Руки Майкла нежно обвили ее. Эта женщина так долго оставалась холодной, и теперь с безумной жаждой она впитывала тепло.
– У него был диагноз – ПСС?
– Да. Но этот простой термин вряд ли способен вместить в себя те кошмары, которые мучили Сэма.
– Похоже на особо тяжелый случай? – снова спросил Майкл.
И тогда она сказала ему то, чего еще никому не говорила.
– Он убил себя. Направил машину на полном ходу в мостовую опору.
Мэдж совсем погрустнела.
– Хотелось бы мне знать почему, – задумчиво произнесла она.
Тот выход, который нашел для себя Сэм, иногда казался ей таким заманчивым, особенно в долгие бессонные ночи.
– Он был так печален, – вполголоса продолжала она. – И никогда не говорил мне почему. Никому не хотел говорить. Только сказал как-то, что если я не была в Унсане, то не смогу понять.
– Унсан – гиблое место, – согласился Майкл. – Таких мест было много. Но об этом тебе знать не надо.
Он снова коснулся опасной темы, не боясь, что оттолкнет ее этим. Теперь Мэдж была связана с ним живым теплом их сплетенных тел, мягким уютом его голоса. И это чувство защищенности в темной и молчаливой комнате пустого здания уже не могло покинуть Мэдж. Дверь в ее исстрадавшуюся душу открывалась не чем иным, как нежными словами и страстным желанием разделить все. Особенно самое скверное.
– Мне-то было не так уж плохо, – сказала она.
– Потому что была крыша над головой?
– Я была медперсоналом. Это все же не то, что сидеть в траншеях.
– Но это не было и тылом, Мэдж. Поверь мне.
Снаружи снова собиралась гроза, вдалеке глухо ворчал гром. Где-то одиноко и печально ухал филин. Здесь, в темной маленькой комнате, Мэдж, широко открыв глаза, цеплялась за Майкла, словно за спасательный круг.
– Какое у тебя самое яркое впечатление о Корее? – спросил он.
У нее сразу перехватило дыхание. Чувство защищенности исчезло.
– Самое яркое воспоминание о Корее? Боже мой, о чем ты говоришь?
– Ну, расскажи мне.
Она пожала плечами.
– Я тебе говорила. Я очень мало помню о той войне. Да и зачем?
– А хочешь, я расскажу?
«Нет», – с ужасом подумала Мэдж. Но губы произнесли:
– Да.
Он чуть крепче обнял ее, продолжая лениво перебирать волосы.
– Мой взвод попал в засаду, – легко заговорил он гипнотически спокойным голосом. – Только что мы шли в полный рост, а тут попадали лицом в грязь. Пулеметы строчили, мои парни вопили, пытаясь как-то укрыться от пуль. И вдруг случилось нечто невероятное. Как будто весь мир исчез. Вместе со звуками – пулеметным огнем, криками и всем прочим. Прямо перед собой я увидел прекраснейший маленький цветок. Я совершенно отчетливо помню, как лежал там на брюхе с винтовкой на спине и пялился на этот цветок, словно это было чудо. Я был совершенно зачарован этим цветком в грязи. Затем снова нахлынула волна звуков. Все отстреливались и орали, чтобы узнать, жив ли я, а я все лежал лицом вниз. Тут я встряхнулся, отполз назад, и мы выбрались оттуда. Но я никогда не забуду этот цветок.
– И это твое самое яркое воспоминание? А когда тебя ранило?
– Вот это я помню плохо. Смутные образы, как во сне. Цветок запомнился гораздо острее.
Некоторое время Мэдж лежала зажмурившись и явственно видела этот цветок, возможно пурпурный, в грязи, среди стрельбы, и молодого человека с глазами цвета морской волны, глядящего на него. Ей почему-то вспомнился Джимми. Отгоняя видение, Мэдж открыла глаза и взглянула на грудь и живот Майкла – свидетельство того, что он пережил. У нее не было его мужества. Она бы так не смогла.
– Я одевалась у себя в закутке, – тихо сказала она, вдруг представив себе это так же ярко и отчетливо, как это было в тот день. – Через полчаса надо было заступить на дежурство, а я никак не могла надеть ботинки. Помню, что один шнурок завязался узлом. Внезапно раздался сигнал тревоги – массовое поступление. Я кое-как натянула одежду, схватила недопитую кружку с кофе и вылетела прямо на сортировку. И вот я бегу, стараясь поспеть к трапу самолета, и думаю – наверное, идет дождь, потому что мне капает прямо в кружку. Поднимаю глаза – а никакого дождя нет.
Ее голос упал, так же как тогда упало ее сердце.
– Надо мной был фюзеляж самолета. И то, что капало мне в кофе, было кровью раненых.
Старая боль возникла в груди. Джимми взывал к ней, но Мэдж отказывалась слушать. Она жестоко отшвырнула его туда, где он должен был находиться. Где все они должны были находиться.
– И ты думаешь, такое проходит бесследно? – тихо спросил он.
Днем она бы не ответила на этот вопрос. Но сейчас, лежа в его объятиях, под его защитой, Мэдж обрела голос:
– Но мне не надо было никого убивать!
– А что, люди страдают от войны только потому, что они должны убивать?
– Я делала свою работу, – настаивала она. – Я всего лишь делала свою работу.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем ты делала свою работу? Зачем ты приехала в Корею?
Мэдж открыла рот для ответа, но слова не шли с языка. Слова, которые уличали и обвиняли ее.
Ей очень нужна была помощь. Она сразу попала в мир, состоящий из бесконечных верениц военных автомобилей и пыльных аэродромов, шума и жары, невероятных запахов. Конечно, она беспокоилась. Козыряла кадровым офицерам. Была готова выполнить любое задание.
– Они умирали, – наконец сказала она вслух. – Что бы там ни происходило, слишком много ребят умирало, и я знала, что не могу помочь им.
Некоторое время Майкл гладил ее по голове, словно он был матерью, а она – испуганным ребенком. Страдающим, обманутым.
– Знаешь, как называли посттравматический синдром в Гражданскую войну? – очень мягко спросил Майкл.
– А какое отношение это имеет к нашей истории? – слабо возразила она, не желая больше слышать о войне.
– Выслушай меня! – попросил он. – И на этом закончим. Сейчас это называют ПСС. В Корее это называлось «военный психоз». Во второй мировой войне – «военный надлом», в первой – «контузия». Ты знаешь, как это называли в Гражданскую войну, Мэдж.
– Нет, – прошептала она. – Скажи.
Он приподнял ее так, что они оказались лицом к лицу, пристально посмотрел ей и глаза.
– В Гражданскую войну, Мэдж, – сказал он так проникновенно, что ей захотелось плакать, – это называли «солдатское сердце».
Мэдж не могла ничего ответить. У нее перехватило дыхание.
– Мне хотелось, чтобы ты это знала, – продолжал он, гладя ее по шее. – По-моему, это самое лучшее название из всех, не так ли?
Слезы покатились у нее из глаз, горячими капельками обжигая ему грудь.
– Да, – всхлипнула она. – Да, конечно.
Мэдж снова увидела себя в тот день с кружкой кофе в руке. Увидела, как крупная капля крови упала на ободок и скатилась по белой эмали прямо на большой палец, оставив темный след. Одна капля крови, которую она никогда не сможет вытравить из памяти, подобно леди Макбет.
– Я с тобой, – прошептал Майкл, крепко обнимая ее. – Я с тобой, Мэдж.
И впервые за многие годы она разрыдалась, чувствуя невольное облегчение: он был рядом, он принимал ее боль.
11
Так больше не могло продолжаться. Прошло уже четыре дня после той сладкой, фантастической ночи, а Мэдж все еще не знала, что ему сказать. Она была в полном смятении. Майкл знал о Сэме. Никто этого не знал. Никто бы не понял.
Он понял.
Там, в маленькой, недоделанной комнатке, на раскладушке, он вручил ей самый замечательный подарок, который она когда-либо получала от мужчины. Но при этом он открыл старые двери, которые лучше бы было держать закрытыми, и выпустил на свободу не только старые воспоминания и старых демонов, но и старые эмоции. Грусть и печаль, которых не должно быть у женщины, видящей своих детей здоровыми и счастливыми. Ужасное разочарование в тупой администрации больницы. Бесполезный гнев и опустошающая меланхолия. Неожиданная ярость и еще более неожиданные вспышки восторга. Все это теперь переполняло Мэдж. И все это пришло к ней потому, что она попросила Майкла Джордана любить ее.
Ей хотелось попросить его еще кое о чем. А именно – уйти из ее жизни, чтобы она могла вернуться к прежнему шаткому равновесию. И каждую ночь, запирая дверь своей спальни, она садилась в легкое кресло около кровати и боролась со стремлением побежать к нему.
Так она и сидела всю ночь одна, ни с кем не деля свое вино, а утром возвращалась к жизни, будто ничего не изменилось.
– Из каких соображений вы задерживаете разрешение? – сдерживая ярость, осведомилась Мэдж как можно вежливей.
В трубке послышался тот самый безразличный мужской голос, с которым она воевала уже два года, с тех пор как занялась гостиницей.
– Ваш подрядчик должен иметь лицензию.
– У него есть лицензия, – заметила она. – На прошлой неделе я принесла все документы к вам в офис.
Послышался шелест бумаг.
– В этот офис? Вы уверены? Что-то и их нигде не вижу.
– Пожалуйста, посмотрите как следует, – взмолилась Мэдж. – Я отдала их женщине за передним столом. Она сказала, что все сделает.
– Сожалею, но ваших документов здесь нет.
Она прикрыла глаза. Перевела дыхание. Подумала, что будет, если просто бросить трубку.
Но тут сверху раздался страшный грохот, и эта проблема мгновенно вылетела у нее из головы.
– Мама! О Боже мой, мама! – вопила Джесс во всю мощь своих легких. – Я убила его!
Мэдж бросила трубку, не попрощавшись, и побежала наверх. Она промчалась по коридору и влетела в дальнюю спальню, где работал Майкл. Вслед за ней вбежал встревоженный Персик.
Джесс стояла на коленях над распростертым на полу Майклом. Ее глаза были широко открыты, лицо искажено ужасом, а руки покрыты кровью.
Его кровью…
Девочка в отчаянии взглянула на мать.
– Мамочка, что я наделала! – закричала она, подняв глаза и снова опустив их на Майкла. – Он умер!
У Мэдж ушло не более секунды, чтобы оценить ситуацию и принять решение.
– Иди вниз, Персик, – скомандовала она, сняв у него с плеча полотенце. – Если потребуется, я позову. Успокой гостей, скажи, что все в порядке. Джесс, сядь и передохни. Он не умер.
– Но посмотри!
– Вы уверены? – спросил Персик, сморщив лицо при виде недвижного тела.
Мэдж спокойно улыбнулась.
– Я уверена. Ступай, Персик! А ты, Джесс, успокойся. Он в порядке.
Мэдж догадалась, что Джесс реагировала не на раненую голову Майкла, а на его обезображенный шрамами живот. Когда Джордан свалился со стремянки, он за что-то зацепился тенниской и порвал ее. Джесс увидела его шрам, залитый кровью от полученной царапины…
Когда Мэдж нагнулась над ним, нащупывая пульс, он открыл глаза и застонал.
– Вот видишь! – сказала она дочери. – Пульс ровный и сильный. А что произошло?
– Я споткнулась, – призналась Джесс. – Я как раз хотела ему помочь. А он был на стремянке, прислоненной к оконной раме, и… Мистер Джордан, вы меня слышите?
– Слышу, Джесс, – слабо ответил он.
– Но вы ужасно ранены! – плача, вскричала Джесс, впиваясь взглядом в шрам, змеившийся по животу.
– Это не ты сделала, девочка, – сказала Мэдж, прижимая полотенце к небольшой ране, которую обнаружила на голове у Майкла. – Это старый шрам. Он всего лишь разбил голову. Ты всего лишь разбил голову, Майкл.
Он улыбнулся:
– Я всего лишь разбил голову, Джесс, успокойся. К тому же забыл вас предупредить: я это делаю как минимум раз в неделю.
– Тебе бы следовало предупредить об этом мою страховую компанию, – хладнокровно возразила Мэдж. – А теперь, Джесс, пойди в кухню, вымой руки и принеси мне аптечку. Да не пугай гостей, хорошо?
– Но, мама…
– Я в порядке, Джесс, – сказал Майкл и в подтверждение еще раз улыбнулся. – Сожалею, что перепугал тебя.
Джесс вскочила на ноги и, глотая слезы, бросилась вон из комнаты.
– Ты действительно в порядке? – спросила Мэдж, озабоченно глядя ему в глаза.
– Не беспокойся, все о'кей!
Но она была не очень уверена в его состоянии – рана, кровь, мертвенно-бледное лицо… Внезапно Мэдж утратила душевное равновесие. Куда-то исчезли дневной свет, запах корицы, звуки болтовни внизу.
Антисептик. Запахло антисептиком. Она почувствовала сладкую вонь гангрены. И услышала шум дождя, барабанящего по жестяной крыше барака из гофрированного железа.
– Мэдж?
«Не беспокойтесь обо мне. Найдите Смитти. Найдите моего радиста…» – звучало у нее в ушах.
– Мэдж, что случилось?
Она крепко зажмурилась. Майкл казался ей видением. Мэдж хотелось, чтобы он исчез. Она даже не почувствовала, как его рука схватила ее за запястье. Не поняла, что он усадил ее рядом с собой. В ее ушах стоял шум дождя… И, бесконечно повторяемые слова: «Пожалуйста, возьмите Смитти… он тяжело ранен…»
– Мэдж, все в порядке, – встряхнул ее Майкл и для верности хлопнул несколько раз по щекам. – Все в порядке.
Она очнулась и отчетливо произнесла:
– Я это ненавижу. Ненавижу!
– Я знаю. – Он отвел волосы с ее лица, пытаясь помочь ей восстановить равновесие. – Я знаю.
Таких эмоций Мэдж не испытывала с того времени, когда у нее на руках умирали ребята, а она не могла ничем им помочь.
Майкл все еще терпеливо поддерживал ее, как опытная сиделка тяжелораненого, хотя в данный момент сам нуждался в практической помощи.
– Ты на минутку вспомнила меня, да? – осторожно спросил он.
– Нет.
Ответ против ее воли прозвучал слишком резко.
Мэдж поняла это. Но если она выдаст этот маленький кусочек себя, ей придется выдать и все остальное. А она не должна рассказывать ему о Джимми. Она просто не сможет этого сделать.
– Нет, это были общие… гм… впечатления. Запахи и звуки и тому подобное.
– Удивительно, что тебя не посещают воспоминания в больнице. Я разговаривал с некоторыми медсестрами – они говорят, им то и дело мерещится камуфляж.
– Может быть, это одно из преимуществ работы в кардиологическом отделении, – сказала она, поднимая дрожащую руку, чтобы покрепче прижать полотенце к его ране. – Там мало что напоминает о Корее.
Он кивнул.
– Разумно. Теперь все в порядке, Мэдж?
Она помедлила с ответом, чувствуя такую близость к нему, какой не было с того дня, когда они разделили постель. Мэдж всмотрелась ему в глаза в поисках призраков, но увидела там только намек на старую печаль, отражение ужасного урока, полученного когда-то. К своему удивлению, она обнаружила, что может улыбаться.
– Да, – неуверенно согласилась она. – Думаю, что так. Спасибо тебе, Майкл.
– Всегда пожалуйста.
– Ох, простите! – выпалила Джесс, появившись на пороге с аптечкой в руках. – Простите, Майкл, я нечаянно, я нечаянно…
Мэдж укоризненно вздохнула. Майкл ухмыльнулся, отобрал у нее полотенце и встал на ноги.
– Видишь? – сказал он. – Я правда в порядке, Джесс. Ты меня не убила.
Она в отчаянии заломила руки.
– Но я видела такие раны… – прошептала она.
Майкл сделал вид, что не понял. Мэдж улыбнулась своей маленькой дочери, у которой было такое большое сердце. Как много ей еще предстоит постичь!
– Я же тебе сказала, солнышко. Это шрамы от ран, полученных в Корее.
Джесс только охнула и побледнела. Майкл улыбнулся ей так легко, словно они беседовали о каникулах.
– Теперь ты понимаешь, какая твоя мама замечательная медсестра, – сказал он, и Мэдж с изумлением увидела на лице дочери улыбку.
Этой ночью она пришла к нему. Когда Персик ушел, ребята заснули, а филин умолк, Мэдж прокралась в темноте в его комнату в пустой гостинице.
Майкл молча распахнул объятия, и она упала в них. В пустые ночные часы они, отгоняя страхи и призраки, творили радость, которую жизнь отмеряет очень малыми дозами.
Мэдж хотела попросить его побыть с ней утром. Не столько потому, что боялась, сколько потому, что влюбилась. Но она не попросила. Она ни о чем не просила ни в эту ночь, ни в следующую. Ни когда они ели вместе, будто одна семья, ни когда она сидела с бокалом вина в руке, пока дети праздновали вместе со своей страной очередную военную удачу в войне за океаном.
Чувствуя себя идущей по тонкому льду, она делала каждый шаг с величайшей осторожностью. Надеясь, что каждое совместное с Майклом воспоминание облегчит возможность открыть старые двери, чтобы можно было справиться с тем, что выйдет оттуда. Мэдж убеждала себя, что можно сделать это, и в то же время не рассказывала Майклу всей правды.
Она чувствовала себя лучше. Сильнее. Увереннее. У нее был некто, деливший с ней радости и горести, чувствующий ее как никто другой. И только он мог улыбаться ей так, как она не позволяла мужчинам почти одиннадцать лет.
– Не понимаю, чего вы от меня хотите? – раздраженно бросил Майкл хмурому Персику, который угрожающе пристально смотрел на него.
– Оставьте ее в покое. Она выглядит чертовски скверно.
Майкл с досадой потер подбородок.
– Вы не совсем понимаете… Мэдж избавляется от прежних страхов, – попробовал объяснить он.
Персик только фыркнул и шмякнул об стол ком теста.
– Она пьет!
Майкл знал это. Под глазами у нее были круги. Она похудела. И Майкл приобрёл привычку пересчитывать винные бутылки под буфетом. Но он надеялся, что все еще переменится к лучшему.
– Я знаю, что она пьет, черт побери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16