– Вчера вечером мы с Томом поженились в Клунсе. Может, кто-нибудь выпьет за наше здоровье тоже?
Я сразу же вскинула глаза на Адама, поскольку должна была видеть его лицо. Оно стало мертвенно-бледным, и на нем проступило столько нескрываемой боли, сколько потом я не видела за всю жизнь.
В тот же вечер мы уехали из Балларата на повозке Ларри, так как теперь никому не нужно было оставаться. Мы задержались только на время второй церемонии бракосочетания Тома и Розы. На ней настоял Дэн.
– Я не хочу принимать в этом никакого участия, – сказал он Тому, – но если уж она стала твоей женой, пусть ваш союз будет освящен Богом.
– Мы уже поженились по всем правилам, – мрачно сказала Роза, – это сделал священник в Клунсе. Он уже включил нас в записи.
Дэн посмотрел на нее с горечью.
– Неужели ты так далеко зашла, дочка, что считаешь запись главным моментом в замужестве? Пока священник не произнесет слов освящения, брак недействителен.
Роза согласилась с ним, но теперь запротестовал Том.
– Я отказываюсь, – сказал он, – меня не волнуют все эти папские предрассудки.
– Ты женился на ней, значит, должен уважать и ее веру. – Дэн подозвал Кона. – Сходи в церковь и посмотри, там ли отец Смайт. Если там, то передай, что мы придем к нему через десять минут.
Роза переоделась и надела шляпку, после чего все пошли в церковь с нею и Томом во главе. Соседи разошлись от нас сразу же после того, как появилась Роза, и теперь лишь украдкой посматривали на нас, когда мы проходили мимо. Некоторые злились на Розу за то, что она своим нелепым появлением испортила весь праздник; они были достаточно в курсе дела, чтобы понять, что на второй свадьбе погулять уже не удастся.
Поскольку молодые обвенчались днем раньше в Клунсе, отец Смайт нарушил обычные правила проведения обряда для смешанных пар.
– Дело уже сделано, – сказал он, – нам остается самое приятное.
Мрачные и напряженные, Роза и Том стояли перед алтарем, дожидаясь, когда отец Смайт начнет. Роза перебирала в руках перчатки, а Том нервно покашливал. Вид у него был растерянный и ошеломленный, как будто он боялся поверить, что ему привалило такое счастье, а может быть, только теперь начал понимать, что, собственно, с ним произошло. В полном недоумении он оглядывал непривычное убранство храма – цветные скульптуры и распятие. Возле меня стояла Кейт и плакала.
– Подумать только, моя единственная дочь – и так нелепо, второпях выходит замуж… без оглашения имен… без мессы. Как будто здесь совершается что-то постыдное. Никогда бы не подумала, что Том способен так гнусно воспользоваться невинностью девушки…
Роза обернулась и смерила ее свирепым взглядом, в котором не было и тени невинности.
– К твоему сведению, я предложила ему сама! Нехитрая церемония началась. К сожалению, для соблюдения приличий мы с Адамом вынуждены были на ней присутствовать. Больше я не старалась перехватить его взгляд – с меня было достаточно того, что я уже видела. Теперь я поняла, что совершила ошибку, согласившись выйти за него замуж. Я ведь почти точно знала, что он любит Розу, и тем не менее пошла на это. Кажется, мой риск не оправдывал себя уже с самого начала – я проиграла эту игру. Жаль, что я осознала это только сейчас, когда жребий был брошен на долгие годы вперед, и все мы понимали это, слушая слова священника, обращенные к Розе и Тому. Каждый из нас страдал от мысли, что мосты сожжены. Но думаю, самым страшным наказанием для нас стало то, что все мы были обречены носить свою боль внутри, ни с кем не делясь ею.
Конечно, празднества на этом закончились, и, вернувшись в лагерь, я сменила свой пышный наряд на ситцевое платье, подходящее для дальней дороги. Холщовая сумка, с которой я в свое время прибыла в Балларат, была набита всяким добром, накопившимся за последние месяцы. В основном это были вещи, подаренные мне Розой во времена расцвета нашей дружбы и любви, ныне утраченных благодаря Адаму. Теперь три наших жизни тесно переплелись и связались в один узел.
Я решительно закрыла сумку и в последний раз вышла из палатки, чтобы присоединиться к своему мужу.
Взобравшись на переднее сиденье повозки, мы выехали из Балларата – Ларри, Адам и я. Роза тем временем готовилась провести свою вторую брачную ночь. По крайней мере одно из ее желаний сбылось: теперь она была окружена шелками и бархатом в номере отеля «Палас».
Когда повозка выехала за пределы города, между нами завязалась непринужденная беседа, во всяком случае, мы с Адамом оба старались. Это единственное, что нам оставалось делать. И только один раз Ларри упомянул в разговоре Розу.
– Это мы испортили Рози – она была среди нас одна девочка. А теперь и Том продолжит, – сказал он, а потом, помолчав, добавил: – Вечером в лагере будет пусто. Остались только Пэт и Кон.
Мне не жаль было покидать Балларат. За эти четыре месяца я стала тверже и сильнее, чем раньше, и вместе с тем более ранимой. Познав любовь – сначала к Магвайрам, затем к Адаму, – я открыла для себя новые радости и неотделимую от них боль. Теперь я была уже не сама по себе, увидев, что могу быть нужна людям и что они нужны мне. Но Балларат для меня навсегда остался связан с историей Адама и Розы, поэтому я была рада вздохнуть свободно без его наводящих тоску улиц и уезжала, не оглядываясь.
Уже зашло солнце и спустились сумерки, а мы все ехали и ехали. Адам хотел сделать остановку раньше, но Ларри настоял, чтобы мы двигались дальше. Когда мы остановились на ночевку, было уже почти темно. Адам помог мне выйти из повозки.
– Не понимаю, почему мы не остановились у «Арсенала старателя»? – ворчал Адам, с трудом разбивая лагерь в темноте. – Лучшее место на этом участке дороги.
Никогда не забуду твердости Ларри – он не выдал меня ни единым взглядом ни сейчас, ни когда мы проезжали мимо «Арсенала старателя».
– Я никогда не любил это место, – сказал он, – и стараюсь, если возможно, не делать там остановок.
После ужина Ларри сразу забрался в свою палатку, оставив нас одних. Я уже оправилась от удара, нанесенного нам Розой, и теперь была готова сражаться за любовь Адама с новой силой, не собираясь так легко уступать его призрачной фигуре, которую я почти видела в тот вечер сидящей с нами у костра, словно в насмешку.
Поэтому я не была робкой и застенчивой с Адамом. Я хотела и звала к себе его руки, а когда они коснулись меня, с благодарностью приняла. Он знал, как надо держать женщину, как она хочет, чтобы ее держали – уверенно и сильно. Скоро уже кружевная рубашка Сары Фоли полетела на землю, и мне она уже была не нужна – Адам согревал меня своим телом. Кажется, у нас все получилось, и Адам был счастлив. Я тоже была счастлива – в основном, конечно, оттого, что он не дал Розе сегодня встать между нами. И даже боль была мне приятна, потому что ее причинял мне Адам. Вскоре я почувствовала острое наслаждение, а вслед за ним – умиротворенный покой. Все произошло очень быстро, и я не думаю, что он понял, что я не девственница. Прижавшись ко мне, он лежал, и дыхание его становилось глубоким и ровным.
– Я люблю тебя, Адам, – сказала я нежно.
– Я люблю тебя, Эмми, – наконец сказал он долгожданные слова.
И я поверила – вдруг он тоже меня полюбил?
Однако, когда я проснулась, как всегда, ранним утром и собралась с удовольствием полежать и поразмышлять о своих удачах, вдруг услышала, как во сне он бормочет имя; это было не мое имя.

КНИГА ВТОРАЯ
1855
Глава первая
Какое-то время после нашего приезда в Мельбурн отец Тома, Джон Лангли, оставался для меня почти мифическим персонажем. Я так часто встречала его имя, что казалось, от него невозможно избавиться. Это имя красовалось на телегах пивоваренного завода, в которые впрягались прекрасно подобранные пары серых коней – достопримечательность Мельбурна; на магазинах и складах, что занимали целый квартал в самой оживленной части Коллинз-стрит, на пакгаузе бухты Хобсона и на судовых лавках. Оно было написано на лихтерах, сваленных тут и там между городом и бухтой. Казалось, не было дня, чтобы, взяв номер «Аргуса», я не прочитала какого-нибудь его высказывания в качестве лидера торговли или члена законодательного Совета. У меня возник четкий образ Джона Лангли задолго до встречи с ним, частью неверный, но все же впечатляющий.
И именно Джон Лангли в конечном итоге дал нам наш новый дом.
Но так случилось не потому, что он был щедр. Я уже знала, что Лангли из тех, кто ценит труд и свои собственные силы как единственное, на что следует рассчитывать, чтобы добиться успеха. Он проповедовал бережливость и усердие, и поэтому тем, кто работал у него, было несладко. Думаю, основную роль в том, что мы поселились в домике из трех комнат за складом на Коллинз-стрит, сыграло то, что фамилия Адама была тоже Лангли.
Когда мы заняли комнату в Булл-энд-Мауз рядом с Восточным рынком на Бурке-стрит, то с самого первого дня Адам попытался встретиться с Джоном Лангли. Помню, как он уходил в первый раз в своем лучшем костюме, улыбаясь, скорее чтобы казаться бодрым, чем от уверенности, что встреча состоится. Вернулся Адам злой, держа свою шляпу так, словно хотел отшвырнуть ее.
– Он даже не пожелал меня видеть. Только послал клерка сказать, чтобы я пришел завтра.
Так продолжалось почти неделю. Оставалось только ждать. Страна все еще была взбудоражена событиями на Эврике, и имена большинства участников были всем известны. Мы и не надеялись, что Джон Лангли мог не знать о роли, которую сыграл во всем этом Адам. Мы съездили в бухту Хобсона посмотреть на «Энтерпрайз». На борт мы не поднимались, просто полюбовались с пристани его изящными линиями, новой краской, почти законченным верхом. Адам глядел на все это, как влюбленный. Такого взгляда не было у него ни для меня, ни даже для Розы.
– Когда-нибудь и у меня будет свой корабль, Эмми.
– Конечно, – кивнула я, хотя и понятия не имела, возможно ли это на самом деле, но слова его прозвучали, как обещание.
Мы вернулись домой, и весь вечер Адам просидел, задумчиво стругая мягкое дерево, и по выражению его лица я поняла, что думает он об «Энтерпрайзе» – или, скорее всего, о собственном корабле. Эти его мысли меня не пугали, достаточно было того, что он не думал о Розе, и это меня вполне устраивало.
Наконец Джон Лангли принял Адама. Его пригласили не в контору Лангли в магазине, а к нему в дом, который тоже находился на Коллинз-стрит, но немного ниже. Я прождала его весь душный летний день, рассеянно слушая гудение мух и гул на Бурке-стрит. Только под вечер послышались шаги на лестнице, и вбежал взволнованный Адам.
Он схватил меня за плечи и почти крикнул:
– Все в порядке, Эмми! Ты слышишь? Все в порядке!
– «Энтерпрайз» остается твоим?
– Да, остается! – он даже покраснел от возбуждения.
Скрестив руки за спиной, он принялся ходить взад-вперед по комнате и одновременно продолжал рассказывать:
– Сначала он хотел вышвырнуть меня. Думаю, он пытался решиться на это всю неделю. Но все-таки не смог, потому что теперь он начинает понимать, что означало для него потерять Тома. Старик упрям и ни за что не признается, как бы ему хотелось его вернуть. А сейчас, без Тома, ему требуется кто-нибудь из Лангли. Так что «Энтерпрайз» снова мой, хотя Том, наверное, будет считать, что я его у него украл.
– Какая глупость!
Он кивнул.
– Я понимаю, Том все равно не мог бы стать капитаном «Энтерпрайза», поэтому я нисколько не ущемляю его прав.
– А женитьба? – спросила я. – Он говорил о женитьбе?
– А что ты хотела? – Адам пожал плечами. – Конечно, он не в восторге от этого, совершенно не в восторге. У старика были свои определенные представления о девушке, на которой Тому следует жениться. Например, сестра Тома Элизабет вышла замуж весьма удачно, он говорил мне… за сына какого-то дворянина. И Том, как он считает, был обязан поступить так же.
– Ну и где же Элизабет Таунсенд теперь? – воскликнула я. – Снова с отцом – ни мужа, ни наследника. Ничего себе замужество! Все кругом считают Элизабет несчастной. По крайней мере хоть Том женился на женщине…
И тут я поймала себя на мысли, что сама защищаю Розу. Но я сказала о ней совсем немного. Именно на это она тогда так жестоко указала мне. А теперь я повторяла те же слова и понимала, как они важны.
– Спрашивал ли он… Спрашивал ли Джон Лангли о ней?
– Нет. У него собственное мнение о Розе. Он не любит ирландцев, к тому же иммигрантов. Он думает, что Том женился просто на какой-то девчушке с болот, плюс ко всему католичке. Он считает, что нужно аннулировать этот брак. Но сам же понимает, что это только разговоры. Не так просто сделать что-либо с дважды повторенной церемонией перед свидетелями.
Тогда мы с Адамом впервые обсуждали эту женитьбу. Адам говорил о тех двух церемониях с чувством подавленности, как о чем-то раз и навсегда решенном. Боже, как, наверное, часто он думал об этом все время, когда молчал! Я стала ревновать его к этим приступам молчания, так как боялась, что они принадлежат Розе.
– Но он доверяет Ларри, – сказала я. – Лангли ему верит… и знает, что он за человек. Неужели сестра Ларри может быть совсем другой?
– В деловых отношениях Джона Лангли больше беспокоит, будет ли от человека прок. Сам человек его не волнует. Ларри не ожидал, что после этого брака он останется работать у Джона Лангли. Единственное отличие в том, что Лангли распорядился не принимать его. Все дела ведутся только через Клэя, главного клерка.
– Какой же хитрый старик, – протянула я. – Не хватает честности, чтобы совсем порвать с Магвайрами – держится за Ларри из-за барыша. Неудивительно, что Том ушел… как он, должно быть, ненавидит своего отца.
Я опять уселась в кресло-качалку у окна, глядя, как пустеет рынок к обеденному часу. Меня беспокоил Джон Лангли. Я чувствовала, что Адама прибирают к рукам, и желала даже, чтобы он потерял «Энтерпрайз»: тогда бы мы освободились от Джона Лангли.
– Теперь понимаю, почему Том так хотел быть с Магвайрами, – промолвила я задумчиво. – А я-то удивлялась, зачем ему эти прииски, когда и здесь достаточно… Бедный Том!
– Бедный Том? – Голос Адама был резок от презрения. – Он убежал на прииски в припадке злости, когда его отец отослал из дома служанку. Всем известна эта история!..
– Говорят, Джон Лангли посадил ее на английский корабль тайком от Тома. Наверно, он хотел на ней жениться.
– Жениться? Вряд ли. Том не таков.
– Но ведь он женился на Розе.
– Роза не служанка!. – заметил он с жаром.
Я отпрянула. Это был Адам в худшие моменты, надменный и бескомпромиссный, когда из него выплескивалась вся наследственная строгость и пуританство. В такие минуты ему было не до жалости. Тогда он наказал меня и за то, что я судила Тома, не понимая его мотивов, и за то, что говорила так о Розе. Я знала, что в своем сердце он хранил далекий от реальности образ Розы, романтический идеал красоты и невинности. Теперь он дал мне понять, что я не вправе порочить этот идеал.
Долго я глядела на него в безмолвии. Впервые после нашей женитьбы мы открыто выяснили отношения. Со временем я научилась не говорить при нем о Розе ничего, кроме слов похвалы. Но тогда я не была еще так покладиста и не усвоила урок. Меня разбирало зло.
Адам нашел трубку и набил ее. Он несколько раз взглянул на меня, пока зажигал ее. Думаю, он раскаивался. К моему удивлению, Адам заговорил первым.
– Джон Лангли не так уж плох, – сказал он. Слова прозвучали увертюрой к примирению. – Ты убедишься сама, когда придется иметь с ним дело.
– Спасибо, надеюсь, не придется.
– А что касается дома, так надо немного позаботиться о том, где ты будешь жить, пока я буду в плавании. Не здесь же, среди этого шума, да и рента здесь немалая. А он может отдать дом за бесценок.
Я спрыгнула с кресла.
– О чем ты, Адам Лангли? Какой дом? Где?..
Он посмотрел на меня с видом победителя, не торопясь со своей новостью, уверенный, что теперь уж я буду полюбезнее и что у меня нет больше повода дуться на него.
– Он говорит, правда, что домик небольшой. Всего три комнаты, которые еще нужно убрать и обустроить.
Я схватила его за грудки и чуть было не начала трясти.
– Где?
– За магазином Лангли. За той улочкой, что между магазином и складом. Там, где конюшни. Не Бог весть что, конечно, но думаю, это только временно, пока у нас не будет достаточно денег, чтобы подыскать себе собственный дом…
Я продолжала улыбаться и кивать, слушая его, но у меня возникло дурное предчувствие. Не знаю точно почему, но мне не хотелось жить в доме Джона Лангли в конце маленькой улочки, которая называлась Лангли-Лейн.
– Он дал мне ключ, – продолжал Адам, – так что надевай шляпку, и мы сразу же отправимся посмотреть дом.
Мы шли через рынок, Адам вел меня под руку, как и подобало новобрачному, по-собственнически и чинно – как будто мы никогда не произносили имя Розы Магвайр. Он продолжал говорить о доме.
– Конечно, это только временно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47