Томаш казался смущенным. Но Катринка улыбалась и терпеливо позировала. Она была слишком вежлива, чтобы отказать им, и в то же время сочувствовала людям, которые в конце концов делали свою работу.
– С кем у вас свидание, Катринка? – спросил один из них.
– Это мой друг, – сказала Катринка, – Томаш Гавличек. Он ставит новый фильм на киностудии «Олимпик пикчерс», – охотно поясняла она, считая, что Адаму и Томашу не помешает лишняя реклама.
– Терпеть не могу это дерьмо, – пробормотал Томаш, торопя Катринку.
– Будь с ними полюбезнее, – сказала она, – и они будут к тебе хорошо относиться. – Это она усвоила из собственного опыта, исключением, конечно, была Сабрина.
Было поздно, и ресторан был заполнен. Кругом царило веселье. Катринка и Томаш, остановившись ненадолго, чтобы поздороваться со знакомыми, прошли за метрдотелем вниз по ступенькам и через весь зал к столику у окна, выходившего на Стрип.
– А где сегодня Адам? – спросил Томаш, когда они сели и заказали напитки. Как всегда, когда они были вдвоем, они говорили по-чешски.
– У него деловое совещание. А Жужка?
– Понятия не имею, – сказал Томаш. – Она не говорит мне, куда уходит.
Катринка внимательно посмотрела на него. Волнистые волосы Томаша стали совершенно седыми, его большие, глубоко посаженные глаза окружала сетка морщинок, а по обеим сторонам рта появились складки.
– Адам сказал, что исправленный сценарий гораздо лучше, – сказала она.
Томаш повел плечами.
– Над ним еще надо поработать. – Он был благодарен за эту работу и был готов сделать ее как можно лучше, но это была нудная поденщина, которую он всегда презирал. Иногда его охватывало отчаяние, он не понимал, как могло произойти, что он докатился до этого, вместо того чтобы ставить великие и серьезные фильмы, о которых всегда мечтал.
Официант принес напитки, и они заказали ужин. Затем Катринка задала еще несколько вопросов о фильме, который он должен был ставить, но Томаш не захотел говорить о нем. Казалось, что его не интересовали ни успехи Мартина в колледже, ни невероятные события в Восточной Европе, ни «бархатная революция» в Чехословакии, ни новый лидер страны – Вацлав Гавел.
– Все, чего ты хотел в шестьдесят восьмом, – сказала ему Катринка, – происходит сейчас, Томаш. – И опять он только повел плечами.
Официант принес их заказ, и Катринка, приступив к утке по-пекински, сказала:
– Я собираюсь поехать домой после Рождества.
– Хорошо. Жужка тоже хочет поехать, но я буду занят фильмом. – Его мать умерла год назад, больше никого из родных не осталось, и он не чувствовал необходимости возвращаться, более того, его даже страшила мысль о возвращении. Он был уверен, что там еще сильнее почувствует утрату всего, на что он надеялся и о чем мечтал.
– Я хочу повидаться с Отой Черни, – сказала Катринка. – И еще с тетушкой и двоюродными братьями, – она вздохнула. – Все, наверное, так изменилось.
– Меня беспокоит Жужка, – вдруг заявил Томаш, резко меняя тему.
Катринку она тоже беспокоила, хотя она и не была готова признаться в этом Томашу. Жужка, которая обычно была откровенной, в последнее время стала трудным собеседником. Ее настроение во время их частых разговоров по телефону резко менялось: то она казалась счастливой, через минуту – подавленной. Когда же Катринка спрашивала, что ее беспокоит, она вообще отказывалась признавать, что у нее были причины для беспокойства.
– Почему ты спрашиваешь? – сказала Катринка.
– Ее никогда нет дома, а когда я спрашиваю, куда она уходит, она отказывается отвечать.
– А ты, я полагаю, всегда говоришь ей, куда уходишь.
– По крайней мере, я ей хоть что-то говорю. Катринка в отчаянии покачала головой:
– Ох уж эти мужчины!
– А что?
– Ты жалуешься, что Жужка отказывается лгать тебе, как это делаешь ты?
– Ты думаешь, что у нее роман, – сказал Томаш мрачно. Он положил нож и вилку на тарелку, почти не притронувшись к отбивной из телятины.
– А если это и так, разве ты можешь обвинять ее, после того как сам так вел себя?
– Я люблю ее, – сказал он. – Другие женщины не имеют никакого отношения к моим чувствам к ней. Они мне просто нужны, это тешит мое самолюбие. Я никогда не хотел причинить ей боль. – Он покачал головой. Если бы только Жужка умела быть такой же слепой, как другие жены.
Катринка почувствовала приступ страха, это было похоже на удар холодным тупым оружием. Хотя Адам всегда много разъезжал, в последнее время его поездки в одиночку начали беспокоить ее. Она не могла сказать определенно, почему это происходило, не могла найти этому разумного объяснения и поэтому отмахивалась от этих мыслей, считая их глупыми. Но это же подозрение, от которого она не могла полностью избавиться, как ни старалась, заставило ее задавать вопрос:
– Чьи другие жены?
– Я никого конкретно не имею в виду, – ответил Томаш уклончиво.
– Ты меня имеешь в виду?
Он заставил себя посмотреть ей прямо в глаза.
– Нет, – сказал он, – конечно, нет.
Хотя Катринке хотелось поверить ему, она сомневалась, что сможет сделать это. Томаш собирался ставить большой фильм на «Олимпик пикчерс». Она знала, что, какую бы любовь и преданность он ни испытывал по отношению к ней, все это отступало перед фильмом на второй план. Он ничего ни сделал бы, что могло бы поставить под угрозу его взаимоотношения с Адамом.
Томаш потянулся через столик и взял ее руку.
– Если бы я имел в виду тебя, золотце, неужели я такой идиот, чтобы сказать это?
Нет, конечно, он бы этого не сделал, убеждала себя Катринка.
– Конечно, нет, – ответила она.
Вольфганг Пак, обходя зал, остановился ненадолго около их столика. Катринка познакомила его с Томашем и сделала комплимент по поводу блюд. Поговорив с ними немного, знаменитый ресторатор, широко улыбаясь, направился к Джоан Колинз.
Как только он ушел, Томаш сказал:
– Так что мне делать?
– Поговори с Жужкой, – ответила Катринка, немного подумав и стараясь говорить уверенно, хотя сама не очень в это верила, – вы любите друг друга. Вы сможете все наладить.
– Только этого дерьма мне и не хватало, когда я так занят подготовкой фильма.
– Я сказала – поговори, – предупредила Катринка. – Не надо кричать.
К сожалению, Катринка все реже и реже могла следовать своим собственным советам.
Грэхемы возвратились в Нью-Йорк как раз перед Рождеством, которое прошло довольно спокойно. Хотя Адам, наверное, с великим удовольствием провел бы этот праздник где угодно, только не с матерью, чувство семейных уз никогда не позволяло Катринке предложить какой-нибудь другой план. Как всегда, в Сочельник они выехали на «феррари» Адама, нагруженном подарками, из Нью-Йорка в их фамильный дом в Ньюпорте. Нина отказывалась продавать дом, хотя содержание его поглощало колоссальную часть ее средств, весьма уменьшившихся в результате экономического спада. Они с восторгом осмотрели елку, украшенную игрушками, которые передавались от одного поколения Грэхемов другому, и молча выслушивали колкости Нины, терпели жалобы Клементины, напыщенность Уилсона, высокомерие их двоих сыновей и тупость остальных родственников, приглашенных на рождественский обед. И постарались как можно скорее сбежать обратно к себе на Манхэттен.
Ссориться они начали, когда, ложась спать, Адам заявил, что не поедет утром в Сан-Мориц, как они запланировали, а улетит на несколько дней в Лос-Анджелес.
В последнее время ссоры возникали у них почти по любому поводу. Обычно их начинал Адам. Если Катринка надевала голубое платье, его раздражало, почему она не надела розовое, если короткое – почему не длинное, если она зачесывала волосы наверх, он хотел, чтобы она распустила их по плечам, если она договаривалась пойти куда-то, он хотел остаться дома, а если они слишком часто оставались дома, он обвинял ее в том, что она превращается в зануду. Когда он нападал на нее, Катринка не оставалась в долгу. Возмущенная его постоянной критикой и вечно недовольным видом, она говорила ему такие вещи, о которых позже жалела. Она ставила под сомнение его умение вести дела, имея в виду деньги, которые он выбрасывал на «Олимпик пикчерс», и колоссальные долги, которые ему было все труднее и труднее погашать. Как все влюбленные, они обнажили друг перед другом свои слабости и болевые точки и теперь постоянно били по ним с неизменной точностью.
Возможно, это было глупо с ее стороны, но Катринка считала, что поездка в Сан-Мориц поможет им наладить отношения. Всегда озабоченная тем, что они слишком мало времени проводят вместе, она с нетерпением ждала этой недели в обществе Адама. Она надеялась, что, несмотря на телефонные звонки и факсы, которые преследовали их везде, напряженность в их отношениях спадет и они смогут расслабиться, развлечься и прекратить бесконечные мелкие перебранки, которые так отравляли им жизнь.
Когда Адам сказал, что не поедет с ней, разочарование Катринки мгновенно превратилось в гнев. Его беспокойство по поводу съемок фильма с неопытным режиссером, то есть с Томашем, вовсе не было, по ее мнению, достаточной причиной, чтобы нарушить обещание. Она считала, что сотрудники студии Адама были гораздо более опытными во всем, что касалось съемок фильма, и могли принять быстрые и более удачные решения, чем он.
Они легли спать раздраженными, и на следующее утро, когда Адам пообещал присоединиться к ней в Сан-Морице накануне ее дня рождения, Катринка только пожала плечами и сказала, что он волен поступать как ему угодно.
Глава 41
Поскольку Адам не сопровождал Катринку, она решила отправиться в Париж на «Конкорде» и повидаться с Полем Цейсом.
В офисе Цейса со времени ее последнего посещения особых изменений не произошло. Можно было даже сказать, что их не произошло и со дня ее первого визита сюда девять лет назад. Несомненно, они обновили краску на стенах и перестелили ковры, однако все новое совершенно не бросалось в глаза. И сам Цейс оставался прежним – спокойным, бесцветным человеком в своих роговых очках, больше похожим на бухгалтера, чем на детектива. В этот раз он был так же невозмутим, как всегда.
– Чтобы найти иголку в стоге сена, требуется время, – ответил он на ее замечание относительно тех огромных денег, которые она потратила, ничего не добившись. – Если вы хотите прекратить это дело, – заметил он, пожав плечами, – это будет целиком ваше решение.
– Ну вы хоть как-то продвинулись? – спросила она, как всегда не желая принимать это решение.
– Кто знает? Бумажный след пока нас никуда не привел, но еще рано говорить, что это тупиковый вариант. Я думаю, довольно скоро одно из имен в списке господина Клайзера приведет нас к вашему сыну.
Господин Клайзер был адвокатом, ныне уже умершим, который занимался усыновлением детей, и большая часть времени Цейса и денег Катринки ушли на то, чтобы проследить судьбу его бывших клиентов в надежде найти того, кто усыновил ребенка Катринки.
– Скоро? – прошептала Катринка, в ее голосе прозвучали нетерпение и отчаяние.
– Прежде чем вы примете решение, я хочу обсудить с вами один вопрос. – Цейс отпил немного кофе, принесенного секретаршей, затем продолжил: – За эти годы мы собрали материал, которого хватит на возбуждение дела против Циммермана. Правда, все улики пока косвенные, однако имеются доказательства, что он не только нелегально продавал младенцев, но и сфабриковывал фальшивые документы для вывоза их из Германии. Единственное, чего нам не хватает – это человека, который бы подтвердил на суде то, что нам известно.
– Полагаю, вы предлагали людям деньги, чтобы они заговорили.
И опять Цейс пожал плечами:
– Разумеется. По той или иной причине все они считали, что для них будет лучше промолчать. Но теперь, я полагаю, что некто расскажет вам всю правду.
Катринка сразу же поняла, что он имеет в виду.
– Вы думаете, Эрика Браун? Она ничего не знает, иначе она рассказала бы мне давным-давно.
– Может быть, если бы она любила вас больше, чем Циммермана. Вы в это не верите?
– Нет, – сказала Катринка. Мысль о том, что Эрика была влюблена в доктора, пришла ей в голову не сразу, а как-то постепенно, поскольку это могло быть единственным объяснением ее слепоты относительно Циммермана. – Но даже если вы и правы – а я все еще не верю, что она знала о его делах, – она никогда не скажет или не сделает ничего такого, что повредило бы ему.
– Вы знаете, что его жена умерла?
– Да. Эрика сказала мне об этом, когда мы виделись в последний раз.
– А то, что он опять женился полгода тому назад?
– Нет, – сказала с удивлением Катринка. Она была так занята, что не звонила Эрике больше двух месяцев.
– Как вы можете себе представить, Эрика совершенно разъярена. Если вы с ней поговорите…
– А потом?
– Когда мы получим свидетеля, мы передадим дело в суд.
«Это оружие, – думала Катринка, глядя на окна. – Наконец-то появилось оружие против него». Она повернулась к Цейсу:
– Я дам вам знать, – сказала она. Встав, она протянула ему руку и, когда он пожимал ее, добавила: – Продолжайте искать моего сына.
И опять Катринка изменила свои планы. Вернувшись в гостиницу, она попросила служащего заказать ей билет на самолет до Мюнхена, а оттуда до Цюриха и далее в Сан-Мориц. Затем она позвонила Дэйзи, у которой жила, чтобы предупредить ее, что она приедет поздно, и попросила ее передать Адаму, если он позвонит, что она в пути.
– У тебя там нет любовника, а? – спросила Дэйзи, которая отправила Бьерна Линдстрема в Лос-Анджелес и теперь крутила любовь со скульптором Рикардо Донати. Как раз в его шале в Сан-Морице Дэйзи и пригласила Катринку с Адамом и нескольких друзей.
– Господь не велит, – смеясь, ответила Катринка. – Мне хватает Адама.
Только когда самолет приземлился в Мюнхене, Катринка подумала, что и представления не имеет, дома ли Эрика Браун. Однако ей повезло. Эрика ответила на телефонный звонок и сразу же пригласила ее к себе. Катринка взяла такси и вскоре сидела напротив своей старой подруги за столом в ее большой кухне, в которой они когда-то провели за разговорами столько времени. Эрика похудела, ее пышная красота несколько поблекла, светлые волосы начали седеть, на лице появились морщины страдания.
– Ах, моя дорогая, – приговаривала она, угощая Катринку холодным мясом с картофельным салатом, который она для нее приготовила, – я так рада тебя видеть.
На мгновение забыв об истинной цели своего приезда, Катринка слушала рассказ Эрики о напрасно прожитых годах, в течение которых она ждала человека, который не любил ее, который просто использовал ее, как использовал всех, с кем встречался на своем пути. Она бросила работу в клинике и жила на свои сбережения, слишком много времени проводя наедине с бутылкой.
– Ну почему я была такой дурой, – говорила она, раскачиваясь на своем стуле с прямой спинкой, – как только я могла поверить, что когда-нибудь он бросит свою жену и женится на мне?
– Ты красивая, добрая, потрясающая женщина, – сказала Катринка, и в голосе ее звучали нежность и забота. – Столько мужчин хотели бы жениться на тебе. Ты просто выбрала не того.
Эрика налила себе еще один бокал своего любимого «Рейнского» и залпом выпила его.
– Его новая жена очень богата. Я думаю, он спал с ней до того, как умерла его первая, – продолжала она.
– Забудь обо всем. Начни новую жизнь.
– Тебе легко говорить, – сказала Эрика, – ты еще молодая. Со мной все сложнее.
– Ты не старая. Тебе нет и пятидесяти пяти, – сказала с нетерпением Катринка. – Противно смотреть, как ты переживаешь из-за этой крысы. Когда я только вспоминаю, что он сделал мне, тебе, многим другим…
– Ты была такой молодой, неопытной. Он действовал исключительно в твоих интересах, – сказала Эрика, по привычке защищая его.
– То, что он сделал, было ужасно. Это было аморально и незаконно. Он воспользовался моей слабостью. Он продал моего ребенка, он продавал других детей, он вывозил их из Германии по фальшивым документам и нажил на этом состояние. Он заслуживает наказания.
Эрика поставила на стол свой бокал и внимательно посмотрела на Катринку.
– Так вот почему ты приехала, – сказала она.
– Да, – тихо ответила Катринка. – Только сегодня я узнала, что он женился во второй раз. Я приехала, даже не подумав, как это могло расстроить тебя. Прости.
Эрика повела плечами:
– Мне нужно было догадаться.
– Эрика, ты знаешь, как я тебя люблю. Как я благодарна тебе.
– Почему ты благодарна мне? – спросила Эрика с горечью. – Я подозревала, чем он занимается, но не могла заставить себя поверить этому. Это было вначале. А потом, позже, когда я уже была уверена, я не пыталась остановить его. – Она заплакала. – Но, моя дорогая, я тогда не знала, даю слово. Я сделала то, что считала для тебя наилучшим.
– Я знаю. Я знаю, – пыталась ее успокоить Катринка. – Она не чувствовала неприязни к этой женщине. Вся ее злость, вся ее ненависть были направлены исключительно против Циммермана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69