Наутро я принялся за дело и прежде всего подтер воду, которая накапала в машину за ночь. Молотком подогнал как можно ближе друг к другу изодранные края дыр, потом снаружи и изнутри залепил их крест-накрест полосами липкой бумаги и покрыл ее эмалевой краской, которую купил у какого-то ловкача. Теперь крыша не про-течет; фары я привел в порядок - можно хоть сейчас снова в путь.
За следующие несколько дней я проехал сотни миль и наконец стал водить машину не хуже всех прочих, а то и лучше, судя по тому, сколько раз я по их милости был на волосок от аварии. Однажды я проехал мимо дома Клегга, увидел фургоны для перевозки мебели, но заходить не стал: а вдруг он хватился часов, которые я сейчас с гордостью ношу в кармашке пиджака. Может, я как-нибудь загляну к нему в Лестер (адрес можно найти в библиотеке) и тогда их верну. Это благое намерение заглушило угрызения совести, которая вообще-то меня не так уж и мучила, и следующие полмили я проехал в самом распрекрасном настроении. После того как на мою машину свалилось дерево, вид у нее стал уже не такой щегольской, зато я еще больше к ней привязался. Это зеленое крещение убережет ее от всех бед, думал я, и, кто там ни сидит на небесах, надеюсь, отныне он возьмет нас под свое крылышко. В этой машине мне куда уютней, спокойней, безопасней, чем дома, в своей собственной комнате. Свернувшись на заднем сиденье, можно было даже подремать, и нередко, замученный до полусмерти - ведь за рулем все время приходилось быть начеку,- я останавливался на какой-нибудь тихой улочке в северном краю Ноттингема и действительно засыпал. Я всегда брал с собой в машину одеяло, еду, сигары, инструменты, карты и термос с чаем. Я чувствовал себя цыганом, но к ночи непременно возвращался восвояси, словно был еще привязан к дому за ногу невидимой веревочкой.
Однажды перед вечером, в начале шестого, ехал я по городу и увидал мисс Болсовер - она шла к остановке автобуса.
- Гвен! - окликнул я. Решил, раз теперь мы уже не работаем вместе, можно и просто по имени ее назвать. Она наверняка меня услыхала, но не остановилась, шла все так же, высоко держа голову, покачивая широкими бедрами - это я и под серым свободным пальто разглядел. Сзади сигналил фургон, чтоб я ехал быстрей, а она подумала, это я сигналю ей. Я помигал указателем поворота, будто собираюсь остановиться у обочины, но продолжал медленно ехать, прижимаясь к тротуару, опустил стекло и позвал:-Мисс Болсовер!
Она с улыбкой обернулась.
- Привет, Майкл!
- Я вас подвезу,- сказал я.- Садитесь.
Она влезла, и машина сразу осела - не то чтобы пассажирка оказалась такая уж тяжелая, просто, видно, рессоры не в порядке. Гвен Болсовер была, как говорится, женщина плотного сложения, ей уже перевалило за тридцать, и над маленькими розовыми ушами нависали тронутые сединой прядки. Лицо у нее формой похоже было на грушу, озабоченное - и озабочена она всегда чужими делами; судя по сплетням, которые ходили у нас в конторе, у нее не раз бывали дружки, но во всех она разочаровывалась. Почему это получалось, никто не знал, но так она говорила и при этом смотрела так искренне, что никому и в голову не приходило ей не поверить. И, конечно, услыхав такое, мужчины липли к ней как мухи к меду.
В машине до того запахло духами, аж голова закружилась, и я насилу взял себя в руки: движение на улицах большое, а раз у меня в машине женщина, отвести душу крепким словцом невозможно - вдруг не так поймет и обидится. Еще совсем недавно я был полон радужных надежд и воображал, что запах духов в машине и следы губной помады на обшивке первой оставит Клодин. Я хотел заехать за ней, когда пройдет месяц после нашей ссоры, и поглядеть, может, опять у нас все пойдет как по маслу. А теперь ее обскакала мисс Болсовер, о которой я и думать забыл,- вдруг такой подарок на меня как с неба свалился. Я уже знал - в жизни никогда не получаешь чего ждешь, или даже притворяешься, будто не ждешь, а сам дума ешь, что так оно верней тебе достанется. Вот почему я старался жить без особых надежд и никогда ничего не ждал. И при этом я преуспе вал в жизни не хуже других, а кое в чем и получше.
Мисс Болсовер спросила, откуда у меня машина, и я сказал - купил на свои сбережения, с пятнадцати лет на это дело откладывал
- Вот как! - сказала она.- Это прекрасно, когда мужчина та кой целеустремленный. И вы еще так молоды. Интересно, что за человек из вас получится лет через десять? Или через двадцать?
Она жила в районе Уоллатона, и, так как настал уже час «пик», у Каннинг-сэркус проехать было не просто.
- Как хорошо вы ведете машину,- сказала она.- Спасибо мистеру Уикли, ведь это он дал вам возможность выучиться.
- Не такой уж я молодой, мисс Болсовер,- возразил я.- Иногда мне кажется, будто мне не двадцать один, а куда больше, уж это я вам точно говорю.
На крутом повороте ее вдруг кинуло на меня - мягкие руки, извинения,- потом она спросила, где я теперь служу, и я сказал, у Сти-ка и Скалла (это крупнейшее агентство нашего города), но только пока в их Лафборской конторе. Выходило, что это гораздо лучше моего прежнего места, и мисс Болсовер поздравила меня:
- Это для вас большая удача!
- Да,- сказал я, одной рукой правя, а другой доставая сигару, и предложил ей.- Закурите?
Она громко засмеялась, откинула голову.
- Ну, нет! Пока ни малейшего желания, . Я закурил.
- Знаете, Уикли меня уволил, но ведь тут вышло недоразумение. Я-то старался ради фирмы, а он подумал, я для своей выгоды.
- Насколько мне известно,- сказала она,- по его мнению, вы поступили неэтично.
- Как сказать,- возразил я.- Может, он просто хотел от меня отделаться, вот и нашел предлог.
- Не думаю, Майкл. Он всегда очень хорошо о вас отзывался.
- Я ведь и правда еще молодой, мог и ошибиться, ему бы надо это понимать, а он взял и вышвырнул меня.
- Очень жаль,- сказала она.- Я не знала, что вы так переживаете.
- Конечно, переживаю.
Ведь останься я в конторе, я постоянно проделывал бы то же, что с Клеггом, и загребал бы кучу денег, только как следует все обмозговал бы и уж так бы легко не попался. Но чтобы этим заниматься, надо работать в конторе по продаже недвижимости, такая служба-и ширма, и источник нужных сведений.
- Когда меня выставили, это был большой удар для меня, мисс Болсовер,- продолжал я, минуя Рэдфордскую остановку.- И главное, скажу честно: уж очень не хотелось расставаться с вами. Никогда прежде не знал такого удовольствия - проснусь утром и ду маю: сейчас пойду в контору и увижу вас. Не спрашивайте, почему я вам про это рассказываю. Теперь уж поздно.- Я смотрел вперед на дорогу.- Я ведь почему так старался провернуть то дело для фир мы -надеялся, получу повышение, и тогда, может, вы станете получше обо мне думать, а то я по вас вздыхал, а вы меня и не замечали.
Слова сами слетали с языка, словно без моего ведома. Меня так закрутило, что я даже струхнул, но все-таки исподтишка глянул на мисс Болсовер - действует или нет.
Она смотрела прямо перед собой - брови сдвинуты, губы сжаты, вроде глубоко задумалась о чем-то, но только не обо мне. А все-таки немножко покраснела, значит, может, и не так уж далеки ее мысли. Я решил смутить ее еще сильней и сказал - прошу прощенья, не надо было мне затевать этот разговор, да ведь сердце так переполнено, что я уж и сдержаться толком не могу.
- Странный вы, Майкл.
- Самый обыкновенный,- сказал я.- Да разве вы можете не понравиться? Только мне-то вы не просто нравитесь.
Больше я ничего не сказал, ничего не смог придумать. Она говорила, где куда свернуть, и наконец мы подъехали к ее домику на тихой улочке близ Уоллатона. Я не помог ей выйти из машины, она сама вышла и стояла теперь у открытой дверцы. Если с самого начала станешь прикидываться больно воспитанным, никогда ничего не добьешься.
- Может, зайдете? - предложила она.- Выпьем чаю. Вы так любезно меня подвезли.
Было ветрено, щеки у нее раскраснелись, тянуть дальше не стоило.
- Разве что по-быстрому,- сказал я.- Я обещал матери свести ее на симфонический концерт в Альбертхолл.- Ложь была совсем невинная, просто я хотел, чтоб мисс Болсовер было со мной полегче, я ведь знал - она-то всегда ходит по концертам.
- Я тоже хотела достать билеты на сегодня, но не удалось,- сказала она, когда я выключил зажигание.
- Возьмите мой.
- Ну, что вы, разве можно так обидеть вашу маму?
- Да, верно,- сказал я и захлопнул дверцу.- Она любит Бетховена. Она бы здорово обиделась.
Кто врет, того все любят, но лучше не зарываться. Я взял стоявшую у двери бутылку молока, вошел за мисс Болсовер в жалкий домишко в ложнотюдоровском стиле - и на меня пахнуло спитым чаем и отсыревшей обивкой. Мисс Болсовер усадила меня на мягкую плюшевую тахту, а сама засуетилась в кухне, но дверь была отворена, и теперь, когда она сняла пальто, я любовался ею, как нередко бывало в конторе. Чудно: пока работаешь рядом с людьми, они вроде и не смотрят в твою сторону, а как тебя выставят за дверь, тут-то тебя и замечают.
Она вернулась с большим серебряным подносом - принесла чай и какое-то фигурное печенье на тарелке.
- Я пью без молока,- сказала она,- с лимоном.
- А где все ваши?
- У меня только брат, он вчера уехал на три недели в Австрию на машине. Он страстный лыжник. Но когда он здесь, я тоже не часто его вижу.
- Одинокая у вас жизнь.
- Да, Майкл, но мне так нравится. Я постоянно бываю в театре, на концертах. А дома читаю, пишу письма, смотрю телевизор. По-моему, жизнь прекрасна и увлекательна.
- И по-моему,- сказал я.- Я тоже много читаю. Люблю книжки. И еще девушек, но моя подружка дала мне отставку - из-за того, что меня уволили.
- Неужели? Сахару положить?
- Да, шесть кусков.
- А я совсем без сахара. Почему же она так? Ведь вы теперь лучше устроены. Она разве не рада?
- Да она не стала ждать, покуда я найду новое место. Она, знаете, с норовом. Но что толку огорчаться.
- Ваше счастье, что вы способны относиться к этому легко.
- Ну да легко Чуть с ума не сошел. Но сделанного не воротишь. Что ж, мне теперь до самой смерти о ней горевать?
Мисс Болсовер рассмеялась:
- Ну это вам не грозит. Но я понимаю, что вы хотите сказать.
Она замолчала, и я воспользовался случаем и отхлебнул сразу полчашки чая. Он был совсем слабый, но что поделаешь.
- Значит, и с вами такое случалось?
Она разломила печенье пополам, сунула половинку в рот - ротик-то у нее маленький.
- Пока доживешь до моих лет, непременно через это пройдешь. Мне ведь тридцать четыре.
- Вы говорите так, будто, по-вашему, это прямо старость. Моей бывшей подружке тридцать восемь. В одном она совсем, как вы: больше двадцати пяти ей не дашь. Но вообще-то она на вас не похожа - больно обыкновенная, понимаете? И уже побывала замужем, а вот фигура у. нее замечательная, прямо как у вас, очень мне такие нравятся. На прошлой неделе я был по делу в Лондоне, и выдалось часика два свободных, я взял и пошел в картинную галерею, там есть несколько замечательных картин, и на них у женщин как раз такие фигуры. По-моему, женщина только такая и должна быть.
Она сидела напротив, в кресле, краснела и улыбалась - не то чтобы ее смущала моя откровенность, сказала она, наоборот, это очень мило, но главное, приятно, что я интересуюсь искусством. А я и правда интересуюсь. Потом я заговорил о прочитанных книгах, и уж тут она убедилась - за душой у меня куда больше, чем могло показаться в конторе.
Мы сидели в нескольких футах друг от друга, между нами был плюшевый коврик, а я глядел на нее и маялся, было невтерпеж, так и подмывало стиснуть ее покрепче. Она рассуждала на серьезные темы - ее, мол, тревожат судьбы нашего мира, но хоть в нем много худого и много плохих людей, а жить все равно хорошо.. А я только и видел, как колышутся ее полные груди, обтянутые, тонким шерстяным джемпером. И знай поддакивал ей, а потом сообразил, что все время поддакивать тоже не годится. Но уже ничего не мог с собой поделать, очень это сладкий грех - слушать и соглашаться со всем, что она ни скажет.
Глаза ее влажно блестели, и я понимал: ей того и хочется, чтоб я соглашался. Однако она была совсем не дура, только казалось, что размазня, и лишняя чувствительность, конечно, шла ей не на пользу, но это больше снаружи, а на самом-то деле она очень здраво обо всем судила и много чего понимала. Я перегнулся к ней и пылко сжал ее руку. Она в ответ сжала мою - мол, и я чувствую то же самое. А потом до нее дошло, что я не только пожимаю ей руку, но и тяну к себе, и тут она вскочила с кресла и села рядом со мной на тахту.
- Вы уж, верно, поняли, что я вас люблю? - устало сказал я.
Губы мои прижались к ее губам; едва я наклонился к ней, она приоткрыла рот. Потом вскинула руки и обняла меня.
Через несколько минут мы поглядели друг на друга - я смотрел, надо надеяться, открыто и восхищенно, а она - вроде смущенно и озадаченно, но от нетерпеливого желания ее лицо совсем переменилось, прямо не узнать, как будто и не ее я видел изо дня в день в конторе.
- Я вас люблю,- сказал я.- Никого еще так не любил- Я хочу на вас жениться.
Она прижала меня к своей пышной груди.
- Ох, Майкл, не говорите так. Пожалуйста, не надо.
Ладно, не буду, решил я, а то вдруг возьмет да заплачет, котя при том, какая ее сотрясала страсть, это было бы совсем неплохо. И все-таки я повторил, что хочу на ней жениться, и так ее сжал, что она слова не могла вымолвить.
- Это будет восхитительно,- пробормотал я ей в плечо.- Восхитительно.
Мы пошли в ее спальню в шесть вечера, а вышли оттуда только в восемь утра, когда ей пора было собираться в контору. Ночь пролетела как одно мгновение… Когда я вез ее на работу, руки и ноги у меня были совсем ватные, и я пугался каждой машины.
- Вечером опять к тебе приеду,- сказал я.
- Конечно. Я буду ждать.
- И опять буду звать тебя замуж.
- Ох, Майкл, прямо не знаю, что тебе ответить.
- Просто ответь «да».
- Ты - прелесть.
Я высадил ее в сотне шагов от конторы и поехал домой. Дома было пусто, я разделся и лег в постель. Уснуть я не мог - все тело ныло, и я только диву давался, чего это меня вдруг повело на мисс Болсовер и хорошо ли это. Ну, и конечно, пускай этому конца не будет, ведь ничего подобного я никогда еще не испытывал. Может, все оттого, что мы провели с ней в постели целую ночь, но нет, наверно, дело не только в этом. Да чего тут думать, я только лежал и жалел, что ее нет рядом, и надеялся - может, день пролетит быстро и все-таки до того, как ехать к ней, я сумею отдохнуть. Незаметно я уснул - не очень глубоким, но сладким сном, так славно спится, когда знаешь, что хоть занавески и задернуты, а день в разгаре и весь город занят тяжким и скучным трудом.
Не знаю, долго ли я проспал, а потом сквозь сон дошло: кто-то барабанит в дверь. Черту нет покоя и в раю, я натянул штаны и, еще толком не проснувшись, затопал вниз по лестнице, гадая, кого же это принесла нелегкая среди дня. У черного хода, которым мы обычно пользовались, никого не было, и слава богу, Я пошел обратно, и вдруг опять стучат, теперь уже в парадную дверь. А если стучали в эту дверь, сердце у меня всегда начинало бешено колотиться и поднимался шум в ушах. Мы не привыкли, чтобы к нам стучали. Если заходила какая-нибудь соседка, она окликала мать и шла прямо в дом. Ну кто может стучать в дверь? Либо пришли из магазина за деньгами, если ты купил что в кредит, а плату просрочил, либо это полицейский, либо принесли телеграмму; так ведь мать никогда не покупала в кредит, ни она, ни я ни в чем незаконном не замешаны, и никому из нашей родни и знакомых отродясь в голову не приходило слать телеграммы, а потому и всякие официальные гости были для нас редкостью. И когда стучали, а я бывал один дома, не мудрено, что меня совсем выбивало из колеи, я прямо даже трусил.
Клодин пыталась улыбнуться, но в конце концов скорчила такую кисло-сладкую гримасу, что я так и застыл, и на минуту у меня аж язык отнялся.
- Входи,- сказал я наконец довольно бодрым тоном. Тут она бросила на меня привычно озабоченный взгляд и пошла за мной в кухню.- Рад тебя видеть,- прибавил я.
- Ври больше! - резко отозвалась Клодин.
- Конечно, рад, крошка. Снимай пальто, садись. Напою тебя чаем. Я и сам не прочь позавтракать.
- Позавтракать? Да ты знаешь, сколько времени? Уже двенадцать пробило.
- Что ж, будет сразу и завтрак и обед,- сказал я, стоя у плиты. Я разбил яйца, вылил на сковороду, кинул побольше бекону, чтобы хватило на двоих.
- Ты, видать, совсем пропащий. Чтоб в такую пору и спать! Ужас! Я всегда знала, ты чокнутый.
- Ну да, горбатого верблюда и могила не исправит, это уж точно.
Я накрыл стол скатертью, положил вилки и ножи, включил радио, дал ей сигарету, подкинул в огонь угля - так захлопотался, что и не подумал, зачем это она ко мне притопала, а она знай поет свое: до чего же я никчемный.
- Да только ты вон какой домовитый, я и не знала,- сказала она, внимательно ко мне приглядываясь.
- Просто матери часто не бывает дома, вот и приходится самому о себе заботиться.
Мы подсели к столу, но Клодин не так уж налегала на мою стряпню, как я надеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43