- У тебя такой вид, будто ты потерял всю свою получку. Что случилось?
- Меня уволили.
- От этого не помирают.
- Моя девушка меня бросила.
- Из-за того, что тебя уволили? Вот так подружка! Хорошо, что ты от нее отделался. В кладовке есть ветчина. Подзаправься.
Я тяжело опустился на стул.
- Неохота.
- Слушай ты, дурья башка. Прибавь света в гляделках. У тебя там сейчас двадцать пять свечей, а вчера было сто.- Мать налила мне чаю, нарезала хлеба с ветчиной и маринованным огурцом.- Господи! - воскликнула она.- Плачет! Вот уж не ждала от тебя. Плюнь, сынок. Не горюй ты из-за нее.
Я и впрямь чуть не плакал, если такое вообще возможно. Слезы были очень близко, и мать это заметила. Я поел и лег и всплакнул в одиночестве, тогда мне полегчало, и я уснул.
Клодин, не теряя времени, вернулась в объятия Элфи Ботсфор-да - он, видно, не переставал по ней вздыхать и в дни нашего романа. Я сам встретил их неделю спустя, они шли по улице, так крепко взявшись под ручку, словно боялись, что какая-нибудь злая сила оторвет их друг от друга. Клодин от меня отвернулась, но Элфи подмигнул мне, его, видно, смешило, что я не могу подойти и поболтать с ними - ведь они явно решили держать меня на расстоянии. Но я все равно обрадовался этой случайной встрече: до этого я подумывал повидаться с Клодин, посмотреть, а вдруг еще не все потеряно. Правда, раз она опять видится с Элфи, у меня, пожалуй, больше надежд на успех, чем если бы она сидела одна взаперти и дулась на меня, но мне что-то не захотелось рисковать: не жаждал я опять плясать под ее дудку, не ровен час - это затянется на всю жизнь. Я уже начал освобождаться от этой любви, приятно было бездельничать на новый лад.
Работы я не искал. Наполовину сократил свои расходы - теперь целый месяц мог бить баклуши. Каждое утро покупал газеты, щел вверх по холму, а потом по другую его сторону спускался в котловину города. Долго валяться в постели было не по мне. Лень еще не настолько въелась в меня. Когда в половине восьмого мать уходила на работу и наш дом пустел, у меня от тишины поднимался гул в ушах, и уже через десять минут, покуда не успел остыть чай, я был на ногах. В пальто и шарфе я заходил в закусочную, в книжные магазины, глазел на прохожих и на витрины. Когда можно не работать, город сказочно прекрасен, он совсем другой - богаче, полон всякой всячины, работая, этого вовсе не заметишь.
Я зашел в магазин пластинок на Кламбер-стрит, будто хотел купить несколько штук добрый час слушал лучшую поп-музыку, а потом сказал - мне эти записи не по вкусу, и ушел, и перед тем как подкрепиться у «Львов» чашкой чая и сырком, провел несколько часов в библиотеке. Полистал в читальне газеты: политические новости не так уж меня увлекали, но из-за политики всегда разгораются страсти, ну, вот я и проглядывал их от нечего делать и смеха ради, когда ездил на работу или удалялся после обеда поразмышлять пяток минут в уборной. Нет, мне не интересны все эти политические новости, да, по-моему, и не может быть в них ничего интересного. Я перестал покупать журналы и газеты, решил - для меня самые важные новости на свете то, что творится со мной, и новости эти опять и опять мелькали у меня в голове в виде таких вот газетных заголовков:
«МАЙКЛ КАЛЛЕН УВОЛЕН С РАБОТЫ. ПОДРУЖКА БРОСАЕТ КАЛЛЕНА».
«ДЕД УБЛЮДКА СЫГРАЛ В ЯЩИК».
Я всегда просматривал колонки спроса на рабочую силу. Бесспорное доказательство того, что я нужен, глядело мне прямо в лицо, слепило меня. Перед тем как он окончательно потерял зрение, говорил я себе, он вспоминал, что время от времени, глядя на свет, видел большое серое пятно. Свободные вакансии показывали мне, как еще живут люди, ко мне протягивалась обезьянья лапа, готовая присоединить меня к ним, в глаза лезла одна дохлая работенка зa другой, прямо смех разбирал: напарник шофера на фургоне и подручный каменщика, грузчик, упаковщик, сварщик, судомойка, кубовщик, младший продавец, буфетчик, фабричный - длинная, невеселая песнь во славу невыдуманной жизни въедалась мне в душу, и под конец жуть брала: как бы желчь не разлилась. Тогда я переставал смеяться и переключался на кроссворд.
Через три недели я поехал узнать, как продвинулись у Клегга дела с продажей дома. Живые изгороди ожгло морозом, они стояли поникшие, уродливые, и под ясным небом белые мерцающие поля раскинулись, точно саван, сброшенный покойником по дороге на небеса. Угрюмо здесь было и не по мне, зимой за городом все какое-то чужое. Я люблю буйное лето, щедрое на жару и цветы, и даже подумал, как тепло должно быть в эту пору на фабриках.
Я позвонил, никто не отозвался, я пошел вокруг дома - на за-дворках Клегг таскал поленья из-под навеса и складывал у черного хода.
- Я вас ждал,-сказал Клегг, разогнул спину и пошел мне навстречу.
Я спросил, может, ему помочь,-увидев его за этим полезным занятием, я вдруг почувствовал, что мне осточертело ничего не делать.
Он засмеялся. ¦
- Сам управлюсь. Я нарочно растягиваю эту работу, кончится она -и некуда себя девать. Правда, еще полно хлопот с укладкой. Дом продан. Отзыв инспектора хороший, и поверенный второго по- купателя тоже забрасывал пробный шар. Вот не думал, что все это так быстро разыграется. Деньги я уже все получил. А теперь вот на- до съезжать - и я даже растерялся.
- Это лучше, чем сидеть на месте.
- Да-а, наверно,- сказал он.
Мне вспомнилось, как я впервые увидал этот тихий дом, не домик - игрушечка, вспомнились мои дурацкие мечты зажить здесь с Клодин, и прямо сердце защемило, такая вдруг взяла тоска по ней. Но тотчас же я подумал: дом, слава богу, продан и я его вижу в послед- ний раз - больше сюда ездить незачем. Уж очень холодно и пусто кругом, даже страх берет.
Клегг пригласил меня войти. С первой нашей встречи он как-то постарел и осунулся, словно, продав дом, совершил большую ошиб- ку, которую уже не поправить. Кожа у него была дряблая, изжелта-бледная, глаза пустые, водянистые, казалось, он вот-вот сляжет или зима вовсе его доконает. Этот дом помог ему устоять, но он с улыбкой уверял, будто рад отсюда убраться. Может, он перетрудился, пакуя чемоданы и укладывая книги в ящики, лучше бы оставил это рабочим, которые будут его перевозить. Я сказал - давайте помогу двигать тяжелые вещи, вроде не к тому сказал, что ему самому не под силу, а просто по-компанейски, чтоб побыстрей с этим управиться.
- Что ж, можно,- сказал он,- если вам нечего делать.
И я задержался дотемна: перетаскивал с чердака громадные корзины. Работал я споро, и тут он понял, что дел-то гораздо больше, чем ему казалось, и попросил - может, я останусь ночевать, а завтра начнем пораньше.
- Ну что ж,- сказал я. Я готов был делать что угодно, была бы еда. Мне все равно, что есть, лишь бы каждый день. Много мне тоже не надо, но вот если голоден, а жевать нечего, тут уж и на белый свет смотреть неохота.
Старик взял меня за руку.
- Послушайте, Майкл,- сказал он,- когда вас спрашивают, хотите ли вы что-то сделать, никогда не отвечайте «ну что ж», это не ответ. Если хотите чего-то достичь в жизни, всегда отвечайте ясно и определенно - «да» или «нет» - и тогда ближние станут вас уважать, а главное, вы будете сами себя уважать.
Я кивнул - чем еще можно отозваться на такую проповедь? Мы пошли в кухню, там топилась плита, было тепло и уютно, хотя и тем новато. Клегг вытащил из холодильника печенку, бросил ее на сковороду с шипящим салом. Прибавил банку бобов, несколько ломти ков хлеба - ужин получился на славу. Старик огорчился, узнав, что я не играю в шахматы, и мы стали играть в шашки. Но это было ему слишком легко и через час наскучило. Когда оба мы замолкали, становилось так тихо, прямо спятить можно. Тут-то до меня дошло, ка ково это - жить за городом.
Утром я снес с чердака сундуки и ящики и поставил их вдоль стен в прихожей. Работа была тяжелая, и пришлось провозиться до поздна, но мне это было одно удовольствие - ведь мной никто не помыкал. Клегг только говорил, что надо делать, a yж дальше я сооб ражал сам. Нужно было снести вниз комод, и в одном из ящиков оказалось десятка полтора старинных карманных часов. Я сразу за-метил, как красиво, тонко выведены римские цифры на белых циферблатах. Наверно, это награды или подарки старику за всю его жизнь. Одни часы были массивные, золотые, с цепью и крышкой, которая закрывалась с громким щелканьем.
Мне взбрело в голову проверить, идут ли они, я стал их заводить и чем бы крутануть винт раза три, по глупости докрутил до предела, чуть пружина не лопнула. Стою перед открытым ящиком и смотрю, как бегает по крохотному кругу секундная стрелка, и вдруг слышу - по лестнице тяжело поднимается Клегг. Положил я часы в ящик и поволок комод к двери. Когда Клегг сошел вниз, я завернул часы в носовой платок и сунул в карман. Клегг, скорей всего, про них и думать забыл, а они слишком хороши, нечего им тут зря пропадать. Вот только тикали они уж очень громко, и ничем этого тиканья не остановить, разве что сломать пружину. Даже носовой платок плохо его заглушал, и каждое «тик-так» впивалось в меня, как заноза, оставалась одна надежда - может, Клегг туговат на ухо или по рассеянности ничего не заметит, а уж я, когда он поблизости, постараюсь побольше шуметь, чтоб он этого тиканья не расслышал.
- Пожалуй, еще чуть-чуть - и самое трудное будет позади,- сказал он, когда мы сидели в кухне и пили чай с печеньем, за которым я сбегал в деревенскую лавку.
- Если надо, я могу остаться еще на ночь,- сказал я.- В Ноттингеме никто по мне не скучает.
- Вы, я думаю, проклинаете тот час, когда столкнулись со мной - и без работы остались, и без подружки.
- Подумаешь! - сказал я.- Может, все к лучшему. Когда что-нибудь стрясется, я всегда так думаю - понятно, не в ту минуту, но до и после. Так уж я устроен. Такой уродился.
- Ваше счастье. Потерянного все равно не воротишь.
- Золотые ваши слова,- сказал я и налил себе еще чашку крепкого чая.- Я хоть и порадовался, когда меня уволили, да только вовсе не потому, что не люблю работать.
- Вижу,- сказал Клегг.- Я сегодня же рассчитаюсь с вами по справедливости. Это часы тикают, да?
Я поднял руку.
- От этой тикалки шуму больше, чем от Большого Бена. Дешевле я не нашел. Спасибо, хоть такие есть. Купил из первой получки.
- Шуму от них и правда хватает.
- Да,- сказал я,- когда я водил свою девчонку в кино, приходилось брать самые задние места. Неудобно. Она думала, это чтоб побыстрей увести ее в поле. Она эту бомбу замедленного действия прямо возненавидела.
Клегг засмеялся.
- Да уж, окрестили метко. Но вернемся к делу.
Интересно, как он это понимает - рассчитаться по справедливости? Мне казалось - хоть мы знакомы не долго, а сошлись очень близко, стали почти как родня. Благодаря моей дурацкой игре цена на его дом подскочила, теперь поглядим, отблагодарит он меня за это или нет. Если нет, у меня по крайней мере есть часы, хотя это конечно, малость - не такого жалкого вознаграждения я жду уже сколько дней.
Я зашел в ванную, сполоснулся, потом надел пальто. Клегг вышел в прихожую и протянул мне конверт.
- Вот вам за труды. На добро я всегда отвечаю добром. На-деюсь, вы всегда будете поступать так же, даже если вам иной раз не повезет. Впрочем, не думаю, чтобы вам не везло, разве что изредка. Только не попадайте в беду, вот вам мое напутствие. Если станете помогать людям, как помогли мне, все у вас будет хорошо. В этом конверте мой лестерский адрес - если будете там, навестите меня.
- А как же. Рад был вам пособить.
Мы пожали друг другу руки, обнялись, и я быстро зашагал к автобусной остановке, чувствуя себя настоящим сукиным сыном: ведь в заднем кармане моих брюк тикали лучшие часы Клегга. В автобусе на верхотуре я украдкой вскрыл конверт и насчитал сто пятьдесят фунтов пятифунтовыми бумажками. От радости я чуть не выскочил из окна, но вместо этого смял записку с его адресом и наилучшими пожеланиями и кинул ее подальше. Сейчас, когда я про это вспоминаю, я только диву даюсь - экое мальчишество, полная безответственность,- но твердо помню: тогда я ровно ни о чем не задумывался.
У себя в комнате я подсчитал свои сбережения, и оказалось, я сказочно богат: у меня 260 фунтов! Неужели и вправду столько денег? Прямо не верилось! И я по одному пересмотрел на свет все клег-говские пятифунтовые билеты - есть ли на них водяные знаки и полосы. Потом снова спрятал их под матрац, но заснуть не мог. Светила луна, я задернул занавески и дрожал, весь в поту, боялся уснуть - а вдруг подлюга вор вскарабкается по водосточной трубе, влезет в окно, хватанет меня дубинкой и даст тягу с моими деньгами. Если про них проведают в нашем квартале, мне крышка. Я крутился и ворочался с боку на бок, под конец зарылся лицом в подушку и зажмурился покрепче, силясь успокоиться и уснуть.
Об этих деньгах никто и не подозревает. Самое безопасное - поскорей их истратить. И вот наутро я надел свой лучший костюм и отправился в гараж, где торговали подержанными машинами. Хозяин показал мне «форд», выпущенный, по его словам, всего четыре года назад, и запросил сто тридцать пять фунтов; я учинил этой машине основательную проверку - проехался по городу, потом по мосту через Трент до самого Раддингтона - и после этого сполна выложил за нее наличными. Уплатил налог, страховку, купил бензин, и у меня еще осталось больше сотни монет.
С сигарой в зубах, раскрыв все окна, хотя холодно было, как в Сибири, я покатил на своей машине к дому. По Илкстон-роуд следом за мной шел автобус, и ехать медленно я побоялся - вдруг сомнет. К счастью, светофор остановил нас обоих, но когда я затормозил у обочины перед нашим домом, меня все еще трясло. Я сбегал за политурой и тряпкой, так как передний бампер был тронут ржавчиной, и работал до тех пор, пока в каждой хромированной части не стала отражаться, как в зеркале, моя довольная, ухмыляющаяся рожа.
Вечером вернулась мать и поинтересовалась:
- Чья это там машина?
- Моя.
- Не валяй дурака,- сказала она.- Тебя по-людски спрашивают: чья машина? Не знаешь, так и скажи.
- Я ж говорю: моя. Купил нынче утром.- И я объяснил, каким образом получил деньги у Клегга.
- Ты темная лошадка,- сказала мать.- А фары у нее есть?
Я сказал - есть, и мать попросила прокатить ее. Мы поехали к бабушке в Бистон. Порывами налетал ветер, и на Университетском проспекте машину даже накренило на бок, кажется, подуло бы чуть посильней - и мы бы перевернулись. Мать была на седьмом небе и всю дорогу пела.
По пути я купил пива, и в теплой бабушкиной кухне мы распили пинту-другую.
- Ты поосторожней,- сказала мать.- Не хвати лишку.
- Я хорошо веду машину, только когда выпью. А трезвый боюсь до смерти.
- Я буду пить, а ты править,- сказала бабушка.- Подходяще?
Мы смеялись и выпили еще по этому случаю, а за выпивкой последовал чай с сандвичами - щедрая бабушкина доля угощенья.
За чаем мы вдруг услыхали треск гнилого дерева, хруст ломающихся веток, и сразу же на улице что-то глухо ударило оземь. Бабушка закричала, что пришел конец света. У меня чуть сердце не выскочило, я решил - упала бомба или взорвался газ. На миг представилась раздавленная, искалеченная машина, и я, как бешеный, кинулся к черному ходу - громыхнуло вроде с той стороны.
Кричали люди, машины тормозили, сверкали фары. Холодный ветер лизнул меня в лицо. Выйти было невозможно, путь преграждала стена сухих спутанных ветвей. В ярости я продрался в сад, куда упала большая часть ствола. Дерево обрушилось на ограду, пробило ее до половины.
Около меня оказалась мать.
- Хоть бы никто в эту минуту не проходил мимо. Если кто шел, ему конец.
- Черт с ним! - чуть не плача крикнул я.- А как машина?
Мы кинулись к калитке, но ограду перекосило, и калитка никак не открывалась.
За спиной у нас захохотала бабушка.
- Ты что, спятила? - крикнул я.
- Наконец-то повалилось дедово дерево,- сказала бабка и опять захохотала. Я чуть ее не убил, в мыслях было одно: что с машиной?
Машину было не видать под грудой ветвей. Я ухватился за ограду - так закружилась голова. Люди растаскивали ломкие сучья по домам на растопку. Я, как сумасшедший, продирался к машине, и кто-то сказал:
- Вот жадный черт! Видали? Есть же такие, не успокоятся, пока все не зацапают.
- А может, это его машина,- вмешался кто-то еще.
- Тогда поделом ему. Хорошо, что стукнуло по богачу, а не по бедняку.
Я все-таки добрался до машины и в два счета расчистил крышу. Главная тяжесть дерева пришлась на ограду, так что машина отделалась легким испугом: несколько изрядных вмятин в крыше да еще фару размозжило, вот и все. Стараясь сдержать ярость - охота была давать пронырам и сплетникам даровое представление! - я залез в машину и тут увидал, что сломанные ветви пробили в крыше две дыры с рваными краями, словно господь бог обозлился и пустил со своих безжалостных небес два противотанковых снаряда прямехонько в мою машину. Я чуть не взвыл: в первый же день - и такая беда. Правда, немного погодя я вылакал у бабушки полбутылки ирландского виски (даю голову на отсечение, она сама его изготовила) и уже смеялся вместе со всеми, но это только потому, что пьян был вдрызг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43