Выключив мотор, Мур привязал
ялик к оторванному поручню и ловко перемахнул через него и мягко
приземлился на палубу.
Часть передней палубы провалилась; он увидел, где именно
металлическая обшивка давала слабину. На поверхности по-прежнему
оставалось много песка; он с тихим шорохом обтекал ноги Мура, комьями
облепил тросы. Перед боевой рубкой он увидел палубное орудие, оно все еще
прочно стояло на своей станине. По-видимому, оно неплохо сохранилось,
только из дула сочился мокрый песок. Мур отправился на нос, осторожно
ступая по скользким доскам. Он добрался до орудия и ухватился за него.
Чуть дальше, перед пушкой, проступал квадрат палубного люка, на первый
взгляд, плотно задраенного. Еще дальше бросал вызов небу задранный острый
нос лодки; поручни были покорежены и поломаны, металл изъеден ржавчиной и
помят. Мур отпустил орудие и начал пробираться вперед, словно карабкаясь
вверх по крутому склону. Оглянувшись, он увидел ствол орудия, черный и
грозный.
Он сделал еще шаг, и вдруг металлическая обшивка у него под ногами
провалилась. Соскальзывая в дыру, Мур успел схватиться за толстый трос и,
с отчаянно колотящимся сердцем, выбрался на палубу. В образовавшейся щели
он разглядел блестящую, массивную металлическую трубу. Практически ничего
не зная о подводных лодках и их устройстве, он все-таки догадался, что
именно в этой трубе, защищенной металлом и деревом надстройки, укрыто
живое сердце лодки. Герметический отсек, вспомнил он название, его
назначение - противостоять огромным глубинам, на которых перемещается
лодка. Вдоль железных боков кожуха - панциря, защищавшего внутренности
лодки, - тянулись десятки желобов; они пропускали внутрь воду, смягчая
давление на корпус. Внутри герметического отсека располагались машинное
отделение, штурманская рубка, каюты личного состава и прочие необходимые
узлы и отсеки. Сам герметический отсек оказался гораздо меньше, чем
представлял Мур. Сколько человек служило на этой лодке? Двадцать пять?
Тридцать? Пятьдесят? Казалось, при таком количестве народа здесь было бы
не повернуться.
С шумом плескалась у кормы вода, таинственно нашептывала что-то.
Мертвая реликвия, думал Мур, глядя на боевую рубку. Над рубкой торчал
перископ, который он сначала пытался откопать. Рядом виднелась другая
труба, тоже похожая на перископ, но помятая и покривившаяся. Солнце пекло
немилосердно, запах разложения становился все гуще. "Когда затонула эта
штуковина? - подумал Мур. - И что это был за корабль?" Никаких
опознавательных знаков или номеров он не заметил; если они и были
когда-то, песок давно стер их с обшивки. Мур чувствовал себя мухой,
ползущей вдоль пасти огромного крокодила, который вылез погреться на
солнышке. Почему, недоумевал он, его не покидает ощущение, что внутри этой
лодки, столько лет пролежавшей в водной могиле, что-то еще живет?
Мур услышал в отдалении стук движка и испугался, но, взглянув на
гавань, увидел старый траулер с побитыми бортами. У планширов сгрудились
люди. На причале собралась небольшая толпа островитян, по пляжу радостно
носились дети. Мур помахал, и какой-то человек на носу траулера махнул ему
в ответ.
Траулер, рокоча двигателем, остановился почти вплотную к загадочной
лодке, и двое загорелых островитян спрыгнули на палубу подводного корабля.
Были брошены и закреплены швартовы, загремела якорная цепь, и между
траулером и лодкой легли сходни. Казалось, никому не хотелось спускаться
на борт странной подводной лодки, однако широкоплечий негр в темно-синей
хлопчатобумажной рубашке и штанах защитного цвета сошел по сходням и,
обойдя дыру, зиявшую в палубе, подошел к Муру.
Он был ниже ростом и приземистее Мура, в волосах густо пробивалась
седина, а решительное лицо было словно выточено из камня. Взглянув прямо в
глаза белому, он оглядел длинный корпус подлодки, словно не мог поверить в
то, что видел.
- Вот, всплыла из Бездны, - растерянно проговорил Мур, который никак
не мог прийти в себя после недавних событий.
- Господи Иисусе! - Негр тряхнул головой, глубоко посаженными,
настороженными глазами всматриваясь через пролом в чрево подлодки. - Что
произошло?
- Я нырял около Бездны, там, где когда-то затонул грузовой корабль.
Искал, не осталось ли чего. Эта штуковина лежала глубоко в песке. А после
взрыва...
- Взрыва? - Негр с удивлением посмотрел на Мура.
- Да понимаешь, я там наткнулся на старую глубинную бомбу. В общем,
бомба рванула, взрывная волна освободила эту штуковину, и она двинулась к
поверхности. Одному Богу известно, сколько она там пролежала...
- Сам в порядке?
Мур кивнул.
- Башка раскалывается и в ушах гудит, как по воскресеньям в Ватикане,
а так ничего. Только напугался до чертиков.
- Я же говорил: не лезь в Бездну, Дэвид. - В голосе Стивена Кипа, уже
семь лет возглавлявшего кокинское отделение полиции, на вест-индский
выговор накладывались нарочито британские интонации. Кип погрозил Муру
пальцем: - Я предупреждал тебя насчет той рухляди, что валяется на дне.
Чертова бомба могла разметать твои косточки по всему океану, а нашел ты
один-единственный латунный компас, будь он неладен. Тоже мне сокровище! А
теперь еще это! Дурак ты набитый, что ныряешь в таком месте в одиночку!
Мур ничего не ответил, потому что понимал - констебль абсолютно прав.
Нырять в местных водах было очень рискованно даже группой, для одинокого
же ныряльщика опасность принимала поистине астрономические размеры. Что
толкает меня на это, мрачно думал он, ни на кого не глядя. Жажда смерти?
Пошло все к черту!
- Лодка довольно старая, - спокойно объявил Кип, поглядев на носовое
орудие. - Кабы не песок, она давно бы сгнила.
Что-то лязгнуло. Один из островитян на корме дернул за толстый трос,
который, извиваясь, уходил под воду.
- Эй! А ну брось!
Островитянин исподлобья взглянул на Кипа, выпустил трос и отошел
подальше.
- Глубоко здесь? - спросил Кип у Мура.
- Сто пятьдесят футов. Для такой штуковины - всего ничего.
Кип качнул головой:
- Не захотела оставаться внизу, да? Наверху на башне должен быть
главный люк. Ты не проверял?
- Нет, - ответил Мур.
- Тогда давай посмотрим, - и Кип, повернувшись к Муру спиной, мимо
нескольких островитян, все-таки рискнувших спуститься на борт
таинственного корабля, направился к выступу рубки.
- Осторожней, - крикнул Мур вслед другу. - Палуба местами совсем
сгнила.
Они перебрались через путаницу тросов и поднялись на мостик.
На мостике они по щиколотку провалились в серый песок и морскую воду,
в которой плавали кусочки обшивки и кораллов. С перископов капала вода;
капли разбивались о железный фальшборт, и брызги летели на Мура с Кипом.
Кип нагнулся и стал разгребать песок. Некоторое время он сосредоточенно
трудился. Наконец показалась крышка люка.
- Задраено намертво, - проговорил он, утирая лоб мокрой рукой. -
Придется резать автогеном... но я не слишком уверен, что туда стоит лезть.
- Почему?
- Тебе еще хочется найти сегодня какую-нибудь полезную штуковину, да?
- Кип цинично подмигнул Дэвиду: - Что ж, если на этой посудине остались
годные торпеды, у тебя будет прекрасная возможность обшарить все Небеса. -
Он выпрямился и посмотрел на корму. - Где-то должна быть трещина. Иначе
как бы эта штука попала в Бездну?
- Похоже, сейчас она в полном порядке, - заметил Мур. - Нельзя
сказать, что она тонет.
Кип хмыкнул:
- Я могу понять, что подбитый корабль затонул. Но я не могу понять,
как подбитый корабль всплыл на поверхность. Такого я до сих пор не
видывал. Зато одно я знаю наверняка. Кисс-Боттом крепко держит эту
посудину, и в ближайшее время она никуда отсюда не денется. - Он в упор
посмотрел на Мура, оперся на фальшборт и провел рукой по взмокшему лбу. -
Может, тебе обратиться к доктору Максвеллу, Дэвид?
- Нет, со мной все в порядке. Просто я еще не отошел. Я знал, что
буря многое очистит от донного песка, но ничего подобного себе не
представлял.
Несколько мгновений констебль молчал, осматривая широкие палубы
лодки. Потом сказал:
- Посудина времен второй мировой, я бы так сказал. Никаких
опознавательных знаков. Английская, американская, итальянская, немецкая -
кто знает?.. В войну тут много кто рыскал. Ну ладно. Раз уж она всплыла,
надо с ней что-то делать. Нельзя оставлять ее здесь, но и рисковать жизнью
ради...
Снова послышался оглушительный лязг железа. Кип перегнулся через
фальшборт, полагая увидеть островитян, вопреки его распоряжению тянущих из
воды толстый трос. Но все стояли там же, где и прежде, на носу лодки, и о
чем-то тихо говорили. Неожиданный звук испугал их, они повернули головы к
констеблю и боязливо уставились на него, плотно сжав губы. Прочие
оставались на траулере, предпочитая смотреть и слушать оттуда.
А вокруг разносился гулкий глухой рокот, словно кто-то со все
возрастающей настойчивостью и лихорадочной энергией колотил по железу.
Кто-то в страхе закричал; стоявшие на носу лодки люди начали пятиться
прочь от боевой рубки. Они двигались в сторону сходней, к спасительному
баркасу. Мур почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.
- Что за черт?..
- Уходите оттуда! - закричал с траулера какой-то бородач.
- Это же море! - громко сказал Кип, чтобы услышали все. - Это просто
море шумит! Что с вами, ребята? Господи, да сейчас прилив; вот море и
стучит снизу по обшивке!
Но на островитян с округлившимися от страха глазами жалко было
смотреть. Они гомонили, перебивая друг друга, но их голоса не могли
заглушить жуткий гул, который становился все громче и громче, все грознее
и грознее и ничуть не походил на удары волн.
Потом все стихло. Но безмолвие было в десять раз хуже любого шума.
- Старушка собирается развалиться на части, - спокойно промолвил Кип.
- Надо уносить ноги, пока не поздно. - Он легко перепрыгнул через
фальшборт и сбежал по трапу на палубу, потом остановился и подождал Мура.
Пока Мур отвязывал свой ялик от темной громады, Кип неуверенно вглядывался
туда, где под днищем лодки колыхалась вода. На траулере приняли у Мура
швартов и закрепили на корме, чтобы можно было буксировать ялик.
- Пошли отсюда, - сказал Кип.
Они поднялись по сходням на траулер, втащили их на борт, отвязали и
выбрали лини. Застучал мотор; траулер отвалил от подводной лодки и
зарыскал в поисках свободного прохода через рифы. Мур оглянулся. Нос
подводной лодки был задран к самому небу и напоминал морду зверя. Совсем
недавно он, Мур, был под водой один на один с этим чудовищем, цеплялся за
него; совсем недавно его, Мура, беззащитная плоть - нервы, мышцы, кости -
льнула к этой бронированной твари, к этому скоплению шкотов, тросов,
механизмов, заклепок, стальных бимсов... Боже правый!
Он не мог отвести от лодки глаз. Кто ты? Откуда? Зачем объявилась?
На баркасе царило молчание. Солнце пекло нещадно, а до спасительной
бухты было еще плыть и плыть.
Бросающие в дрожь звуки, вдруг донесшиеся изнутри подводной лодки, до
сих пор эхом гремели в ушах у Мура. Неужели Кип прав и это действительно
было море? Он слышал похожие звуки под водой, когда раскапывал перископ.
Но тогда ему почудилось, что они идут откуда-то изнутри этой штуковины,
словно что-то со страшной силой размеренно билось о металл.
Стараясь выбраться наружу.
3
Вода в гавани была спокойной, Кисс-Боттом не пропускал сюда морскую
зыбь и волны. Мур стоял на носу баркаса и смотрел, как форштевень
стремительно рассекающего морскую гладь корабля разваливает его отражение
на две, три, четыре части. Показались причалы; там ждали местные
мальчишки, готовые поймать и закрепить носовые и кормовые швартовы. Сквозь
завалы всякого хлама на верфях, где прибой без устали накатывал на
прибрежный песок, через колючий кустарник и траву пробирались крабы. Там
же темнел наполовину погребенный в песке остов рыбацкого ялика, но теперь
никто уже не помнил, чье же это было суденышко. На полукружье песка,
обнимавшем гавань, лежали рыбачьи лодки, на деревянных шестах сушились
сети, под пальмами одинокий рыбак наблюдал за приближением баркаса.
Суда покрупнее стояли у пристани, терлись боками о старые
автомобильные покрышки, защищавшие ветхие деревянные конструкции причала.
На воде переливались на солнце всеми цветами радуги пятна солярки, среди
них плыла дохлая рыба, такая же радужная. Через мгновение баркас подмял ее
носом.
- Всю свою жизнь я провел на этих островах, Дэвид, - сказал Кип,
подходя к нему вплотную и перекрикивая шум работающих двигателей. - Но на
моей памяти здесь не случалось ничего подобного. Я это к тому говорю, что
тебе страшно повезло - мог ведь и концы отдать. - Он сердито нахмурился,
поняв, что Мур его не слушает.
Кип родился в семье бедного рыбака на Хэтчер-Ки, маленьком островке
примерно в ста милях от Кокины, названном так потому, что на одном из его
пляжей откладывали яйца черепахи [hatcher - инкубатор (англ.)]. (Кипу до
сих пор частенько снилось, что он снова мальчишка и носится с приятелями
по горам желтовато-белого песка неподалеку от берега, на который
накатывают увенчанные белыми гребнями волны прибоя.) Потом его отец сломал
руку и плечо, наскочив на не обозначенный на картах затонувший пароход.
Кости срослись неправильно, и отцу пришлось бросить рыбную ловлю. Семья
собрала пожитки и переехала в кингстонские трущобы, где во множестве
теснились скособоченные лачуги, а по улицам безостановочно двигался песок.
Чтобы выжить здесь, приходилось делать соломенных куклят - для туристов -
или, как в случае Кипа, за гроши работать экскурсоводом. За самым
Кингстоном, на опушке леса, жили тетя и дядя Кипа, люди странные. Их
верования, привычки, заведенный в доме порядок пугали Кипа, казались
противоестественными - и необъяснимым образом меняли будничный облик
хозяев. Кип терпеть не мог ходить к ним в гости.
Мать Кипа, женщина неграмотная, с великим трудом читавшая по складам,
настояла на том, чтобы сын учился. Если ты научишься читать, твердила она,
ты научишься думать. Только тот, кто умеет думать, может выжить в этом
мире. И Кип взялся за учение. Пока какая-то женщина занималась с ним, отец
сидел отдельно от них в крохотной комнатушке, любуясь игрой света и слушая
призывный рокот далекого моря.
Кип уехал в Соединенные Штаты, во Флориду, и стал самостоятельно
зарабатывать себе на жизнь. Там с ним случилась неприятность: какой-то
ухмыляющийся белый с лошадиной физиономией напал на него, избил и забрал
все деньги, которые Кип заработал, подметая полы в общественном бассейне
Майами. Это переполнило чашу его терпения. Днем он жадно впитывал все, что
мог увидеть и услышать на улице, а по ночам взахлеб читал книги, все,
какие сумел купить или одолжить. Некоторые из них произвели на него
сильнейшее впечатление - например, "Длинная рука закона", повесть о жизни
лондонских "бобби". И вот Кип на борту океанского лайнера пересек
Атлантику, сошел на берег в Ливерпуле и устроился матросом на портовый
буксир. Поначалу было трудно, белые "старички" с буксира всячески
насмехались и издевались над ним, но постепенно Кипу удалось завоевать
если не их дружбу, то по крайней мере уважение - ведь он работал за троих.
Потом, на счастье Кипа, британское правительство развернуло программу
защиты правопорядка, и в шестидесятых он вернулся на острова в офицерском
чине, получив образование и накопив жизненный опыт. На Больших Багамах он
встретил свою будущую жену, потом родился их первенец, Эндрю. Потом Кипу
предложили стать констеблем на Кокине. Он принял предложение в силу
неопределенности будущих обязанностей, а также из желания сделать в этой
жизни хоть что-нибудь стоящее.
Жизнь на Кокине показалась им с Майрой прекрасной, мирной и
спокойной, и они остались. Сразу после того, как они переехали, родилась
Минди, а еще через пять лет Эндрю - ему тогда уже сравнялось семнадцать -
на борту китобойного судна отбыл в Штаты, чтобы найти свою дорогу в жизни.
Кип увидел, что все повторяется, но, хотя очень скучал по сыну, понимал:
не стоит отодвигать неизбежное. Таков уж этот мир.
Баркас выключил двигатели и причалил к пристани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
ялик к оторванному поручню и ловко перемахнул через него и мягко
приземлился на палубу.
Часть передней палубы провалилась; он увидел, где именно
металлическая обшивка давала слабину. На поверхности по-прежнему
оставалось много песка; он с тихим шорохом обтекал ноги Мура, комьями
облепил тросы. Перед боевой рубкой он увидел палубное орудие, оно все еще
прочно стояло на своей станине. По-видимому, оно неплохо сохранилось,
только из дула сочился мокрый песок. Мур отправился на нос, осторожно
ступая по скользким доскам. Он добрался до орудия и ухватился за него.
Чуть дальше, перед пушкой, проступал квадрат палубного люка, на первый
взгляд, плотно задраенного. Еще дальше бросал вызов небу задранный острый
нос лодки; поручни были покорежены и поломаны, металл изъеден ржавчиной и
помят. Мур отпустил орудие и начал пробираться вперед, словно карабкаясь
вверх по крутому склону. Оглянувшись, он увидел ствол орудия, черный и
грозный.
Он сделал еще шаг, и вдруг металлическая обшивка у него под ногами
провалилась. Соскальзывая в дыру, Мур успел схватиться за толстый трос и,
с отчаянно колотящимся сердцем, выбрался на палубу. В образовавшейся щели
он разглядел блестящую, массивную металлическую трубу. Практически ничего
не зная о подводных лодках и их устройстве, он все-таки догадался, что
именно в этой трубе, защищенной металлом и деревом надстройки, укрыто
живое сердце лодки. Герметический отсек, вспомнил он название, его
назначение - противостоять огромным глубинам, на которых перемещается
лодка. Вдоль железных боков кожуха - панциря, защищавшего внутренности
лодки, - тянулись десятки желобов; они пропускали внутрь воду, смягчая
давление на корпус. Внутри герметического отсека располагались машинное
отделение, штурманская рубка, каюты личного состава и прочие необходимые
узлы и отсеки. Сам герметический отсек оказался гораздо меньше, чем
представлял Мур. Сколько человек служило на этой лодке? Двадцать пять?
Тридцать? Пятьдесят? Казалось, при таком количестве народа здесь было бы
не повернуться.
С шумом плескалась у кормы вода, таинственно нашептывала что-то.
Мертвая реликвия, думал Мур, глядя на боевую рубку. Над рубкой торчал
перископ, который он сначала пытался откопать. Рядом виднелась другая
труба, тоже похожая на перископ, но помятая и покривившаяся. Солнце пекло
немилосердно, запах разложения становился все гуще. "Когда затонула эта
штуковина? - подумал Мур. - И что это был за корабль?" Никаких
опознавательных знаков или номеров он не заметил; если они и были
когда-то, песок давно стер их с обшивки. Мур чувствовал себя мухой,
ползущей вдоль пасти огромного крокодила, который вылез погреться на
солнышке. Почему, недоумевал он, его не покидает ощущение, что внутри этой
лодки, столько лет пролежавшей в водной могиле, что-то еще живет?
Мур услышал в отдалении стук движка и испугался, но, взглянув на
гавань, увидел старый траулер с побитыми бортами. У планширов сгрудились
люди. На причале собралась небольшая толпа островитян, по пляжу радостно
носились дети. Мур помахал, и какой-то человек на носу траулера махнул ему
в ответ.
Траулер, рокоча двигателем, остановился почти вплотную к загадочной
лодке, и двое загорелых островитян спрыгнули на палубу подводного корабля.
Были брошены и закреплены швартовы, загремела якорная цепь, и между
траулером и лодкой легли сходни. Казалось, никому не хотелось спускаться
на борт странной подводной лодки, однако широкоплечий негр в темно-синей
хлопчатобумажной рубашке и штанах защитного цвета сошел по сходням и,
обойдя дыру, зиявшую в палубе, подошел к Муру.
Он был ниже ростом и приземистее Мура, в волосах густо пробивалась
седина, а решительное лицо было словно выточено из камня. Взглянув прямо в
глаза белому, он оглядел длинный корпус подлодки, словно не мог поверить в
то, что видел.
- Вот, всплыла из Бездны, - растерянно проговорил Мур, который никак
не мог прийти в себя после недавних событий.
- Господи Иисусе! - Негр тряхнул головой, глубоко посаженными,
настороженными глазами всматриваясь через пролом в чрево подлодки. - Что
произошло?
- Я нырял около Бездны, там, где когда-то затонул грузовой корабль.
Искал, не осталось ли чего. Эта штуковина лежала глубоко в песке. А после
взрыва...
- Взрыва? - Негр с удивлением посмотрел на Мура.
- Да понимаешь, я там наткнулся на старую глубинную бомбу. В общем,
бомба рванула, взрывная волна освободила эту штуковину, и она двинулась к
поверхности. Одному Богу известно, сколько она там пролежала...
- Сам в порядке?
Мур кивнул.
- Башка раскалывается и в ушах гудит, как по воскресеньям в Ватикане,
а так ничего. Только напугался до чертиков.
- Я же говорил: не лезь в Бездну, Дэвид. - В голосе Стивена Кипа, уже
семь лет возглавлявшего кокинское отделение полиции, на вест-индский
выговор накладывались нарочито британские интонации. Кип погрозил Муру
пальцем: - Я предупреждал тебя насчет той рухляди, что валяется на дне.
Чертова бомба могла разметать твои косточки по всему океану, а нашел ты
один-единственный латунный компас, будь он неладен. Тоже мне сокровище! А
теперь еще это! Дурак ты набитый, что ныряешь в таком месте в одиночку!
Мур ничего не ответил, потому что понимал - констебль абсолютно прав.
Нырять в местных водах было очень рискованно даже группой, для одинокого
же ныряльщика опасность принимала поистине астрономические размеры. Что
толкает меня на это, мрачно думал он, ни на кого не глядя. Жажда смерти?
Пошло все к черту!
- Лодка довольно старая, - спокойно объявил Кип, поглядев на носовое
орудие. - Кабы не песок, она давно бы сгнила.
Что-то лязгнуло. Один из островитян на корме дернул за толстый трос,
который, извиваясь, уходил под воду.
- Эй! А ну брось!
Островитянин исподлобья взглянул на Кипа, выпустил трос и отошел
подальше.
- Глубоко здесь? - спросил Кип у Мура.
- Сто пятьдесят футов. Для такой штуковины - всего ничего.
Кип качнул головой:
- Не захотела оставаться внизу, да? Наверху на башне должен быть
главный люк. Ты не проверял?
- Нет, - ответил Мур.
- Тогда давай посмотрим, - и Кип, повернувшись к Муру спиной, мимо
нескольких островитян, все-таки рискнувших спуститься на борт
таинственного корабля, направился к выступу рубки.
- Осторожней, - крикнул Мур вслед другу. - Палуба местами совсем
сгнила.
Они перебрались через путаницу тросов и поднялись на мостик.
На мостике они по щиколотку провалились в серый песок и морскую воду,
в которой плавали кусочки обшивки и кораллов. С перископов капала вода;
капли разбивались о железный фальшборт, и брызги летели на Мура с Кипом.
Кип нагнулся и стал разгребать песок. Некоторое время он сосредоточенно
трудился. Наконец показалась крышка люка.
- Задраено намертво, - проговорил он, утирая лоб мокрой рукой. -
Придется резать автогеном... но я не слишком уверен, что туда стоит лезть.
- Почему?
- Тебе еще хочется найти сегодня какую-нибудь полезную штуковину, да?
- Кип цинично подмигнул Дэвиду: - Что ж, если на этой посудине остались
годные торпеды, у тебя будет прекрасная возможность обшарить все Небеса. -
Он выпрямился и посмотрел на корму. - Где-то должна быть трещина. Иначе
как бы эта штука попала в Бездну?
- Похоже, сейчас она в полном порядке, - заметил Мур. - Нельзя
сказать, что она тонет.
Кип хмыкнул:
- Я могу понять, что подбитый корабль затонул. Но я не могу понять,
как подбитый корабль всплыл на поверхность. Такого я до сих пор не
видывал. Зато одно я знаю наверняка. Кисс-Боттом крепко держит эту
посудину, и в ближайшее время она никуда отсюда не денется. - Он в упор
посмотрел на Мура, оперся на фальшборт и провел рукой по взмокшему лбу. -
Может, тебе обратиться к доктору Максвеллу, Дэвид?
- Нет, со мной все в порядке. Просто я еще не отошел. Я знал, что
буря многое очистит от донного песка, но ничего подобного себе не
представлял.
Несколько мгновений констебль молчал, осматривая широкие палубы
лодки. Потом сказал:
- Посудина времен второй мировой, я бы так сказал. Никаких
опознавательных знаков. Английская, американская, итальянская, немецкая -
кто знает?.. В войну тут много кто рыскал. Ну ладно. Раз уж она всплыла,
надо с ней что-то делать. Нельзя оставлять ее здесь, но и рисковать жизнью
ради...
Снова послышался оглушительный лязг железа. Кип перегнулся через
фальшборт, полагая увидеть островитян, вопреки его распоряжению тянущих из
воды толстый трос. Но все стояли там же, где и прежде, на носу лодки, и о
чем-то тихо говорили. Неожиданный звук испугал их, они повернули головы к
констеблю и боязливо уставились на него, плотно сжав губы. Прочие
оставались на траулере, предпочитая смотреть и слушать оттуда.
А вокруг разносился гулкий глухой рокот, словно кто-то со все
возрастающей настойчивостью и лихорадочной энергией колотил по железу.
Кто-то в страхе закричал; стоявшие на носу лодки люди начали пятиться
прочь от боевой рубки. Они двигались в сторону сходней, к спасительному
баркасу. Мур почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.
- Что за черт?..
- Уходите оттуда! - закричал с траулера какой-то бородач.
- Это же море! - громко сказал Кип, чтобы услышали все. - Это просто
море шумит! Что с вами, ребята? Господи, да сейчас прилив; вот море и
стучит снизу по обшивке!
Но на островитян с округлившимися от страха глазами жалко было
смотреть. Они гомонили, перебивая друг друга, но их голоса не могли
заглушить жуткий гул, который становился все громче и громче, все грознее
и грознее и ничуть не походил на удары волн.
Потом все стихло. Но безмолвие было в десять раз хуже любого шума.
- Старушка собирается развалиться на части, - спокойно промолвил Кип.
- Надо уносить ноги, пока не поздно. - Он легко перепрыгнул через
фальшборт и сбежал по трапу на палубу, потом остановился и подождал Мура.
Пока Мур отвязывал свой ялик от темной громады, Кип неуверенно вглядывался
туда, где под днищем лодки колыхалась вода. На траулере приняли у Мура
швартов и закрепили на корме, чтобы можно было буксировать ялик.
- Пошли отсюда, - сказал Кип.
Они поднялись по сходням на траулер, втащили их на борт, отвязали и
выбрали лини. Застучал мотор; траулер отвалил от подводной лодки и
зарыскал в поисках свободного прохода через рифы. Мур оглянулся. Нос
подводной лодки был задран к самому небу и напоминал морду зверя. Совсем
недавно он, Мур, был под водой один на один с этим чудовищем, цеплялся за
него; совсем недавно его, Мура, беззащитная плоть - нервы, мышцы, кости -
льнула к этой бронированной твари, к этому скоплению шкотов, тросов,
механизмов, заклепок, стальных бимсов... Боже правый!
Он не мог отвести от лодки глаз. Кто ты? Откуда? Зачем объявилась?
На баркасе царило молчание. Солнце пекло нещадно, а до спасительной
бухты было еще плыть и плыть.
Бросающие в дрожь звуки, вдруг донесшиеся изнутри подводной лодки, до
сих пор эхом гремели в ушах у Мура. Неужели Кип прав и это действительно
было море? Он слышал похожие звуки под водой, когда раскапывал перископ.
Но тогда ему почудилось, что они идут откуда-то изнутри этой штуковины,
словно что-то со страшной силой размеренно билось о металл.
Стараясь выбраться наружу.
3
Вода в гавани была спокойной, Кисс-Боттом не пропускал сюда морскую
зыбь и волны. Мур стоял на носу баркаса и смотрел, как форштевень
стремительно рассекающего морскую гладь корабля разваливает его отражение
на две, три, четыре части. Показались причалы; там ждали местные
мальчишки, готовые поймать и закрепить носовые и кормовые швартовы. Сквозь
завалы всякого хлама на верфях, где прибой без устали накатывал на
прибрежный песок, через колючий кустарник и траву пробирались крабы. Там
же темнел наполовину погребенный в песке остов рыбацкого ялика, но теперь
никто уже не помнил, чье же это было суденышко. На полукружье песка,
обнимавшем гавань, лежали рыбачьи лодки, на деревянных шестах сушились
сети, под пальмами одинокий рыбак наблюдал за приближением баркаса.
Суда покрупнее стояли у пристани, терлись боками о старые
автомобильные покрышки, защищавшие ветхие деревянные конструкции причала.
На воде переливались на солнце всеми цветами радуги пятна солярки, среди
них плыла дохлая рыба, такая же радужная. Через мгновение баркас подмял ее
носом.
- Всю свою жизнь я провел на этих островах, Дэвид, - сказал Кип,
подходя к нему вплотную и перекрикивая шум работающих двигателей. - Но на
моей памяти здесь не случалось ничего подобного. Я это к тому говорю, что
тебе страшно повезло - мог ведь и концы отдать. - Он сердито нахмурился,
поняв, что Мур его не слушает.
Кип родился в семье бедного рыбака на Хэтчер-Ки, маленьком островке
примерно в ста милях от Кокины, названном так потому, что на одном из его
пляжей откладывали яйца черепахи [hatcher - инкубатор (англ.)]. (Кипу до
сих пор частенько снилось, что он снова мальчишка и носится с приятелями
по горам желтовато-белого песка неподалеку от берега, на который
накатывают увенчанные белыми гребнями волны прибоя.) Потом его отец сломал
руку и плечо, наскочив на не обозначенный на картах затонувший пароход.
Кости срослись неправильно, и отцу пришлось бросить рыбную ловлю. Семья
собрала пожитки и переехала в кингстонские трущобы, где во множестве
теснились скособоченные лачуги, а по улицам безостановочно двигался песок.
Чтобы выжить здесь, приходилось делать соломенных куклят - для туристов -
или, как в случае Кипа, за гроши работать экскурсоводом. За самым
Кингстоном, на опушке леса, жили тетя и дядя Кипа, люди странные. Их
верования, привычки, заведенный в доме порядок пугали Кипа, казались
противоестественными - и необъяснимым образом меняли будничный облик
хозяев. Кип терпеть не мог ходить к ним в гости.
Мать Кипа, женщина неграмотная, с великим трудом читавшая по складам,
настояла на том, чтобы сын учился. Если ты научишься читать, твердила она,
ты научишься думать. Только тот, кто умеет думать, может выжить в этом
мире. И Кип взялся за учение. Пока какая-то женщина занималась с ним, отец
сидел отдельно от них в крохотной комнатушке, любуясь игрой света и слушая
призывный рокот далекого моря.
Кип уехал в Соединенные Штаты, во Флориду, и стал самостоятельно
зарабатывать себе на жизнь. Там с ним случилась неприятность: какой-то
ухмыляющийся белый с лошадиной физиономией напал на него, избил и забрал
все деньги, которые Кип заработал, подметая полы в общественном бассейне
Майами. Это переполнило чашу его терпения. Днем он жадно впитывал все, что
мог увидеть и услышать на улице, а по ночам взахлеб читал книги, все,
какие сумел купить или одолжить. Некоторые из них произвели на него
сильнейшее впечатление - например, "Длинная рука закона", повесть о жизни
лондонских "бобби". И вот Кип на борту океанского лайнера пересек
Атлантику, сошел на берег в Ливерпуле и устроился матросом на портовый
буксир. Поначалу было трудно, белые "старички" с буксира всячески
насмехались и издевались над ним, но постепенно Кипу удалось завоевать
если не их дружбу, то по крайней мере уважение - ведь он работал за троих.
Потом, на счастье Кипа, британское правительство развернуло программу
защиты правопорядка, и в шестидесятых он вернулся на острова в офицерском
чине, получив образование и накопив жизненный опыт. На Больших Багамах он
встретил свою будущую жену, потом родился их первенец, Эндрю. Потом Кипу
предложили стать констеблем на Кокине. Он принял предложение в силу
неопределенности будущих обязанностей, а также из желания сделать в этой
жизни хоть что-нибудь стоящее.
Жизнь на Кокине показалась им с Майрой прекрасной, мирной и
спокойной, и они остались. Сразу после того, как они переехали, родилась
Минди, а еще через пять лет Эндрю - ему тогда уже сравнялось семнадцать -
на борту китобойного судна отбыл в Штаты, чтобы найти свою дорогу в жизни.
Кип увидел, что все повторяется, но, хотя очень скучал по сыну, понимал:
не стоит отодвигать неизбежное. Таков уж этот мир.
Баркас выключил двигатели и причалил к пристани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32