И конечно же он не прощает меня, как представителя самого грандиозного канала. Но как человеку он мне бесконечно сочувствует. Потому что я – бесправна и ничтожна.
Я читала и читала два последних слова.
А потом опять открывала почту и опять читала.
И это было абсолютной правдой, вот что прискорбно.
А потом я даже перестала расстраиваться.
Да! Я бесправна. Потому что мне никто не объяснил, чем нехороши люди, которых мы поставили на уши, а потом так хамски продинамили.
Но я ведь могу догадаться и сама! Ведь это разумно пожалеть денег на передачу, которая страшно далека от народа, в которой нет хороших, понятных шуток, в которой никто не раздевается и не выворачивается наизнанку. И – приходится согласиться: вполне разумно и политкорректно отказаться от хлопотной съемки на острове, с которым отношения – так себе.
Если разобраться с точки зрения здравого смысла, все эти люди, с такой ажиотацией раздобытые в разведке – те же ряженые, те же клоуны. Ну зачем современным мужикам переть на себе пятитонную глыбу, предварительно украв ее из самого охраняемого здания страны? Зачем почтенному старцу полоумные граффитисты? Зачем солидным дядечкам одеваться в белые плащи и объявлять себя тамплиерами? В конце концов, учитывая прецедент, это небезопасно.
Они просто играются. От скуки окружающей жизни. По большому счету и те, кто в одиннадцатом веке ломанулся за гробом господним в белом плаще с крестом – тоже перегнули. Во-первых, зачем им гроб, если каждому известно, что он – пустой по причине вознесения? А во-вторых, все это можно было делать и без переодеваний. В простой непафосной одежде.
А ряженых и у нас хватает. И они послушно, не вызывающе шутят. И они не устраивают выходок с камнями и сокровищами. Наши вменяемо снимают клоунские колпаки и идут домой со своим гонораром выше прожиточного уровня. И после их ухода все остается по-прежнему. Как застывший цемент в бетономешалке.
А те, кто сидит сейчас в шотландских ебенях, ничего не снимают. Они так и прутся по жизни – с крестом своих причуд. Но от этого какое-то такое ощущение есть?– как будто смотришь кино в трехмерных очках. Или как будто влюбился. Ощущение дополнительного объема окружающей действительности. А это не объяснишь среднестатистическому зрителю самого массового канала.
В конце концов, музыку заказывают люди, которые платят. И они, руководствуясь здравым смыслом рационального использования бюджета, вполне могут отказаться от музыки, которая диссонирует. Потому что они рулят судьбой. Судьбой многомиллионной аудитории, заточенной под другие мотивы.
Тут я распаковала посылочку для Лены и затянулась.
Наверное, я ничтожна. И я не обладаю здравым смыслом. Этого нет. Поэтому судьба тащит меня, что ей остается. И вытаскивает на такие тропы, куда в здравом уме и твердой памяти не попасть. Куда не попадают люди, пристегнутые ремнем безопасности.
И там все на своих местах. Тамплиеры – в часовне, бедный лорд – на лужайке, прилаживая удлинители к усилителям, Иан – рядом с одеялом, Стюарт – рядом с колонной, а помещики – в угаре шотландской попойки. Они никуда не исчезли. И не были превращены в гербарий закадровым текстом, который примирил бы их с самой среднестатистической аудиторией.
Я пошла на почту и отправила посылку актеру-волшебнику.
И отправила письмо.
Мы хотели снять фильм о том, где хранятся сокровища тамплиеров Шотландии. Но сейчас, когда все это так позорно провалилось, я поняла, что сокровище Шотландии – это вы. Безумцы и клоуны.
Наверное, это неправильное письмо. Но я уже сделала рассылку «всем». В конце концов, вполне можно подумать, что последние два слова – подпись.

Часть седьмая
(теория и практика реальности)

Доктор, эти заметки я пишу на полях путеводителя. В?этом путеводителе, Доктор, 214 глянцевых страниц, хорошая полиграфия, пятицветная печать фото и текст на трех языках (английский, французский, голландский). Но все это великолепие не имеет ничего общего с реальностью.
Когда, Доктор, мы встретимся, то вместе посмеемся над идиотами, которые ломятся в эти места за аутентичным африканским кайфом.
Однако же, Доктор, если вы и на этот раз окажетесь безответной сволочью и не заберете меня отсюда живой (не живой и здоровой, как я просила раньше, а просто живой), то пеняйте на себя.
Я сотру ластиком все написанное на полях. Нет. Пожалуй, я напишу там: «Добро пожаловать в Ричардз Бэй, Доктор. Это местечко как раз для вас – райское».

Дорога в рай

До Ричардз Бэй, Доктор, вы с легкостью доберетесь.
Туда даже летают самолеты. Это нам сказал знакомый режиссер. Он здесь полгода назад снимал блокбастер, который пока не нашел своего зрителя.
Однако нас прямо в Йоханнесбурге погрузили в автобусы. Потому что так экономнее. Но – дольше. Двенадцать часов ни писать, ни вообше ничего – это трудно, Доктор. Но мы терпели и из автобусов не выходили.
Мы не выходили из автобусов по трем причинам. Во-первых, в людных местах автобусы не останавливались. Автобусы не останавливались даже на красный свет. Потому что если в этих местах зазеваться на красный, то тебя запросто могут из автобуса выкинуть, а автобус угнать со всем скарбом. Это нам сказал режиссер, тоже сэкономивший на самолете, но потом дважды сильно пожалевший.
А если остановиться в безлюдном месте, то это еще хуже. Потому что это Африка. Здесь в безлюдных местах по обочинам прячутся бабуины. И тех, кто вышел по малой нужде, эти бабуины совершенно цинично трахают.
Говорят, против этих бабуинов была организована даже полицейская акция. Но бабуины не разбирались в чинах и оттрахали полицейских с неменьшим цинизмом.
Об этом, Доктор, нам также поведал знакомый режиссер. Наверное, врал. По крайней мере, я надеюсь на это.
Про третью причину все подло умолчали, но ее мы выяснили опытным путем.
В Южной Африке, Доктор, холодно.
А мы к этому были совершенно не готовы. Даже Танька, хоть у нее и чемодан-шифоньер. Не говоря уж обо мне. Я взяла только пять купальников.
Один гений Шилов, впечатленный африканской темой, был одет в пробковый шлем, галифе и высокие ботинки. Но даже он спешно, прямо в автобусе, оторвал рукава от свитера и сделал гетры для тепла.
Гений Шилов выглядел прямо как зуб в носу на фоне унылого пейзажа за окном. Со всеми этими акациями, мать-и-мачехами, мать их, и прочей неброской флорой, ради которой не стоило рисковать жизнью во время десятичасового перелета (и, забегая вперед, Доктор, скажу – не рисковать жизнью и следующие два месяца).
Гений Шилов задумчиво сказал: «Очень похоже на Ставрополье в октябре. Только не хватает одиноких продавцов с вязанками лука на обочинах» (видимо, их распугали или хуже того бабуины).
А что вы хотите, Доктор.
Это и был октябрь.
Но с другой стороны, это была весна. Потому что Южная Африка – она на самом деле с другой стороны. И она должна в октябре процветать тамариском и мимозой размером с голубиное яйцо.
Но она процветала, чем могла.
В основном колючей проволокой.
На колючей проволоке в Южной Африке можно нажиться сильнее, чем на алмазах.
Думаю, господин Глидден, изобретатель этой несомненно многофункциональной фигни, сейчас в гробу просто локти кусает. Как он продешевил, нажившись исключительно на европейских размолвках и совершенно забыв про черный континент.
Колючей проволокой опутаны все одинокие фазенды, дома в фешенебельных районах, огороды на выселках, а также – школы и детские сады. Причем последние – не только снаружи, но и внутри. Потому что внутри, во двориках, детишки играют по двум разным сторонам: цветные – по одну сторону, белые – по другую.
К слову сказать, Доктор, наша гостиница, куда мы добрались уже практически ночью, когда на мать-и-мачеху местного розлива уже лег первый иней, так вот, наша гостиница не была исключением. Она была добротно опутана проволокой по периметру, прямо до ворот. А?у ворот сидел охранник.
Он эти ворота захлопнул, как только уехали автобусы.
Доктор. Я не хочу тревожных аналогий, потому что у меня в мыслях нет срывать вас с места, провоцировать на дешевую партизанщину, перекусывание проволоки с целью благородного освобождения тех, кто надежно укрыт за воротами. Потому что вы вряд ли подниметесь ради меня с задницы. А я только зря пронадеюсь.
Исключительно поэтому я не буду вас пугать и не назову нашу гостиницу скоплением бараков.
Просто это все сильно смахивает на котельные, поставленные очень плотно друг к другу. Буквально – на расстоянии вытянутой руки.
И комнатки внутри – маленькие. Там только одна большая кровать умещается. И туалет. А вода течет наружу, через трубу. В канавку. Эти канавки прорыты вдоль всего бар…, то есть я хотела сказать: всей котельной.
Гению Шилову досталась комнатка справа, и он там затих. Наверное, медитировал (а что еще ему оставалось в этой ситуации?).
А нам с Танькой достался номер слева. Вообще-то мы всегда выбираем с ней один номер, потому что привыкли к причудам друг друга. Я терплю, когда Танька шуршит по ночам пакетиками: это она сортирует барахло, которое выплескивается из ее чемодана-шифоньера, как цунами.
Зато Танька уже не вскидывается, когда я разговариваю с кранами.
Но в этот раз не хотелось разговаривать ни с кранами, ни c кем. Танька без всякого куража пошарилась в чемодане и сказала, что если надеть пару вечерних платьев друг на друга, то будет вполне сносно.
Мы оделись, исходя из предлагаемых обстоятельств.
А потом пролезли под шлагбаумом. И сели по ту сторону колючей проволоки. Там был канализационный люк.
С него было видно окрестности. Что-то темное и в дыму.
Это был Ричардз Бэй.

Аутентичность

Утром все краски мира ярче, Доктор. Это факт. Утром мы увидели то, что недосмотрели в темноте. Мы увидели убогую фабрику с отслоившимся шифером. Из всех щелей шифера валил пар. Еще мы увидели уникальное озеро. Оно было оранжевое. Потому что это Африка. И здесь огромные разработки марганца.
Хоть это озеро и было зловредной химической креатурой, оно сильно радовало глаз. А вот базар – нет, не радовал. Вообще-то мы приехали на базар раздобыть теплого барахла. Но здесь торговало местное население. А оно, судя по ассортименту, было непривередливым и небрезгливым. Там между лотками струилась какая-то зловонная жижа. А на лотках был представлен широкий выбор косорыло пошитых сандалий.
Местные делают сандалии из автомобильных покрышек.
А еще местные делают машинки из консервных банок и очень преуспели в этом национальном промысле.
Других национальных промыслов не было. И это тревожило.
Чисто профессионально тревожило.
Потому что – черт с ним, с теплым барахлом. В конце концов, невидимые слезы заэкранья оплачиваются как загранкомандировка.
Но!
На этих промышленных задворках цивилизации мы должны были снять аутентичную фантасмагорию для самого грандиозного канала! И эта фантасмагория по стилистике должна была напоминать посконный африканский эпос про благородных, хоть и первобытных воинов и прекрасных черных дев топлес.
А по жанру это, Доктор, было нечто.
Доктор, поймите: пока этот блокбастер не обрел своего зрителя, я не имею права разглашать профессиональную тайну.
Давайте я скажу, что по жанру это должен быть клип. Только очень широкомасштабный. Такой широкомасштабный, что больше похож не на клип, а на водевиль.
Строго говоря, сначала водевиль планировался не в жопе мира, а в самом настоящем сердце Африки, и туда выезжали наши разведчики, жили там месяц в мазанках из слоновьего дерьма и приручали местных детей конфетами. Но слоновье дерьмо разлагалось под нестерпимыми солнечными лучами, собирая мух из других, менее жилых, а следовательно, менее пахучих органов Африки. Эти мухи сидели повсюду, даже на зубах говорящих воинов.
Рисковать с сердцем все-таки не решились, особенно после того, как один воин поделился с разведчиком конфеткой, а разведчик (полагаю, чтобы не быть рассекреченным) эту конфетку съел. И хоть потом он выпил три литра воды с марганцовкой, по возвращении он на всякий случай жил в сарае, чтобы не подвергать риску близких родственников. Он жил в сарае ровно до того, как его отправили в следующую разведку – в эту более безопасную жопу. Не из жалости. А из опасения, что в сердце мухи засидят объективы и эпос про слоновье дерьмо получится невыразительным.
Разведчика снабдили документами с визой. Еще у него был путеводитель. Строго говоря, ему выдали путеводитель, который вы сейчас держите в руках, Доктор.
Там, на восьмой странице вы легко найдете снимок очаровательной южноафриканской деревни. Деревню от первозданных африканских лесов с жирафами, слонами и бегемотами отделяет искусный плетень. Внутри стоят милые соломенные юрты, а вокруг юрт снуют восхитительные первобытные воины, девы топлес, куры и не менее привлекательный крупный рогатый скот.
Разведчику ткнули в картинку и сказали: надо вот это. К приезду съемочной группы должно быть это.
А у съемочной группы уже тоже были визы, и, чтобы их не прошляпить, они буквально наступали разведчику на пятки.
С этой картинкой разведчик явился в местную резиденцию (тоже, кстати сказать, весьма засиженную мухами). И местный резидент, мельком взглянув на картинку, лениво махнул на разведчика рукой.
– А-а, – сказал он, – так это же компьютерная графика…
Это, так сказать, реконструкция вымершего.
Этого разведчик в центр не сообщил. И его можно понять.
Более того, он решил не возвращаться.
Он свел знакомство с одним очень странным человеком. Этот человек когда-то был стриптизером в Австралии. А потом приехал в Южную Африку по картинке. Там, на картинке, его пленили местные суровые воины, которые в юбках и без трусов отплясывали первобытные танцы.
И несмотря на то что картинка тоже оказалась графикой для привлечения туристов, странный человек не обломался. Потому что он знал толк в танцах без трусов.
Он решил воплотить картинку в жизнь.
Человека звали Саймон, и он стал Белым Зулусом этих мест.
Он где-то вычитал, как строить соломенные юрты, и построил аутентичную гостиницу для привлечения туристов.
А еще он собрал по окраинам этого захолустья скучающих аборигенов и превратил их в воинов. Теперь эти аборигены не играли на бильярде у базара, а танцевали в юбках и перьях без трусов.
Для привлечения туристов.
Саймон, как мог, утешил нашего разведчика. Он сказал, что научит его танцевать. Но разведчику этого было мало. Он сказал, что готов танцевать хоть в трусах на голове, лишь бы у него к приезду съемочной группы было вот это (он потыкал в картинку).
Саймон долго всматривался в девственные леса со слонами и жирафами. А потом вспомнил!
Он вспомнил про заповедник, который стоял посреди клубов дыма сахарной фабрики и оранжевых стоков марганцеперерабатывающего комбината.
Справедливости ради надо сказать, что заповедник и его содержимое – реальность, а никакая не компьютерная графика: слоны, носороги, свиньи, ползающие на коленях. Львы. И даже уссурийский тигр, которого вы, Доктор, увидите в окончательном монтаже нашего водевиля! Хотя уже никто, включая Белого Зулуса, не может сказать, как оказался уссурийский хищник в унылом контексте африканской саванны.
Короче, Доктор. Это была аутентичность, как ее представляет зритель самого пафосного канала. Река, сверкающая по ночам глазами крокодилов, гнилой пар над болотинами, шуршание змей, котловина, в которой мирно паслись жирафы. Еще там был берег океана.
Но там не было никаких признаков жилья: юрт, дымов, дев топлес и храбрых воинов без трусов.
На что и указал несколько обескураженный разведчик владельцу заповедника.
– Так поэтому это место и сохранилось! – ответил тот.
За деньги, сравнимые со стоимостью хорошо ограненного черного алмаза, разведчик выдурил у владельца заповедника возможность раскидать там-сям экологичные разборные юрты и аккуратненько рассадить воинов и дев, которые ничего не будут трогать руками.
К приезду съемочной группы широкомасштабное строительство домов, изгородей, а также разбивка огорода на склоне были закончены.
Но режиссер был недоволен.
Ему совершенно не понравился аутентичный огород, потому что он буйствовал всходами на фоне линии электропередач.
Хозяин заповедника сказал, что за дополнительную плату он готов срубить пару столбов, но разведчик с Саймоном за ночь пересадили всю ботву на новое место, и проблема уладилась.
Готово!
Готово. Посреди кишащей клещами стерни стояла, как живая, миленькая картинка из путеводителя.
Точно такая же поджидала своих эпизодов на берегу реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29