Я заметила, что она заметно побледнела, когда ее отец заговорил. – Ты, Элизабет, расскажешь Розе, как вести хозяйство, и через некоторое время она сможет принять у тебя ключи. Управлять домом следует замужней женщине.
Бледное лицо Элизабет залила краска.
– Да, замужней, папа! Вы разве забыли, что я замужем?
Убедившись, что слуга удалился из комнаты, Лангли позволил себе съязвить. Вытянув шею вперед, он склонился над огромным столом, напомнив мне старую черепаху.
– Замужем? Я не считаю, что женщина замужем, если у нее нет мужа или ребенка.
– Вы не правы… не правы! – Элизабет даже приподнялась со стула, а ее рот нервно дергался. – Не я была виновата. Это вы сделали так, чтобы…
Но тут в разговор быстро вмешалась Роза:
– Может быть, было бы лучше оставить пока все, как есть? – Она опустила глаза с деликатностью, которая, уж я-то знала, была чистым притворством. Однако на Джона Лангли это возымело свое действие. – У вас такой большой Дом… – продолжала Роза, беспомощна взмахнув руками. – В моем положении мне будет нелегко взять на себя все это. Возможно, после рождения ребенка…
– Ну, дело ваше, дело ваше, – поспешно ответил Джон Лангли.
Затем, решив, что мы уже достаточно поели, он поднялся из-за стола. Когда мы медленно выходили из столовой, я заметила взгляды, которыми обменялись Роза и Элизабет. Они означали, что оказанная услуга была с признательностью принята. Теперь Элизабет останется здесь домоправительницей. Розе только этого и надо было, однако Элизабет думала, что ей сделали одолжение. Невероятно, но между ними образовалась невидимая связь, предназначенная для того, чтобы оберегать друг друга от Джона Лангли. Элизабет почти торжествовала. Хотя с приходом Розы она и потеряла в глазах отца – ведь это означало, что другая женщина родит ему первого внука, – но зато приобрела защитницу в лице Розы и поэтому стала сильнее. Так, в отчаянной попытке помочь друг другу, и сложился их альянс.
Взяв Розу под руку, мистер Лангли повел ее вверх по лестнице в гостиную. Мы с Томом и Элизабет брели сзади, слушая их разговор, а точнее сказать, монолог старика.
– Конечно, вам надо посмотреть Лангли-Даунз, когда сможете, и бухту Надежды тоже. Ведь они – моя гордость. Даже если бы кроме них ничего больше не было, этого уже достаточно. Ведь это мои первые шаги. Я первый поселился на той части побережья, где расположена бухта Надежды, первый сделал нечто основательное на земле, где ютились только появлявшиеся по случаю китобои. Я первый привез туда овец-мериносов. Теперь другие претендуют на это, но они лгут!
Усадив Розу рядом с собою на диван, Лангли продолжал:
– Я своими руками помогал строить «Бухту надежды», сам расчищал землю для пастбищ. Конечно, я был уже не новичок в сельском хозяйстве: на холмах Суссекса у меня когда-то была прекрасная ферма, но земельная реформа и требования работников повысить им зарплату убедили меня начать все заново здесь. Тогда я все продал и приехал на Землю Ван-Дьемена – там и родился Том. Вся хорошая земля оказалась уже занята, так что мне пришлось пренебречь правительственными постановлениями, запрещающими селиться в этой части страны, и привезти сюда свои стада. Десять лет боролся я с колониальным министром, чтобы узаконить свои права. Я открывал эту страну… Я помогал другим получить возможность приехать сюда! А какие-то негодяи пытались сказать мне, что я не имею на свои земли прав. Как будто я не заработал их своим трудом и потом…
Том и Элизабет специально уселись подальше от своего отца. Для меня его рассказ был нов и увлекателен, но они-то, должно быть, слышали его уже много раз, и, наверное, всякий раз он служил им упреком. Когда Том слушал, как его отец рассказывает о напряженном труде, о своих достижениях, о которых в колонии теперь ходили легенды, на его лице отражалось давнее страдание. Каждое слово звучало ему упреком и, казалось, причиняло Тому почти физическую боль. Я поняла, почему он оставил этот дом. Вряд ли он был виноват, что у него хватило сил только на то, чтобы просто уйти, не добившись ничего самому. Я стала сожалеть, что с моей подачи Роза снова привезла мужа в этот дом, но понимала, что, с моей помощью или без нее, он все равно бы вернулся сюда. Роза была настоящей погибелью для него – она была и его любовью, и тяжким грузом. Ради нее он готов был оставаться здесь и терпеть. Розе достаточно было проявить немного доброты к нему, чтобы он без сожаления расстался со своей свободой. Мне было жаль его, но я понимала, что поделать тут ничего уже нельзя. Джон Лангли давным-давно погубил своего единственного сына вот этими монологами, один из которых я сейчас слышала, и помочь Тому было уже невозможно.
У Розы хватило ума выслушивать рассказ своего свекра с видом неподдельного интереса. Ведь он был не из тех, кто, отбросив чопорность, мог хвастаться перед посторонними своими подвигами. Скорее всего, у него давно уже не было слушателей, поэтому новая аудитория доставляла ему настоящую радость.
– Все, что вы видите в этом доме, выбирал я сам, конечно, во время поездок в Лондон. Первая мебель, которую я привез оттуда, все еще стоит в Лангли-Даунз. Почти вся она из дуба, тяжелая, хотя, как и здесь, там есть отличные вещи. Разве что пианино там не очень – вот этот инструмент, что вы видите, сделан самим Плейелом.
Я понимала, что, как и я, Роза слышит имя этого мастера впервые, но, как я уже говорила, мы обе оказались способными ученицами. Роза всплеснула руками.
– Какая прелесть! Можно я попробую?
Не дожидаясь разрешения, она поднялась и подошла к инструменту. Я пыталась угадать, какую из ирландских песенок она сейчас исполнит и как это воспримет старик. Однако Роза оказалась умнее. Взяв несколько аккордов, она пропела:
– Ты выпьешь, глядя мне в глаза,
Отвечу тем же я…
Это была английская песня. Тогда я впервые увидела на лице Джона Лангли улыбку. После этого лишь один раз я слышала, как Роза пела ирландскую песню. Но пела она ее не Джону Лангли, а Адаму.
Глава пятая
Очень быстро пришла осень и принесла с собой холодный ветер и дождь, который оставлял на Лангли-Лейн огромные лужи; хоть летом мы и страдали в нашем домике от жары, зато теперь в нем было тепло ведь от ветра его со всех сторон защищали высокие здания. В переулке Лангли все еще пахло лошадьми, этот запах стал даже ассоциироваться у меня с домом и теплом. Почти постоянно на моей плите стоял чайник, чтобы при случае можно было быстро приготовить чай извозчикам Лангли. Когда бы я ни возвращалась от Магвайров или из дома Лангли, я всегда встречала их приветливые лица, и это вошло в мою жизнь, так же, как радостное мяуканье моих кошек. Извозчики грели руки о большие кружки с горячим чаем, которым я их поила, пока не раздавались крики грузчиков, возвещающих, что очередная телега готова. А когда на смену осени пришла зима и на Лангли-Лейн узнали, что я жду ребенка, я стала получать для него всякие подарочки: шапочки, кофточки и даже шаль, связанные женами, которых я никогда не видела. По этому поводу Адам шутил:
– Как же ты будешь крестить ребенка? Ведь у него не хватит кулачков, чтобы погрозить всем крестным отцам.
Иногда Адаму приходилось оставлять меня одну – во всех портах побережья Джон Лангли вел оживленную торговлю. Но часто Адам очень быстро возвращался, сделав рейс только до Сиднея и выгрузив там товар. Всякий раз, когда «Энтерпрайз» заходил в Уильямс-Таун, об этом сразу же становилось известно Джону Лангли или Лоренсу Клэю, его главному клерку. Мне своевременно передавали эту новость, а также приглашение воспользоваться любой свободной каретой Лангли, чтобы отправиться в бухту Хобсона. Узнав, что скоро и у меня будет ребенок, Джон Лангли распорядился давать мне транспорт при первой же необходимости. Я была благодарна, хотя прекрасно знала причину, по которой он отдал такое распоряжение. Определенным образом я была ему полезна, и Лангли это понимал.
Я была нужна Розе, а значит, и ему тоже. Ее беременность была для всех сущим наказанием. Она стала раздражительной и капризной и, несмотря на завидное здоровье, любила прикинуться больной. Кажется, она находила удовольствие в том, чтобы переворачивать это хорошо отлаженное хозяйство вверх дном ради какой-нибудь своей мелкой прихоти. Она мучила Тома своим бесконечным нытьем, что, мол, ей ужасно скучно, и жаловалась Элизабет на нерадивость слуг. От Элизабет потребовался весь ее такт, чтобы удержать прислугу после нескольких недель капризов и оскорблений Розы. Разумеется, Джон Лангли не мог не знать о ее вспышках гнева и слезах, хотя при нем Роза вела себя немного сдержаннее, а Элизабет никогда не рассказывала ему о трудностях, возникших теперь с ведением хозяйства. Но Лангли молчал, молчал, даже если Роза опаздывала к семейным трапезам или вообще на них не являлась. Правда, иногда в его голосе слышалось раздражение, но даже самые резкие его слова смягчались, когда он обращался к Розе.
– Для женщины в вашем положении, Роза, самое главное – это спокойствие. Вы должны думать о ребенке.
– Думать о ребенке! – уже наедине со мной бушевала Роза. – Он только и думает об этом ребенке. Иногда мне становится интересно, а кто, собственно, его ждет?! Обо мне хоть кто-нибудь вспомнил?! Он мне и шагу не дает отсюда ступить! Не позволяет даже прогуляться в Брайтон, чтобы подышать там морским воздухом, потому что это, видите ли, слишком далеко от дома. Не знает, а говорит: ведь только три месяца следует быть особенно осторожной.
Вот поэтому Джон Лангли и нуждался во мне. Он знал, что мы с Розой подруги, что я ее нисколько не боюсь и что иногда она даже прислушивается к моим советам. В Мельбурне у нее не было друзей, и, как ни странно, Лангли догадывался, что Розе нужна какая-нибудь женщина, с которой можно было поговорить, и не такая, как Элизабет. Часто мы вместе ходили с ней по магазинам – Джон Лангли разрешил записывать все ее покупки на свое имя, и Роза пользовалась этим правом, не задумываясь. Я, как могла, удерживала ее от бессмысленных приобретений – каких-нибудь причудливо украшенных шляпок и зонтиков – и оттаскивала ее от витрины ювелирного магазина, когда она замедляла возле нее свои шаги. Однако в магазин Лангли Роза никогда не ходила.
– Терпеть не могу, когда Том начинает вокруг меня вертеться всякий раз, как я там появляюсь. К тому же это вредит его положению среди клерков.
На самом деле ее нисколько не беспокоило положение Тома в магазине. Розу это просто не интересовало. Если Том не был там нужен, он обычно сопровождал отца в Лангли-Даунз или в бухту Надежды, или на склад в бухту Хобсона. Его звание было «молодой мистер Лангли», только и всего. Он не годился для того, чтобы сидеть за письменным столом с откидной крышкой в конторе Клэя. В бухгалтерии Том не разбирался, да и не хотел в нее вникать. Я не заметила, чтобы он делал хоть какие-нибудь попытки поучиться. Тома хватало, например, чтобы зайти на десять минут в «Корону» с коммивояжерами из других компаний. Однако заказы этим коммивояжерам делал не он, а Лоренс Клэй. Один только раз Том заказал что-то сам, при этом, вместо того чтобы выбрать нечто подходящее для складов Лангли, он выбрал то, что ему предложили коммивояжеры. Склады оказались забиты этим товаром, и его пришлось пустить безо всякой прибыли.
Я знала об этом, потому что Том приобрел привычку, возвращаясь из «Короны», прогуливаться по переулку и стучать в мою дверь, проверяя, дома ли я. Если я была дома, он усаживался в кресло Адама, иногда упираясь при этом ногами в плиту, брал на колени одну из кошек, и мы принимались болтать. В основном мы говорили о Розе; кроме нее, ему почти не о чем было говорить. Примерно через полчаса он взглядывал на часы, вздыхал, аккуратно опускал кошку на пол и возвращался в магазин. Из его рассказов о работе я поняла, что обычно, записав в книгу несколько цифр, он занимался тем, что играл ручкой, дожидаясь удобного случая, чтобы уйти. Если отец Тома был в магазине, он оставался там немного дольше, но почти всегда в половине пятого Том уже отправлялся в «Корону».
Каждый раз, когда Клэй нуждался в его помощи, а Тома в конторе не оказывалось, или когда туда собирался приехать Джон Лангли, который мог не одобрить отсутствие сына на рабочем месте, Клэй посылал за ним одного из служащих.
Как и для извозчиков Лангли, домик старого сторожа в конце переулка стал для служащих магазина домом мисс Эммы.
Однажды по этому переулку ко мне зашел сам Джон Лангли. Я так до конца и не поняла, что привело его тогда ко мне, – простое любопытство не вязалось у меня с образом Лангли. Я предложила ему чашку чая, и, усевшись в кресло, которое так часто занимал Том, старик стал с интересом осматриваться, разглядывая новые полки, что повесил Адам, и сделанные его же руками стенные шкафы.
– Надеюсь, вы не ждете, чтобы я вернул вам средства, которые вы здесь потратили, – сказал Лангли. – Эта земля слишком дорога, чтобы оставлять на ней ваш домик; со временем я использую ее для расширения магазина.
– Мы ничего от вас не ждем, – ответила я холодно. – Просто Адам хотел, чтобы, пока мы здесь живем, нам было по возможности удобно.
– Да, ведь мы договорились. – Он кивнул. – Нигде в радиусе двадцати миль от центра дома не сдаются за такую плату.
Перед тем как уйти, Лангли осмотрел все три комнаты, как и подобало домовладельцу, обратив внимание на свежую краску, стенные шкафы, отремонтированные половицы. Он даже прикоснулся к покрывалу на кровати и потрогал шторы.
– Это вы сами сшили?
Казалось, он обрадовался, услышав утвердительный ответ. Уже изучив немного характер Джона Лангли, я могла сделать вывод, что иногда богатым доставляет чрезвычайное удовольствие совершенно ничтожная сумма сэкономленных денег. Перед самым уходом он остановился возле кухонного стола, где я работала с бухгалтерской книгой Ларри, пока меня не прервал его стук в дверь. Лангли провел худыми старческими пальцами по столбикам цифр, быстро складывая их. Это было так на него похоже – то, что, даже не потрудившись спросить моего разрешения, Лангли заглядывал в мои бумаги. Он всегда полагал, что его касается все, имеющее к нему хотя бы косвенное отношение.
– Вы прекрасный бухгалтер, мисс Эмма, – заметил Лангли, – однако это совсем не женская работа.
– Почему же? – возразила я. – Я не делаю ошибок. И у меня аккуратный почерк.
– Женщинам нет места в бизнесе, – ответил он. Лангли произнес это своим обычным, не терпящим возражений тоном, но на этот раз я не была расположена с ним соглашаться.
– Боюсь, что вы ошибаетесь. Взять, к примеру, ваш магазин. Вы вполне могли бы использовать там женский труд.
– Среди моих служащих есть несколько женщин, которые, могу вас заверить, в большинстве случаев плохо справляются со своими обязанностями или оказываются больны в совершенно неподходящее время. Если бы мы могли нанять достаточно мужчин, я бы их уволил.
– Мужчины не согласятся на зарплату, которую вы платите женщинам. Вы получаете ровно столько, сколько даете, мистер Лангли. И все-таки я утверждаю, что в магазине нужна женщина.
– Женщина, мисс Эмма?
– А кто занимается у вас заказами тканей и галантереи? Лоренс Клэй, который не заглядывал в журналы мод с тех пор, как только начал работать. Вот он и заказывает до сих пор тот фасон шляпки, что была на королеве во время выставки четыре года назад, потому что после этого он не обращал внимания на то, что носят женщины. Ткани, которые у него в продаже, копят пыль на полках, потому что в этом году в моде другие цвета. Он продает черные зонтики, тогда как женщинам хочется покупать зеленые.
– Лоренс Клэй преданно служит мне почти вот уже двадцать лет. У меня нет причин сомневаться в его компетентности.
– Мистер Клэй – замечательный работник во всех отношениях, за исключением только одного: он не может превратиться в женщину там, где без нее просто не обойтись.
Лангли холодно улыбнулся, как будто насмехаясь надо мной.
– И все-таки, мисс Эмма, место женщины – дома.
Он снова обратил внимание на бухгалтерскую книгу, отклоняя, таким образом, все мои доводы. Старик постучал по раскрытой книге указательным пальцем.
– Этот молодой человек – как его? – Магвайр… далеко пойдет. Он хочет стать вторым Лангли. Но вряд ли ему это удастся. Он опоздал. Однако он далеко пойдет.
Я вопросительно на него взглянула.
– Да, – подтвердил он, – это чувствуется. У некоторых это словно на лице написано.
– Тогда почему же… – я замолчала. – Извините, это не мое дело.
– Почему я не хочу его принимать? Почему я отказываюсь видеться с Магвайрами? Потому что они мне не ровня, мисс Эмма. Они завоеватели, новички, которым еще следует усвоить: нельзя получить все только потому, что у тебя появились кое-какие деньги. Я сказал, что он далеко пойдет. Но я не сказал, что он станет джентльменом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Бледное лицо Элизабет залила краска.
– Да, замужней, папа! Вы разве забыли, что я замужем?
Убедившись, что слуга удалился из комнаты, Лангли позволил себе съязвить. Вытянув шею вперед, он склонился над огромным столом, напомнив мне старую черепаху.
– Замужем? Я не считаю, что женщина замужем, если у нее нет мужа или ребенка.
– Вы не правы… не правы! – Элизабет даже приподнялась со стула, а ее рот нервно дергался. – Не я была виновата. Это вы сделали так, чтобы…
Но тут в разговор быстро вмешалась Роза:
– Может быть, было бы лучше оставить пока все, как есть? – Она опустила глаза с деликатностью, которая, уж я-то знала, была чистым притворством. Однако на Джона Лангли это возымело свое действие. – У вас такой большой Дом… – продолжала Роза, беспомощна взмахнув руками. – В моем положении мне будет нелегко взять на себя все это. Возможно, после рождения ребенка…
– Ну, дело ваше, дело ваше, – поспешно ответил Джон Лангли.
Затем, решив, что мы уже достаточно поели, он поднялся из-за стола. Когда мы медленно выходили из столовой, я заметила взгляды, которыми обменялись Роза и Элизабет. Они означали, что оказанная услуга была с признательностью принята. Теперь Элизабет останется здесь домоправительницей. Розе только этого и надо было, однако Элизабет думала, что ей сделали одолжение. Невероятно, но между ними образовалась невидимая связь, предназначенная для того, чтобы оберегать друг друга от Джона Лангли. Элизабет почти торжествовала. Хотя с приходом Розы она и потеряла в глазах отца – ведь это означало, что другая женщина родит ему первого внука, – но зато приобрела защитницу в лице Розы и поэтому стала сильнее. Так, в отчаянной попытке помочь друг другу, и сложился их альянс.
Взяв Розу под руку, мистер Лангли повел ее вверх по лестнице в гостиную. Мы с Томом и Элизабет брели сзади, слушая их разговор, а точнее сказать, монолог старика.
– Конечно, вам надо посмотреть Лангли-Даунз, когда сможете, и бухту Надежды тоже. Ведь они – моя гордость. Даже если бы кроме них ничего больше не было, этого уже достаточно. Ведь это мои первые шаги. Я первый поселился на той части побережья, где расположена бухта Надежды, первый сделал нечто основательное на земле, где ютились только появлявшиеся по случаю китобои. Я первый привез туда овец-мериносов. Теперь другие претендуют на это, но они лгут!
Усадив Розу рядом с собою на диван, Лангли продолжал:
– Я своими руками помогал строить «Бухту надежды», сам расчищал землю для пастбищ. Конечно, я был уже не новичок в сельском хозяйстве: на холмах Суссекса у меня когда-то была прекрасная ферма, но земельная реформа и требования работников повысить им зарплату убедили меня начать все заново здесь. Тогда я все продал и приехал на Землю Ван-Дьемена – там и родился Том. Вся хорошая земля оказалась уже занята, так что мне пришлось пренебречь правительственными постановлениями, запрещающими селиться в этой части страны, и привезти сюда свои стада. Десять лет боролся я с колониальным министром, чтобы узаконить свои права. Я открывал эту страну… Я помогал другим получить возможность приехать сюда! А какие-то негодяи пытались сказать мне, что я не имею на свои земли прав. Как будто я не заработал их своим трудом и потом…
Том и Элизабет специально уселись подальше от своего отца. Для меня его рассказ был нов и увлекателен, но они-то, должно быть, слышали его уже много раз, и, наверное, всякий раз он служил им упреком. Когда Том слушал, как его отец рассказывает о напряженном труде, о своих достижениях, о которых в колонии теперь ходили легенды, на его лице отражалось давнее страдание. Каждое слово звучало ему упреком и, казалось, причиняло Тому почти физическую боль. Я поняла, почему он оставил этот дом. Вряд ли он был виноват, что у него хватило сил только на то, чтобы просто уйти, не добившись ничего самому. Я стала сожалеть, что с моей подачи Роза снова привезла мужа в этот дом, но понимала, что, с моей помощью или без нее, он все равно бы вернулся сюда. Роза была настоящей погибелью для него – она была и его любовью, и тяжким грузом. Ради нее он готов был оставаться здесь и терпеть. Розе достаточно было проявить немного доброты к нему, чтобы он без сожаления расстался со своей свободой. Мне было жаль его, но я понимала, что поделать тут ничего уже нельзя. Джон Лангли давным-давно погубил своего единственного сына вот этими монологами, один из которых я сейчас слышала, и помочь Тому было уже невозможно.
У Розы хватило ума выслушивать рассказ своего свекра с видом неподдельного интереса. Ведь он был не из тех, кто, отбросив чопорность, мог хвастаться перед посторонними своими подвигами. Скорее всего, у него давно уже не было слушателей, поэтому новая аудитория доставляла ему настоящую радость.
– Все, что вы видите в этом доме, выбирал я сам, конечно, во время поездок в Лондон. Первая мебель, которую я привез оттуда, все еще стоит в Лангли-Даунз. Почти вся она из дуба, тяжелая, хотя, как и здесь, там есть отличные вещи. Разве что пианино там не очень – вот этот инструмент, что вы видите, сделан самим Плейелом.
Я понимала, что, как и я, Роза слышит имя этого мастера впервые, но, как я уже говорила, мы обе оказались способными ученицами. Роза всплеснула руками.
– Какая прелесть! Можно я попробую?
Не дожидаясь разрешения, она поднялась и подошла к инструменту. Я пыталась угадать, какую из ирландских песенок она сейчас исполнит и как это воспримет старик. Однако Роза оказалась умнее. Взяв несколько аккордов, она пропела:
– Ты выпьешь, глядя мне в глаза,
Отвечу тем же я…
Это была английская песня. Тогда я впервые увидела на лице Джона Лангли улыбку. После этого лишь один раз я слышала, как Роза пела ирландскую песню. Но пела она ее не Джону Лангли, а Адаму.
Глава пятая
Очень быстро пришла осень и принесла с собой холодный ветер и дождь, который оставлял на Лангли-Лейн огромные лужи; хоть летом мы и страдали в нашем домике от жары, зато теперь в нем было тепло ведь от ветра его со всех сторон защищали высокие здания. В переулке Лангли все еще пахло лошадьми, этот запах стал даже ассоциироваться у меня с домом и теплом. Почти постоянно на моей плите стоял чайник, чтобы при случае можно было быстро приготовить чай извозчикам Лангли. Когда бы я ни возвращалась от Магвайров или из дома Лангли, я всегда встречала их приветливые лица, и это вошло в мою жизнь, так же, как радостное мяуканье моих кошек. Извозчики грели руки о большие кружки с горячим чаем, которым я их поила, пока не раздавались крики грузчиков, возвещающих, что очередная телега готова. А когда на смену осени пришла зима и на Лангли-Лейн узнали, что я жду ребенка, я стала получать для него всякие подарочки: шапочки, кофточки и даже шаль, связанные женами, которых я никогда не видела. По этому поводу Адам шутил:
– Как же ты будешь крестить ребенка? Ведь у него не хватит кулачков, чтобы погрозить всем крестным отцам.
Иногда Адаму приходилось оставлять меня одну – во всех портах побережья Джон Лангли вел оживленную торговлю. Но часто Адам очень быстро возвращался, сделав рейс только до Сиднея и выгрузив там товар. Всякий раз, когда «Энтерпрайз» заходил в Уильямс-Таун, об этом сразу же становилось известно Джону Лангли или Лоренсу Клэю, его главному клерку. Мне своевременно передавали эту новость, а также приглашение воспользоваться любой свободной каретой Лангли, чтобы отправиться в бухту Хобсона. Узнав, что скоро и у меня будет ребенок, Джон Лангли распорядился давать мне транспорт при первой же необходимости. Я была благодарна, хотя прекрасно знала причину, по которой он отдал такое распоряжение. Определенным образом я была ему полезна, и Лангли это понимал.
Я была нужна Розе, а значит, и ему тоже. Ее беременность была для всех сущим наказанием. Она стала раздражительной и капризной и, несмотря на завидное здоровье, любила прикинуться больной. Кажется, она находила удовольствие в том, чтобы переворачивать это хорошо отлаженное хозяйство вверх дном ради какой-нибудь своей мелкой прихоти. Она мучила Тома своим бесконечным нытьем, что, мол, ей ужасно скучно, и жаловалась Элизабет на нерадивость слуг. От Элизабет потребовался весь ее такт, чтобы удержать прислугу после нескольких недель капризов и оскорблений Розы. Разумеется, Джон Лангли не мог не знать о ее вспышках гнева и слезах, хотя при нем Роза вела себя немного сдержаннее, а Элизабет никогда не рассказывала ему о трудностях, возникших теперь с ведением хозяйства. Но Лангли молчал, молчал, даже если Роза опаздывала к семейным трапезам или вообще на них не являлась. Правда, иногда в его голосе слышалось раздражение, но даже самые резкие его слова смягчались, когда он обращался к Розе.
– Для женщины в вашем положении, Роза, самое главное – это спокойствие. Вы должны думать о ребенке.
– Думать о ребенке! – уже наедине со мной бушевала Роза. – Он только и думает об этом ребенке. Иногда мне становится интересно, а кто, собственно, его ждет?! Обо мне хоть кто-нибудь вспомнил?! Он мне и шагу не дает отсюда ступить! Не позволяет даже прогуляться в Брайтон, чтобы подышать там морским воздухом, потому что это, видите ли, слишком далеко от дома. Не знает, а говорит: ведь только три месяца следует быть особенно осторожной.
Вот поэтому Джон Лангли и нуждался во мне. Он знал, что мы с Розой подруги, что я ее нисколько не боюсь и что иногда она даже прислушивается к моим советам. В Мельбурне у нее не было друзей, и, как ни странно, Лангли догадывался, что Розе нужна какая-нибудь женщина, с которой можно было поговорить, и не такая, как Элизабет. Часто мы вместе ходили с ней по магазинам – Джон Лангли разрешил записывать все ее покупки на свое имя, и Роза пользовалась этим правом, не задумываясь. Я, как могла, удерживала ее от бессмысленных приобретений – каких-нибудь причудливо украшенных шляпок и зонтиков – и оттаскивала ее от витрины ювелирного магазина, когда она замедляла возле нее свои шаги. Однако в магазин Лангли Роза никогда не ходила.
– Терпеть не могу, когда Том начинает вокруг меня вертеться всякий раз, как я там появляюсь. К тому же это вредит его положению среди клерков.
На самом деле ее нисколько не беспокоило положение Тома в магазине. Розу это просто не интересовало. Если Том не был там нужен, он обычно сопровождал отца в Лангли-Даунз или в бухту Надежды, или на склад в бухту Хобсона. Его звание было «молодой мистер Лангли», только и всего. Он не годился для того, чтобы сидеть за письменным столом с откидной крышкой в конторе Клэя. В бухгалтерии Том не разбирался, да и не хотел в нее вникать. Я не заметила, чтобы он делал хоть какие-нибудь попытки поучиться. Тома хватало, например, чтобы зайти на десять минут в «Корону» с коммивояжерами из других компаний. Однако заказы этим коммивояжерам делал не он, а Лоренс Клэй. Один только раз Том заказал что-то сам, при этом, вместо того чтобы выбрать нечто подходящее для складов Лангли, он выбрал то, что ему предложили коммивояжеры. Склады оказались забиты этим товаром, и его пришлось пустить безо всякой прибыли.
Я знала об этом, потому что Том приобрел привычку, возвращаясь из «Короны», прогуливаться по переулку и стучать в мою дверь, проверяя, дома ли я. Если я была дома, он усаживался в кресло Адама, иногда упираясь при этом ногами в плиту, брал на колени одну из кошек, и мы принимались болтать. В основном мы говорили о Розе; кроме нее, ему почти не о чем было говорить. Примерно через полчаса он взглядывал на часы, вздыхал, аккуратно опускал кошку на пол и возвращался в магазин. Из его рассказов о работе я поняла, что обычно, записав в книгу несколько цифр, он занимался тем, что играл ручкой, дожидаясь удобного случая, чтобы уйти. Если отец Тома был в магазине, он оставался там немного дольше, но почти всегда в половине пятого Том уже отправлялся в «Корону».
Каждый раз, когда Клэй нуждался в его помощи, а Тома в конторе не оказывалось, или когда туда собирался приехать Джон Лангли, который мог не одобрить отсутствие сына на рабочем месте, Клэй посылал за ним одного из служащих.
Как и для извозчиков Лангли, домик старого сторожа в конце переулка стал для служащих магазина домом мисс Эммы.
Однажды по этому переулку ко мне зашел сам Джон Лангли. Я так до конца и не поняла, что привело его тогда ко мне, – простое любопытство не вязалось у меня с образом Лангли. Я предложила ему чашку чая, и, усевшись в кресло, которое так часто занимал Том, старик стал с интересом осматриваться, разглядывая новые полки, что повесил Адам, и сделанные его же руками стенные шкафы.
– Надеюсь, вы не ждете, чтобы я вернул вам средства, которые вы здесь потратили, – сказал Лангли. – Эта земля слишком дорога, чтобы оставлять на ней ваш домик; со временем я использую ее для расширения магазина.
– Мы ничего от вас не ждем, – ответила я холодно. – Просто Адам хотел, чтобы, пока мы здесь живем, нам было по возможности удобно.
– Да, ведь мы договорились. – Он кивнул. – Нигде в радиусе двадцати миль от центра дома не сдаются за такую плату.
Перед тем как уйти, Лангли осмотрел все три комнаты, как и подобало домовладельцу, обратив внимание на свежую краску, стенные шкафы, отремонтированные половицы. Он даже прикоснулся к покрывалу на кровати и потрогал шторы.
– Это вы сами сшили?
Казалось, он обрадовался, услышав утвердительный ответ. Уже изучив немного характер Джона Лангли, я могла сделать вывод, что иногда богатым доставляет чрезвычайное удовольствие совершенно ничтожная сумма сэкономленных денег. Перед самым уходом он остановился возле кухонного стола, где я работала с бухгалтерской книгой Ларри, пока меня не прервал его стук в дверь. Лангли провел худыми старческими пальцами по столбикам цифр, быстро складывая их. Это было так на него похоже – то, что, даже не потрудившись спросить моего разрешения, Лангли заглядывал в мои бумаги. Он всегда полагал, что его касается все, имеющее к нему хотя бы косвенное отношение.
– Вы прекрасный бухгалтер, мисс Эмма, – заметил Лангли, – однако это совсем не женская работа.
– Почему же? – возразила я. – Я не делаю ошибок. И у меня аккуратный почерк.
– Женщинам нет места в бизнесе, – ответил он. Лангли произнес это своим обычным, не терпящим возражений тоном, но на этот раз я не была расположена с ним соглашаться.
– Боюсь, что вы ошибаетесь. Взять, к примеру, ваш магазин. Вы вполне могли бы использовать там женский труд.
– Среди моих служащих есть несколько женщин, которые, могу вас заверить, в большинстве случаев плохо справляются со своими обязанностями или оказываются больны в совершенно неподходящее время. Если бы мы могли нанять достаточно мужчин, я бы их уволил.
– Мужчины не согласятся на зарплату, которую вы платите женщинам. Вы получаете ровно столько, сколько даете, мистер Лангли. И все-таки я утверждаю, что в магазине нужна женщина.
– Женщина, мисс Эмма?
– А кто занимается у вас заказами тканей и галантереи? Лоренс Клэй, который не заглядывал в журналы мод с тех пор, как только начал работать. Вот он и заказывает до сих пор тот фасон шляпки, что была на королеве во время выставки четыре года назад, потому что после этого он не обращал внимания на то, что носят женщины. Ткани, которые у него в продаже, копят пыль на полках, потому что в этом году в моде другие цвета. Он продает черные зонтики, тогда как женщинам хочется покупать зеленые.
– Лоренс Клэй преданно служит мне почти вот уже двадцать лет. У меня нет причин сомневаться в его компетентности.
– Мистер Клэй – замечательный работник во всех отношениях, за исключением только одного: он не может превратиться в женщину там, где без нее просто не обойтись.
Лангли холодно улыбнулся, как будто насмехаясь надо мной.
– И все-таки, мисс Эмма, место женщины – дома.
Он снова обратил внимание на бухгалтерскую книгу, отклоняя, таким образом, все мои доводы. Старик постучал по раскрытой книге указательным пальцем.
– Этот молодой человек – как его? – Магвайр… далеко пойдет. Он хочет стать вторым Лангли. Но вряд ли ему это удастся. Он опоздал. Однако он далеко пойдет.
Я вопросительно на него взглянула.
– Да, – подтвердил он, – это чувствуется. У некоторых это словно на лице написано.
– Тогда почему же… – я замолчала. – Извините, это не мое дело.
– Почему я не хочу его принимать? Почему я отказываюсь видеться с Магвайрами? Потому что они мне не ровня, мисс Эмма. Они завоеватели, новички, которым еще следует усвоить: нельзя получить все только потому, что у тебя появились кое-какие деньги. Я сказал, что он далеко пойдет. Но я не сказал, что он станет джентльменом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47