано: «Здесь моя Воля и Завещание. Завещание хранится у Мистера Сэмсона Годвина, Сейдж-стрит, Чардуэлл. Я, Руфус Фредерик Кокс, оставляю все, чем владею, моему дорогому сыну Мартину, который должен будет заботиться о своей сестре».
Мартин, когда Нэн прочитала эти слова, саркастически улыбнулся:
– Нам придется немного подождать, пока мы узнаем, насколько мы богаты. Но я должен заботиться о тебе– то есть делать больше, чем делал сам отец.
– Мартин, ты не должен говорить такие вещи.
– Я лишь говорю правду. А правда не меняется только оттого, что кто-то умер.
– Это вопрос уважения.
Чтение записей отца было для него внове. Пока Нэн занималась домашней работой, он лежал и читал записки о «Выполненной работе» и о «Поставках камня». Читая их, он, казалось, слышал ворчание отца. Потом, изучая в подробностях «Оплату счетов» и «Получение платы», он впервые в жизни узнал кое-что о расценках на работу, хотя способ расчетов отца был таким, что Мартину пришлось долго изучать записи, прежде чем он в них что-то понял. Там были записи, которых он не понимал вообще: «Получено от мистера Кинга 2.6.8 фунта; получено от мистера Беннета 1.15.0 фунта». Он точно знал, что люди с такими именами никогда не заказывали камень из каменоломни и для них не выполнялось никакой строительной работы.
Он был занят разгадыванием этих записей, когда от доктора привезли обещанные костыли. Он осторожно поднялся с кровати и стал учиться ходить с их помощью, сначала по хижине, потом по каменоломне под наблюдением Нэн. Пока он занимался этим, приехали люди из похоронного бюро, привезли в крытой повозке гроб. Нэн опять расплакалась, когда увидела, как отца кладут в гроб и увозят.
– Бедный папа, – повторила она опять.
Она стояла не двигаясь, и слезы струились по ее лицу.
Мартин, опираясь на костыли, тоже наблюдал за повозкой, пока та не скрылась из виду. Нога опять сильно болела. В лодыжке боль была такая, как будто нога все еще была придавлена телегой. Да и вся нога горела так, будто и кости и плоть плавились от боли. Он не сумел сдержать стона, и Нэн тут же оказалась рядом с ним. Она довела его до дома и уложила на кровать; после того как боль слегка затихла, он крепко заснул.
Следующим утром Нэн сходила в Чардуэлл и вернулась с пони и маленьким экипажем, который она выбрала потому, что он был низким, и Мартину было легко забраться в него. Сначала они поехали к мистеру Хиксону, викарию церкви Святого Луки, потом к мистеру Джессопу, в похоронное бюро. Когда все было улажено с похоронами, они отправились на Сейдж-стрит, где, после небольшого ожидания, их провели к мистеру Сэмсону Годвину, юристу. Он поднялся им навстречу из-за своего письменного стола. Это был седовласый человек, лет за пятьдесят, очень учтивый и обходительный. Он усадил их обоих в кресла, сел сам и с интересом поглядывал на них, пока Мартин рассказывал ему о причине их визита.
– Ваш отец был старым и уважаемым моим клиентом, – сказал он. – Я знал его около тридцати лет. Его смерть так неожиданна. Он был таким крепким человеком. – Он посочувствовал молодым людям и заговорил об их отце, вспоминая его двадцатилетним человеком, только что арендовавшим каменоломню Скарр. – Я оформлял эту сделку для него, да и все другие документы, касающиеся его деятельности, и, конечно, его последнюю волю и завещание.
Мистер Годвин повернулся к высокому буфету, достал оттуда черную металлическую коробочку, одну из многих, которые стояли на полках, и поставил ее на письменный стол. На крышке было имя: «Р. Кокс». Мартин и Нэн с удивлением переглянулись. Они молча смотрели, как мистер Годвин открыл ее и достал оттуда пачку документов.
– Последняя воля вашего отца вам известна. Вы, Мартин, являетесь наследником. Что касается до сути, я давно понял, что ваш отец держал все свои дела в строжайшей тайне.
– Да, мы ничего не знаем, – согласился Мартин.
– Ну, давайте посмотрим. – Мистер Годвин достал один из документов. – У вашего отца есть депозитный вклад в банке на сумму в пятьсот фунтов. – Он передал бумагу Мартину. – Это приносит около двух процентов прибыли.
Мартин, нахмурившись, смотрел на бумагу. При упоминании суммы в пятьсот фунтов его сердце сильно забилось. Он с трудом мог поверить в это. Но вот оно, написано черным по белому.
– Да, хорошо, – хрипло сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40