Это наша совместная жизнь.
И снова горящий огонь сексуальной силы и профессиональной удачи, что озарил Питера с тех пор, как началось его почти одновременное политическое и сексуальное перерождение, слегка дрогнул. Совместная жизнь? Неудобная фраза.
– Мы должны собираться, – сказал он. – Мне нужно быть в палате.
Но Саманта не хотела собираться.
– Мне было одиннадцать, когда он умер.
– Да? Представляю, как это было ужасно. – Что тут еще скажешь?
– У него был рак, но они с мамой смогли скрывать это от меня почти до самого конца. Ты знаешь, что последующие пять лет, до моего шестнадцатилетия, я писала ему стихотворения каждый божий день? Каждый день я просыпалась пораньше, думая о нем, и садилась за стихотворение, в нем обязательно было одиннадцать строк, по строке за каждый год, что он был в моей жизни.
Питер покосился на часы. Не то чтобы его не интересовала жизнь Саманты, но встречей с председателем партии нельзя было пренебрегать. Но Саманта если и заметила нетерпение Питера, то не обратила внимания.
– Иногда я из-за этого опаздывала в школу. Я уверена, что все стихи были очень похожи. А как же иначе? Но я всегда пыталась, каждый раз, почувствовать его любовь и его смерть остро, по-новому. В общем, это не имело значения, потому что каждое утро в одиннадцать часов я уничтожала свое творение. Я уходила с урока или бросала то. что делала, пряталась, сжигала его и посылала поцелуи его лицу, которое видела в пламени. Я думала, что дым несет мою любовь и мою грусть в рай, где папа прочитает то, что я написала.
Питер впервые увидел, как Саманта плачет.
– Наконец моя мама заставила меня сходить к психиатру. У нее не было выбора, я стала жертвой наваждения. Я даже и не пыталась «отпускать» боль. Женщина, к которой я ходила, была очень хорошей и очень помогла мне. Медленно, но верно мы разорвали мою зависимость от памяти об отце. Я перестала каждый день писать стихи, начала разговаривать с мальчиками, но время от времени, с тех самых пор, раз в неделю или, может быть, в две я всё же делаю то же самое – не обязательно одиннадцать строк, мой психиатр излечила меня от этого, – но всё же я пишу папе и посылаю мои мысли с дымом в рай…
Теперь слезы катились по ее лицу градом, и Питер так растрогался, что тоже чуть не заплакал.
Затем лицо Саманты изменилось. Несмотря на мокрые слезы, на нем заиграла радостная улыбка.
– Но только не сейчас, Питер. С того дня, как я встретила тебя, я не написала ему ни единого слова.
Саманта нежно поцеловала Питера в губы. Ее рука скользнула в его брюки. Теплые губы ласкали его шею. Но Питеру Педжету больше не хотелось секса, и не только вопрос времени отвлекал его. Его пугала сила эмоций Саманты.
Это просто шок – запрыгнуть в постель к беззаботной молодой секс-бомбе и вдруг оказаться в руках сложной и неуравновешенной личности. Саманта ворвалась в его жизнь нагой и свободной. Теперь, кажется, подоспел ее багаж
Клиника «Приори»
– Ну, как я и сказала, я вдруг поняла, что продвигаюсь со своей маленькой группой партнеров по танцам дальше и дальше от основной толпы, но у меня не было времени испугаться, потому что в этот момент мой вечер подошел к концу, – меня силой увел с него один здоровяк, по имени Генри. Он был кем-то вроде ответственного за связи между полицией и местными неформальными объединениями, и вдруг он возник между мною и молодыми людьми. Они не испытывали к нему теплых чувств, называли его Иудой, потому что он был черным и работал на полицию, но он в любом случае их отпугнул.
Вечеринка на складе, Брикстон
– Тебе надо быстро выметаться отсюда, дамочка! Возвращайся прямо туда, откуда пришла. Такси снаружи. Садись быстро!
Молодые люди столпились за спиной Генри, их тяжелый акцент кокни контрастировал с его мягким западноиндийским напевом.
– Эй, астынь, ямайский жопашник ебаный! Мы проста танцавали с этай сучкай. Тебе да этава дела нет.
Генри твердо посмотрел на Эмили и сказал, нарочно усиливая карибскую напевность:
– Я сказа-ал – ва-али отсюда, да-амочка. Эт-о-о тебе-е не а-а-ттракцион. Мы здесь не для того-о, чтобы развлека-ать тебя.
– Ты не имеешь права так со мной разговаривать! Я просто танцую! Меня пригласили. Я тебе не нравлюсь, потому что я белая, так? А ну, признавайся!
– Именно та-ак, да-амочка. Эт-то то-очно. Прямо сейча-ас ты мне не нраавишься, пото-ому что ты бе-елая.
– Ну, знаешь, это расизм и беспредел. Я думаю, ты просто стопроцентный расист.
Клиника «Приори»
– Генри только рассмеялся на это и повернулся к ребятам. Я почти не слышала, что он им говорил, но, очевидно, его слова отбили у пацанов всякую охоту, потому что после короткой перебранки они повернулись и ушли. Затем Генри схватил меня за руку и чуть не пинками выгнал на улицу. Он был очень зол, и я ему совсем не нравилась. Он всё время спрашивал, какого черта я тут забыла, говорил, что я туристка, которая пришла потаращиться на черных, и мне показалось, что это ужасно несправедливо. В конце концов, меня пригласили на вечеринку, или вроде того. Но когда мы вышли на улицу и меня обдало холодным воздухом, я увидела, как он зол. А потом началась бодяга с наркотиками.
Магистраль в Брикстоне
– Эти ребята не знают, кто ты, милочка, но я знаю, ага. Я читал в газетах что-то насчет того, что нынче линия фронта проходит где-то здесь, и обычно это не сулит ничего хорошего. Ты ведь та самая безумная крошка, да? Вечно танцуешь с членами королевской семьи и выходишь замуж за Томми Хансена, или как его там. Можешь не сомневаться, именно поэтому ты этим мальчикам и нужна.
– Какого хрена ты меня вытащил с вечеринки?
– Потому что ты чертова туристка, и ты в состоянии создать этим тупым черным молодцам кучу неприятностей.
– О чем ты, дьявол тебя дери? Я просто танцевала!
– Ты просто пьяная, обдолбанная, полуголая маленькая соска, сестренка! Трясешь своей тощей задницей перед парнями и…
– Я танцевала!
– Слушай! Ты направлялась в темную комнату с группой очень пьяных, очень горячих ребят! Вообще-то я не думаю, что они настолько глупы, чтобы попытаться сделать с тобой что-нибудь плохое, и все же что-нибудь могло случиться либо с тобой, либо, более вероятно, с ними.
– С ними?
– Именно, сестренка. Я видел тебя, самовлюбленную истеричку. Я видел, как ты целовалась с главным парнем и тискала его задницу.
– Я танцевала!
– Значит, предположим, ты попала бы в ту комнат}7, и вдруг один из них попытался бы слишком нагло подлезть к тебе, а ты бы испугалась и заорала: «Насилуют!» Или другой вариант: ты бы им дала, но завтра утром, когда протрезвела бы, начала бы думать о том, что произошло, и твой богатенький папаша узнал бы, что его маленький миленький невинный цветочек окучила банда мерзких черномазых!
– Я могу присмотреть за своей…
– Посмотри на себя, дамочка! Ты абсолютно обдолбанная! Ты полностью в дерьме-е! С тобой там могло случиться всё, что угодно, и кто бы когда-нибудь узнал правду? Может быть, они бы тебя трахнули всем миром. Может быть, ты бы им это позволила. В любом случае утром никто не был бы от этого счастлив. Ты думаешь, нам это надо? Ты думаешь, что у этих идиотов, которые уже на самом дне, не хватает проблем в жизни помимо туристов из Хоум-Каунтиз, которые трясут своими титьками у них перед мордами и, возможно, захотят разворотить все наше сообщество к чертям собачьим? Ты важная дамочка, знаменитость. Если ты попадешь в беду, люди об этом узнают, и копы ни за что не отвяжутся, пока не пересажают черных парней, а это, мать твою, развяжет межрасовую войну! Нам этого дерьма не надо, дамочка! Так что покупай себе наркотики и вали отрываться куда-нибудь еще!
Клиника «Приори»
– Я никогда не забуду выражение презрения на лице того человека, когда он втолкнул меня в такси. Именно тогда я решила сюда прийти. Я доехала до дома на такси, взяла немного наличных и более удобоваримые штанцы и пошла прямо сюда за помощью. Мне осточертело быть дурой, и, как я сказала, я благодарна Томми за то, что он помог мне это понять. И еще больше я благодарна Генри, хоть он меня так сильно ненавидел. Благодарю Бога, что его презрение было самым плохим, что случилось в тот вечер.
Больница в Брикстоне
Но это было не самым плохим, что случилось в тот вечер.
За два часа до того, как Эмили наконец-то села в такси и направилась на север от реки, был подстрелен Тревор, растаман, который вытащил ее из канавы и привел в свой дом. Сейчас он лежал в больнице, серьезно раненный, но всё же побеспокоившийся сделать заявление.
– Послушайте, если я и растаман, это не значит, что я драгдилер. Я работаю в магазине, что торгует велосипедами. Я не знаю, что произошло, ясно? Мы отдыхали в моем доме, вот и всё. Музыку слушали, травку курили, все как всегда. Моя старуха вернулась домой с работы, вот и всё, она почти что одна из ваших, она же дорожный инспектор, и у нее на плече имя написано. Она готовит превосходную баранину мне на ужин, и всё идет путем. У меня и до этого были друзья… Нет, я всех их знал, кроме одной ненормальной белой девки. Ее, кажется, Эмили звали, но не важно, дело не в ней, ребята, потому что она отправилась себе дальше отрываться, и в доме был только я и моя старуха. Поэтому, как я и сказал, всё было тихо-мирно, когда вдруг заявился этот белый придурок прямо с улицы. У нас дверь почти всегда открыта, потому что приходят ребята, а я не хочу вставать каждый раз на звонок, когда сижу себе удобно. В общем, этот придурок входит, и я точно понимаю, что он обдолбался по самое не хочу, блин. Ну и видок у него был, бешеный передоз, у него везде были следы, мать его: на руках, на шее, хер его знает где еще, и он таращился, как бешеная собака. Поэтому я сразу сообразил, что ему нужно ширнуться, а он видит, что чернокожий сидит и курит у себя дома, и, может, он подумал, что я дракона гоняю, или что там еще. Поэтому я начал ему объяснять, что героина у меня нет, я больше не торгую, и в дом никого, кроме друзей, не пускаю, и что он может валить отсюда по первому желанию, а именно прямо сейчас, и тут он как заорет: «Я забираю твою сучку! Ублюдок! Она будет работать на меня!» У него был французский акцент, или типа того, не знаю, но точно европейский, и я ему говорю, что ни хрена не врубаюсь, о чем он говорит, и потом этот сукин сын достает пушку и стреляет в меня! Ё-моё! Я поверить не мог! Я никогда даже не видел пистолета, а этот урод стреляет в меня, но он в говнище, поэтому попадает мне в ногу, как вы видите, и потом – БАМ! – получает огромным горшком с тушеной бараниной, потому что моя старуха не сидит сложа руки, вы понимаете, о чем я? И еще с ней не побалуешь. В общем, он падает, и именно тогда мы вызвали вас, ребята. Я не знаю, почему он в меня стрелял, но намотайте себе на ус, парни, он точно думал, что у меня есть нужная ему женщина. А больше я ничего не знаю.
Полицейское управление Далстона
К северу от реки, в полицейском управлении Далстона, проходил другого рода допрос. Коммандер Леман наблюдал за процессом через стекло. Женщина и девочка-подросток сидели друг напротив друга за столом. Девочка была очень расстроена. Ее макияж растекся от слез, руки дрожали. Женщина, детектив, специализирующийся на преступлениях на сексуальной почве, взяла девочку за руку.
– Я вернулась из туалета, допила свой напиток, и потом к нашему столику подошел мужчина и сказал, что он управляющий.
– Ты можешь его описать?
– Нет, мы же были в клубе. Было темно и шумно. Это был просто мужчина, вот и всё. Он сказал, что меня зовут к телефону. Он знал, как меня зовут.
Коммандер Леман знал эту девочку. Это была подруга Анны, его дочери, которой он всего несколько часов назад отдал сувениры от Томми Хансена. Дежурный сержант в управлении знала, что девушка была другом семьи Леман, поэтому сообщила коммандеру о случившемся. Имя расстроенной девушки было Джоанна, но Леман знал ее как Джо-Джо. Он наблюдал за ней через стекло. Она пыталась сформулировать свою мысль, но ей было трудно говорить.
В прошлые выходные эта самая девушка была с Анной в игровой комнате дома Леманов, где они, наверное, в сотый раз смотрели «Бриолин».
– Я помню, как прошла через клуб, мигали лампочки, всё такое… а потом ничего.
Джо-Джо нашли без сознания на крыльце около четырех утра. Полиция искала ее с десяти тридцати, с того самого момента, как ее друзья подняли тревогу. Коммандер Леман знал, что Джо-Джо иногда ходила во взрослые заведения с девочками постарше. Это была часть ее жизни, в которой Анне категорически запрещалось принимать участие. Когда ее нашли, Джо-Джо не могла проснуться, ее речь была путаной. Обнаружившие ее офицеры сообщили, что одежда девушки была в сильном беспорядке.
Все факты приводили его к единственному ужасному выводу. Одно слово стучало в голове Лемана, одно кошмарное, кошмарное слово.
Рогипнол.
Автовокзал Виктория
Перед автовокзалом произошла авария, и транспорт стоял. Автобус, в котором сидела Джесси, ждал уже больше часа, и она разговорилась с сидящей рядом пожилой женщиной.
– Все мы, девушки, кто работал на Франсуа, знали, что он сломайется и погорит. Ну, все мы там будем, но эта свиньйа серьезно нас обогнала. Полагайу, йесли ты сутенер, то в основном ты нюхайешь и колешься. Именно это он и делал. Всё время, что йа йего знала, он был под кайфом, и всё это время он тупел сильнейе и сильнейе. Довольно скоро йему уже было наплевать, какойе дерьмо он употреблайет. Мы много говорили об этом, потому что теперь, когда у него начались та-кийе приходы, он очень легко мог убить нас, поэтому мы спрашивали себя, почему бы нам не уйти? У него, конечно, был пистолет, но знайете, мы могли бы просто выхватить йего, когда он бывал в отключке, и выкинуть в сортир. Мы могли бы сбежать, клянусь. Мы в любойе время могли сбежать. И почему же мы не сбежали? Ну, вы знайете ответ. Наркотики. Что же йеще?
Собеседница Джесси не знала ответа, но хватала все на лету.
– Мы все почти так же подсели, как и он, и Франсуа был нашим снабженцем. Мы не знали ничего другого, мы только ходили на работу, другой жизни не было. Так что мы обслуживали клийентов, приносили йему деньги, он покупал это дерьмо и забирал большуйу часть себе, остальнойе отдавал нам, и мы опять шли обслуживать клийентов. Именно поэтому йа ни разу не обратилась в полицию, когда он меня избивал или когда он, йесли начистоту, похитил меня в самом начале. Потому что вещь, которую йа хотела больше всего на свете, была незаконной, и то, что йа делала ради полученийа этой вещи, тоже было незаконным. Йа работала на улицах и сидела на героине. Вот мойа жизнь. Копы меня бы не защитили. Йа бы их нисколько не заинтересовала – им нужно деньги зарабатывать, отлавливайа любителей быстрой езды.
В общем, йа не думала, что Франсуа мог опуститься йеще сильнейе, но пару недель назад он просто превзошел сам себя. Он йездил в Брикстон достать немного товара и остался там на ночь. Вернувшись в крошечнуйу квартирку, где мы жили, которуйу он бесплатно получил от государства, потому что считался безработным, он раз и навсегда улетел на планету под названийем «паранойа». С того самого момента он выходил только по крайней необходимости, за нашими деньгами или за дурью. Остальнойе время он лежал на кровати, подскакивайа от любого звука и осторожно выглядывайа в окно. Ну, мы всё списали на наркотики, конечно, но сегодня утром мы поняли, что у него была причина нервничать. Мы все сидели после ночной смены – к счастью, у нас из вен не торчали иглы, – когда в дверь вдруг вломились около пятнадцати копов и арестовали ублюдка. Конечно, мы подумали, что это наркорейд и что мы все попали, но оказалось, что им нужен был только Франсуа. Дело в том, что эти копы были вооружены, а это очень серьезнайа хрень, спору нет. Они все орали и держали Франсуа под прицелом, потому что оказалось, что во время той пойездки в Брикстон он настолько наширялся второсортным дерьмом, что пристрелил черного парня в йего собственной гостиной. Полицейскийе не объяснили нам почему, они просто швырнули йего на пол, заковали в наручники и увезли. Скатертью дорога, вот что йа скажу.
Вот так-то вот. Франсуа вдруг исчез с горизонта, потому что на поруки йего невозможно было вытащить, так что мы, девушки, наконец вырвались из йего когтей. Четыре молодыйе, тощийе, грязныйе секс-рабыни вдруг оказались на свободе. Вырвались из лап одной из самых жутких мразей, которые ходили под небом Божьим.
И какова же была наша реакцийа?
Пожилая женщина, которая явно не была дурой, предположила, что, возможно, это как-то связано с наркотиками.
– Ну, это же очевидно! Будь вы шлюхой и наркоманкой, среагировали бы точно также. Реакцийей нашей был полнейший ужас. Где, черт возьми, мы будем брать дурь? Где мы станем ширяться? Мы были зомби, не больше и не меньше. Рабыни геройина. У нас не было свободной воли, у нас не было собственных мозгов и жизни, а только то, что делал для нас Франсуа, и мы без него просто усирались от страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
И снова горящий огонь сексуальной силы и профессиональной удачи, что озарил Питера с тех пор, как началось его почти одновременное политическое и сексуальное перерождение, слегка дрогнул. Совместная жизнь? Неудобная фраза.
– Мы должны собираться, – сказал он. – Мне нужно быть в палате.
Но Саманта не хотела собираться.
– Мне было одиннадцать, когда он умер.
– Да? Представляю, как это было ужасно. – Что тут еще скажешь?
– У него был рак, но они с мамой смогли скрывать это от меня почти до самого конца. Ты знаешь, что последующие пять лет, до моего шестнадцатилетия, я писала ему стихотворения каждый божий день? Каждый день я просыпалась пораньше, думая о нем, и садилась за стихотворение, в нем обязательно было одиннадцать строк, по строке за каждый год, что он был в моей жизни.
Питер покосился на часы. Не то чтобы его не интересовала жизнь Саманты, но встречей с председателем партии нельзя было пренебрегать. Но Саманта если и заметила нетерпение Питера, то не обратила внимания.
– Иногда я из-за этого опаздывала в школу. Я уверена, что все стихи были очень похожи. А как же иначе? Но я всегда пыталась, каждый раз, почувствовать его любовь и его смерть остро, по-новому. В общем, это не имело значения, потому что каждое утро в одиннадцать часов я уничтожала свое творение. Я уходила с урока или бросала то. что делала, пряталась, сжигала его и посылала поцелуи его лицу, которое видела в пламени. Я думала, что дым несет мою любовь и мою грусть в рай, где папа прочитает то, что я написала.
Питер впервые увидел, как Саманта плачет.
– Наконец моя мама заставила меня сходить к психиатру. У нее не было выбора, я стала жертвой наваждения. Я даже и не пыталась «отпускать» боль. Женщина, к которой я ходила, была очень хорошей и очень помогла мне. Медленно, но верно мы разорвали мою зависимость от памяти об отце. Я перестала каждый день писать стихи, начала разговаривать с мальчиками, но время от времени, с тех самых пор, раз в неделю или, может быть, в две я всё же делаю то же самое – не обязательно одиннадцать строк, мой психиатр излечила меня от этого, – но всё же я пишу папе и посылаю мои мысли с дымом в рай…
Теперь слезы катились по ее лицу градом, и Питер так растрогался, что тоже чуть не заплакал.
Затем лицо Саманты изменилось. Несмотря на мокрые слезы, на нем заиграла радостная улыбка.
– Но только не сейчас, Питер. С того дня, как я встретила тебя, я не написала ему ни единого слова.
Саманта нежно поцеловала Питера в губы. Ее рука скользнула в его брюки. Теплые губы ласкали его шею. Но Питеру Педжету больше не хотелось секса, и не только вопрос времени отвлекал его. Его пугала сила эмоций Саманты.
Это просто шок – запрыгнуть в постель к беззаботной молодой секс-бомбе и вдруг оказаться в руках сложной и неуравновешенной личности. Саманта ворвалась в его жизнь нагой и свободной. Теперь, кажется, подоспел ее багаж
Клиника «Приори»
– Ну, как я и сказала, я вдруг поняла, что продвигаюсь со своей маленькой группой партнеров по танцам дальше и дальше от основной толпы, но у меня не было времени испугаться, потому что в этот момент мой вечер подошел к концу, – меня силой увел с него один здоровяк, по имени Генри. Он был кем-то вроде ответственного за связи между полицией и местными неформальными объединениями, и вдруг он возник между мною и молодыми людьми. Они не испытывали к нему теплых чувств, называли его Иудой, потому что он был черным и работал на полицию, но он в любом случае их отпугнул.
Вечеринка на складе, Брикстон
– Тебе надо быстро выметаться отсюда, дамочка! Возвращайся прямо туда, откуда пришла. Такси снаружи. Садись быстро!
Молодые люди столпились за спиной Генри, их тяжелый акцент кокни контрастировал с его мягким западноиндийским напевом.
– Эй, астынь, ямайский жопашник ебаный! Мы проста танцавали с этай сучкай. Тебе да этава дела нет.
Генри твердо посмотрел на Эмили и сказал, нарочно усиливая карибскую напевность:
– Я сказа-ал – ва-али отсюда, да-амочка. Эт-о-о тебе-е не а-а-ттракцион. Мы здесь не для того-о, чтобы развлека-ать тебя.
– Ты не имеешь права так со мной разговаривать! Я просто танцую! Меня пригласили. Я тебе не нравлюсь, потому что я белая, так? А ну, признавайся!
– Именно та-ак, да-амочка. Эт-то то-очно. Прямо сейча-ас ты мне не нраавишься, пото-ому что ты бе-елая.
– Ну, знаешь, это расизм и беспредел. Я думаю, ты просто стопроцентный расист.
Клиника «Приори»
– Генри только рассмеялся на это и повернулся к ребятам. Я почти не слышала, что он им говорил, но, очевидно, его слова отбили у пацанов всякую охоту, потому что после короткой перебранки они повернулись и ушли. Затем Генри схватил меня за руку и чуть не пинками выгнал на улицу. Он был очень зол, и я ему совсем не нравилась. Он всё время спрашивал, какого черта я тут забыла, говорил, что я туристка, которая пришла потаращиться на черных, и мне показалось, что это ужасно несправедливо. В конце концов, меня пригласили на вечеринку, или вроде того. Но когда мы вышли на улицу и меня обдало холодным воздухом, я увидела, как он зол. А потом началась бодяга с наркотиками.
Магистраль в Брикстоне
– Эти ребята не знают, кто ты, милочка, но я знаю, ага. Я читал в газетах что-то насчет того, что нынче линия фронта проходит где-то здесь, и обычно это не сулит ничего хорошего. Ты ведь та самая безумная крошка, да? Вечно танцуешь с членами королевской семьи и выходишь замуж за Томми Хансена, или как его там. Можешь не сомневаться, именно поэтому ты этим мальчикам и нужна.
– Какого хрена ты меня вытащил с вечеринки?
– Потому что ты чертова туристка, и ты в состоянии создать этим тупым черным молодцам кучу неприятностей.
– О чем ты, дьявол тебя дери? Я просто танцевала!
– Ты просто пьяная, обдолбанная, полуголая маленькая соска, сестренка! Трясешь своей тощей задницей перед парнями и…
– Я танцевала!
– Слушай! Ты направлялась в темную комнату с группой очень пьяных, очень горячих ребят! Вообще-то я не думаю, что они настолько глупы, чтобы попытаться сделать с тобой что-нибудь плохое, и все же что-нибудь могло случиться либо с тобой, либо, более вероятно, с ними.
– С ними?
– Именно, сестренка. Я видел тебя, самовлюбленную истеричку. Я видел, как ты целовалась с главным парнем и тискала его задницу.
– Я танцевала!
– Значит, предположим, ты попала бы в ту комнат}7, и вдруг один из них попытался бы слишком нагло подлезть к тебе, а ты бы испугалась и заорала: «Насилуют!» Или другой вариант: ты бы им дала, но завтра утром, когда протрезвела бы, начала бы думать о том, что произошло, и твой богатенький папаша узнал бы, что его маленький миленький невинный цветочек окучила банда мерзких черномазых!
– Я могу присмотреть за своей…
– Посмотри на себя, дамочка! Ты абсолютно обдолбанная! Ты полностью в дерьме-е! С тобой там могло случиться всё, что угодно, и кто бы когда-нибудь узнал правду? Может быть, они бы тебя трахнули всем миром. Может быть, ты бы им это позволила. В любом случае утром никто не был бы от этого счастлив. Ты думаешь, нам это надо? Ты думаешь, что у этих идиотов, которые уже на самом дне, не хватает проблем в жизни помимо туристов из Хоум-Каунтиз, которые трясут своими титьками у них перед мордами и, возможно, захотят разворотить все наше сообщество к чертям собачьим? Ты важная дамочка, знаменитость. Если ты попадешь в беду, люди об этом узнают, и копы ни за что не отвяжутся, пока не пересажают черных парней, а это, мать твою, развяжет межрасовую войну! Нам этого дерьма не надо, дамочка! Так что покупай себе наркотики и вали отрываться куда-нибудь еще!
Клиника «Приори»
– Я никогда не забуду выражение презрения на лице того человека, когда он втолкнул меня в такси. Именно тогда я решила сюда прийти. Я доехала до дома на такси, взяла немного наличных и более удобоваримые штанцы и пошла прямо сюда за помощью. Мне осточертело быть дурой, и, как я сказала, я благодарна Томми за то, что он помог мне это понять. И еще больше я благодарна Генри, хоть он меня так сильно ненавидел. Благодарю Бога, что его презрение было самым плохим, что случилось в тот вечер.
Больница в Брикстоне
Но это было не самым плохим, что случилось в тот вечер.
За два часа до того, как Эмили наконец-то села в такси и направилась на север от реки, был подстрелен Тревор, растаман, который вытащил ее из канавы и привел в свой дом. Сейчас он лежал в больнице, серьезно раненный, но всё же побеспокоившийся сделать заявление.
– Послушайте, если я и растаман, это не значит, что я драгдилер. Я работаю в магазине, что торгует велосипедами. Я не знаю, что произошло, ясно? Мы отдыхали в моем доме, вот и всё. Музыку слушали, травку курили, все как всегда. Моя старуха вернулась домой с работы, вот и всё, она почти что одна из ваших, она же дорожный инспектор, и у нее на плече имя написано. Она готовит превосходную баранину мне на ужин, и всё идет путем. У меня и до этого были друзья… Нет, я всех их знал, кроме одной ненормальной белой девки. Ее, кажется, Эмили звали, но не важно, дело не в ней, ребята, потому что она отправилась себе дальше отрываться, и в доме был только я и моя старуха. Поэтому, как я и сказал, всё было тихо-мирно, когда вдруг заявился этот белый придурок прямо с улицы. У нас дверь почти всегда открыта, потому что приходят ребята, а я не хочу вставать каждый раз на звонок, когда сижу себе удобно. В общем, этот придурок входит, и я точно понимаю, что он обдолбался по самое не хочу, блин. Ну и видок у него был, бешеный передоз, у него везде были следы, мать его: на руках, на шее, хер его знает где еще, и он таращился, как бешеная собака. Поэтому я сразу сообразил, что ему нужно ширнуться, а он видит, что чернокожий сидит и курит у себя дома, и, может, он подумал, что я дракона гоняю, или что там еще. Поэтому я начал ему объяснять, что героина у меня нет, я больше не торгую, и в дом никого, кроме друзей, не пускаю, и что он может валить отсюда по первому желанию, а именно прямо сейчас, и тут он как заорет: «Я забираю твою сучку! Ублюдок! Она будет работать на меня!» У него был французский акцент, или типа того, не знаю, но точно европейский, и я ему говорю, что ни хрена не врубаюсь, о чем он говорит, и потом этот сукин сын достает пушку и стреляет в меня! Ё-моё! Я поверить не мог! Я никогда даже не видел пистолета, а этот урод стреляет в меня, но он в говнище, поэтому попадает мне в ногу, как вы видите, и потом – БАМ! – получает огромным горшком с тушеной бараниной, потому что моя старуха не сидит сложа руки, вы понимаете, о чем я? И еще с ней не побалуешь. В общем, он падает, и именно тогда мы вызвали вас, ребята. Я не знаю, почему он в меня стрелял, но намотайте себе на ус, парни, он точно думал, что у меня есть нужная ему женщина. А больше я ничего не знаю.
Полицейское управление Далстона
К северу от реки, в полицейском управлении Далстона, проходил другого рода допрос. Коммандер Леман наблюдал за процессом через стекло. Женщина и девочка-подросток сидели друг напротив друга за столом. Девочка была очень расстроена. Ее макияж растекся от слез, руки дрожали. Женщина, детектив, специализирующийся на преступлениях на сексуальной почве, взяла девочку за руку.
– Я вернулась из туалета, допила свой напиток, и потом к нашему столику подошел мужчина и сказал, что он управляющий.
– Ты можешь его описать?
– Нет, мы же были в клубе. Было темно и шумно. Это был просто мужчина, вот и всё. Он сказал, что меня зовут к телефону. Он знал, как меня зовут.
Коммандер Леман знал эту девочку. Это была подруга Анны, его дочери, которой он всего несколько часов назад отдал сувениры от Томми Хансена. Дежурный сержант в управлении знала, что девушка была другом семьи Леман, поэтому сообщила коммандеру о случившемся. Имя расстроенной девушки было Джоанна, но Леман знал ее как Джо-Джо. Он наблюдал за ней через стекло. Она пыталась сформулировать свою мысль, но ей было трудно говорить.
В прошлые выходные эта самая девушка была с Анной в игровой комнате дома Леманов, где они, наверное, в сотый раз смотрели «Бриолин».
– Я помню, как прошла через клуб, мигали лампочки, всё такое… а потом ничего.
Джо-Джо нашли без сознания на крыльце около четырех утра. Полиция искала ее с десяти тридцати, с того самого момента, как ее друзья подняли тревогу. Коммандер Леман знал, что Джо-Джо иногда ходила во взрослые заведения с девочками постарше. Это была часть ее жизни, в которой Анне категорически запрещалось принимать участие. Когда ее нашли, Джо-Джо не могла проснуться, ее речь была путаной. Обнаружившие ее офицеры сообщили, что одежда девушки была в сильном беспорядке.
Все факты приводили его к единственному ужасному выводу. Одно слово стучало в голове Лемана, одно кошмарное, кошмарное слово.
Рогипнол.
Автовокзал Виктория
Перед автовокзалом произошла авария, и транспорт стоял. Автобус, в котором сидела Джесси, ждал уже больше часа, и она разговорилась с сидящей рядом пожилой женщиной.
– Все мы, девушки, кто работал на Франсуа, знали, что он сломайется и погорит. Ну, все мы там будем, но эта свиньйа серьезно нас обогнала. Полагайу, йесли ты сутенер, то в основном ты нюхайешь и колешься. Именно это он и делал. Всё время, что йа йего знала, он был под кайфом, и всё это время он тупел сильнейе и сильнейе. Довольно скоро йему уже было наплевать, какойе дерьмо он употреблайет. Мы много говорили об этом, потому что теперь, когда у него начались та-кийе приходы, он очень легко мог убить нас, поэтому мы спрашивали себя, почему бы нам не уйти? У него, конечно, был пистолет, но знайете, мы могли бы просто выхватить йего, когда он бывал в отключке, и выкинуть в сортир. Мы могли бы сбежать, клянусь. Мы в любойе время могли сбежать. И почему же мы не сбежали? Ну, вы знайете ответ. Наркотики. Что же йеще?
Собеседница Джесси не знала ответа, но хватала все на лету.
– Мы все почти так же подсели, как и он, и Франсуа был нашим снабженцем. Мы не знали ничего другого, мы только ходили на работу, другой жизни не было. Так что мы обслуживали клийентов, приносили йему деньги, он покупал это дерьмо и забирал большуйу часть себе, остальнойе отдавал нам, и мы опять шли обслуживать клийентов. Именно поэтому йа ни разу не обратилась в полицию, когда он меня избивал или когда он, йесли начистоту, похитил меня в самом начале. Потому что вещь, которую йа хотела больше всего на свете, была незаконной, и то, что йа делала ради полученийа этой вещи, тоже было незаконным. Йа работала на улицах и сидела на героине. Вот мойа жизнь. Копы меня бы не защитили. Йа бы их нисколько не заинтересовала – им нужно деньги зарабатывать, отлавливайа любителей быстрой езды.
В общем, йа не думала, что Франсуа мог опуститься йеще сильнейе, но пару недель назад он просто превзошел сам себя. Он йездил в Брикстон достать немного товара и остался там на ночь. Вернувшись в крошечнуйу квартирку, где мы жили, которуйу он бесплатно получил от государства, потому что считался безработным, он раз и навсегда улетел на планету под названийем «паранойа». С того самого момента он выходил только по крайней необходимости, за нашими деньгами или за дурью. Остальнойе время он лежал на кровати, подскакивайа от любого звука и осторожно выглядывайа в окно. Ну, мы всё списали на наркотики, конечно, но сегодня утром мы поняли, что у него была причина нервничать. Мы все сидели после ночной смены – к счастью, у нас из вен не торчали иглы, – когда в дверь вдруг вломились около пятнадцати копов и арестовали ублюдка. Конечно, мы подумали, что это наркорейд и что мы все попали, но оказалось, что им нужен был только Франсуа. Дело в том, что эти копы были вооружены, а это очень серьезнайа хрень, спору нет. Они все орали и держали Франсуа под прицелом, потому что оказалось, что во время той пойездки в Брикстон он настолько наширялся второсортным дерьмом, что пристрелил черного парня в йего собственной гостиной. Полицейскийе не объяснили нам почему, они просто швырнули йего на пол, заковали в наручники и увезли. Скатертью дорога, вот что йа скажу.
Вот так-то вот. Франсуа вдруг исчез с горизонта, потому что на поруки йего невозможно было вытащить, так что мы, девушки, наконец вырвались из йего когтей. Четыре молодыйе, тощийе, грязныйе секс-рабыни вдруг оказались на свободе. Вырвались из лап одной из самых жутких мразей, которые ходили под небом Божьим.
И какова же была наша реакцийа?
Пожилая женщина, которая явно не была дурой, предположила, что, возможно, это как-то связано с наркотиками.
– Ну, это же очевидно! Будь вы шлюхой и наркоманкой, среагировали бы точно также. Реакцийей нашей был полнейший ужас. Где, черт возьми, мы будем брать дурь? Где мы станем ширяться? Мы были зомби, не больше и не меньше. Рабыни геройина. У нас не было свободной воли, у нас не было собственных мозгов и жизни, а только то, что делал для нас Франсуа, и мы без него просто усирались от страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38