– У меня он не умрет! – завопила она сквозь грохот взрыва. – Ты у меня не умрешь, Джимми!
– Нет, мэм, – еле слышно ответил парень. – Я у вас не умру.
Он не хотел умирать, хотя ноги у него были оторваны, а на животе зияла кровавая рана. К ним поступало немало мужчин с оторванными ногами. Мужчин со страшными ранами, которых, казалось нельзя было исцелить. Но медики возвращали их с того света.
– Правильно, сынок! – крикнула Мэдж. – А теперь кто-нибудь помогите мне!
– Мэдж!
– Помогите мне! Я не могу отойти, пока не перелью кровь!
– Мэдж, это я!
На этот раз она не услышала свиста. Она только почувствовала, как что-то врезалось в нее, как товарный поезд, и свет померк.
– Мэдж, ты меня слышишь?
– Слышу, Майкл.
Она продолжала глядеть на волны.
– Ты нас напугала, милая, – сказал он.
– Мне очень жаль, – с трудом выговорила она.
Вода была такая спокойная и глубокая. Ей очень хотелось быть такой же спокойной. Хотелось, чтобы кончились слезы, кончились воспоминания, кончилось неистовство.
– Я, кажется… опоздала на работу.
– Да, Мэдж. Ты опоздала на работу.
Она попыталась встряхнуться. Надо было двигаться. Надо было взять себя в руки. Но она не могла… Джимми не отпускал ее.
– Все в порядке, – сказал Майкл. – С работой Надин все уладит. Мы должны позаботиться о тебе.
В ее глазах что-то промелькнуло. Что-то тревожное. Снова хлынули слезы, но она их не заметила.
– Что случилось, Мэдж? – мягко спросил он. – Отчего ты убежала?
Она попыталась ответить и опять расплакалась.
– Уходи, – сказала она, пытаясь оттолкнуть его руку. – Езжай домой и оставь меня в покое.
– Не могу, милая. Ты же знаешь.
– Зачем тебе все это нужно? – спросила она.
Мэдж видела печаль в его внимательных зеленых глазах. Видела скорбные морщинки, которых у него раньше не было. И все же ответ был для нее неожиданным.
– Потому что я люблю тебя.
Мэдж отшвырнула его руку, оттолкнула и попыталась закрыть дверцу. Он не дал ей этого сделать. Она начала с ним бороться. Ему удалось схватить ее и вытащить из машины.
– Оставь меня в покое!
– Но почему?
Слезы покатились еще быстрее. Нахлынула боль, как от раны.
– Потому что это ранит, – всхлипнула она. – Это слишком сильно ранит, а я так устала!
Он привлек ее к себе и крепко обнял.
– О, Мэдж, я знаю. Я знаю…
– Нет, – упрямилась она. – Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь.
– Я многое знаю, – бормотал он, а она отворачивалась, не желая слушать его. – Я говорил с другими медсестрами. И с Пегги Уильямс. Она сказала, что Хыннам – это гиблое место. И что ты ей помогла там выжить.
Пегги. Боже мой, подумала Мэдж. Ясноглазая блондинка, которая играла на гитаре. Она потеряла жениха в авиакатастрофе. Но какое дело до всего этого Майклу?
– Я ничего такого не сделала, – сухо сказала она. – Ничего подобного. Уезжай, Майкл. Оставь меня в покое.
Слезы градом катились по ее лицу, и морской пейзаж подернулся расплывчатым туманом.
– Не могу, милая, – шептал Майкл. – Я никак не могу тебя покинуть. Я это начал, и я должен закончить.
Мэдж, кажется, начала понимать, где находится. Она услышала гудки кораблей в заливе, крики чаек и стрекот насекомых. Она совершенно не помнила, как сюда попала. Помнила только, что пришлось бежать, потому что Джимми преследовал ее. Джимми и другие призраки, для которых у нее не было ни сил, ни времени. Ей надо было заботиться о безопасности детей.
Если с ними все в порядке…
– О Господи, – простонала она, пытаясь нырнуть в машину. – Джонни, Джесс. Мне надо…
Майкл удержал ее.
– Они в порядке. Но ты не уедешь, Мэдж, пока мы не поговорим.
– О чем? – вызывающе спросила она. – О прежних добрых днях? Ну что ж, Майкл, я могу припомнить прежний добрый день, будь он проклят. И не один. О чем же мы будем беседовать.
– Пегги говорит, ты всегда била пациентов, – тихо сказал он. – Она еще говорит, что ты вроде как усыновляла по одному парню из каждой партии раненых и тащила его, пока ему не станет лучше. Что ты была одержима работой.
Мэдж старалась удержаться от слез.
– У Пегги память не лучше, чем у меня.
– Ты этого не помнишь?
– Какая разница? Ты хочешь, чтобы я сказала, что помню тебя? Ну ладно, помню! И помню Смитти и то, как приходилось врать тебе, когда он умирал. Я не запомнила твоего имени. Но я помню твои раны. Все говорили, что ты все равно умрешь и зачем, мол, стараться. Но я лучше знала. Хотя в общем-то было безразлично. Вы все уезжали, и я никогда не знала, что с вами дальше случается.
Она отошла от него. Побрела к морю, пока волны не начали лизать носки ее белых туфель. Начинался отлив. Почему-то это еще больше опечалило и рассердило ее.
– Я не могла взять на себя всех этих парней, которые умоляюще глядели на меня, поддержать их, быть их матерью, сестрой и невестой. Я не могла без борьбы позволить им умереть и не могла утешить их, когда они выписывались и уезжали домой без руки или без ноги.
Ее сердце сжималось от стыда. Она не могла смотреть ему в лицо, потому что он любил ее. Потому что она разделяла его чувство и не могла больше с этим жить.
– Разве ты не исполняла свой долг?
– Не в этом дело. Я была не такой, какой нужно быть на войне. Я не могла… не могла…
– Чего ты не могла, Мэдж?
Он смотрел в ее глаза так мягко, так понимающе. Мэдж зажмурилась, но слезы все равно текли. Угрызения совести съедали ее, как раковая опухоль.
– Я просто… не могла.
– А как его звали? – осторожно спросил он.
– Джимми, – не задумываясь, ответила она. – Его звали Джимми.
– Расскажи о нем, Мэдж. Чем он тебя огорчил?
Она резко повернулась к нему.
– Джимми меня не огорчил. Джимми вообще никого не огорчал. Он наступил на прыгающую мину и потерял ноги. И почти все, что ниже пояса. Ему было так страшно… он схватил меня за руку и умолял не покидать его. Не дать ему умереть, потому что это был как раз его день рождения и он не мог так огорчить свою маму. Не мог…
Чайки кружили над головами. Бриз шевелил листву на деревьях. Так мирно. Так тихо.
Мэдж глубоко вздохнула и рассказала все.
– Конечно, я не собиралась запросто дать ему умереть. Я заставила его поверить, что он у меня не умрет. И все это знали. А потом нас атаковали. Все переложили своих пациентов под койки. А я переливала Джимми кровь и не могла от него отойти. Один из санитаров по прозвищу Хвастун все кричал, чтобы я укрылась. Хвастун был… Ну, в общем он был лучшим.
Из ее глаз снова брызнули слезы. Бесполезные, угнетающие слезы, которые смывали остатки здравого смысла. Она не могла их остановить, хотя Майкл был рядом, держал ее за руку.
– Бомба разорвалась у нас во дворе, – сказала Мэдж, задрав голову и глядя на птиц. – Хвастун бросился и закрыл меня своим телом. И погиб. Я схватила его, но он был уже мертвый.
– А Джимми?
Она пожала плечами.
– Он тоже был убит. Но он бы так или иначе умер. Мне бы следовало это знать, ведь все говорили…
Майкл ласково обнял ее, укрывая от ветра. Она все еще плакала.
– И Хвастун говорил… – закончила Мэдж.
– А сколько лет было Джимми?
– Восемнадцать. Джимми было восемнадцать. Он умер как раз в свой день рождения.
14
Майкл обнял ее, но не мог помочь ей. Он что-то бормотал, но женщина, казалось, не слышала его, трясясь от воспоминаний о мальчике, который был последним и самым неотступным видением Мэдж о войне. Восемнадцатилетний мальчик, умерший в день своего рождения.
Майкл наконец понял, что же она взяла из своего чемодана. На пассажирском сиденье лежал небольшой пластиковый мешочек, наполненный разноцветными железками. Это были ее боевые награды. Именно их Мэдж почему-то достала прошлой ночью и взяла с собой.
Джонни был прав – у нее было «Пурпурное Сердце». Оно лежало как раз поверх желто-красно-зеленой ленты ордена «За корейскую кампанию». То, чем одни ветераны гордились, держа на самом видном месте, Мэдж спрятала в глубине шкафа в старом чемодане.
Майкл прекрасно понимал ее. Вернувшись из Кореи, он в тот же день сложил свои ордена и медали в шкатулку и спрятал в нижний ящик комода. И не надевал их даже в День ветерана. Последние пятнадцать лет у него не хватало мужества даже взглянуть на них.
– Теперь ты знаешь, – сказала она бесцветным голосом. – Ты знаешь, почему я мирюсь со своей жизнью и оставляю прошлое тем, кому оно принадлежит. Не очень веселая история. А теперь оставь меня в покое.
Майкл никогда еще не слышал таких жестоких слов.
– Я не могу оставить тебя в покое, Мэдж, – воскликнул он. – Не могу с тех пор, как увидел твои глаза. Позволь, я отвезу тебя домой. Я помогу тебе найти старых друзей, и ты обретешь то, что потеряла.
– Я не могу…
– Ты должна.
Она пожала плечами и отвернулась.
– Я должна строить гостиницу. Ходить на paботу. Воспитывать детей. – Глаза Мэдж сверкнули, и Майкл увидел всю глубину ее страха. – Только это я должна. И только я могу быть уверена, что все идет нормально. Но если ты меня снова втянешь в прошлое…
– Ты кончишь, как Сэм, да?
Тихий вопрос поразил ее, как удар молнии. Она зажмурилась, словно свет был слишком ярким или источник его был слишком близко.
– Сэм посещал групповую терапию и бывал у консультантов, которые говорили, что понимают через что он прошел. Он позволил им уговорить себя, что если он им расскажет все, что чувствует то дела тут же пойдут на лад, – едва слышно сказала она.
Она снова открыла глаза, и Майкл почувствовал, что ее взгляд обжигает.
– Так вот, – продолжала Мэдж. – Все вышло наоборот. Он приходил к стеле и возлагал на нее руки, как будто в ней заключалась волшебная сила, способная исцелить его. Он подходил к ней очень близко и видел все эти имена и плакал, а потом приходил домой и пил до умопомрачения. А потом убил себя.
– И ты не захотела пойти по этому пути, не правда ли?
Она не ответила.
– Ты ходила к стеле, – продолжал Майкл, все еще поглаживая ее и зная, что если он позволит ей уйти, то потеряет ее. – Но ведь ты не подошла к ней, Мэдж? Ты осталась на холме, где было безопасно. В лесочке, откуда не было видно фамилий и тех ветеранов, которые плакали. Где ты могла сказать, что отдала дань уважения. Но ты не подошла, чтобы разглядеть имена.
– Да, – прошептала она. – Да! Мне полагалось туда пойти, так ведь? Всем полагалось, и мне тоже. Я отбыла свою повинность, а теперь хочу домой!
– Но почему ты не подошла поближе, Мэдж?
Ее душили рыдания.
– Потому что я виновата! – крикнула она. – Потому что я говорила им, что они не умрут, а они умирали! Потому что каждое имя на стеле – это тот раз, когда я была слишком усталой, или невнимательной, или разочарованной. Потому что от меня не было никакого толку!
Майкл испугался. Он не ожидал такой реакции. Как она могла сама в это поверить? Как могла так долго жить с этим, не сломавшись?
– Но ведь толк был, – поспешно возразил он. – Я здесь. И только благодаря тебе. Разве это ничего не значит?
– Пожалуйста, – взмолилась она, заикаясь и всхлипывая. – Пусти меня домой. Пусти обратно в мою жизнь.
И Майклу пришлось исполнить ее желание, так как он не мог придумать никакого повода, чтобы удержать ее.
«Пока мои дети в порядке, я тоже в порядке». Всю дорогу домой, съежившись на пассажирском сиденье спортивной машины Майкла, она повторяла это заклинание, промокая слезы бумажным полотенцем и надеясь, что ущерб будет не слишком велик. Она нарочно игнорировала Джордана, хотя все, что ей хотелось, – это припасть к нему и плакать у него на груди.
Она не имела права его любить. Она не могла снова раскрыться перед ним. Она не могла просить дать ей надежду, потому что, начиная надеяться, тут же начинала вспоминать. А у воспоминаний нет будущего.
«Пожалуйста, Майкл, – мысленно просила она, – сделай что-нибудь. Чтобы не было так больно. Чтобы призраки ушли».
Но он не слышал ее. Она ничего не говорила вслух. Сидела и держала на коленях пластиковый мешочек с наградами. Как вещественное доказательство. Как приговор.
– Приготовься дружелюбно улыбнуться, – предупредил Майкл.
Мэдж открыла глаза и обнаружила, что ее собралась приветствовать целая бейсбольная команда. Персик, Надин, Джонни, Джесс, Джина, Пит. И даже Би в домашнем чепце.
– Боже мой, – прошептала она. – Что ты им сказал?
– Это они мне сказали, милая. Надин пустилась по твоим следам в половине девятого, удивляясь, почему ты не явилась на работу.
Работа. Боже мой, работа! Мэдж выпрямилась, дрожащими руками пригладила волосы и попыталась взять себя в руки.
– Ничего им не рассказывай, – попросила она.
– Ну конечно нет! – заверил Майкл.
Машина затормозила у дома, и все бросились к ней. Но за секунду до того Мэдж успела решить еще одну задачу. Она повернулась к Майклу и накрыла его ладонь своей.
Он удивленно взглянул на нее.
– Спасибо тебе, – сказала она.
Майкл улыбнулся, и его улыбка все сказала.
– Да ладно тебе, – ответил он. – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
– Мама! Мама! Ты в порядке? Мы так беспокоились! – галдели дети.
Майкл открыл дверцу и переключил всеобщее внимание на себя.
– У нее машина сломалась, – просто сказал он, повторив то, что сказал по телефону Персику. – Мы ее потом заберем.
Дверца со стороны Мэдж распахнулась, и Джесс влетела прямиком в ее объятия. Джонни хлопал ее по плечу, а Персик и Надин стояли в забавно сходных позах, подбоченившись и нахмурившись.
– Мама, а зачем они тебе? – спросил Джонни, уставившись на мешочек с наградами. – Это папины?
Мэдж совсем позабыла о них.
– О, я… – пробормотала она.
– Нет, – ответил за нее Майкл, забирая мешочек. – Это мои. Спасибо, Мэдж. Я про них совсем позабыл…
«Хорошо, что дети не отличают медицинских наград от боевых», – подумала она и устыдилась. Мэдж никогда не лгала своим детям.
Надо будет с ними поговорить, только не сейчас. Без Надин, Пита и Би. В кухне собралось слишком много людей, все наперебой говорили и что-то предлагали. Мэдж чувствовала, что здесь что-то не так. Джонни избегал смотреть на нее, а Пит неловко топтался с ноги на ногу.
– Пит, милый, ты сегодня утром звонил маме? – спросила она первое, что пришло в голову.
Мысли у нее путались, голова болела.
Он согласно кивнул головой.
– Да, мэм. Я собирался днем уехать, пока тетя Мэри здесь. Но, знаете, мама сказала, что ей лучше будет сейчас побыть одной. Это ничего.
Мэдж радушно протянула мальчику руки.
– Я тебе вчера сказала, Пит. Здесь ты или нет – ты член моей семьи. О'кей?
Пит вспыхнул и неловко поклонился.
– Спасибо, мэм.
– Теперь его можно послать за тарелками? – осведомилась Джесс, и напряжение в комнате спало.
С работой Мэдж все уладила. По крайней мере, на этот раз. Ее объяснения звучали правдоподобно, а сожаления – искренне. Она сумела отправить Надин в гостиницу, где на диво уступчивый Персик поделился с ней некоторыми рецептами. Приняв таблетку аспирина, она взяла себя в руки и отогнала призраки в прошлое, откуда они пришли.
Она не помнила, почему убежала. Помнила только, как всю ночь качалась в кресле-качалке, держа награды на коленях. Качалась, глядя в ночь, и сгибалась под непосильной ношей.
Она убежала утром. Уже пять лет она не убегала. Она обычно уходила в себя, туда, где никто не мог ее достать. Вот почему неожиданное бегство ее испугало.
И Майкл ее пугал. Он так много предлагал. Обещал разделить с ней горести и радости, помочь ей, поддержать ее.
Боролся за нее. И почти заставил ее поверить в это. Почти. Но это не имело значения. Скоро он уедет, и она вернется к обычной жизни. Будет присматривать за детьми и за гостиницей, а остальное отложит на потом.
Только бы перестать дрожать. Только бы сбросить с себя этот тяжкий груз и вздохнуть свободно.
– Мама!
Мэдж сидела в гостиной, любуясь видом через распахнутое окно. Эту тихую, уютную комнату она использовала как лекарство против стресса. Сын пришел к ней с заходом солнца.
– Мне надо с тобой поговорить, мама, – с какой-то особенной серьезностью проговорил Джон.
Мэдж подавила желание бежать. Нет, хватит. Нет, пожалуйста. Ей захотелось позвать Майкла. Но она не решилась.
– О чем, милый?
– Мне не хотелось тебе говорить. По крайней мере, сейчас. Но ведь ты должна знать.
– Знать – что?
Он глубоко вздохнул и поглядел ей в глаза.
– Ты помнишь, что было вчера?
– Ну конечно, похороны. Мы там провели целый день.
– Мой день рождения.
Она оцепенела, и только это спасло ее от бегства.
– Ты шутишь…
– Это был мой день рождения. Мне теперь восемнадцать, мама.
Мэдж пыталась прийти в себя.
– Я никогда не забывала про твой день рождения, Джон. Никогда!
– Ладно, мама, не волнуйся. Я только хотел тебе, сказать, что сегодня утром сделал себе подарок ко дню рождения. Мы с Питом выехали до того, как узнали… прежде чем Надин сообщила, что ты не явилась на работу.
Он взял ее за руку. Мэдж почувствовала неладное и ощутила страх.
– Мы завербовались, мама.
Мэдж вскочила на ноги.
– Нет!
– Мама, выслушай меня!
Она резко повернулась в гневе и страхе.
– Нет! Я сказала – нет!
– Но я хочу летать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16