Маркони тоже был гением. Мысленно я
обращался прямо к ней. Алло, алло, говорил я, ты меня слышишь? Это я как бы
вел с ней разговор по прямому проводу. Алло, говорил я. Но пока никакого
ответа не было. В космосе, на упомянутых волнах, я улавливал бесконечное
множество голосов и звуки далекой музыки - песен, симфоний и оперетт. Кто-то
на волнах Маркони говорил даже по-латыни. Я здесь, в своем магазине на виа
Аренула, взывал я, я здесь и жду тебя. Где ты, Мириам? Было такое ощущение,
что она меня избегает, но ощущение это могло быть и ошибочным. А если она и
впрямь меня избегала? Я унижался, ползал на коленях (хотя некоторые мои
фразы звучали сухо-бюрократически - молю Вашу Милость), призывая ее. Все
равно что разговаривать с ветром: слова рикошетировали, волны прерывались.
Мое напряжение достигло такой точки, что я мог взорваться как бомба. Тогда я
начинал все сначала более спокойным тоном, стараясь присоединиться к
созвучию далеких гармоний. Существуют всякие там интерференции волн, к тому
же в Риме нередко все забивает мощнейшая радиостанция Ватикана.
Ну вот, я уже чувствовал, что Мириам приближается. Слышу твои шаги,
Мириам, говорил я, слышу, ты идешь. Поскорее, Мириам, давай, бегом. Я жду
тебя. Дождь прошел, погода хорошая, воздух прогрелся.
Наконец, почти неожиданно, я увидел ее у себя на постели. Я не только
мог ее видеть (глаза у меня были закрыты, хотя я не спал, нет), но мог даже
прижаться к ней, ласкать ее. И я действительно ласкал ее, приговаривая: ты
не двигайся, лежи спокойно, расслабься. Мириам смотрела на меня, улыбалась и
молчала. Да, она была со мной, на постели. Она пришла уже раздетая,
совершенно голая. Ну вот, теперь Мириам снова была моей, и я чувствовал, как
проникаю в нее, засасываемый горячим водоворотом. Так бывает, когда идешь
под парусом по спокойному морю и дует попутный ветер. Или когда машина,
которая никак не хотела заводиться, вдруг срывается с места - какая
гармония, мотор поет, колеса крутятся с мягким шелестом, взбодренные
надежным сцеплением, все сливается в единую музыку совершенства. Мириам была
здесь, со своей родинкой на щеке, с ямкой на шее, со своей смуглой, сухой от
солнца кожей. Темные волосы с немного выгоревшими на солнце прядями, два
белых кружка на груди, соединяющая их белая полоска спереди и такая же белая
полоска сзади. Бледная помада на губах контрастировала с загорелой кожей.
Она была живая и ощутимая, как абсолютная и идеальная истина, совершенная,
как истина Платона. Да нет, идеи Платона ничто, в них нет эротического
накала.
Я кричал, что кричал - не помню, я называл ее имя - по-всякому, как
только можно. Это было безумие, какая-то коррида. Мне стоит завестись, тогда
меня ничем уже не удержишь. Никаких преград для меня не существовало. Я мог
всосать Мириам в себя и выплюнуть обратно, вывернуть ее наизнанку, как
перчатку, пронзить насквозь, как шпагой. Конец света! Я нырял в нее, как в
желанный приют, где хочется жить вечно, как в доме среди деревьев на холме.
Молчи, говорил я, молчи, потому что совершенство немо как рыба. И
действительно, Мириам молчала. Произнеси она хоть слово, все было бы
испорчено. Насколько мне известно, ангелы тоже не разговаривают, но как-то
они же ухитряются понимать друг друга - там, наверху. Наверное, они поют, но
только не разговаривают. Средств коммуникации бесконечно много, и слово -
наименее совершенное из них. Совершенно лишь молчание.
Куда там индийцам до меня! Приподняться над землей и повисеть в воздухе
- какой пустяк! Разговаривать на расстоянии нескольких километров - какая
малость! Держись за меня крепче, говорил я, и уносил ее вверх, в теплый и
мягкий воздух. Конец света! Кто нас теперь остановит? - говорил я. И все же
в какой-то момент приходится останавливаться, и стоит только об этом
подумать - все, ты уже остановился, - либо упершись ногами в землю, либо
распростершись на кровати. Я подумал: вот теперь можно бы остановиться - и
остановился.
Вот что произошло. В общем, ничего не произошло. Когда я вынул из ушей
восковые пробки, то снова услышал шум города, все тот же шум, который
пробуравливал стены, проникал со всех сторон. Была та же шумная пустота, еще
более напряженная, чем прежде. Аминь, сказал я. Мне было неприятно, что я
нахожусь все еще там, среди марок, да к тому же испытывая угрызения совести:
наверное, я сделал что-то такое, чего не следовало делать. В сущности,
каждый может распоряжаться собственными мыслями, сказал я себе, я же
распорядился ими, чтобы вызвать Мириам. Дозволено ли это? Ведь ты совершил
нечто очень странное и опасное. Может, ты вообще колдун? - говорил я себе.
Да, я был к себе беспощаден. Коли вдуматься хорошенько, рассуждал я, то
ничего, совершенно ничего не произошло, ничего не случилось, а если что-то и
случилось, то это что-то - не явление, не факт, а вообще непонятно, что
такое.
Возможно, говорил я себе, это колдовство, похожее на то, чем занимаются
ведьмы из Беневенто. Беневенто славится своими ведьмами. В некоторых случаях
сила мысли может граничить с колдовской силой. Но если рассуждать таким
образом, выходит, мир полон колдунов и ведьм. Прекрасно, значит, я тоже
колдун, говорил я себе. Ну и что? Лично я предпочитаю быть колдуном, чем
торговать почтовыми марками.
Кто разрушил чары? Кто-то же их разрушил, если судить по газетной
хронике, достаточно почитать газеты или выйти на улицу, чтобы сразу понять:
чары разрушены. Как обстояли дела раньше, не вполне ясно, никто того и не
помнит (сколько времени ведь прошло), но, кажется, люди тогда питались
салатом, медом, молоком. Неужели это правда? Что-то такое все же ускользает
из нашей памяти, о чем-то мы позабыли. Тогда не было автомобилей и всех этих
сегодняшних шумов. А что было? Были лошади, носороги, а также змеи и летучие
мыши. Неужели змеи и летучие мыши были друзьями человека - до того, как
кто-то разрушил чары? Строятся мудреные гипотезы. Говорят, страха раньше не
существовало. Страха перед темнотой, водой, другими людьми. Но, с тех пор
как чары разрушены, все может быть опасным, даже дырочка диаметром в
несколько сантиметров. Один рабочий сверлил стену обычной ручной дрелью. Так
вот, коней, сверла наткнулся на замурованный в стене электропровод, и
рабочего убило током. Подобные вещи случаются ежедневно. С тех пор как
разрушены чары.
Глава 10
Одни тигры притворяются спящими, другие прикидываются мертвыми, лежат
на земле, безвольно откинув голову и разбросав лапы.
За каждой вещью почти всегда кроется еще какая-нибудь вещь. Если не
ошибаюсь, эту мысль уже высказывал один очень известный греческий философ.
Что кроется за почтовыми марками? Люди, коллекционирующие марки, образуют
своеобразную сеть, охватывающую весь мир. Что кроется за этой сетью?
По-видимому, какая-то международная организация, цели которой весьма далеки
от филателии. Взять, к примеру, Бальдассерони. Даже то, как он держится,
вызывает подозрение. Будучи вполне заурядным коллекционером, он посещает
такие крупные международные филателистические выставки, как "Копплекс" в
Болонье, "Филатек" в Париже, "Энтерпекс" в Нью-Йорке, "Мелюзин" в
Люксембурге, "Вила" в Вене, "Нордпост" в Гамбурге, "Брапекс" в
Рио-де-Жанейро и так далее. По крайней мере один раз в год Бальдассерони
совершает длительное путешествие, прикрываясь своим интересом к маркам. Но
что таится за столь загадочными названиями всех этих выставок? Вполне
возможно, что филателия - это просто ширма для международной преступной
организации вроде пресловутой мафии или не менее известной чикагской
"Мердер". Не исключено, что Бальдассерони у них там в главарях. Или вот тоже
загадка - коллекционирование мраморных шаров. Чем объясняется его страсть к
мраморным шарам? "Стремлением к совершенству", - говорит Бальдассерони. Но
ведь и преступника иногда тянет к совершенству, преступление тоже может быть
совершенством в своем роде.
Этот очень известный греческий философ, если не ошибаюсь, - Платон.
К сожалению, чтобы ликвидировать какую-нибудь преступную организацию,
ее сначала надо раскрыть, установить, каковы ее цели, собрать улики. Как
распознать дьявола, если он выступает под личиной ангела? Тут, скажу я вам,
такой запутанный клубок! Что происходит за витринами парижской рю Дрюо? Судя
по всему, рю Дрюо - центр великой Криминальной Филателии. Я думаю, что Рим
получает приказы из Парижа и убежден, что Мириам (не хотел называть ее, а
вот все же назвал) тоже каким-то образом связана с Криминальной Филателией.
То, что она не интересуется марками, ни о чем еще не говорит, а, наоборот,
лишь усиливает подозрения.
Когда я говорил, что у Мириам нет родственников, я говорил неправду.
Мириам жила в квартале Прати с тетушкой, которая работала швеей-надомницей у
торговцев района старого гетто. Возглавляет этих торговцев некая вдова по
фамилии то ли Пеладжа, то ли Пеласджа, которой, если верить слухам,
принадлежат самые крупные бельевые магазины в районе гетто, а также немалое
количество домов в квартале Прати. Отсюда-то и тянется двойная ниточка,
связывающая меня и с самой Мириам, и с ее тетушкой.
Этой вдове Пеладжа или Пеласджа принадлежит также добрая половина Порта
Портезе (*Римский квартал, где раскинулся самый большой итальянский
"блошиный рынок"). Каждый раз в конце дня Пеладжа кладет себе в карман
десять миллионов. Так, по крайней мере, я слышал. Когда эта женщина решает
выкинуть на рынок рубашки какого-нибудь нового фасона (например,
американские, с пуговками на уголках воротника), она может их нашить больше,
чем все специализированные предприятия Северной Италии, вместе взятые. На
нее работают тысячи надомниц в кварталах Прати и Трастевере. Специальный
служащий приносит им каждое утро бумажные патронки и куски ткани, а вечером
забирает готовые изделия. Таких служащих довольно много, и ездят они в
фургончиках марки "Фольксваген". Платят за работу в конце месяца, притом без
всяких вычетов и прочих фокусов. Благодаря этой системе, Пеладжа снабжает
своим товаром не только рынки Порта Портезе и Портико ди Оттавиа, но и рынки
Ливорно, Неаполя и Генуи. Она конкурирует с солидными предприятиями Севера,
крупными универсальными магазинами, не платит налогов, не имеет дела с
профсоюзами, рабочими комитетами и так далее. Ее предприятие - самое
крупное, но его не видно, так как оно разбросано по всему городу. Вдова
наладила также производство американских ярлыков, пластиковых мешочков с
надписями на английском, картонных упаковочных коробок и всего прочего. Она
выпускает даже пуговицы и булавки.
Тетушка Мириам - одна из надомниц, работающих на Пеладжу (или
Пеласджу). Мириам никогда не рассказывала мне о своей тетушке, я узнал о ней
окольными путями через привратника здания, в котором находится спортзал
Фурио Стеллы. Дом, в котором проводит занятия Фурио Стелла, - тоже
собственность вдовы. И Криминальная Филателия у нее в руках. Возможности
этих людей распространяются так далеко, это такая страшная сила, что они
могут по своему усмотрению повышать или понижать биржевые курсы. Говорят,
что Пеладжа не только фантастически богата (миллионы миллиардов лир), но и
невероятно могущественна. Тайное общество пользуется этим, чтобы вмешиваться
в личную жизнь множества людей: они устраивают и расстраивают бракосочетания
и помолвки, решают судьбу крупных наследств, организуют одно преступление за
другим.
Лично с вдовой Пеладжа (или Пеласджа?) не знаком никто. Но люди знают,
что именно она всем командует. Никто не видел и тех, кому она отдает
приказания: возможно даже, что они получают их по телефону и сами тоже не
знают ее в лицо. Не исключено, что Пеладжа (или Пеласджа) в действительности
не существует, а за этим именем скрывается акционерное общество
преступников, которых развелось в столице великое множество. Все они связаны
между собой по принципу пирамиды. Я сказал, что приказы Криминальной
Филателии поступают из Парижа, с рю Дрюо. Неверно. Они поступают из Рима,
центр всей организации находится в Риме. Судя по всему, эта организация
швей-надомниц, работающих на вдову Пеладжа (или на акционерное общество,
скрывающееся под этим именем), раскинула свои сети и на Севере, и на Юге, и
ее конечная цель - захват власти в Италии. Что и говорить, Италия - лакомый
кусочек для многих.
Я пытаюсь связать факты и сложить воедино элементы мозаики. Однажды ко
мне в магазин пришла Чиленти (она зарегистрирована у меня как владелица
марки за десять чентезими, выпуска 1862 года) под предлогом, что ей нужна
какая-то ватиканская марка Она слышала, что их уже продают и т.д. и т.п. А
на самом деле она хотела поговорить со мной о Рафаэле Я бы сказал, что она
была вне себя. То есть волновалась, а если и держалась спокойно, то ее
волнение все равно чувствовалось. Еще когда она только начала заглядывать ко
мне в магазин, я ее невзлюбил, но все равно должен был терпеть, так как она
была моей клиенткой - а к клиентам в те времена я еще относился с уважением,
- и я давал ей выговориться, отвечал на ее вопросы. Вечно она находила
какие-нибудь причины для жалоб. В тот день она сказала, что нашла своего
Рафаэля на лестнице с размозженной головой. Рафаэль - это сиамский кот. Мало
ли всего на свете происходит, подумал я, так надо, чтобы случилось еще и
такое - убили кота Чиленти!
Она полагала, что я расчувствуюсь из-за гибели Рафаэля, это я-то, не
терпящий кошек вообще. Кошки распространяют всякую заразу и несчастье тоже,
между прочим, приносят. В прежние времена они были нужны, чтобы ловить
мышей, но сейчас-то мышей можно вывести другими способами. Во время осады
крепостей, когда люди умирали от голода, они съедали кошек, поедавших мышей.
Тогда кошки еще приносили какую-то пользу. Я слышал, что и во время
последней войны кошек ели. Бывали случаи, когда люди поедали даже друг
друга, например где-то на Японских островах.
Жильцы дома написали жалобу. Чиленти жила в хорошем доме, на пьяцца
Адриана. На лестнице остались пятна крови, и уборщица отказалась мыть
ступеньки. Портье тоже отказался - он ужасно боялся крови. Да ведь это же
кровь кота, объясняла ему Чиленти. Портье боялся и кошачьей крови тоже,
вообще всякой крови. Тогда Чиленти взяла мокрую тряпку и сама, собственными
руками, вымыла ступеньки. Ну а труп? Что она сделала с трупом Рафаэля? Что
люди делают, когда подыхает кот? Не оставишь же его разлагаться на дороге? А
когда подыхает собака? Чиленти зашила труп Рафаэля в красный бархатный
мешочек и бросила в Тибр. По-моему, достойное погребение, сказала она. Не
знаю, уж можно ли такое назвать погребением.
Чиленти была вдовой. А что, если бы ее покойного мужа тоже звали
Рафаэлем? Тогда кровь на лестнице не была бы уже кошачьей кровью.
Два дня спустя ко мне пришел Бальдассерони и рассказал, как в одном
ресторане Трастевере он ел поджаренные кукурузные початки. Это такая особая
кукуруза, американская, пояснил он, у нас она не растет, а если и растет, то
плохо, и зерна у нее мелкие. А зерна должны быть крупными, не то, когда их
поджарят, ничего не останется. Собирают такие початки очень рано, в период
молочно-восковой спелости. Молочной? - спросил я. У очень молодой кукурузы
зерна налиты молочком, пояснил Бальдассерони. Ресторан открыли недавно, а
его хозяева - американцы, муж и жена, из бывших посольских работников. Муж
даже книгу какую-то написал, а теперь вот какое занятие себе придумал. В
книге рассказывались всякие закулисные истории из жизни дипломатов. Они
притащили в ресторан древние римские повозки, старые бочки, в общем, все у
них выдержано в типично римском стиле - специально для американских
туристов. Дела их сразу пошли в гору. На площадке перед входом стоят
жаровни, и каждый может подойти и купить себе подрумяненный початок. Купить
может любой прохожий, но Бальдассерони съел початок за столиком, в
ресторане. Вот и отлично, сказал я, дожидаясь, когда он перестанет говорить
о кукурузе. По окончании сезона ее продают в консервированном виде, говорил
Бальдассерони. Берешь банку и помещаешь ее прямо так, не открывая, в кипящую
воду на пять минут, а когда открываешь, кукуруза уже готова к употреблению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
обращался прямо к ней. Алло, алло, говорил я, ты меня слышишь? Это я как бы
вел с ней разговор по прямому проводу. Алло, говорил я. Но пока никакого
ответа не было. В космосе, на упомянутых волнах, я улавливал бесконечное
множество голосов и звуки далекой музыки - песен, симфоний и оперетт. Кто-то
на волнах Маркони говорил даже по-латыни. Я здесь, в своем магазине на виа
Аренула, взывал я, я здесь и жду тебя. Где ты, Мириам? Было такое ощущение,
что она меня избегает, но ощущение это могло быть и ошибочным. А если она и
впрямь меня избегала? Я унижался, ползал на коленях (хотя некоторые мои
фразы звучали сухо-бюрократически - молю Вашу Милость), призывая ее. Все
равно что разговаривать с ветром: слова рикошетировали, волны прерывались.
Мое напряжение достигло такой точки, что я мог взорваться как бомба. Тогда я
начинал все сначала более спокойным тоном, стараясь присоединиться к
созвучию далеких гармоний. Существуют всякие там интерференции волн, к тому
же в Риме нередко все забивает мощнейшая радиостанция Ватикана.
Ну вот, я уже чувствовал, что Мириам приближается. Слышу твои шаги,
Мириам, говорил я, слышу, ты идешь. Поскорее, Мириам, давай, бегом. Я жду
тебя. Дождь прошел, погода хорошая, воздух прогрелся.
Наконец, почти неожиданно, я увидел ее у себя на постели. Я не только
мог ее видеть (глаза у меня были закрыты, хотя я не спал, нет), но мог даже
прижаться к ней, ласкать ее. И я действительно ласкал ее, приговаривая: ты
не двигайся, лежи спокойно, расслабься. Мириам смотрела на меня, улыбалась и
молчала. Да, она была со мной, на постели. Она пришла уже раздетая,
совершенно голая. Ну вот, теперь Мириам снова была моей, и я чувствовал, как
проникаю в нее, засасываемый горячим водоворотом. Так бывает, когда идешь
под парусом по спокойному морю и дует попутный ветер. Или когда машина,
которая никак не хотела заводиться, вдруг срывается с места - какая
гармония, мотор поет, колеса крутятся с мягким шелестом, взбодренные
надежным сцеплением, все сливается в единую музыку совершенства. Мириам была
здесь, со своей родинкой на щеке, с ямкой на шее, со своей смуглой, сухой от
солнца кожей. Темные волосы с немного выгоревшими на солнце прядями, два
белых кружка на груди, соединяющая их белая полоска спереди и такая же белая
полоска сзади. Бледная помада на губах контрастировала с загорелой кожей.
Она была живая и ощутимая, как абсолютная и идеальная истина, совершенная,
как истина Платона. Да нет, идеи Платона ничто, в них нет эротического
накала.
Я кричал, что кричал - не помню, я называл ее имя - по-всякому, как
только можно. Это было безумие, какая-то коррида. Мне стоит завестись, тогда
меня ничем уже не удержишь. Никаких преград для меня не существовало. Я мог
всосать Мириам в себя и выплюнуть обратно, вывернуть ее наизнанку, как
перчатку, пронзить насквозь, как шпагой. Конец света! Я нырял в нее, как в
желанный приют, где хочется жить вечно, как в доме среди деревьев на холме.
Молчи, говорил я, молчи, потому что совершенство немо как рыба. И
действительно, Мириам молчала. Произнеси она хоть слово, все было бы
испорчено. Насколько мне известно, ангелы тоже не разговаривают, но как-то
они же ухитряются понимать друг друга - там, наверху. Наверное, они поют, но
только не разговаривают. Средств коммуникации бесконечно много, и слово -
наименее совершенное из них. Совершенно лишь молчание.
Куда там индийцам до меня! Приподняться над землей и повисеть в воздухе
- какой пустяк! Разговаривать на расстоянии нескольких километров - какая
малость! Держись за меня крепче, говорил я, и уносил ее вверх, в теплый и
мягкий воздух. Конец света! Кто нас теперь остановит? - говорил я. И все же
в какой-то момент приходится останавливаться, и стоит только об этом
подумать - все, ты уже остановился, - либо упершись ногами в землю, либо
распростершись на кровати. Я подумал: вот теперь можно бы остановиться - и
остановился.
Вот что произошло. В общем, ничего не произошло. Когда я вынул из ушей
восковые пробки, то снова услышал шум города, все тот же шум, который
пробуравливал стены, проникал со всех сторон. Была та же шумная пустота, еще
более напряженная, чем прежде. Аминь, сказал я. Мне было неприятно, что я
нахожусь все еще там, среди марок, да к тому же испытывая угрызения совести:
наверное, я сделал что-то такое, чего не следовало делать. В сущности,
каждый может распоряжаться собственными мыслями, сказал я себе, я же
распорядился ими, чтобы вызвать Мириам. Дозволено ли это? Ведь ты совершил
нечто очень странное и опасное. Может, ты вообще колдун? - говорил я себе.
Да, я был к себе беспощаден. Коли вдуматься хорошенько, рассуждал я, то
ничего, совершенно ничего не произошло, ничего не случилось, а если что-то и
случилось, то это что-то - не явление, не факт, а вообще непонятно, что
такое.
Возможно, говорил я себе, это колдовство, похожее на то, чем занимаются
ведьмы из Беневенто. Беневенто славится своими ведьмами. В некоторых случаях
сила мысли может граничить с колдовской силой. Но если рассуждать таким
образом, выходит, мир полон колдунов и ведьм. Прекрасно, значит, я тоже
колдун, говорил я себе. Ну и что? Лично я предпочитаю быть колдуном, чем
торговать почтовыми марками.
Кто разрушил чары? Кто-то же их разрушил, если судить по газетной
хронике, достаточно почитать газеты или выйти на улицу, чтобы сразу понять:
чары разрушены. Как обстояли дела раньше, не вполне ясно, никто того и не
помнит (сколько времени ведь прошло), но, кажется, люди тогда питались
салатом, медом, молоком. Неужели это правда? Что-то такое все же ускользает
из нашей памяти, о чем-то мы позабыли. Тогда не было автомобилей и всех этих
сегодняшних шумов. А что было? Были лошади, носороги, а также змеи и летучие
мыши. Неужели змеи и летучие мыши были друзьями человека - до того, как
кто-то разрушил чары? Строятся мудреные гипотезы. Говорят, страха раньше не
существовало. Страха перед темнотой, водой, другими людьми. Но, с тех пор
как чары разрушены, все может быть опасным, даже дырочка диаметром в
несколько сантиметров. Один рабочий сверлил стену обычной ручной дрелью. Так
вот, коней, сверла наткнулся на замурованный в стене электропровод, и
рабочего убило током. Подобные вещи случаются ежедневно. С тех пор как
разрушены чары.
Глава 10
Одни тигры притворяются спящими, другие прикидываются мертвыми, лежат
на земле, безвольно откинув голову и разбросав лапы.
За каждой вещью почти всегда кроется еще какая-нибудь вещь. Если не
ошибаюсь, эту мысль уже высказывал один очень известный греческий философ.
Что кроется за почтовыми марками? Люди, коллекционирующие марки, образуют
своеобразную сеть, охватывающую весь мир. Что кроется за этой сетью?
По-видимому, какая-то международная организация, цели которой весьма далеки
от филателии. Взять, к примеру, Бальдассерони. Даже то, как он держится,
вызывает подозрение. Будучи вполне заурядным коллекционером, он посещает
такие крупные международные филателистические выставки, как "Копплекс" в
Болонье, "Филатек" в Париже, "Энтерпекс" в Нью-Йорке, "Мелюзин" в
Люксембурге, "Вила" в Вене, "Нордпост" в Гамбурге, "Брапекс" в
Рио-де-Жанейро и так далее. По крайней мере один раз в год Бальдассерони
совершает длительное путешествие, прикрываясь своим интересом к маркам. Но
что таится за столь загадочными названиями всех этих выставок? Вполне
возможно, что филателия - это просто ширма для международной преступной
организации вроде пресловутой мафии или не менее известной чикагской
"Мердер". Не исключено, что Бальдассерони у них там в главарях. Или вот тоже
загадка - коллекционирование мраморных шаров. Чем объясняется его страсть к
мраморным шарам? "Стремлением к совершенству", - говорит Бальдассерони. Но
ведь и преступника иногда тянет к совершенству, преступление тоже может быть
совершенством в своем роде.
Этот очень известный греческий философ, если не ошибаюсь, - Платон.
К сожалению, чтобы ликвидировать какую-нибудь преступную организацию,
ее сначала надо раскрыть, установить, каковы ее цели, собрать улики. Как
распознать дьявола, если он выступает под личиной ангела? Тут, скажу я вам,
такой запутанный клубок! Что происходит за витринами парижской рю Дрюо? Судя
по всему, рю Дрюо - центр великой Криминальной Филателии. Я думаю, что Рим
получает приказы из Парижа и убежден, что Мириам (не хотел называть ее, а
вот все же назвал) тоже каким-то образом связана с Криминальной Филателией.
То, что она не интересуется марками, ни о чем еще не говорит, а, наоборот,
лишь усиливает подозрения.
Когда я говорил, что у Мириам нет родственников, я говорил неправду.
Мириам жила в квартале Прати с тетушкой, которая работала швеей-надомницей у
торговцев района старого гетто. Возглавляет этих торговцев некая вдова по
фамилии то ли Пеладжа, то ли Пеласджа, которой, если верить слухам,
принадлежат самые крупные бельевые магазины в районе гетто, а также немалое
количество домов в квартале Прати. Отсюда-то и тянется двойная ниточка,
связывающая меня и с самой Мириам, и с ее тетушкой.
Этой вдове Пеладжа или Пеласджа принадлежит также добрая половина Порта
Портезе (*Римский квартал, где раскинулся самый большой итальянский
"блошиный рынок"). Каждый раз в конце дня Пеладжа кладет себе в карман
десять миллионов. Так, по крайней мере, я слышал. Когда эта женщина решает
выкинуть на рынок рубашки какого-нибудь нового фасона (например,
американские, с пуговками на уголках воротника), она может их нашить больше,
чем все специализированные предприятия Северной Италии, вместе взятые. На
нее работают тысячи надомниц в кварталах Прати и Трастевере. Специальный
служащий приносит им каждое утро бумажные патронки и куски ткани, а вечером
забирает готовые изделия. Таких служащих довольно много, и ездят они в
фургончиках марки "Фольксваген". Платят за работу в конце месяца, притом без
всяких вычетов и прочих фокусов. Благодаря этой системе, Пеладжа снабжает
своим товаром не только рынки Порта Портезе и Портико ди Оттавиа, но и рынки
Ливорно, Неаполя и Генуи. Она конкурирует с солидными предприятиями Севера,
крупными универсальными магазинами, не платит налогов, не имеет дела с
профсоюзами, рабочими комитетами и так далее. Ее предприятие - самое
крупное, но его не видно, так как оно разбросано по всему городу. Вдова
наладила также производство американских ярлыков, пластиковых мешочков с
надписями на английском, картонных упаковочных коробок и всего прочего. Она
выпускает даже пуговицы и булавки.
Тетушка Мириам - одна из надомниц, работающих на Пеладжу (или
Пеласджу). Мириам никогда не рассказывала мне о своей тетушке, я узнал о ней
окольными путями через привратника здания, в котором находится спортзал
Фурио Стеллы. Дом, в котором проводит занятия Фурио Стелла, - тоже
собственность вдовы. И Криминальная Филателия у нее в руках. Возможности
этих людей распространяются так далеко, это такая страшная сила, что они
могут по своему усмотрению повышать или понижать биржевые курсы. Говорят,
что Пеладжа не только фантастически богата (миллионы миллиардов лир), но и
невероятно могущественна. Тайное общество пользуется этим, чтобы вмешиваться
в личную жизнь множества людей: они устраивают и расстраивают бракосочетания
и помолвки, решают судьбу крупных наследств, организуют одно преступление за
другим.
Лично с вдовой Пеладжа (или Пеласджа?) не знаком никто. Но люди знают,
что именно она всем командует. Никто не видел и тех, кому она отдает
приказания: возможно даже, что они получают их по телефону и сами тоже не
знают ее в лицо. Не исключено, что Пеладжа (или Пеласджа) в действительности
не существует, а за этим именем скрывается акционерное общество
преступников, которых развелось в столице великое множество. Все они связаны
между собой по принципу пирамиды. Я сказал, что приказы Криминальной
Филателии поступают из Парижа, с рю Дрюо. Неверно. Они поступают из Рима,
центр всей организации находится в Риме. Судя по всему, эта организация
швей-надомниц, работающих на вдову Пеладжа (или на акционерное общество,
скрывающееся под этим именем), раскинула свои сети и на Севере, и на Юге, и
ее конечная цель - захват власти в Италии. Что и говорить, Италия - лакомый
кусочек для многих.
Я пытаюсь связать факты и сложить воедино элементы мозаики. Однажды ко
мне в магазин пришла Чиленти (она зарегистрирована у меня как владелица
марки за десять чентезими, выпуска 1862 года) под предлогом, что ей нужна
какая-то ватиканская марка Она слышала, что их уже продают и т.д. и т.п. А
на самом деле она хотела поговорить со мной о Рафаэле Я бы сказал, что она
была вне себя. То есть волновалась, а если и держалась спокойно, то ее
волнение все равно чувствовалось. Еще когда она только начала заглядывать ко
мне в магазин, я ее невзлюбил, но все равно должен был терпеть, так как она
была моей клиенткой - а к клиентам в те времена я еще относился с уважением,
- и я давал ей выговориться, отвечал на ее вопросы. Вечно она находила
какие-нибудь причины для жалоб. В тот день она сказала, что нашла своего
Рафаэля на лестнице с размозженной головой. Рафаэль - это сиамский кот. Мало
ли всего на свете происходит, подумал я, так надо, чтобы случилось еще и
такое - убили кота Чиленти!
Она полагала, что я расчувствуюсь из-за гибели Рафаэля, это я-то, не
терпящий кошек вообще. Кошки распространяют всякую заразу и несчастье тоже,
между прочим, приносят. В прежние времена они были нужны, чтобы ловить
мышей, но сейчас-то мышей можно вывести другими способами. Во время осады
крепостей, когда люди умирали от голода, они съедали кошек, поедавших мышей.
Тогда кошки еще приносили какую-то пользу. Я слышал, что и во время
последней войны кошек ели. Бывали случаи, когда люди поедали даже друг
друга, например где-то на Японских островах.
Жильцы дома написали жалобу. Чиленти жила в хорошем доме, на пьяцца
Адриана. На лестнице остались пятна крови, и уборщица отказалась мыть
ступеньки. Портье тоже отказался - он ужасно боялся крови. Да ведь это же
кровь кота, объясняла ему Чиленти. Портье боялся и кошачьей крови тоже,
вообще всякой крови. Тогда Чиленти взяла мокрую тряпку и сама, собственными
руками, вымыла ступеньки. Ну а труп? Что она сделала с трупом Рафаэля? Что
люди делают, когда подыхает кот? Не оставишь же его разлагаться на дороге? А
когда подыхает собака? Чиленти зашила труп Рафаэля в красный бархатный
мешочек и бросила в Тибр. По-моему, достойное погребение, сказала она. Не
знаю, уж можно ли такое назвать погребением.
Чиленти была вдовой. А что, если бы ее покойного мужа тоже звали
Рафаэлем? Тогда кровь на лестнице не была бы уже кошачьей кровью.
Два дня спустя ко мне пришел Бальдассерони и рассказал, как в одном
ресторане Трастевере он ел поджаренные кукурузные початки. Это такая особая
кукуруза, американская, пояснил он, у нас она не растет, а если и растет, то
плохо, и зерна у нее мелкие. А зерна должны быть крупными, не то, когда их
поджарят, ничего не останется. Собирают такие початки очень рано, в период
молочно-восковой спелости. Молочной? - спросил я. У очень молодой кукурузы
зерна налиты молочком, пояснил Бальдассерони. Ресторан открыли недавно, а
его хозяева - американцы, муж и жена, из бывших посольских работников. Муж
даже книгу какую-то написал, а теперь вот какое занятие себе придумал. В
книге рассказывались всякие закулисные истории из жизни дипломатов. Они
притащили в ресторан древние римские повозки, старые бочки, в общем, все у
них выдержано в типично римском стиле - специально для американских
туристов. Дела их сразу пошли в гору. На площадке перед входом стоят
жаровни, и каждый может подойти и купить себе подрумяненный початок. Купить
может любой прохожий, но Бальдассерони съел початок за столиком, в
ресторане. Вот и отлично, сказал я, дожидаясь, когда он перестанет говорить
о кукурузе. По окончании сезона ее продают в консервированном виде, говорил
Бальдассерони. Берешь банку и помещаешь ее прямо так, не открывая, в кипящую
воду на пять минут, а когда открываешь, кукуруза уже готова к употреблению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19