Ты вспомнишь. Ты действительно очень много работал.
– И ты смогла прочесть мои записи? И я диктовал тебе?
– Да. Как ты это всегда делал. Я пойду приготовлю кофе.
Вдруг Рэндел передернулся, словно включили механическую куклу, и вскочил на ноги.
– Я могу видеть! – закричал он. – Я прозрел! Я больше не слепой!
Он забегал по комнате, дотрагиваясь до стен, ощупывая мебель, стол, на котором лежал его новый роман.
– Я больше не слепой! – в восторге повторял он.
– Конечно, нет, – вторила за ним Мэри, обнимая и целуя его. – Ты не слепой. Ты им никогда и не был. Просто ты очень переживал из-за своей новой книги.
Рэндел отделался от нее и уселся за стол, уставившись на лежащую перед ним стопку бумаги. Он автоматически выпил кофе, даже не заметив этого. Он читал свой новый роман.
– «Хозяин»? Я ничего не помню, – бормотал он. – Я вообще ничего не помню. Я не писал его.
– Мне кажется, он у тебя отлично получился. Это лучшее, что ты написал.
Мэри пошла на кухню, чтобы чем-то себя занять. Она волновалась, поверит ли Рэндел на этот раз, что он написал книгу, ведь сейчас его не лечили шоковой терапией.
Мэри заметила, что Рэндел взял карандаш и стал что-то небрежно писать на рукописи. Она попыталась читать журнал, пока Рэндел листал страницу за страницей. Постепенно она стала успокаиваться: конечно же, он поверит, что это – его новый роман. Ему просто невыносима мысль, что это не его роман. Он был таким слепым всегда, верил, что написал и первую, и вторую, и все последующие книги.
Он может порвать эту рукопись, как уже не однажды бывало. Тогда у нее в запасе останется второй экземпляр, потому что она печатала под копирку, да еще исправленная рукопись в ее дневнике. Мэри похвалила себя за предусмотрительность.
Рэндел закурил было трубку, но тут же забыл про нее, табак весь выгорел, и трубка остыла.
Наконец Мэри встала и пожелала ему спокойной ночи. Рэндел вскочил на ноги, крепко обнял и поцеловал, называя ее самой прекрасной женщиной на земле. Как смог бы он написать хоть одну книгу, если б у него не было такой чудесной жены, которая пишет под диктовку и печатает на пишущей машинке.
– Ведь это великолепно… – повторял Рэндел. – Это просто чудо!
Его глаза смотрели мимо ее лица и постоянно возвращались к столу, на котором лежал его новый роман, в золотом сиянии лампы.
Мэри залезла под одеяло и решила немного вздремнуть. Она все равно не смогла бы уснуть, потому что Рэндел в любую минуту мог выскочить на улицу, сделать пожар или разбить стекло.
До нее доносился шелест страниц и его бормотание, когда он разговаривал сам с собой или читал вслух. Иногда он смеялся. Он говорил: «Хм. Да». Ей становилось не по себе. Она знала, что в глубине его большого мозга, от которого он так страдал, существует холодный и объективный критик. Она съежилась под одеялом в темной спальне.
Любовные сцены в ее романе были неожиданны, чувственны и выразительны. Далеко за полночь Рэндел закончил читать. Мэри проснулась оттого, что почувствовала тяжесть навалившегося на нее тела и поцелуи Рэндела. Он попытался одновременно раздеваться и целовать ее. На узкой кровати Мэри было нелегко совершить эти действия, но вскоре его рубашка, брюки, трусы и ее ночная сорочка валялись на полу, и их губы слились в долгом поцелуе.
Два тела сплелись в жарких объятиях на узкой кровати. Мэри казалось, что она наконец проснулась, а все прошлое – это был лишь сон. Впереди ее ждало неизвестное будущее, а вокруг было настоящее – их лондонская квартира. Она прижималась к Рэнделу и целовала его в ответ на его поцелуи. Она вспомнила почти забытое чувство тесно сомкнувшихся двух обнаженных тел и крепких поцелуев. Но Рэндел повторял лишь одно, в такт своим движениям: «Как хороша книга! Как хороша эта книга!», а рядом с ним была женщина, еще далеко не старая, с глазами, полными слез.
Когда все было кончено, Рэндел вскочил с кровати и побежал в другую комнату, где на столе лежал его новый роман.
Мэри тоже, встала и собрала его разбросанную одежду. «Оденься. Замерзнешь», – сказала она ему. Сама она стояла голая, с распущенными черными, с редкой проседью волосами. Рэндел надел рубашку, натянул брюки и поспешно вернулся к столу. Их маленький походный будильник показывал половину четвертого утра.
Мэри накинула халат, потом сварила на кухне кофе и поставила чашку на стол рядом с рукописью. Она заметила пометки на полях страниц, которые Рэндел сделал карандашом, и с удовлетворением отметила про себя, что он ничего не писал между строчек.
Мэри вернулась в постель. Она чувствовала дрожь. Ей стало грустно. И эту книгу она потеряла. Это была ее лучшая книга.
Ничего, зато ее семья цела и в безопасности. В безопасности находится Рэндел, и с его работой тоже все будет в порядке. А ей остается по-прежнему писать книги втайне от всех. Ничего, она справится с этим. Зато впервые за столько лет они занимались любовью. Она вновь испытала давно забытое чувство – ощущение полноты жизни. Она чувствовала себя такой же женщиной, как тысячи других, которые, закончив любовные игры, засыпают на руке мужчины.
Ее разбудили лучи солнца и запах кофе. Она вскочила с кровати, в груди сжался страх. Где Рэндел?
– В Фэйерлоне я каждое утро готовил кофе, – с гордостью сообщил он ей, когда она вбежала на кухню. – Возвращайся в постель, я принесу тебе кофе туда.
Спальня была залита утренним светом. Только Мэри укрылась одеялом, как появился Рэндел с подносом в руках. Она не могла вспомнить, приносил ли он ей когда-нибудь кофе на подносе в постель? Она даже не решилась попросить его принести сахар или сливки и пила горький кофе, пока Рэндел говорил ей о том, что он собирается менять в романе.
– Мне предстоит так много работы, – говорил он, шагая босиком взад и вперед.
– У тебя не замерзли ноги? – спросила Мэри. Рэндел не слышал ее слов. У него все смешалось: отрывки из романа, эпизоды собственной жизни, обрывки разговоров в клинике, изречения насчет атомной войны, которые он писал на стенах в Фэйерлоне, и многое другое.
– Этот роман требует большой доработки, – с гордостью произнес он в заключение.
Но Мэри знала, что он всегда так говорил. Его слова не имели никакого значения.
– Здесь в каждой строчке чувствуется мой стиль, мой язык. Я превзошел самого себя.
– Большой доработки? – спросила Мэри, глядя на дно своей чашки. – Зачем? Разве стоит портить такую гармонию, беззаботный восторг, ощущение жизни, которыми дышит эта книга? Ты же писал в экстазе.
– Я не могу поверить в это, – застонал Рэндел. – Я ничего не помню, но ведь книга, вот она – передо мной. Что было бы, если бы тебя не было рядом и некому было бы записать все это! – Он пристально посмотрел ей в глаза, потом обнял и крепко поцеловал. – Ты заслуживаешь того, чтобы я купил тебе букет роз.
По дороге в Фэйерлон Рэндел купил букет роз в цветочной лавке на улице. Он настоял на том, чтобы она несла большой букет всю дорогу, он же заботливо держал ее за руку. Некоторые прохожие улыбались, глядя на такое демонстративное проявление нежности.
– Нет, нет, – сказал Рэндел, когда она захотела оставить букет в Фэйерлоне, чтобы обитатели дома могли любоваться им. – Это твои цветы!
Мэри принесла цветы домой, в пустую квартиру, и поставила их в вазу.
На листках рукописи были заметны следы «работы» Рэндела. Она не смогла разобрать большинство его пометок, а те, которые прочла, не имели никакого отношения к роману: «бомба», «собака Пегги», «слепой». Весь вечер она стирала эти пометки – все равно, когда Рэндел прочтет рукопись снова, он не будет о них ничего помнить.
В квартире было тихо и спокойно. Мэри улеглась в постель и смотрела, как на потолке отражаются блики света от фар проезжающих по улице машин. Она лежала и вспоминала, как давным-давно они грелись у газовых горелок здесь, в Лондоне. Они были молоды, беззаботны и, наверное, счастливы. Как часто они тогда смеялись. А потом, забравшись под одеяло, согревались теплом своих тел.
ГЛАВА 15
– Рэндел вполне здоров для того, чтобы лететь домой в Штаты, – сказал доктор Бун. Они могут встретиться с Джеем и Бет в Люксембурге и использовать обратные билеты, заказанные на декабрь.
Пока Рэндел был в Фэйерлоне, Мэри отправилась в аэропорт, чтобы оставить там в камере хранения багаж. Ведь ей предстояло вести Рэндела через город, вниз и вверх по эскалатору, делать пересадки на станциях. Джин сказала, что Рэндел склонен к самоубийству. Поэтому Мэри заранее просмотрела маршрут их поездки, отмечая места наиболее опасные, где ей придется быть осторожной и внимательной.
Наступило утро, когда Рэнделу было пора покинуть Фэйерлон.
– Спасибо вам за все, что вы для нас сделали, и особенно для меня, – сказала Мэри, улучив момент, когда она осталась с Джин в гостиной. – Вы так помогли мне и многому научили меня.
Джин обняла ее.
– Живите своей собственной жизнью, – сказала она. – Вы – сильная женщина.
– Я очень хочу на это надеяться. Я думаю, мы нормально доберемся до дома.
Роб, Джин, Пегги и доктор Бун попрощались с ними на крыльце дома, пожелав Рэнделу успеха с его новой книгой.
Они стояли и смотрели, как он шел вниз по улице с дорожной сумкой на плече. Мэри несла коробку с его одеждой и книгами.
Мэри сообщила Рэнделу о разговоре по телефону с Бламбергом. «Фильм?» – оскалился Рэндел, и Мэри подумала о том, что не помнит, когда последний раз видела его улыбку.
Она обняла его, когда они стояли на автобусной остановке.
– Я не хотела говорить тебе, пока ты был в Фэйерлоне. Доктор Бун сразу бы удвоил гонорар, как только услышал бы об этом.
Всю дорогу домой рука Рэндела покоилась на плече Мэри. Ей понравилась маленькая стеклянная вазочка в витрине магазина на Кенсингтон-Черч-стрит, и Рэндел купил ее. Он сказал, что не может дождаться, когда наконец займется любовью со своей прелестной, изящной и драгоценной женой.
– Мы пойдем обедать в ресторан, – сказал он, когда она разобрала его вещи. – Ты заслуживаешь хорошего обеда. Каждый день!
Но тут он заметил рукопись на столе, рядом с пишущей машинкой. Он взглянул на титульный лист и увидел там свое имя.
– Мне кажется, я уже читал это, не так ли?
Он сел за стол и стал читать. Стало темнеть, и Мэри ушла на кухню готовить ужин.
– Хорошо! – сказал Рэндел, отвлекаясь от чтения.
– Я рада.
– Я не потерял свои знания! Она лучше, чем «Цена истины».
Когда Мэри накрыла на стол, Рэндел положил рукопись рядом со своей тарелкой; он собрался есть и читать одновременно.
За ужином Мэри наблюдала, как читает Рэндел. Она смотрела на листы, где каждое слово, каждая строчка были ей хорошо знакомы. Ей было приятно, когда он смеялся именно в том месте, где надлежало смеяться, и становился серьезным, когда ситуация в книге того требовала. Он был первым, кто читал ее творение, – результат девятимесячной работы.
Рэндел иногда делал пометки на полях рукописи. «Немного усовершенствуем этот «транс Музы». Я написал лучше, чем мог предположить».
Он сказал ей, что любит ее. Он сбрил бороду, потому что она не нравилась ей. Он вытер посуду, которую она помыла. Он сказал, что она прекрасная мать, когда увидел письмо, которое она собиралась отправить Бет и Джею.
Он смотрел на нее, когда она в последний раз убирала квартиру. Он смотрел на нее, когда она собирала вещи и упаковывала их в дорожные сумки. Он смотрел на нее, когда она бросила прощальный взгляд на их лондонскую квартиру на Кенсингтон-Черч-стрит: стол был залит золотым светом лампы, в сумраке раннего утра стояла их кровать, на которой они занимались любовью. Наконец она повернула выключатель, захлопнула входную дверь, и они окунулись в предрассветную тишину города. Мэри вспомнила, как не так уж давно провожала в такой предрассветный час Бет и Джея, уезжавших в Грецию и Италию.
Всю дорогу Рэндел был предупредителен и разговорчив. Когда они сели в самолет, Мэри подумала, что со стороны они выглядят как счастливые туристы среднего возраста. Мэри помогла Рэнделу пристегнуть ремень. Она с облегчением вздохнула, положила голову на спинку кресла и заснула.
Мэри быстро отыскала их отель в Люксембурге. Стоя у стойки портье, она услышала знакомые голоса. Бет и Джей, возбужденные и полные энергии, подбежали к ним. Когда они обняли ее, ей стало легко и спокойно на душе. Они втроем довезут Рэндела до дома в полном порядке.
– Вот здорово! Фильм по твоей книге! – сказала Бет.
Джей похлопал Рэндела по плечу:
– Ты станешь известным и знаменитым!
– Если я когда-нибудь смогу написать другую книгу. В дверь их комнаты постучали. Принесли письмо от Дона. Он сообщал, что у них с Карлой все хорошо и что они готовятся к Рождеству.
Рэндел снова стал постепенно погружаться в депрессию.
– Это пугает меня, – говорил он Мэри ночью в постели номера люксембургского отеля. – А что, если я не смогу писать, когда я не болен?
– Ты все время повторяешь одно и то же, – сказала Мэри, чувствуя, как напряжено его тело рядом с ней. – У тебя есть новенький готовый прекрасный роман. Джордж продаст его, потом пройдет еще целый год, пока он выйдет. Так что у тебя будет полно времени.
– А что, если я не смогу больше писать?
Он снова и снова повторял этот вопрос в течение долгих часов, пока они добирались до аэропорта, проходили таможню, летели в самолете.
Когда они наконец приземлились в Небраске и Дон с Карлой привезли их по заснеженной дороге домой, лицо Рэндела было мрачнее тучи. Казалось, он совсем не замечает рождественской елки и не чувствует запах сидра. Он повернулся к ним спиной, повесил пальто и ушел к себе в кабинет. Когда они легли в постель, он опять задал Мэри тот же самый вопрос: «А что, если я не смогу больше писать?»
Падал снег. На карнизе старого дома висели сосульки. Приближалось Рождество. Мэри с детьми напекли печенье и, разложив его на тарелки, отнесли соседям. Они вспомнили Майкла, который находился далеко отсюда и не мог приехать домой на Рождество. А Рэндел все продолжал сидеть над книгой, перечитывая ее снова и снова.
– Джордж просил тебя прислать ему книгу как можно быстрее, – как-то днем напомнила ему Мэри.
– Заткнись. Разве ты не видишь, что я все еще работаю над ней? Не приставай больше ко мне!
Когда Рэндела одолевала дремота, Мэри заглядывала в рукопись – он не сделал там ни одного исправления.
Дети отправились за покупками. Мэри уселась перед рождественской елкой и вспомнила квартиру в Лондоне, где было так же тихо и спокойно, как сейчас; где она мечтала о свободе и работала, пока ее лучшая книга не была закончена. Книга, которая должна была принести ей славу, деньги и независимость.
Она снова пошла взглянуть на рукопись. На столе лежала аккуратно напечатанная стопка листов. Рэндел даже не заметил, что его имя стоит лишь на титульном листе.
Он проспал весь день до обеда, но когда Мэри шла спать и проходила мимо его кабинета, он сказал ей, сдвинув брови:
– Конечно, ты можешь пойти и немного поспать. Но я буду сидеть здесь допоздна – кто-то же должен работать в этом доме. Ты потратила все деньги, что я заработал, и ты совсем ничего не делаешь. Я единственный здесь, кто потерял покой и сон. – Рэндел опять стал много пить, и сейчас его голос звучал нетвердо. – Оставь меня одного, – проворчал он на прощание.
Наконец настал день, когда в дом пришло волшебство рождественского сочельника, со всеми своими ритуалами, повторяющимися из года в год. За праздничным ужином Рэндел съел немного устриц и клубничный пирог. Он наблюдал, как они разворачивают перед камином свои рождественские подарки. Мэри, как обычно, приготовила для всех свертки, перетянутые разноцветными ленточками.
– В этом году я не приготовил для вас подарки, – сказал Рэндел, когда все свертки были раскрыты, и он сидел с кучей подарков на коленях – книги, новая одежда, какие-то безделушки. – Моим рождественским подарком было наше путешествие в Европу. Оно обошлось мне достаточно дорого.
Но в этот вечер он стал много пить. Он сидел у огня, подбрасывая в камин поленья. Казалось, что он так же, как и они, наслаждается уютом и теплом этого вечера. Мэри смотрела на него и вспоминала ужасную охоту за одним яйцом, бумажный цветок, приколотый к его руке, бомбу, которая должна упасть через полчаса, если он не спасет мир. Но сейчас он был в безопасности, у себя дома, и по его лицу скользили тени от горящего в камине огня.
Она видела, как он снова и снова возвращался к новой книге, перечитывая ее без конца. Он никогда не уходил от нее далеко. Она просыпалась в страхе среди ночи и видела его сидящим у себя в кабинете за письменным столом. Она все еще боялась, что он может что-нибудь натворить. Вот и в эту ночь она увидела его сидящим в пижаме за столом, на котором лежала рукопись.
– Ты не замерз? – спросила она его.
– Оставь меня в покое, – произнес он заплетающимся от вина языком, злобно посмотрев на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– И ты смогла прочесть мои записи? И я диктовал тебе?
– Да. Как ты это всегда делал. Я пойду приготовлю кофе.
Вдруг Рэндел передернулся, словно включили механическую куклу, и вскочил на ноги.
– Я могу видеть! – закричал он. – Я прозрел! Я больше не слепой!
Он забегал по комнате, дотрагиваясь до стен, ощупывая мебель, стол, на котором лежал его новый роман.
– Я больше не слепой! – в восторге повторял он.
– Конечно, нет, – вторила за ним Мэри, обнимая и целуя его. – Ты не слепой. Ты им никогда и не был. Просто ты очень переживал из-за своей новой книги.
Рэндел отделался от нее и уселся за стол, уставившись на лежащую перед ним стопку бумаги. Он автоматически выпил кофе, даже не заметив этого. Он читал свой новый роман.
– «Хозяин»? Я ничего не помню, – бормотал он. – Я вообще ничего не помню. Я не писал его.
– Мне кажется, он у тебя отлично получился. Это лучшее, что ты написал.
Мэри пошла на кухню, чтобы чем-то себя занять. Она волновалась, поверит ли Рэндел на этот раз, что он написал книгу, ведь сейчас его не лечили шоковой терапией.
Мэри заметила, что Рэндел взял карандаш и стал что-то небрежно писать на рукописи. Она попыталась читать журнал, пока Рэндел листал страницу за страницей. Постепенно она стала успокаиваться: конечно же, он поверит, что это – его новый роман. Ему просто невыносима мысль, что это не его роман. Он был таким слепым всегда, верил, что написал и первую, и вторую, и все последующие книги.
Он может порвать эту рукопись, как уже не однажды бывало. Тогда у нее в запасе останется второй экземпляр, потому что она печатала под копирку, да еще исправленная рукопись в ее дневнике. Мэри похвалила себя за предусмотрительность.
Рэндел закурил было трубку, но тут же забыл про нее, табак весь выгорел, и трубка остыла.
Наконец Мэри встала и пожелала ему спокойной ночи. Рэндел вскочил на ноги, крепко обнял и поцеловал, называя ее самой прекрасной женщиной на земле. Как смог бы он написать хоть одну книгу, если б у него не было такой чудесной жены, которая пишет под диктовку и печатает на пишущей машинке.
– Ведь это великолепно… – повторял Рэндел. – Это просто чудо!
Его глаза смотрели мимо ее лица и постоянно возвращались к столу, на котором лежал его новый роман, в золотом сиянии лампы.
Мэри залезла под одеяло и решила немного вздремнуть. Она все равно не смогла бы уснуть, потому что Рэндел в любую минуту мог выскочить на улицу, сделать пожар или разбить стекло.
До нее доносился шелест страниц и его бормотание, когда он разговаривал сам с собой или читал вслух. Иногда он смеялся. Он говорил: «Хм. Да». Ей становилось не по себе. Она знала, что в глубине его большого мозга, от которого он так страдал, существует холодный и объективный критик. Она съежилась под одеялом в темной спальне.
Любовные сцены в ее романе были неожиданны, чувственны и выразительны. Далеко за полночь Рэндел закончил читать. Мэри проснулась оттого, что почувствовала тяжесть навалившегося на нее тела и поцелуи Рэндела. Он попытался одновременно раздеваться и целовать ее. На узкой кровати Мэри было нелегко совершить эти действия, но вскоре его рубашка, брюки, трусы и ее ночная сорочка валялись на полу, и их губы слились в долгом поцелуе.
Два тела сплелись в жарких объятиях на узкой кровати. Мэри казалось, что она наконец проснулась, а все прошлое – это был лишь сон. Впереди ее ждало неизвестное будущее, а вокруг было настоящее – их лондонская квартира. Она прижималась к Рэнделу и целовала его в ответ на его поцелуи. Она вспомнила почти забытое чувство тесно сомкнувшихся двух обнаженных тел и крепких поцелуев. Но Рэндел повторял лишь одно, в такт своим движениям: «Как хороша книга! Как хороша эта книга!», а рядом с ним была женщина, еще далеко не старая, с глазами, полными слез.
Когда все было кончено, Рэндел вскочил с кровати и побежал в другую комнату, где на столе лежал его новый роман.
Мэри тоже, встала и собрала его разбросанную одежду. «Оденься. Замерзнешь», – сказала она ему. Сама она стояла голая, с распущенными черными, с редкой проседью волосами. Рэндел надел рубашку, натянул брюки и поспешно вернулся к столу. Их маленький походный будильник показывал половину четвертого утра.
Мэри накинула халат, потом сварила на кухне кофе и поставила чашку на стол рядом с рукописью. Она заметила пометки на полях страниц, которые Рэндел сделал карандашом, и с удовлетворением отметила про себя, что он ничего не писал между строчек.
Мэри вернулась в постель. Она чувствовала дрожь. Ей стало грустно. И эту книгу она потеряла. Это была ее лучшая книга.
Ничего, зато ее семья цела и в безопасности. В безопасности находится Рэндел, и с его работой тоже все будет в порядке. А ей остается по-прежнему писать книги втайне от всех. Ничего, она справится с этим. Зато впервые за столько лет они занимались любовью. Она вновь испытала давно забытое чувство – ощущение полноты жизни. Она чувствовала себя такой же женщиной, как тысячи других, которые, закончив любовные игры, засыпают на руке мужчины.
Ее разбудили лучи солнца и запах кофе. Она вскочила с кровати, в груди сжался страх. Где Рэндел?
– В Фэйерлоне я каждое утро готовил кофе, – с гордостью сообщил он ей, когда она вбежала на кухню. – Возвращайся в постель, я принесу тебе кофе туда.
Спальня была залита утренним светом. Только Мэри укрылась одеялом, как появился Рэндел с подносом в руках. Она не могла вспомнить, приносил ли он ей когда-нибудь кофе на подносе в постель? Она даже не решилась попросить его принести сахар или сливки и пила горький кофе, пока Рэндел говорил ей о том, что он собирается менять в романе.
– Мне предстоит так много работы, – говорил он, шагая босиком взад и вперед.
– У тебя не замерзли ноги? – спросила Мэри. Рэндел не слышал ее слов. У него все смешалось: отрывки из романа, эпизоды собственной жизни, обрывки разговоров в клинике, изречения насчет атомной войны, которые он писал на стенах в Фэйерлоне, и многое другое.
– Этот роман требует большой доработки, – с гордостью произнес он в заключение.
Но Мэри знала, что он всегда так говорил. Его слова не имели никакого значения.
– Здесь в каждой строчке чувствуется мой стиль, мой язык. Я превзошел самого себя.
– Большой доработки? – спросила Мэри, глядя на дно своей чашки. – Зачем? Разве стоит портить такую гармонию, беззаботный восторг, ощущение жизни, которыми дышит эта книга? Ты же писал в экстазе.
– Я не могу поверить в это, – застонал Рэндел. – Я ничего не помню, но ведь книга, вот она – передо мной. Что было бы, если бы тебя не было рядом и некому было бы записать все это! – Он пристально посмотрел ей в глаза, потом обнял и крепко поцеловал. – Ты заслуживаешь того, чтобы я купил тебе букет роз.
По дороге в Фэйерлон Рэндел купил букет роз в цветочной лавке на улице. Он настоял на том, чтобы она несла большой букет всю дорогу, он же заботливо держал ее за руку. Некоторые прохожие улыбались, глядя на такое демонстративное проявление нежности.
– Нет, нет, – сказал Рэндел, когда она захотела оставить букет в Фэйерлоне, чтобы обитатели дома могли любоваться им. – Это твои цветы!
Мэри принесла цветы домой, в пустую квартиру, и поставила их в вазу.
На листках рукописи были заметны следы «работы» Рэндела. Она не смогла разобрать большинство его пометок, а те, которые прочла, не имели никакого отношения к роману: «бомба», «собака Пегги», «слепой». Весь вечер она стирала эти пометки – все равно, когда Рэндел прочтет рукопись снова, он не будет о них ничего помнить.
В квартире было тихо и спокойно. Мэри улеглась в постель и смотрела, как на потолке отражаются блики света от фар проезжающих по улице машин. Она лежала и вспоминала, как давным-давно они грелись у газовых горелок здесь, в Лондоне. Они были молоды, беззаботны и, наверное, счастливы. Как часто они тогда смеялись. А потом, забравшись под одеяло, согревались теплом своих тел.
ГЛАВА 15
– Рэндел вполне здоров для того, чтобы лететь домой в Штаты, – сказал доктор Бун. Они могут встретиться с Джеем и Бет в Люксембурге и использовать обратные билеты, заказанные на декабрь.
Пока Рэндел был в Фэйерлоне, Мэри отправилась в аэропорт, чтобы оставить там в камере хранения багаж. Ведь ей предстояло вести Рэндела через город, вниз и вверх по эскалатору, делать пересадки на станциях. Джин сказала, что Рэндел склонен к самоубийству. Поэтому Мэри заранее просмотрела маршрут их поездки, отмечая места наиболее опасные, где ей придется быть осторожной и внимательной.
Наступило утро, когда Рэнделу было пора покинуть Фэйерлон.
– Спасибо вам за все, что вы для нас сделали, и особенно для меня, – сказала Мэри, улучив момент, когда она осталась с Джин в гостиной. – Вы так помогли мне и многому научили меня.
Джин обняла ее.
– Живите своей собственной жизнью, – сказала она. – Вы – сильная женщина.
– Я очень хочу на это надеяться. Я думаю, мы нормально доберемся до дома.
Роб, Джин, Пегги и доктор Бун попрощались с ними на крыльце дома, пожелав Рэнделу успеха с его новой книгой.
Они стояли и смотрели, как он шел вниз по улице с дорожной сумкой на плече. Мэри несла коробку с его одеждой и книгами.
Мэри сообщила Рэнделу о разговоре по телефону с Бламбергом. «Фильм?» – оскалился Рэндел, и Мэри подумала о том, что не помнит, когда последний раз видела его улыбку.
Она обняла его, когда они стояли на автобусной остановке.
– Я не хотела говорить тебе, пока ты был в Фэйерлоне. Доктор Бун сразу бы удвоил гонорар, как только услышал бы об этом.
Всю дорогу домой рука Рэндела покоилась на плече Мэри. Ей понравилась маленькая стеклянная вазочка в витрине магазина на Кенсингтон-Черч-стрит, и Рэндел купил ее. Он сказал, что не может дождаться, когда наконец займется любовью со своей прелестной, изящной и драгоценной женой.
– Мы пойдем обедать в ресторан, – сказал он, когда она разобрала его вещи. – Ты заслуживаешь хорошего обеда. Каждый день!
Но тут он заметил рукопись на столе, рядом с пишущей машинкой. Он взглянул на титульный лист и увидел там свое имя.
– Мне кажется, я уже читал это, не так ли?
Он сел за стол и стал читать. Стало темнеть, и Мэри ушла на кухню готовить ужин.
– Хорошо! – сказал Рэндел, отвлекаясь от чтения.
– Я рада.
– Я не потерял свои знания! Она лучше, чем «Цена истины».
Когда Мэри накрыла на стол, Рэндел положил рукопись рядом со своей тарелкой; он собрался есть и читать одновременно.
За ужином Мэри наблюдала, как читает Рэндел. Она смотрела на листы, где каждое слово, каждая строчка были ей хорошо знакомы. Ей было приятно, когда он смеялся именно в том месте, где надлежало смеяться, и становился серьезным, когда ситуация в книге того требовала. Он был первым, кто читал ее творение, – результат девятимесячной работы.
Рэндел иногда делал пометки на полях рукописи. «Немного усовершенствуем этот «транс Музы». Я написал лучше, чем мог предположить».
Он сказал ей, что любит ее. Он сбрил бороду, потому что она не нравилась ей. Он вытер посуду, которую она помыла. Он сказал, что она прекрасная мать, когда увидел письмо, которое она собиралась отправить Бет и Джею.
Он смотрел на нее, когда она в последний раз убирала квартиру. Он смотрел на нее, когда она собирала вещи и упаковывала их в дорожные сумки. Он смотрел на нее, когда она бросила прощальный взгляд на их лондонскую квартиру на Кенсингтон-Черч-стрит: стол был залит золотым светом лампы, в сумраке раннего утра стояла их кровать, на которой они занимались любовью. Наконец она повернула выключатель, захлопнула входную дверь, и они окунулись в предрассветную тишину города. Мэри вспомнила, как не так уж давно провожала в такой предрассветный час Бет и Джея, уезжавших в Грецию и Италию.
Всю дорогу Рэндел был предупредителен и разговорчив. Когда они сели в самолет, Мэри подумала, что со стороны они выглядят как счастливые туристы среднего возраста. Мэри помогла Рэнделу пристегнуть ремень. Она с облегчением вздохнула, положила голову на спинку кресла и заснула.
Мэри быстро отыскала их отель в Люксембурге. Стоя у стойки портье, она услышала знакомые голоса. Бет и Джей, возбужденные и полные энергии, подбежали к ним. Когда они обняли ее, ей стало легко и спокойно на душе. Они втроем довезут Рэндела до дома в полном порядке.
– Вот здорово! Фильм по твоей книге! – сказала Бет.
Джей похлопал Рэндела по плечу:
– Ты станешь известным и знаменитым!
– Если я когда-нибудь смогу написать другую книгу. В дверь их комнаты постучали. Принесли письмо от Дона. Он сообщал, что у них с Карлой все хорошо и что они готовятся к Рождеству.
Рэндел снова стал постепенно погружаться в депрессию.
– Это пугает меня, – говорил он Мэри ночью в постели номера люксембургского отеля. – А что, если я не смогу писать, когда я не болен?
– Ты все время повторяешь одно и то же, – сказала Мэри, чувствуя, как напряжено его тело рядом с ней. – У тебя есть новенький готовый прекрасный роман. Джордж продаст его, потом пройдет еще целый год, пока он выйдет. Так что у тебя будет полно времени.
– А что, если я не смогу больше писать?
Он снова и снова повторял этот вопрос в течение долгих часов, пока они добирались до аэропорта, проходили таможню, летели в самолете.
Когда они наконец приземлились в Небраске и Дон с Карлой привезли их по заснеженной дороге домой, лицо Рэндела было мрачнее тучи. Казалось, он совсем не замечает рождественской елки и не чувствует запах сидра. Он повернулся к ним спиной, повесил пальто и ушел к себе в кабинет. Когда они легли в постель, он опять задал Мэри тот же самый вопрос: «А что, если я не смогу больше писать?»
Падал снег. На карнизе старого дома висели сосульки. Приближалось Рождество. Мэри с детьми напекли печенье и, разложив его на тарелки, отнесли соседям. Они вспомнили Майкла, который находился далеко отсюда и не мог приехать домой на Рождество. А Рэндел все продолжал сидеть над книгой, перечитывая ее снова и снова.
– Джордж просил тебя прислать ему книгу как можно быстрее, – как-то днем напомнила ему Мэри.
– Заткнись. Разве ты не видишь, что я все еще работаю над ней? Не приставай больше ко мне!
Когда Рэндела одолевала дремота, Мэри заглядывала в рукопись – он не сделал там ни одного исправления.
Дети отправились за покупками. Мэри уселась перед рождественской елкой и вспомнила квартиру в Лондоне, где было так же тихо и спокойно, как сейчас; где она мечтала о свободе и работала, пока ее лучшая книга не была закончена. Книга, которая должна была принести ей славу, деньги и независимость.
Она снова пошла взглянуть на рукопись. На столе лежала аккуратно напечатанная стопка листов. Рэндел даже не заметил, что его имя стоит лишь на титульном листе.
Он проспал весь день до обеда, но когда Мэри шла спать и проходила мимо его кабинета, он сказал ей, сдвинув брови:
– Конечно, ты можешь пойти и немного поспать. Но я буду сидеть здесь допоздна – кто-то же должен работать в этом доме. Ты потратила все деньги, что я заработал, и ты совсем ничего не делаешь. Я единственный здесь, кто потерял покой и сон. – Рэндел опять стал много пить, и сейчас его голос звучал нетвердо. – Оставь меня одного, – проворчал он на прощание.
Наконец настал день, когда в дом пришло волшебство рождественского сочельника, со всеми своими ритуалами, повторяющимися из года в год. За праздничным ужином Рэндел съел немного устриц и клубничный пирог. Он наблюдал, как они разворачивают перед камином свои рождественские подарки. Мэри, как обычно, приготовила для всех свертки, перетянутые разноцветными ленточками.
– В этом году я не приготовил для вас подарки, – сказал Рэндел, когда все свертки были раскрыты, и он сидел с кучей подарков на коленях – книги, новая одежда, какие-то безделушки. – Моим рождественским подарком было наше путешествие в Европу. Оно обошлось мне достаточно дорого.
Но в этот вечер он стал много пить. Он сидел у огня, подбрасывая в камин поленья. Казалось, что он так же, как и они, наслаждается уютом и теплом этого вечера. Мэри смотрела на него и вспоминала ужасную охоту за одним яйцом, бумажный цветок, приколотый к его руке, бомбу, которая должна упасть через полчаса, если он не спасет мир. Но сейчас он был в безопасности, у себя дома, и по его лицу скользили тени от горящего в камине огня.
Она видела, как он снова и снова возвращался к новой книге, перечитывая ее без конца. Он никогда не уходил от нее далеко. Она просыпалась в страхе среди ночи и видела его сидящим у себя в кабинете за письменным столом. Она все еще боялась, что он может что-нибудь натворить. Вот и в эту ночь она увидела его сидящим в пижаме за столом, на котором лежала рукопись.
– Ты не замерз? – спросила она его.
– Оставь меня в покое, – произнес он заплетающимся от вина языком, злобно посмотрев на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33