Всё очень просто. Он сказал, что видел, как меня вышвырнули из лимузина и как я ушла под ручку с мистером растаманом, и пришел к выводу, что я вытворяла штучки экстра-класса на заднем сиденье и, закончив работу, бесцеремонно отчалила, после чего присоединилась к своему огромному черному помощнику. Франсуа хотел, чтобы я перешла к нему. Он утверждал, что никогда не позволяет никому обращаться с его девочками так, как, очевидно, обращались со мной в этом лимузине.
И чтобы продемонстрировать это утверждение, он распахнул одну сторону грязного пиджака от Пола Смита и показал рукоять довольно большого пистолета, притаившегося у него под мышкой. Знаете, наверное, меня это возбудило. Даже без оружия мне очень понравилась мысль, что этот ужасный, отвратительный человек решил, что я проститутка, и хотел владеть мною, но теперь, когда оказалось, что он был готов пристрелить моего бывшего владельца, чтобы получить меня, мне это польстило. Ну, такое польстило бы любой идиотской, обдолбанной наркоше, как я.
Вечеринка на складе, Брикстон
– Послушай, лисичка, сексуальная девочка. Мы с тобой достойны лучшего. Не нужно тебе садиться в машины, даже в лимузины, ни за что, детка. Не нужно торговать своей задницей на улице, как какой-то черномазой шлюхе. Ты – девочка экстра-класса, это я вижу. Я разбираюсь в рангах, детка, потому что и у меня он есть Я – начальник, а не как это дерьмо вокруг, этот мусор Поэтому мне нужно выбираться отсюда. Нужно получить билет на ту сторону реки… Но не делай ошибки не пойми меня неправильно. Я сейчас зарабатываю до хрена денег, ты уж мне поверь. Видишь это, две тонны наличкой, без проблем, когда пожелаешь.
Франсуа быстро отдернул рукав пиджака, чтобы показать толстую пачку полтинников, обернутых вокруг запястья эластичной лентой. Также показались предательские следы уколов.
– Да уж, денег полно, я просто подтираюсь деньгами, но мне осточертело управлять обдолбанными маленькими уличными наркошами. Этими маленькими грязными шлюшками, у которых класса и в помине нет, они просто мусор. Более того, нужно их постоянно держать на игле, потому что иначе они не полезут в машины. А я хочу получить класс, убраться с улицы, получить дом и управлять настоящими классными сучками, как ты, что стоят тыщу за трах а потом свалить на запад и работать с арабами. Господи, у них столько этих долбаных денег, им понравится то, что у тебя есть, это точно, о да. Поселись мы с гобой у Марбл-Арч, это была бы наша золотая жила, мать ее.
Клиника «Приори»
– Этот Франсуа был еще больше обдолбан, чем я. У него просто пена изо рта шла, а зрачки были как булавочные головки. Я видела, во что он превратил свои руки, когда показывал мне деньги, и даже в полутемной комнате я видела свежие отметины у него на шее. Этот парень уже очень скоро начнет искать вены у себя на члене, сто пудов. Он был серьезный наркоман, и, судя по тому, как его накрывало, приходы у него были не очень мягкие. Вдруг мне снова стало ужасно страшно. Я могу отличить торчка-неудачника от нормального человека. Ну, для этого мне уже много-много лет стоит просто посмотреть в зеркало. Я знала серьезных наркоманов только среди богачей, но отчаянию неведомы классовые границы. Самообман, злость, ярость, вся эта хрень. Да, история одна и та же, кто бы ее ни рассказывал, разница только в том, что Франсуа был вооружен.
И я ему сказала: «Слушай, Франсуа, мне это правда неинтересно. В смысле, я польщена, и всё такое, но я правда не уличная девка». Он сказал, что именно об этом и говорит и собирается пойти и объяснить это чуваку, который якобы был моим хозяином.
И с этими словами, слава богу, он свалил, и очень вовремя. Меня уже бросало в пот, и я не хотела, чтобы меня грузили, поэтому в тот момент, когда он отвернулся, я прыгнула в центр танцпола и начала скакать, как ненормальная, я визжала и выставлялась, терлась задницей о каждый доступный член и орала изо всех сил, что хочу наркотиков. Конечно, за музыкой меня не было слышно, и это было очень хорошо, потому что я по-прежнему была накачана по уши…
…И вдруг я поняла, что нахожусь уже вовсе не в центре толпы, а с краю и что небольшая группа парней танцует рядом со мной, оттесняя к пустой комнате на задворках склада.
Социальный центр при церкви, Кингз-Кросс
– Йа всегда спрашивайу, не возражайет ли клийент против радио, когда иду в машину. «Heart FM» или «Capital Gold» – вот что мне нравится. Классическайа музыка. До того как йа начала жить в аду, йа терпеть не могла старьйе, мне нравились транс, техно и рэп, но теперь мне нравятся хорошийе мелодийи… Особенно когда Франсуа не ведет себя как вонючий урод и когда у меня приход хороший. Когда клийент сверху, йа всегда пытайусь взлететь над собой, уходить в астрал, если вы понимайете, о чем йа, и музыка в этом помогайет. Йа просто просачиваиусь через крышу машины и взлетайу вверх, пока весь Лондон не остайется далеко-далеко подо мной, словно миллийон мигайущих огоньков. И где-то там, внизу, какайа-то другайа маленькайа девочка зажата на заднем сиденьйе «форда-мондео», и ее трахайет мужик, от которого воняйет пивом и сигаретами. Какайа-то другайа девочка наклоняйется через переднейе сиденьйе, так что коробка передач впивайется в желудок, и пытайется надеть губами презерватив на член какого-то вонючего ублюдка.
Иногда мне не разрешайут включить музыку. Говорят, она их отвлекает, уроды чертовы. Иногда мне говорят, что хотят слышать меня, но йа никогда не умела стонать и визжать ради их удовольствийа. У меня зубы всегда слишком плотно сжаты. К тому же, йесли платишь тридцать фунтов за обдолбаннуйу уличнуйу девку, нельзя ожидать представленийа, заслуживайущего «Оскара». Смешно, какие разныйе моменты останутся в памяти. Болыпуйу часть времени йа помню словно в тумане, но, например, помню, что недавно слышала, как Томми Хансен получил Британскуйу Награду. И йа думала: «Боже мой, уже март, сколько же йа уже здесь?» Йа знайу, что Награды проходят в марте. Понимайете, йа люблю музыку. Кажется, он четыре Награды получил. Или пять? И потом по радио он благодарил своих фанатов, а йа была на заднем сиденьйе машины, пытайась уцепиться за геройин, еще оставшийсйа в моих венах, чтобы выдержать навалившуйуся на меня пытку. Понимайете, Франсуа всё больше и больше жадничайет насчет наркотиков, поэтому иногда приходится трахаться почти на чистуйу. Не то чтобы он дайет нам плохую хрень, или типа того. Не всё так плохо. Он не хочет, чтобы мы сдохли, просто йему нужно, чтобы мы умерли для мира, чтобы нас имели десять-пятнадцать раз за ночь, и к рассвету мы сдавали бы четыре сотни фунтов. И любом случае, вот йа сижу на быстро уменьшайущемся облаке над Лондоном, пытайусь остаться на плаву, гляжу вниз, а Томми Хансен пойет по радио лучшуйу песню года: «Рай недостаточно высоко»… Знаете, это была рождественскайа песня номер один, и йа начала думать о Рождестве, каким оно было до того, как ушел отец и пришел тот, другой, когда были хорошийе времена, у меня всегда было много подарков, и йа задумалась, где сейчас мои куклы. У меня было около двадцати кукол Барби, когда йа была маленькой девочкой. Йа устраивала кукольныйе дискотеки для всех девчонок. А потом девочка далеко внизу, в машине, которайа тоже слушала музыку, начала плакать, но это ничего, потому что лежащему на ней парню это нравилось. Вот так вот, Томми пел о райе, йа висела в небе, над адом, а девочка в машине плакала и плакала без остановки.
Пока Джесси разговаривала с работником-добровольцем, в центр зашла важного вида делегация в сопровождении маленькой группы журналистов. Группа, возглавляемая Питером Педжетом, приблизилась к Джесси.
– Извините, что прерываю вас. Меня зовут Питер Педжет, я член парламента.
– Понятно. А йа – Джесси.
– У вас проблема с наркотиками?
– В самуйу точку, милый. Мойа проблема в том, что наркотиков у меня сейчас нет. Ты можешь меня выручить?
– Не возражаете, если я с вами сфотографируюсь?
– Десять фунтов.
– Боюсь, я этого сделать не могу.
– Ой, да ладно тебе, парень, дай пятнадцать, и йа тебе еще и минет сделайу.
– Лучше я вас угощу чашечкой чая.
– Хорошо.
Питер повернулся к маленькой группе журналистов и сказал, что девушки вроде Джесси не могут получить помощь от общества, потому что существуют по другую сторону закона. Его голос дрожал от эмоций, когда он снова подчеркнул абсурдность закона, который криминализировал своих жертв.
– У меня две дочери-подростка. Джесси запросто могла быть одной из их многочисленных веселых подружек Но нет. Вместо этого молодая девушка, совершенно одинокая, живет за границами цивилизованного общества, которое с радостью забыло о ней. Абсолютно очевидно, что эта уязвимая девушка нуждается в защите закона, а не в преследовании, и всё же общество считает ее образ жизни преступным. Знаменитые слова Дизраэли о двух нациях так же уместны сегодня, как и в то время, когда детская проституция была позором лондонских улиц, где в каждой съемной квартире был притон Феджина… Это… это… Господи ты боже мой! Посмотрите на эту бедняжку. Это наша ошибка. Мы должны ей помочь!
Внезапно красноречие покинуло Питера. Он очень хорошо подготовил свое выступление. У него в запасе еще множество реминисценций из Диккенса, но, глядя на Джесси, жалкую, грязную, но всё еще красивую молодую наркоманку, с которой он пил чай, он почувствовал, что самообладание покинуло его. Предположим, что удача отвернулась бы от его собственных дочерей и они выпали бы за грани общества? Что бы стало с ними? Любой подросток в стране превратился бы в Джесси, если бы судьба расстелила перед ним эту дорожку. Потому что, оступившись, они обратили закон против себя.
Питер изо всех сил старался сдержать слезы. Это было глупо. Он – профессиональный политик Ему нужно делать свое дело. Он твердый и практичный человек К удивлению Питера, Джесси решила помочь ему выпутаться из замешательства и заговорила:
– Ты совершенно прав, Питер. С точки зренийа полицийи йа – преступница. Они не хотят знать ничего про меня, а йа не хочу знать ничего про них. Если мой сутенер меня ударит, йединственнойе, на что йа могу рассчитывать в смысле помощи от общества, это пластырь в травмпункте.
Журналисты задумчиво закивали. Всем собравшимся было непривычно участвовать в обсуждении этого вопроса здесь и сейчас. За последние годы обсуждение общественно значимых вопросов скатилось до уровня мелочных сплетен, и было здорово наблюдать, как все, и политики, и журналисты, сосредоточились на чем-то действительно значимом и неотложном.
Каждый журналист в стране был благодарен Питеру Педжету. Они и сами думали точно так же, но были особенно благодарны ему за то, что он взбудоражил слои общества, отвечающие за формирование общественного мнения, и заставил их задуматься над своей позицией.
Джесси выпила чай и согласилась сфотографироваться. Питер Педжет взял себя в руки и проявлял к ней истинную заботу, даже собравшиеся журналисты были тронуты.
Саманте казалось, что Питер справился превосходно. Великолепно. Такой искренний и заботливый, такой эмоциональный, такой красивый. Настоящий мужчина в мире глупых мальчишек. Когда они вышли из бесплатной столовой, она подсунула ему под нос несколько важного вида документов. Питер взглянул на них. Среди бумаг была записка. – «Я хочу взять тебя в ротик. Прямо сейчас».
Какие там две нации. В Питере уживались два разных человека. Один, который пришел в приходской центр и разговаривал с Джесси, – политик глубокой убежденности и преданности, семейный человек Другой же представлял собой дрожащую массу яростного сексуального желания. Мужчину, который с радостью, с нетерпением рискнул бы всем, что любит, и всем, во что верит, лишь бы только положить член в ротик роскошной, пленительной, забавной, поклоняющейся ему девочки-женщины, чья попка покачивалась перед ним, когда она выводила группу из комнаты.
Женская тюрьма в Бангкоке
– Моя мама написала королю. Ага. Думает, что, када король услышит, что на самом деле я хорошая девочка, всё будет в порядке.
В камере, куда переместили Соню, было сорок четыре женщины. Все сразу не могли лежать, не хватало места, поэтому некоторые спали сидя или вповалку друг на друге. Женщина, с которой Соня говорила, не понимала ее и на самом деле даже ее не слышала. По всем признакам и внешнему виду, она потеряла рассудок и проводила ночи напролет, тупо раскачиваясь и снимая воображаемые предметы со своего тюремного платья. Женщина по другую сторону от Сони мастурбировала всё время, когда не спала, ее грязный наряд был постоянно задран до пояса. Она не получала ни малейшего удовольствия от своей автоматической деятельности и терла себя просто потому, что больше нечем было заняться.
Не все были ненормальными в переполненной камере. Большинство женщин много чего пережили до этого и обладали определенной психологической сопротивляемостью, которая позволяла им сохранить подобие вменяемости посреди всего этого бедлама. Но некоторые поддались отчаянию, и люди вокруг Сони определенно были из их числа. Возможно, именно поэтому они не возражали против ее бесконечного монолога, который она произносила на чужом для них языке. Другие женщины, будучи в своем уме, быстро уставали от монотонных речей Сони и гнали ее прочь. Так она все больше и больше сближалась с сумасшедшими.
– Я выйду отсюда, правда, как тока мама поговорит с королем и скажет, что мне здесь не место. Ни за что. Королевское прощение, вот что я получу, потому что я из Британии.
Квартира Саманты, Ислингтон
Саманта подняла голову и посмотрела на него снизу, мимо его расстегнутой ширинки, рубашки навыпуск, галстука набекрень, прямо в его странно угрюмое и неулыбчивое лицо. Она уже замечала, что, кончив, мужчины зачастую выглядят так. Они могли бы хотя бы попытаться выглядеть так, словно им хорошо. Питер опирался спиной о входную дверь; Саманта стояла на коленях на коврике. Она поднялась на ноги, приблизила свое лицо с крепко сжатыми губами к его лицу. И затем, с потрясающей неторопливостью, проглотила.
Питер вздохнул. Анджела редко глотала. Даже во времена, когда они еще предавались таким экзотическим упражнениям, как оральный секс, она никогда не любила глотать. Питер понятия не имел, почему ему так нравилось, что Саманта делает это, но это было так, и на мгновение его удовлетворенная плоть дернулась и выстрелила последним всплеском истинного удовольствия. И затем, почти так же мгновенно, накатило чувство вины.
Устраивать такое… с девушкой в два раза младше себя. Если бы Анджела и девочки узнали… Он всегда испытывал чувство стыда после того, как они с Самантой заканчивали.
Нужно с этим завязывать.
И всё же… отказаться, отказаться от такого неподдельно восхитительного сексуального приключения. Как он сможет простить себя? Мужчина – сексуальное животное, или, по крайней мере, эта сторона была первая, а социальный план появился позднее. Несомненно, это и положило начало неприятностям. Когда-нибудь Питер состарится, поседеет и встретит неминуемую смерть. Разве не скажет он, оглянувшись назад, в свою молодость: «Ты от этого отказался? Ты лишил себя возможности получать полное удовлетворение с молодой самкой в расцвете сил из-за чувства вины! Разве львы испытывают чувство вины? А тигры? Нет! И ты не должен. Ты мужчина! Самец. Ты имеешь право на секс».
Питер часто разыгрывал этот спор с самим собой, и ненадолго его отпускало, пока реальность снова не настигала его. Нужно с этим завязывать.
Хотя Питеру нужно было возвращаться в парламент, чтобы участвовать в дебатах с председателем партии, он позволил Саманте убедить себя не мчаться туда сразу же, после безумного момента оргазма.
Ей был не чужд романтизм, и она жаждала спокойствия и любви. Как она объяснила, она была не из тех девушек, которые встают на колени, едва оказавшись в своей квартире, чтобы на коврике под дверью взять в ротик своего парня. На самом деле, по словам Саманты, в прошлом ее молодые люди были счастливы, если вообще получали это. Эти слова удивили Питера, потому что он привык видеть в Саманте очень сильное и напористое сексуальное существо, и ему в голову не приходило, что некоторые вещи могут быть ей чужды.
– Я только с тобой с ума схожу, – уверяла она Питера, когда они лежали обнявшись, и затем, после долгой, задумчивой паузы, она добавила: – Как ты думаешь, может, ты мне так нравишься из-за того, что я потеряла отца совсем маленькой девочкой?
Возможно, не самый лестный вопрос, который можно задать своему взрослому любовнику.
– Нет, наверное, это из-за моей чертовской привлекательности и невероятной сексуальной энергии.
– И это тоже, конечно. Это само собой разумеется.
– В политике ничего само собой не разумеется и повторяется много-много раз.
– Это не политика, Питер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
И чтобы продемонстрировать это утверждение, он распахнул одну сторону грязного пиджака от Пола Смита и показал рукоять довольно большого пистолета, притаившегося у него под мышкой. Знаете, наверное, меня это возбудило. Даже без оружия мне очень понравилась мысль, что этот ужасный, отвратительный человек решил, что я проститутка, и хотел владеть мною, но теперь, когда оказалось, что он был готов пристрелить моего бывшего владельца, чтобы получить меня, мне это польстило. Ну, такое польстило бы любой идиотской, обдолбанной наркоше, как я.
Вечеринка на складе, Брикстон
– Послушай, лисичка, сексуальная девочка. Мы с тобой достойны лучшего. Не нужно тебе садиться в машины, даже в лимузины, ни за что, детка. Не нужно торговать своей задницей на улице, как какой-то черномазой шлюхе. Ты – девочка экстра-класса, это я вижу. Я разбираюсь в рангах, детка, потому что и у меня он есть Я – начальник, а не как это дерьмо вокруг, этот мусор Поэтому мне нужно выбираться отсюда. Нужно получить билет на ту сторону реки… Но не делай ошибки не пойми меня неправильно. Я сейчас зарабатываю до хрена денег, ты уж мне поверь. Видишь это, две тонны наличкой, без проблем, когда пожелаешь.
Франсуа быстро отдернул рукав пиджака, чтобы показать толстую пачку полтинников, обернутых вокруг запястья эластичной лентой. Также показались предательские следы уколов.
– Да уж, денег полно, я просто подтираюсь деньгами, но мне осточертело управлять обдолбанными маленькими уличными наркошами. Этими маленькими грязными шлюшками, у которых класса и в помине нет, они просто мусор. Более того, нужно их постоянно держать на игле, потому что иначе они не полезут в машины. А я хочу получить класс, убраться с улицы, получить дом и управлять настоящими классными сучками, как ты, что стоят тыщу за трах а потом свалить на запад и работать с арабами. Господи, у них столько этих долбаных денег, им понравится то, что у тебя есть, это точно, о да. Поселись мы с гобой у Марбл-Арч, это была бы наша золотая жила, мать ее.
Клиника «Приори»
– Этот Франсуа был еще больше обдолбан, чем я. У него просто пена изо рта шла, а зрачки были как булавочные головки. Я видела, во что он превратил свои руки, когда показывал мне деньги, и даже в полутемной комнате я видела свежие отметины у него на шее. Этот парень уже очень скоро начнет искать вены у себя на члене, сто пудов. Он был серьезный наркоман, и, судя по тому, как его накрывало, приходы у него были не очень мягкие. Вдруг мне снова стало ужасно страшно. Я могу отличить торчка-неудачника от нормального человека. Ну, для этого мне уже много-много лет стоит просто посмотреть в зеркало. Я знала серьезных наркоманов только среди богачей, но отчаянию неведомы классовые границы. Самообман, злость, ярость, вся эта хрень. Да, история одна и та же, кто бы ее ни рассказывал, разница только в том, что Франсуа был вооружен.
И я ему сказала: «Слушай, Франсуа, мне это правда неинтересно. В смысле, я польщена, и всё такое, но я правда не уличная девка». Он сказал, что именно об этом и говорит и собирается пойти и объяснить это чуваку, который якобы был моим хозяином.
И с этими словами, слава богу, он свалил, и очень вовремя. Меня уже бросало в пот, и я не хотела, чтобы меня грузили, поэтому в тот момент, когда он отвернулся, я прыгнула в центр танцпола и начала скакать, как ненормальная, я визжала и выставлялась, терлась задницей о каждый доступный член и орала изо всех сил, что хочу наркотиков. Конечно, за музыкой меня не было слышно, и это было очень хорошо, потому что я по-прежнему была накачана по уши…
…И вдруг я поняла, что нахожусь уже вовсе не в центре толпы, а с краю и что небольшая группа парней танцует рядом со мной, оттесняя к пустой комнате на задворках склада.
Социальный центр при церкви, Кингз-Кросс
– Йа всегда спрашивайу, не возражайет ли клийент против радио, когда иду в машину. «Heart FM» или «Capital Gold» – вот что мне нравится. Классическайа музыка. До того как йа начала жить в аду, йа терпеть не могла старьйе, мне нравились транс, техно и рэп, но теперь мне нравятся хорошийе мелодийи… Особенно когда Франсуа не ведет себя как вонючий урод и когда у меня приход хороший. Когда клийент сверху, йа всегда пытайусь взлететь над собой, уходить в астрал, если вы понимайете, о чем йа, и музыка в этом помогайет. Йа просто просачиваиусь через крышу машины и взлетайу вверх, пока весь Лондон не остайется далеко-далеко подо мной, словно миллийон мигайущих огоньков. И где-то там, внизу, какайа-то другайа маленькайа девочка зажата на заднем сиденьйе «форда-мондео», и ее трахайет мужик, от которого воняйет пивом и сигаретами. Какайа-то другайа девочка наклоняйется через переднейе сиденьйе, так что коробка передач впивайется в желудок, и пытайется надеть губами презерватив на член какого-то вонючего ублюдка.
Иногда мне не разрешайут включить музыку. Говорят, она их отвлекает, уроды чертовы. Иногда мне говорят, что хотят слышать меня, но йа никогда не умела стонать и визжать ради их удовольствийа. У меня зубы всегда слишком плотно сжаты. К тому же, йесли платишь тридцать фунтов за обдолбаннуйу уличнуйу девку, нельзя ожидать представленийа, заслуживайущего «Оскара». Смешно, какие разныйе моменты останутся в памяти. Болыпуйу часть времени йа помню словно в тумане, но, например, помню, что недавно слышала, как Томми Хансен получил Британскуйу Награду. И йа думала: «Боже мой, уже март, сколько же йа уже здесь?» Йа знайу, что Награды проходят в марте. Понимайете, йа люблю музыку. Кажется, он четыре Награды получил. Или пять? И потом по радио он благодарил своих фанатов, а йа была на заднем сиденьйе машины, пытайась уцепиться за геройин, еще оставшийсйа в моих венах, чтобы выдержать навалившуйуся на меня пытку. Понимайете, Франсуа всё больше и больше жадничайет насчет наркотиков, поэтому иногда приходится трахаться почти на чистуйу. Не то чтобы он дайет нам плохую хрень, или типа того. Не всё так плохо. Он не хочет, чтобы мы сдохли, просто йему нужно, чтобы мы умерли для мира, чтобы нас имели десять-пятнадцать раз за ночь, и к рассвету мы сдавали бы четыре сотни фунтов. И любом случае, вот йа сижу на быстро уменьшайущемся облаке над Лондоном, пытайусь остаться на плаву, гляжу вниз, а Томми Хансен пойет по радио лучшуйу песню года: «Рай недостаточно высоко»… Знаете, это была рождественскайа песня номер один, и йа начала думать о Рождестве, каким оно было до того, как ушел отец и пришел тот, другой, когда были хорошийе времена, у меня всегда было много подарков, и йа задумалась, где сейчас мои куклы. У меня было около двадцати кукол Барби, когда йа была маленькой девочкой. Йа устраивала кукольныйе дискотеки для всех девчонок. А потом девочка далеко внизу, в машине, которайа тоже слушала музыку, начала плакать, но это ничего, потому что лежащему на ней парню это нравилось. Вот так вот, Томми пел о райе, йа висела в небе, над адом, а девочка в машине плакала и плакала без остановки.
Пока Джесси разговаривала с работником-добровольцем, в центр зашла важного вида делегация в сопровождении маленькой группы журналистов. Группа, возглавляемая Питером Педжетом, приблизилась к Джесси.
– Извините, что прерываю вас. Меня зовут Питер Педжет, я член парламента.
– Понятно. А йа – Джесси.
– У вас проблема с наркотиками?
– В самуйу точку, милый. Мойа проблема в том, что наркотиков у меня сейчас нет. Ты можешь меня выручить?
– Не возражаете, если я с вами сфотографируюсь?
– Десять фунтов.
– Боюсь, я этого сделать не могу.
– Ой, да ладно тебе, парень, дай пятнадцать, и йа тебе еще и минет сделайу.
– Лучше я вас угощу чашечкой чая.
– Хорошо.
Питер повернулся к маленькой группе журналистов и сказал, что девушки вроде Джесси не могут получить помощь от общества, потому что существуют по другую сторону закона. Его голос дрожал от эмоций, когда он снова подчеркнул абсурдность закона, который криминализировал своих жертв.
– У меня две дочери-подростка. Джесси запросто могла быть одной из их многочисленных веселых подружек Но нет. Вместо этого молодая девушка, совершенно одинокая, живет за границами цивилизованного общества, которое с радостью забыло о ней. Абсолютно очевидно, что эта уязвимая девушка нуждается в защите закона, а не в преследовании, и всё же общество считает ее образ жизни преступным. Знаменитые слова Дизраэли о двух нациях так же уместны сегодня, как и в то время, когда детская проституция была позором лондонских улиц, где в каждой съемной квартире был притон Феджина… Это… это… Господи ты боже мой! Посмотрите на эту бедняжку. Это наша ошибка. Мы должны ей помочь!
Внезапно красноречие покинуло Питера. Он очень хорошо подготовил свое выступление. У него в запасе еще множество реминисценций из Диккенса, но, глядя на Джесси, жалкую, грязную, но всё еще красивую молодую наркоманку, с которой он пил чай, он почувствовал, что самообладание покинуло его. Предположим, что удача отвернулась бы от его собственных дочерей и они выпали бы за грани общества? Что бы стало с ними? Любой подросток в стране превратился бы в Джесси, если бы судьба расстелила перед ним эту дорожку. Потому что, оступившись, они обратили закон против себя.
Питер изо всех сил старался сдержать слезы. Это было глупо. Он – профессиональный политик Ему нужно делать свое дело. Он твердый и практичный человек К удивлению Питера, Джесси решила помочь ему выпутаться из замешательства и заговорила:
– Ты совершенно прав, Питер. С точки зренийа полицийи йа – преступница. Они не хотят знать ничего про меня, а йа не хочу знать ничего про них. Если мой сутенер меня ударит, йединственнойе, на что йа могу рассчитывать в смысле помощи от общества, это пластырь в травмпункте.
Журналисты задумчиво закивали. Всем собравшимся было непривычно участвовать в обсуждении этого вопроса здесь и сейчас. За последние годы обсуждение общественно значимых вопросов скатилось до уровня мелочных сплетен, и было здорово наблюдать, как все, и политики, и журналисты, сосредоточились на чем-то действительно значимом и неотложном.
Каждый журналист в стране был благодарен Питеру Педжету. Они и сами думали точно так же, но были особенно благодарны ему за то, что он взбудоражил слои общества, отвечающие за формирование общественного мнения, и заставил их задуматься над своей позицией.
Джесси выпила чай и согласилась сфотографироваться. Питер Педжет взял себя в руки и проявлял к ней истинную заботу, даже собравшиеся журналисты были тронуты.
Саманте казалось, что Питер справился превосходно. Великолепно. Такой искренний и заботливый, такой эмоциональный, такой красивый. Настоящий мужчина в мире глупых мальчишек. Когда они вышли из бесплатной столовой, она подсунула ему под нос несколько важного вида документов. Питер взглянул на них. Среди бумаг была записка. – «Я хочу взять тебя в ротик. Прямо сейчас».
Какие там две нации. В Питере уживались два разных человека. Один, который пришел в приходской центр и разговаривал с Джесси, – политик глубокой убежденности и преданности, семейный человек Другой же представлял собой дрожащую массу яростного сексуального желания. Мужчину, который с радостью, с нетерпением рискнул бы всем, что любит, и всем, во что верит, лишь бы только положить член в ротик роскошной, пленительной, забавной, поклоняющейся ему девочки-женщины, чья попка покачивалась перед ним, когда она выводила группу из комнаты.
Женская тюрьма в Бангкоке
– Моя мама написала королю. Ага. Думает, что, када король услышит, что на самом деле я хорошая девочка, всё будет в порядке.
В камере, куда переместили Соню, было сорок четыре женщины. Все сразу не могли лежать, не хватало места, поэтому некоторые спали сидя или вповалку друг на друге. Женщина, с которой Соня говорила, не понимала ее и на самом деле даже ее не слышала. По всем признакам и внешнему виду, она потеряла рассудок и проводила ночи напролет, тупо раскачиваясь и снимая воображаемые предметы со своего тюремного платья. Женщина по другую сторону от Сони мастурбировала всё время, когда не спала, ее грязный наряд был постоянно задран до пояса. Она не получала ни малейшего удовольствия от своей автоматической деятельности и терла себя просто потому, что больше нечем было заняться.
Не все были ненормальными в переполненной камере. Большинство женщин много чего пережили до этого и обладали определенной психологической сопротивляемостью, которая позволяла им сохранить подобие вменяемости посреди всего этого бедлама. Но некоторые поддались отчаянию, и люди вокруг Сони определенно были из их числа. Возможно, именно поэтому они не возражали против ее бесконечного монолога, который она произносила на чужом для них языке. Другие женщины, будучи в своем уме, быстро уставали от монотонных речей Сони и гнали ее прочь. Так она все больше и больше сближалась с сумасшедшими.
– Я выйду отсюда, правда, как тока мама поговорит с королем и скажет, что мне здесь не место. Ни за что. Королевское прощение, вот что я получу, потому что я из Британии.
Квартира Саманты, Ислингтон
Саманта подняла голову и посмотрела на него снизу, мимо его расстегнутой ширинки, рубашки навыпуск, галстука набекрень, прямо в его странно угрюмое и неулыбчивое лицо. Она уже замечала, что, кончив, мужчины зачастую выглядят так. Они могли бы хотя бы попытаться выглядеть так, словно им хорошо. Питер опирался спиной о входную дверь; Саманта стояла на коленях на коврике. Она поднялась на ноги, приблизила свое лицо с крепко сжатыми губами к его лицу. И затем, с потрясающей неторопливостью, проглотила.
Питер вздохнул. Анджела редко глотала. Даже во времена, когда они еще предавались таким экзотическим упражнениям, как оральный секс, она никогда не любила глотать. Питер понятия не имел, почему ему так нравилось, что Саманта делает это, но это было так, и на мгновение его удовлетворенная плоть дернулась и выстрелила последним всплеском истинного удовольствия. И затем, почти так же мгновенно, накатило чувство вины.
Устраивать такое… с девушкой в два раза младше себя. Если бы Анджела и девочки узнали… Он всегда испытывал чувство стыда после того, как они с Самантой заканчивали.
Нужно с этим завязывать.
И всё же… отказаться, отказаться от такого неподдельно восхитительного сексуального приключения. Как он сможет простить себя? Мужчина – сексуальное животное, или, по крайней мере, эта сторона была первая, а социальный план появился позднее. Несомненно, это и положило начало неприятностям. Когда-нибудь Питер состарится, поседеет и встретит неминуемую смерть. Разве не скажет он, оглянувшись назад, в свою молодость: «Ты от этого отказался? Ты лишил себя возможности получать полное удовлетворение с молодой самкой в расцвете сил из-за чувства вины! Разве львы испытывают чувство вины? А тигры? Нет! И ты не должен. Ты мужчина! Самец. Ты имеешь право на секс».
Питер часто разыгрывал этот спор с самим собой, и ненадолго его отпускало, пока реальность снова не настигала его. Нужно с этим завязывать.
Хотя Питеру нужно было возвращаться в парламент, чтобы участвовать в дебатах с председателем партии, он позволил Саманте убедить себя не мчаться туда сразу же, после безумного момента оргазма.
Ей был не чужд романтизм, и она жаждала спокойствия и любви. Как она объяснила, она была не из тех девушек, которые встают на колени, едва оказавшись в своей квартире, чтобы на коврике под дверью взять в ротик своего парня. На самом деле, по словам Саманты, в прошлом ее молодые люди были счастливы, если вообще получали это. Эти слова удивили Питера, потому что он привык видеть в Саманте очень сильное и напористое сексуальное существо, и ему в голову не приходило, что некоторые вещи могут быть ей чужды.
– Я только с тобой с ума схожу, – уверяла она Питера, когда они лежали обнявшись, и затем, после долгой, задумчивой паузы, она добавила: – Как ты думаешь, может, ты мне так нравишься из-за того, что я потеряла отца совсем маленькой девочкой?
Возможно, не самый лестный вопрос, который можно задать своему взрослому любовнику.
– Нет, наверное, это из-за моей чертовской привлекательности и невероятной сексуальной энергии.
– И это тоже, конечно. Это само собой разумеется.
– В политике ничего само собой не разумеется и повторяется много-много раз.
– Это не политика, Питер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38